Около часу ночи в 25-ти метрах от главных ворот поселка «Золотые купола» остановилось такси. О том, что это действительно такси, свидетельствовала светящаяся оранжевая шишечка на крыше машины.
Лишь спустя полминуты правая передняя дверца легковушки открылась, и из салона вышел молодой человек. Он подождал, пока такси развернется и уедет обратно в город. Затем медленно, засунув руки в карманы, прогулочным шагом уверенно пошел по ярко освещенному тротуару к такому же ярко освещенному главному входу в поселок «Золотые купола».
Его появление заметили дежурившие охранники. Они восприняли позднего гостя как неопознанную движущуюся мишень, причем очень подозрительную. Ведь незнакомец держал под мышкой какой-то сверток. Поэтому выдвинули ему на перехват своего представителя – один из охранников, одетый так же, как и его коллеги, в черную униформу, и с коротким автоматом наперевес пошел навстречу только что приехавшему на такси молодому человеку.
Об униформе, в которую сейчас были одеты охранники и которая некоторыми своими деталями напоминала костюм Бэтмена, в свое время радостно писали местные газеты. Ее без удержу нахваливали модные глянцевые журналы, в том числе и зарубежные. Ведь создавал эту униформу не кто иной, как самый известный, самый популярный в стране кутюрье – господин Рубашкин, приехавший прямо из Парижа, дабы сотворить свой очередной шедевр. И надо отдать ему должное. Униформа получилась отличной – удобной, легкой, стильной и современной.
Все же, по правде говоря, те, кто эту униформу носил ежедневно, больше ценили не внешний дизайн, а вшитые в нее легко сплавные титановые пластины, органично повторяющие естественные выпуклости и изгибы человеческого тела, прикрывающие важные органы и тем самым, словно латы, защищающие охранника от тяжелых ранений или увечий.
Когда дистанция между ними сократилась до полутора метров, охранник остановился, узнал в свертке под мышкой у молодого человека скрученное полотенце и вежливо спросил:
– Доброй ночи. Чем могу вам помочь?
– Здравствуйте, – останавливаясь, также вежливо ответил он и продолжил. – Я приехал к Юрию Алексеевичу.
Затем он вынул из кармана правую руку, подошел ближе и протянул охраннику свою визитку. Тот также сделал шаг навстречу, взял визитку и прочел вслух написанные на ней имя и фамилию:
– Кондратий Савельевич Сильвестров-Стальский, – и вежливо прокомментировал. – Простите, но здесь с таким же успехом могло бы быть написано и Патрис Лумумба.
– Да, – согласился он, – или Иван Демидов.
– Пробей по базе, – сказал охранник кому-то, очевидно, своему напарнику.
Только теперь он заметил торчащий в ухе охранника миниатюрный наушник с миниатюрным микрофоном, похожий на те, которые одевают певцы или ведущие.
Охранник продолжил разговор с ним:
– Обычно о прибытии гостей нам сообщают…
– Это очень срочное и очень важное дело, – объяснил он.
– Тогда почему вы так медленно идете, почти крадетесь? – с легкой издевкой спросил охранник.
– Festina lente, lieber Junge15, – улыбаясь, ответил он.
Такой ответ удовлетворил охранника, поскольку тот был человеком неплохо образованным и без труда понял не только буквальное значение этой фразы, но и ее концептуальное наполнение.
Тут в ухе у охранника прозвучало сообщение от его напарника:
– Вроде все в порядке. Есть такой. Первый круг общения Юрия Алексеевича, по фотографии похож. Заводи.
– Пойдемте, – предложил охранник и пропустил его вперед.
Так же не спеша, он проделал путь до ворот поселка «Золотые купола», возле которых красовалось своим стеклянным фасадом что-то вроде терминала или пропускного пункта для жителей и гостей, пришедших пешком, что случалось крайне редко, поскольку обычно все заезжали на машинах.
Войдя внутрь, он увидел еще двоих охранников – один из них сидел за компьютером, второй стоял возле дверей выхода на территорию поселка. Он прошел сквозь рамку металлоискателя: ни в нем, ни на нем не было ничего такого, что заставило бы этот аппарат зазвенеть.
Второй охранник открыл ему дверь и вышел вслед за ним:
– Я вас отвезу, – приказным тоном сообщил он и указал на небольшой джип без крыши.
Он ничего не имел против, и уже минут через пять они подъехали к коттеджу Юрия Алексеевича.
Пройдя по аккуратной каменной дорожке, он остановился возле двери и уверенно позвонил. Охранник стоял возле джипа и был начеку.
Только после третьего звонка входная дверь распахнулась, и он увидел заспанное и недовольное лицо Капитана. Одет тот был в пижаму, поверх которой накинул домашний халат.
Юрий Алексеевич очень удивился:
– Ты что, Кондратий, башкой о подоконник ударился?
– У меня есть к вам важный разговор, – ответил он, обдавая лицо Юрия Алексеевича перегаром.
Капитан решил не общаться с пьяным Кондратием:
– Все разговоры завтра, с одиннадцати ноль-ноль, – зевнул Юрий Алексеевич и начал закрывать дверь.
Он быстро сделал короткий шаг, поставив свою ступню так, чтобы дверь не закрылась, и сказал:
– Юрий Алексеевич, вы – отчаянный человек. И я это знаю. Или вы думаете, что я настолько глуп, чтобы среди ночи вламываться в ваш дом по пустяковому делу?
Капитан размышлял секунды полторы, затем открыл дверь, впустил его в дом и махнул рукой охраннику, давая понять, что все в порядке и тот может ехать.
Потом они зашли в просторную кухню, посреди которой стоял большой прямоугольный стол. Над ним под витиеватым абажуром висела лампа, от которой распространялся приятный слегка желтоватого оттенка свет. По периметру помещения располагались полочки, шкафчики, необходимая встроенная бытовая техника и т. д. и т. п.
Его внимание привлек белый, похожий на небоскреб в миниатюре, трехкамерный холодильник. Ему подумалось, что в этом холодильнике обязательно стоит почти полная бутылка холодной качественной водки.
Они сели за стол друг напротив друга. Он положил перед собой выигранное полотенце и несмело предложил:
– Может, выпьем…
– Ты давай по делу, – отказался от предложения Капитан. – Завтра, вернее, уже сегодня на работу…
– Хорошо, – согласился он. – Юрий Алексеевич, я на все сто процентов уверен, что сейчас в подвале нашего офиса лежит человек, которого я хотел бы видеть в другом месте… Прямых доказательств у меня, конечно, нет, только косвенные. Но и рассматривать эти доказательства будут не госорганы, а заинтересованные лица, для которых одного намека достаточно, чтобы казнить или миловать.
Юрий Алексеевич хотел что-то сказать, но он жестом руки остановил его и продолжил:
– Я даже, Юрий Алексеевич, прекрасно понимаю, что вам ничего не стоит замести все следы, похоронить тело и выйти сухим из воды. И вам это удастся, и вам это сойдет с рук… – он сознательно сделал коротенькую паузу и прошептал. – Но у вас не те козыри на руках, товарищ Капитан, – дальше он говорил уже нормальным голосом. – Кто-то ввел вас в заблуждение… Давайте закроем это дело и выпустим человека… Пока не поздно.
– Ты, Кондратий, не пей больше, ладно? – посоветовал Юрий Алексеевич. – Вот с дяди своего пример бери – ни капли в рот не берет и нормально себя чувствует…
Он глубоко вздохнул. Хотя ему очень не хотелось этого, но все же пришло время открыть все свои карты. Все, кроме джокера. Но сейчас джокер был так глубоко запрятан, что о нем не знал никто, даже он – его владелец:
– Юрий Алексеевич, вы очень сильно лоханулись. Сели в лужу и подмочили себе репутацию так, что вовек не отмоетесь. Если об этом узнают элитные слои общества, то над вами все смеяться будут… Если вы живы останетесь. Кстати, а денег у вас много на личном счету? А то ведь после вам вряд ли кто работу предложит…
– Кондратий, у тебя все дома?! – начал терять терпение Капитан.
– А почему вы решили, что я Кондратий? – ошарашил он Капитана своим ответом. – С чего вы взяли? Юрий Алексеевич, настоящий-то Кондратий лежит у вас в подвале. А я – тот, который с амнезией. Теперь вы понимаете, как глубоко вы заблуждаетесь и чем чреваты такие заблуждения? Да вас дед Игнат лично порвет на маленькие такие разноцветные конфетти.
– Кондратий! Брось свои пьяные выходки! – не верил ему Капитан.
– Показываю! – он поднялся со стула и расстегнул рубашку. – Шрам видите? Вам о нем должно быть известно – особая примета – шрам на животе, возникший в результате неудачной попытки самоубийства. У меня он не настоящий, – и он с усилием, но все же отодрал с кожи живота муляж шрама, приклеил его на поверхности стола и добавил, – а у него – настоящий.
У Капитана внезапно засосало под ложечкой. Все вдруг сложилось и стало на свои места. Он понял, что допустил очень серьезную ошибку. И если выходку с собственной подменой дед Игнат в конце концов внуку все-таки простит, то ему его ошибка будет дорогого стоить.
– Понимаете, Юрий Алексеевич, если это событие обставить как проверку службы безопасности, дескать, решили посмотреть, высок ли уровень профессионализма… А вы не смогли найти десять отличий… Понимаете, к чему все это приведет?
Капитан понимал. Даже очень хорошо понимал:
– Ты, кажется, хотел выпить? – вдруг спросил Юрий Алексеевич.
Он положительно кивнул в ответ.
Капитан поднялся из-за стола, подошел к холодильнику, достал из него почти полную бутылку холодной качественной водки, немного колбасы, сыра, свежих огурцов и помидоров. Все это он поставил на стол, затем добавил к этому нехитрому натюрморту нарезанного хлеба и две хрустальные стопки.
Они выпили по первой:
– А зачем вы поменялись? – задал вопрос Юрий Алексеевич.
– Не скажу, – закусывая, коротко ответил он.
– А ты кто такой? – задал следующий вопрос Капитан.
– ИВАН Родстванепомнящий, – ответил он.
Они снова выпили.
– Я думаю, – сказал он, – что если вы, Юрий Алексеевич, сегодня же выпустите Кондратия, то это недоразумение останется одним большим секретом для маленькой компании – для нас троих, собственно.
– А ты уверен, что Кондратий не расскажет обо всем деду или не будет мстить мне как-то в будущем? – вдруг засомневался Юрий Алексеевич.
– Он что, похож на ябеду? Не переживайте, все будет в порядке, – пообещал он.
– А кто же будет встречать деда Игната? – поинтересовался Капитан.
– Скорее всего, я да вы и дядя, наверное. Как же без него. Мне кажется, что Кондратию нужно будет хорошенько отдохнуть после общения с вами.
– Но вы оба, – заметил Юрий Алексеевич, – ставите меня в такое положение, что я вынужден буду врать деду Игнату. А вдруг он заметит подмену?
– Возьмите больничный, – ответил он. – Бросьте, Капитан, – жуя бутерброд, продолжил он и снова налил. – Никто ничего не заметит. Давайте доживем до 11-го числа, а там посмотрим.
– То есть, ты понимаешь, что игру эту, или как там вы оба это называете, пора прекращать? – строго спросил Капитан.
– Я же сказал, доживем до 11-го числа, – таким же тоном ответил он, – а там посмотрим, – он протянул Капитану стопку водки, тот взял, они чокнулись и выпили.
Выпив всю водку, они оба достигли средней стадии опьянения. Однако в отличии от него, пьющего целый вечер, Капитан захмелел скорее от счастья – он радовался, что о его ошибке никто не узнает и все обошлось, ведь могло быть значительно хуже, – а двести грамм водки просто добавили ему несколько витиеватых завитушек к общей картине сладостной эйфории.
Они вдвоем погрузились в то благостное взбалмошно-веселое настроение, когда где-то внутри непонятно откуда возникает непреодолимая тяга совершить поступок – определенные действия для достижения конкретной цели. Впрочем, сама цель не была очень уж важна. Главное – движение, которым иногда бывает даже и торможение.
Решили извлечь узника из его темницы прямо сейчас. Для этого Капитан в первую очередь пошел переодеться, на обратной дороге из спальни в кухню он прихватил две стограммовые сувенирные бутылочки виски, которые они, стоя, торжественным залпом осушили на брудершафт.
Потом возник вопрос, кто же из них поедет за рулем. В ходе короткого обмена мнениями выяснилось, что никому из них совершенно не хочется этого делать, поскольку здесь нужно одновременно очень концентрировать свое внимание на множестве вещей: знаки, дорога, другие машины, приборы, естественные и искусственные препятствия. А в этот момент ими руководило глобальное мышление, охватывающее целые пласты пространства и времени, и вдаваться в такие детали, как правила дорожного движения, именно сейчас казалось каждому как минимум примитивным и скучным.
Но вопросы решались быстро. В течение двух минут Юрий Алексеевич вызвал машину сервисной службы поселка «Золотые купола», позвонил Андрею Олеговичу, разбудил его, приказал срочно явиться к офису в автомобиле с просторным багажником и там дожидаться дальнейших распоряжений.
По дороге к офису они придумали легенду, которая должна была логично и правдоподобно объяснить их внезапные действия. Он сказал, что можно обойтись без всяких толкований, но лучше ознакомить целевую аудиторию с официальной версией, а то начнут выдумывать всякое, и в результате получится такая ахинея, что только удивляться и останется.
В итоге, как только они приехали к офису, Капитан первым делом объяснил своему подчиненному, что все, чем они занимались последние несколько дней, на самом деле учения – проверка боеспособности службы безопасности, о которых он и сам не знал. Что ситуация была смоделирована еще во время пребывания Кондратия Савельевича в больнице. Что они все молодцы – справились на «отлично», и их ждут награды – денежные премии. Завершил Юрий Алексеевич свое выступление тем, что человечка, лежащего в подвале, надобно вернуть на место, то есть туда, откуда его взяли в самом начале. Вообще-то бы в психбольницу, однако пока туда невозможно. Поэтому следует отвезти его на промежуточную точку – в домик на территории садово-огородного товарищества.
Андрей Олегович немного огорчился. Он как раз вошел в смак – его посетило вдохновение, он чувствовал себя исследователем, искателем нового. А с утра планировал продолжить свои фармакологические изыскания. Но нечего делать – приказ есть приказ. Они спустились в подвал.
У Кондратия был настолько изможденно-потрепанный вид, что могло показаться, будто он побывал в пасти огромного ящера или птеродактиля, который вроде как хотел его сожрать, однако лишь чуть-чуть прожевал, почувствовал отвращение и, кривясь, выплюнул на землю.
Кондратий находился в таком глубоком ступоре, что если бы он лежал где-то на улице, то ничем бы не отличался от людей, которых можно встретить ранним утром валяющимися прямо на асфальте и ничуть не смущающимися тем, что голова их покоится на бордюре, а тело занимает катастрофически неудобное положение, и единственным признаком жизни в этих телах является лишь поверхностное дыхание, разящее сивушным перегаром на полтора метра вокруг них.
– Ну вот, – пробубнил Капитан, непроизвольно смущенно разводя руками и как бы извиняясь за то, что клиент выглядит несколько помято, но одновременно он мысленно искренне благодарил некую абстрактную силу (то ли Провидение, то ли Рок, то ли Бога) за то, что она надоумила его, и все обошлось только химическим воздействием без применения физической силы. А то бы… А то бы Кондратий выглядел значительно хуже…
– Ладно, – согласился он, принимая извинения Юрия Алексеевича.
Сейчас он чувствовал себя покупателем на складе готовых изделий. Продавец предлагает ему последний экземпляр, извиняется за низкое качество, но и скидку делает большую – 70%.
Руководящему ими глобальному мышлению претили физические нагрузки. Они красноречиво посмотрели на Андрея Олеговича и пошли на выход. Андрей Олегович, как человек смышленый и исполнительный, легко, словно какой-то пластмассовый манекен, взвалил на свое правое плечо тело Кондратия и понес его к машине.
Где находилась в это время душа Кондратия, неизвестно. Но, очевидно, где-то далеко, поскольку общение с Кондратием было, как никогда, легким: он молчал, не протестовал, а значит, со всем соглашался; ничего не просил, а тем более не требовал; при всем этом лежал, где положат и как положат. Правда, Андрей Олегович не знал, как иногда бывает тяжело общаться с Кондратием, поэтому ему не с чем было сравнивать. А вот Леонид Яковлевич высоко бы оценил это состояние своего бывшего пациента и, может быть, даже не преминул бы воспользоваться его неоспоримыми преимуществами.
Андрей Олегович, уложив тело калачиком, захлопнул багажник:
– Сейчас еще вещи принесу, – и снова двинулся к офису.
Тут он неожиданно для себя подумал о завтрашнем дне: наверняка Кондратий будет расспрашивать о своем уик-энде, и наверняка есть протокол допроса, который значительно облегчит ему составление ответов на вопросы Кондратия.
– Андрей Олегович, – обратился он к молодому человеку, который сразу же остановился и посмотрел на них. – Протокол вашего заседания прихватите, ну и все отчеты по этому проекту.
Андрей Олегович взглянул на Капитана, тот молча кивнул, давая разрешение на выдачу совершенно секретных материалов третьему лицу.
И когда автомобиль, уверенно управляемый Андреем Олеговичем, двинулся в путь к садово-огородному товариществу, в руках у него были кожаная сумочка Кондратия, тоненька зеленая папочка и выигранное полотенце с логотипом компании «###».
К пяти часам утра они справились. Кондратий снова оказался на той кровати, откуда его в пятницу вечером взяли тепленьким и беззаботно спящим.
Энтузиазм, возникший от воздействия молекул этила на нервные клетки, окончательно угас. Ему захотелось спать.
Он попрощался с Капитаном и его подчиненным, пообещав держать с ними связь, сообщать обо всех новостях и откликаться на их зов.
Вокруг него возникла вязкая и теплая тишина. Пока люди возились возле домика, издавая разные звуки, тишина, притаившись, ждала где-то неподалеку, потому что это было ее время. Но она сразу же поглотила его, как только стихли звуки автомобиля, на котором уехали Капитан и Андрей Олегович.
И он тихо, чтобы не нарушать порядки тишины, в полутьме совершил беглый осмотр дома и, к своему удовольствию, обнаружил скрученный полосатый матрац и одеяло под ним, вполне пригодные для жизни. С этими аксессуарами спокойного ночного существования он вышел на улицу, нашел уютное местечко среди молодых деревьев и улегся спать.
Тишина заботливо накрыла его с головой своим непроницаемым покрывалом и упрятала глубоко-глубоко, туда, где начинаются вещие сны…
Впрочем, он не успел увидеть ни одного из них. Ему вообще показалось, что прошла секунда с того времени, когда он закрыл глаза. Поэтому, открыв их, он немного опешил – ведь мгновение назад вокруг него были тишина да ночь, а теперь вокруг блистало солнце и слышался радостный шелест листьев.
– Не думай о секундах свысока, – вспомнил он известные многим слова знаменитой песни и взглянул на часы – за время его сна секунд набежало великое множество. Стрелки показывали 11 часов утра.
Он поднялся со своего спального места и размялся. Окружающий мир призывал немедленно приступить к беззаботной жизни светского дачника, полной прелестей, удовольствий и ничегонеделанья.
Он с наслаждением подумал о ящике пива, который они ночью купили по дороге и который теперь стоял где-то в домике. Он решил сперва отыскать пиво, а затем переодеться, чтобы соответствовать своим представлениям об образе светского дачника.
Пиво нашлось быстро. Ящик с десятью полулитровыми зелеными бутылками, наполненными живительным нектаром, скромно стоял возле порога и ждал своего часа.
Дальнейшие поиски одежды сопровождались вкусом пива во рту и увенчались неожиданными находками – в единственном шкафу валялись шорты с большими карманами, висело несколько выцветших летних женских платьев, а также находились сарафан и военный китель немецкого офицера времен Второй мировой войны.
Он снял свой костюм, туфли, носки и переоделся в более удобную для загородной жизни одежду. Шорты оказались как раз в пору – в них было очень удобно, просторно и свежо, а вот китель немного тянул под мышками, и рукава оказались коротки. Впрочем, если не застегивать пуговицы, то в нем было весьма сносно.
В небольшой кладовке среди стеклянных банок разного объема, пыли и паутины он обнаружил старенький шезлонг. Прихватив его и еще две бутылки пива, он вышел на улицу и удобно устроился в шезлонге под добрым летним солнцем.
На несколько мгновений он представил себе огромнейшее светило – Солнце – где-то далеко-далеко во Вселенной, окруженное неисчислимыми звездами. Оно – громадный естественный тепловой реактор и источник света, рассеивало свои лучи-волны вокруг себя и посылало их куда-то в бесконечность. И, быть может, в этом излучении была и есть какая-то цель, какая-то миссия. А мимоходом Солнце согревает все, что попадается на пути его посланцев-лучей к цели. И вот, на одной из обитаемых планет из крохотного домика выползла некая микроскопическая букашка в военном кителе с бутылкой пива в руках и удобно устроилась в этом бесплатном солярии. А Солнцу абсолютно все равно, ведь у него совсем иные цели, осознать кои дано далеко не каждому, а о букашке в кителе с бутылкой пива в руках и говорить нечего.
Просмотрев в своем воображении этот короткометражный документальный фильм, сотканный из мыслеформ, он снова отхлебнул пива и переключился на другую волну.
Теперь он чувствовал окружающий мир иначе. Картины восприятия сменялись, словно слайды. И каждый новый отдельный кадр появлялся с каждым новым дуновением ветра. Потоки воздуха, то прохладные, то горячие, приносили ему все новые звуки и запахи. Он слышал пение лесных птиц. Затем появился аромат соснового леса, который вдруг неожиданно превратился в знойный, тяжеловатый и дурманящий духан конопляной плантации. Затем опять звук – свежее бодрящее журчание ручья, перетекающее в благоухание луговых трав. Его совсем не удивляло такое разнообразие звуков и запахов, наоборот – все было очень естественно. И он стремился воспринять побольше. Теперь ему был слышен прибой океанских волн с ароматом тропического леса.
Кондратий лежал недвижимо до полудня. Затем его тело конвульсивно содрогнулось, будто резко подали электрический ток по сети, и он проснулся.
Чувствовал себя Кондратий омерзительно. Во рту скопился привкус аптечного склада – устойчивая смесь разнообразных медикаментов. В голове, от переносицы до затылка, по дуге туда и обратно с гулом медленно перекатывался тяжелый металлический шар, от чего казалось, что череп трещит по швам. По мере пробуждения в памяти начали всплывать обрывки сновидений: темная комната, яркий и резкий свет в глаза, размытые угрожающие лица людей, блестящие наручники, белый халат.
Он сел на кровати и открыл глаза – гул металлического шара с треском охватил всю голову, и она бессильно упала на грудь. Кондратий увидел свои грязные, с желтыми подтеками и разводами, штаны. Он потер лицо и почувствовал жесткую щетину.
По ходу своей жизни он уже неоднократно начинал новый день в подобном состоянии. Поэтому для него в этом не было ничего удивительного, как и в том, что он мог многое не помнить о вчерашнем. И все же сегодняшнее пробуждение настораживало тем, что он не помнил, как все начиналось. «Должна же быть какая-то точка отсчета, которая потенциально могла бы привести к такому утреннему результату». Он тщетно перебирал вчерашние воспоминания. Единственное, что приходило в голову, так это вокзал, поезд, Мухино, машина, домик, кровать, сон…
Кондратий начал пережевывать имеющуюся информацию, опираясь на предшествующий личный опыт и пользуясь некоторыми знаниями из области психиатрии. «Значит, позже я проснулся и был не знаю, где, и делал не знаю, что, а потом на автопилоте вернулся обратно и снова уснул. А может, это еще не зафиксированная врачами очень агрессивно-компульсивная форма лунатизма? Или сотрясение мозга?». Последняя версия выглядела весьма привлекательно, но следов рвоты на себе он не обнаружил. А головная боль отличалась от той, которая обычно бывает с похмелья.
Мутным взглядом он осмотрел комнату. На полу валялся матрац с одеялом. Чуть поодаль, возле шкафа, были брошены костюм и туфли. Однозначно, здесь есть кто-то еще. Он сделал попытку громко произнести: «Эй, кто тут?!», но из горла вырвался лишь жалобный стон изможденного тяжелой работой вола, который напугал даже его самого.
Собрав все силы, Кондратий встал на ноги. При ходьбе было сложно удерживать равновесие – его покачивало из стороны в сторону, и он, еле таща ноги, пошел к открытой двери. Возле порога он споткнулся о ящик с пивом, сразу напомнивший ему о целебных свойствах ячменного напитка, принятого поутру после шумных пьянок. Дрожащей рукой он взял одну бутылку, но открыть ее не было сил.
Кондратий, держа бутылку пива двумя руками и прижимая ее к груди, словно единственного и уже последнего, к тому же смертельно больного грудного ребенка, вышел на улицу под яркие лучи безразличного к судьбам людей Солнца. По крайней мере, сегодня.
К несказанной своей радости Кондратий увидел его, сидящего в шезлонге с закрытыми глазами. И рядом с ним стояла полная и открытая бутылка пива! Кондратий действовал рефлекторно, повинуясь внутреннему позыву – он радостно преодолел несколько метров, разделяющих его и источник живительной влаги, выронил свою бутылку из рук, уселся на землю и, схватив открытое пиво, принялся наполнять себя янтарного цвета жидкостью.
Никогда. Никогда раньше и никогда впредь Кондратий не пил напитка прекраснее и вкуснее, чем сегодняшнее пиво, особенно из первой полбутылки.
И, вроде как, эта нехитрая процедура приносила некоторое облегчение. Как минимум, он стал чувствовать себя более уверенно.
Допив пиво, Кондратий легонько стукнул ногой по шезлонгу.
Симфония запахов и звуков закончилась хором женских голосов, увитых легким благовонием ладана и поющих о том, как «Ой цветет калина прямо у ручья…».
Он открыл глаза, повернул голову и увидел Кондратия.
– Гутен морген, юнге, – приветливо и с улыбкой на лице поздоровался он.
Вместо приветствия Кондратий протянул ему закрытую бутылку. Он понял, чего тот от него ожидает, и быстро открыл пиво.
Сделав несколько глотков, Кондратий почувствовал, что уже может внятно излагать мысли, желания, тревоги, надежды и прочие продукты своего ушибленного вчерашним приключением сознания:
– Просвети меня насчет вчерашнего.
Он снова ласково улыбнулся и тоном, который иногда используют священники, когда они ликуют, завидев возвращение заблудшей овцы, изрек:
– Дружище, сегодня уже понедельник.
Эти слова Кондратия еще не удивили, потому что для полного осознания услышанного ответа требовалась дополнительная информация. Поэтому он уточнил:
– Напомни мне, пожалуйста, когда я сюда приехал?
– В пятницу вечером, – дружелюбно уточнил он.
Прошло несколько глотков пива, пока Кондратий наконец вычел разницу между «понедельник утро» и «пятница вечер». И только после этого он удивился:
– Ого. Это со мной впервые. Расскажи-ка мне краткое содержание предыдущих дней.
Прежде чем начать повествование, он принес ящик с оставшимся пивом, открыл очередную бутылку и, попивая снадобье заграничных пивоваров, вкратце изложил Кондратию все его приключения и перемещения в пространстве, а также рассказал о предпринятых им действиях, направленных на его возвращение в исходную точку.
Кондратий понял, что картинки, казавшиеся ему сном, на самом деле были явью. Теперь, когда он узнал, что с ним происходило, воспоминания об этом начали становиться более яркими, однако не настолько красочными, чтобы отчетливо восстановить всю картину недавних событий. Помочь разобраться во всем этом могла бы папочка, полученная от Юрия Алексеевича, но вникать сейчас в подробный отчет и протокол допроса, составленные службой безопасности, ему не хотелось, даже в том случае, если бы кто-то прочитал ему все это вслух.
В общем, на данный момент Кондратию было достаточно услышанного, чтобы: а) понять, почему он проснулся в таком ужасном состоянии; б) решить, как реагировать на произошедшее.
И по пункту «бэ» у него не было консенсуса. Казалось, что еще вчера единый и неделимый мозг вдруг распался на несколько самостоятельных и независимых секторов, каждый из которых претендовал на лидерство и лоббировал собственные поведенческие реакции. Спектр их был чрезвычайно разнообразен: от немедленного самоубийства через повешение или погружение в глубочайшую депрессию до изощренной мести или добровольного пострига в монахи.
Многоголосие утомляло, и Кондратий усилием воли прекратил разгул демократии в своей голове, авторитарно выдвинув слоган: «Пускай конь думает – у него голова больше», который, впрочем, был актуален для каждой клетки его тела, а не только для головного мозга.
Он тоже не спешил с долгосрочными выводами. В сию минуту его все устраивало, а завтрашний день был еще впереди. Хотя, если хорошенько подумать, то завтрашний день впереди всегда.
К этому времени пиво, как напиток, исчерпало себя полностью, то есть его воздействие на них достигло своего максимума и для дальнейшего прогресса требовался другой катализатор. К тому же хотелось есть.
Посовещавшись, они решили двинуться в поход. И этот акт можно было сравнить с путешествием по неизведанным землям и открытием Америки, поскольку никто из них двоих толком не знал, где вход или выход из этого садово-огородного товарищества и есть ли на его территории торговые точки. Ведь он заезжал сюда ночью, а Кондратий, хотя и прибыл засветло, не обратил внимания на такие детали. Но, несмотря на все это, они смело покинули свой участок и узнали, что находятся на улице Молдавской 21.
Преодолев метров 150, они наткнулись на улицу Абрикосовую. Пройдя по ней, они свернули на Виноградную. И тут на Кондратия снизошло яркое откровение – перед ним открылась тайна, от чего у него даже зрачки расширились и пробежали мурашки по телу. Возникновению у Кондратия такого измененного состояния сознания посодействовала также и характерная для этой округи аура – по понедельникам на территории садово-огородного товарищества было особенно безлюдно. В этот день здесь царили только лучшие друзья человека: солнце, воздух и вода. Последняя – только в случае наличия атмосферных осадков и, к тому же, в разных агрегатных состояниях. Ну и, конечно, эту дружественную атмосферу дополняли строения хозяев садово-огородного товарищества, окруженные результатами их плодотворной деятельности. Поэтому по понедельникам здесь, прямо в воздухе, витала некая тишайшая таинственность, познать которую хотелось немедленно.
– Здесь где-то есть улица Тенистая, и нам надо туда, – уверенно сообщил Кондратий.
– С чего ты взял? – спросил он, хотя ему было все равно, куда идти.
– Есть одна песня, – загадочно и серьезно проговорил Кондратий. – И в ней припев: «Пройдусь по Абрикосовой, сверну на Виноградную, и на Тенистой улочке я постою в тени».
– Да-да, – эту песню он помнил. – Ну и что?
– Ты не понял? – удивился Кондратий, мигом остановившись и уставившись на него. – В этой песне послание для нас. Указан маршрут, куда нам идти. И об этом знали еще лет двадцать назад. Понимаешь? Они знали, что мы будем здесь. Представляешь?
Он представил.
Действительно, сказанное Кондратием показалось ему очень заманчивым, интригующим и, главное, правдоподобным, но для них ли были предназначены эти указания?
– А почему для нас? – спросил он. – Может, это масоны какие-то или тамплиеры, или еще кто-то, 20 лет назад передали таким образом друг другу, где им встретиться…
– Неважно, – махнул рукой Кондратий и двинулся дальше.
Он последовал за ним.
И вскоре в некоторой точке улица Виноградная пересеклась с улицей Тенистой. Этот факт привел Кондратия в восторг:
– Видишь? – с блеском в глазах прошептал он.
– Да, – согласился он. – Теперь нужно постоять где-то в тени.
Но решить, где именно следует постоять в тени, оказалось очень сложно, поскольку улица Тенистая полностью соответствовала своему названию и просто-таки вся утопала в тени деревьев и особнячков.
Кондратий, может быть, впервые за последние лет пять всерьез задумался. Он сел возле дороги и начал на песке чертить пальцем схему их движения по садово-огородному товариществу, пытаясь понять какую-то закономерность и таким образом вычислить следующий шаг.
Он наблюдал за Кондратием и думал, что при отсутствии представления о четком направлении движения перекрестки ничуть не лучше тупиков. Вторые даже перспективнее – хотя бы потому, что, оказавшись в тупике, точно знаешь, куда двигаться. А с другой стороны, не все ли равно, где они окажутся? Ведь если следовать намеченной цели, то вероятность встретить именно еду и выпивку весьма велика в любых направлениях, и рано или поздно они все же найдут искомое.
Однако Кондратий очень уж увлекся поиском потаенного смысла. Поэтому он, вероятно, напрочь забыл, зачем они покинули маленький домик из белого кирпича. Его воображение, подпитанное остатками разнообразных фармакологических средств, рисовало остросюжетный сериал, наполненный невероятными встречами, секретными калитками, ритуальными рукопожатиями, золотыми масками, бледными лицами, явками и паролями.
Наконец Кондратий распрямился и с довольно уверенным видом указал направо:
– Туда.
Улица Тенистая приятно освежала, а легкий шум листьев на деревьях, произрастающих на ней, был похож на негромкие, но непрекращающиеся бурные овации. И если прикрыть глаза и отвлечься от общей визуальной картинки, то казалось, будто их, идущих по улице, радостно приветствуют, хлопая в ладоши, многочисленные невидимые маленькие существа. Может быть, эльфы.
И все вокруг – и звуки, и тени, и деревья, и лазурное небо, и теплый мягкий песок под ногами, и ветер, и еще что-то неуловимое – вместе составляло некое умиротворенное благоухание Души в паре с тем открытым и всеохватным состоянием мысли, когда простое созерцание превращается в откровение, и одновременно приходит понимание, что выразить «это» словами невозможно. «Это» доступно лишь ощущениям, а они (ощущения), как известно, у каждого свои, и когда один говорит «радость», то другой наверняка понимает под этим словом что-то совершенно другое, совсем не похожее на то, что чувствует первый.
В общем, весь мир вокруг был как никогда гармоничен и полон Жизни. И в эту Жизнь вполне естественно вписывался даже монотонный официально-суховатый голос диктора по радио, который сообщал о последних достижениях страны на поприще внешней политики. Впрочем, в районе улицы Тенистой по пути их следования о теме этого сообщения было известно только диктору. До него с Кондратием долетал лишь бархатистый баритон, а слова сливались в непонятную абракадабру. Так что им двоим понять, как обстоят дела во внешней политике страны, было совершенно невозможно.
Голос диктора становился громче, но для них оставался все таким же неразборчивым.
Они остановились возле железных ворот с открытой калиткой. Их взору открылся небольшой уютный и идеально ухоженный участок. К аккуратному домику вела короткая дорожка, на которой компактно разместился легковой автомобиль, покрытый белым тентом. Слева от него красовалась свежевыкрашенная беседка, а справа произрастали овощи на разной стадии созревания. Среди них монументально возвышалась привлекательная подтянутая женщина средних лет в синем спортивном костюме и с белой косынкой на голове. В руках женщина держала выплескивающий воду шланг, коим она равномерно распределяла живительную влагу вокруг себя. И очень жаль, что в этот момент рядом не было талантливого скульптора, ибо, глядя на эту женщину, он смог бы очень и очень даже вдохновиться для того, чтобы изваять утонченную и совершенную статую древней египетской богини Тефнут, щедро дарящей иссохшей потрескавшейся пустыне драгоценные капли дождя.
Они молча смотрели, завороженные этим действом, не решаясь войти и прервать его. Женщина, не замечая их, продолжала обильно орошать свой огород.
Так продолжалось минут пять. Затем женщина закрыла кран на торчащей из земли трубе, сложила шланг и, вытирая руки о штаны спортивного костюма, подошла к ним и остановилась. В ее взгляде отчетливо читался вопрос: «Чего надо?».
Хотя и он, и Кондратий прекрасно знали, что начать общение можно с простых слов приветствия, именно сейчас им на ум приходили только не соответствующие ситуации фразы. Кондратия подмывало спросить: «Можно колядовать?», что было для него очень странно, поскольку колядовать он никогда в жизни не ходил. А он был готов начать свою речь широкой улыбкой со словами: «Вас приветствует торговый дом «Diamond & Diamond»!», и он сомневался, стоит ли, ведь его внешний вид – босые ноги, шорты и немецкий китель – никоим образом не соответствовал концепции позиционирования возглавляемой им компании на рынке драгоценный камней. Поэтому женщине пришлось начать первой и произнести свой вопрос вслух:
– Чего надо?
В рифму просилось «шоколада», однако он решил не размениваться по мелочам:
– Шнапса, – уверенно произнес он.
Ответ женщину не удивил. Она посмотрела на них более пристально и, видимо, сделала для себя кое-какие выводы:
– Вы не по адресу. Это баба Галя, что на Абрикосовой, торгует самогоном. Но вряд ли вы ее сегодня застанете. По понедельникам она мужа проведывает в наркодиспансере, – женщина явно отлично ориентировалась в прошлых и настоящих событиях жизни садово-огородного товарищества и была не прочь поделиться своими знаниями с другими.
– А мы – ваши новые соседи, – вдруг вспомнил Кондратий. – Недавно приобрели участок на Молдавской 21.
– Треуховы, значит, продали… – женщина определенно знала здесь всех.
Они одновременно кивнули.
Женщина сразу перешла на деловой руководящий тон:
– Тогда вы правильно пришли. Меня зовут Анна Дмитриевна Каренина. Я – председатель всего этого товарищества, – женщина небрежно обвела рукой вокруг себя, – и я просто обязана знать все о членах нашего товарищества, вовремя взымать членские взносы. Ну и вообще – поддерживать дисциплину и порядок.
После слов «дисциплину и порядок» она осмотрела их одежду и нахмурилась.
У Кондратия заурчало в животе – очень хотелось кушать. И он решил рассеять все сомнения женщины по поводу их добропорядочности и дисциплинированности:
– Анна Дмитривна, мы это… вчера в кино снимались, в эпизодах. Я – пленный партизан, а он, – Кондратий ткнул в него пальцем, – советский разведчик, переодетый во фрица. Он меня спасал из плена. Ну и во время съемок машина с нашими вещами тю-тю, уехала. Поэтому мы временно в костюмах…
Выражение лица женщины смягчилось:
– Так вы артисты?
– В некотором роде, – ответил он. – Но это не основное наше занятие.
– Ну что ж, господа артисты, заходите, будем знакомиться, – решила женщина и указала рукой в сторону беседки.
Они пошли к беседке, а Анна Дмитриевна направилась к дому. Тремя минутами позже она присоединилась к ним с толстой тетрадью, на обложке которой красовался приклеенный лист бумаги с каллиграфической надписью черными чернилами: «Книга учета жизни садово-огородного товарищества «Радуга».
Анна Дмитриевна положила тетрадь на стол и спросила:
– Как звать вас?
– Кондратий, – ответил Кондратий.
– Кондратий, – повторил он.
– Тезки? – уточнила женщина, поочередно вглядываясь в их лица.
Они молча кивнули.
– Ну что же, Кондратии, – торжественно начала женщина, сделав ударение на последнюю букву «и», лизнув пальцы и открыв «Книгу учета жизни…». – За Треуховым должок здесь. Не знаю, говорил он вам что-то или нет, но должок есть…
– Анна Дмитривна, голубушка – перебил ее Кондратий. – Все решим, все оплатим, взносы сделаем… Но у нас со вчерашнего дня и маковой росинки во рту не было. Угостите нас сначала плодами трудов ваших. И шнапса немного, – добавил он. – За знакомство. Регистрация новых членов – это же праздник как бы.
Анна Дмитриевна насторожилась и задумалась. Она не приветствовала, а тем более не практиковала, каких-либо неофициальных застолий – хоть малых, хоть больших, хоть по поводу или без – с членами садово-огородного товарищества. Все же некая детская искренность и непосредственность в поведении, форма обращения и заверения о погашении многолетнего долга склонили ее к утвердительному ответу. К тому же, эти двое выглядели очень необычно и были не похожи на кого-либо из других членов товарищества, поэтому исключение из правила сделать было легко, однако лишь для того, чтобы подтвердить само правило:
– Хорошо. Сейчас что-то быстренько приготовлю, – сообщила она. – Только попрошу вас не распространяться о нашем неформальном общении. Имидж все-таки. Понимаете?
Вдохновенный обещанным «что-то быстренько приготовлю», аппетитные результаты которого уже вот-вот наступят, Кондратий понимающе закивал в ответ с таким видом, будто он упомянутый имидж создает и при этом использует какие-то сверхсекретные технологии.
Анна Дмитриевна уважала в себе хозяйку и хранительницу домашнего очага. Поэтому всегда была, как говорится, во всеоружии и полной готовности к неожиданному появлению незваных гостей, имея про запас несколько эффективных концепций создания более-менее приличного набора блюд из того, что под рукой.
На сей раз под рукой у Анны Дмитриевны оказались: домашние пирожки с мясом, половинка запеченной курицы, банка маринованных белых грибов, половина палки салями, естественно свежие дары собственного огорода – зеленый лук, огурцы и помидоры. А венцом всему этому изобилию послужила закупоренная кукурузным початком почти полная двухлитровая бутыль, наполненная прозрачной, с легкою дымкой жидкостью.
Еда привела гостей в искренний восторг:
– Анна Дмитривна, вы просто кудесница, – сказал Кондратий, держа в одной руке кусок курицы, а в другой – пирожок с мясом.
Самогон был таким же восхитительным, как и все вокруг. Испив его, уже через двадцать минут они, позабыв о долгах и членских взносах, общались как давние друзья:
– Зачем же вы нас к бабе Гале посылали, Анна Дмитривна, – обратился он, – имея в своих закромах столь чудесный напиток?
– Потому что баба Галя продает, а я исключительно угощаю, – гордо ответила женщина.
А дальше она поведала одну живописную историю, из коей гостям стало известно, что в садово-огородном товариществе практически в каждом домике варят самогон для собственных нужд. И самогоноварение здесь сродни увлечению на досуге – то есть, хобби. А раз в год, перед началом зимнего сезона, жители устраивают своеобразный фестиваль, где угощают друг друга, делятся опытом, хвастаются достижениями, представляют новые технологии. И все варят самогон только для себя, за исключением бабы Гали, которая его кощунственно продает. И приходится мириться с этим вопиющим исключением из общего свода правил.
– Кому ж она продает, раз все сами для себя варят? – удивился Кондратий.
– Да есть кому. Рядом другие товарищества. Вон, деревня неподалеку. Я знаю, что и с города специально к ней приезжают, – не без чувства гордости за соратницу объяснила женщина.
– А может, закажем на наш праздник эдакого национального колорита в бутылках с кочерыжками вместо пробок? – предложил он.
Кондратий, уже изрядно опьянев, лишь сдвинул плечами:
– Делай, как знаешь. Ты – хозяин.
– Какой праздник? – живо заинтересовалась женщина. Ведь основным занятием Анны Дмитриевны Карениной как раз и была организация разнообразных праздничных акций: юбилеев, банкетов, корпоративов, вечеринок и прочих мероприятий.
Они ей вкратце рассказали, что 10-го числа состоится торжественная передача бразд правления региональным представительством, на которую пригласят многих авторитетных и известных людей города. Завершился рассказ вручением визитки.
Анна Дмитриевна взглянула на название компании и пренебрежительно хмыкнула:
– «Diamond & Diamond»? Впервые слышу…
– Вы, наверное, просто не наша целевая аудитория… – слегка заплетающимся языком предположил он.
– Это я-то не ваша целевая аудитория? – женщина резко выпрямилась и с негодованием уставилась на своих гостей. Казалось, она готова была испепелить их взглядом за такое неуважение ее достоинств. – Это я-то?! – повторила она и, глубоко вдохнув, сделала громаднейшее усилие над собой, направленное на то, чтобы не рассказать этим парням, которых она видела впервые в жизни, о своем еще одном увлечении. Кроме как варить самогон, ухаживать за участком и стряпать, Анна Дмитриевна страстно коллекционировала драгоценности, в том числе и бриллианты. И ее коллекция на сегодняшний день удивила бы даже бывалых ценителей ювелирного искусства.
Ей удалось умолчать о своем влечении к реальным и вечным ценностям, однако взамен за нанесенное оскорбление Анна Дмитриевна добилась: во-первых – подробного знакомства с торговым домом «Diamond & Diamond», под которым она подразумевала экскурсию и подарки; во-вторых – активного участия в организации ближайшего торжества и всех последующих; в-третьих… Что именно «в-третьих», она еще не придумала, но решила держать в уме эту возможность.
Тут же были произведены нужные звонки и внесены дополнения в ранее составленный план мероприятий по организации торжества. К обсуждению вопроса об экскурсии договорились возвратиться после 11-го числа.
Выпив еще по одной, они вдвоем почти одновременно почувствовали, что если будут продолжать в том же темпе, то очень скоро произойдет какое-то безобразие. Поэтому решили покинуть гостеприимный участок. Они церемонно попрощались с хозяйкой, не потеряв лица, и, пошатываясь, хотя в атмосфере стоял полный штиль, отправились в родные пенаты.
На обратном пути вокруг них царила тишина. Солнечные лучи бесшумно скользили в воздухе. Птицы молчали, прислушиваясь к погоде. Многочисленные невидимые существа, встречавшие их овациями несколькими часами ранее, то ли исчезли, то ли просто утихли – ветер оставил в покое пышные кроны деревьев и удалился, быть может, на полдник, состоящий из литра прохладного молока, налитого в глиняный кувшин, и большого посыпанного корицей и обильно политого сметаной куска сырной запеканки, начиненной рисом и изюмом.
И было вокруг тишайше, если не считать их грузных гулких шагов и сопящего дыхания.
Но они не слышали этой тишины, не понимали ее смысла, потому что внутри у них бушевал самогон, душевно сваренный Анной Дмитриевной. Эта воистину гремучая смесь создавала для всех мыслительных процессов в голове некий гудящий фон. А клетки остальной части организма активно вибрировали энергией, что в целом создавало впечатление легкой невесомости всего физического тела. Им даже думалось, что если хорошенько разбежаться и взмахнуть руками, а еще лучше – спрыгнуть с пригорка, то непременно взмоешь ввысь, словно птица. Однако бежать было лень – солнце припекало, и клетки организма под его лучами, в придачу ко всему, начали еще и плавиться.
Кроме этого, у них в головах мелькали разные мысли, звучали диалоги и монологи, впрочем, весьма скоротечные, так что вряд ли кто-либо из них двоих мог бы точно и внятно ответить на вопрос: «О чем ты сейчас думаешь?».
Придя на Молдавскую 21, они растворили тишину в звуках скрипа дверей, звона бутылок с пивом, жадных глотков жидкости, шагов по деревянному полу.
И если бы они не отвлекались на все внутренние и внешние звуки, а вслушались в тишину, наверняка бы почувствовали, что тишина эта была своеобразной прелюдией громкого, шумного и насыщенного действием июльского дождя. Но поскольку это знамение о смене погоды было ими не понято, то ливень стал для них полной неожиданностью. Уже первые крупные тяжелые капли, принесенные порывистым ветром, в мгновенье ока разрушили их райский уголок.
Они забились в домик из белого кирпича. По крыше требовательно барабанил ливень.
– Что ж, этого и следовало ожидать, ведь Аннушка поливала огород… – философски заметил Кондратий, держа в руке бутылку пива и забираясь с ногами в кровать.
– Хорошо, что не масло разлила … – ответил он.
С приходом дождя сразу стало как-то сыро, серо и грустно. Попивая пиво, они время от времени помогали дождю орошать мир прямо с порога домика. Но это занятие им вскоре наскучило, альтернатив не было, да и пива оставалось всего лишь две бутылки.
Решили возвращаться в город.
Погода усиливала в них впечатление, что они находятся где-то на краю мира – в так далеко заброшенном его уголке, что никакой таксист, даже с самой навороченной навигацией на борту, никогда не сможет их отыскать. Но, на их счастье, был человек, отлично знавший путь к садово-огородному товариществу «Радуга» и к улице Молдавской в нем.
Они позвонили Мишке Треухову.
В городе тоже шел дождь.
Михаил Треухов лежал на стареньком, потрепанном временем и людьми диване и смотрел в сероватый, испещренный маленькими и большими трещинами потолок. Он слушал дождь, а слышал, как его родители, шаркая рваными тапочками по кухонному линолеуму, негодующе бурчали по поводу отсутствия денег на организацию свадьбы его старшей сестры. Ближайшие родственники Михаила – престарелые пенсионеры – имели высшее образование и в устной речи использовали широкий словарный запас. Из их реплик становилось ясно – во всем повинен Михаил, потому что он – лентяй, оболтус, иждивенец, тунеядец, разгильдяй, какого свет не видывал, и, вообще, маргинальная личность, деструктивно влияющая на развитие общества, в том числе и отдельных его ячеек – их семьи и будущей семьи их дочери. Между этими характеристиками они, как мантру, повторяли два утверждения. Первое – короткое «денег нет», второе – длинное, больше похожее на предсказание будущего, в котором Михаила Треухова, двадцати двух лет от роду, ожидает тюрьма, туберкулез и мученическая смерть от вируса иммунодефицита человека.
Когда у Михаила зазвонил мобильный телефон, родители поутихли, вслушиваясь в его разговор и пытаясь найти в нем пищу для построения дальнейших изобличительных тирад в его адрес. Но, к их разочарованию и огорчению, односложные вопросы и ответы «Да», «Угу», «Сколько?», «Когда?», «Хорошо», «Где-то через час» были весьма безобидны и очень расплывчаты.
Михаил Треухов закончил разговор и не спеша начал собираться: обул кроссовки, надел спортивную кофту. Затем в коридоре подошел к столику на высоких кривых ножках, пристроенному под запыленным зеркалом, открыл в нем тумбочку и достал ключи от машины.
Заслышав активные движения сына, родители засуетились, вдвоем вышли в коридор и желчно уставились на Михаила.
– Что, опять прожигать жизнь? – тряся желтовато-седой челкой, с издевкой спросил отец. Остановить сына или каким-либо образом воспрепятствовать его движению у него не было сил, поэтому оставалось лишь язвить словесно.
– Я только что продал наш участок. Еду за авансом, – ответил Треухов-младший.
– А ты нашего разрешения спрашивал? – с упреком взвизгнула мать так, что очки на ее крючковатом носу перекосились.
Треухов вздохнул:
– Вы же сами неделю назад хотели его продавать…
– А может, мы передумали… – упиваясь возможностью изменить чьи-то планы, ответила мать.
– Что, перезвонить и отменить сделку? – Треухову было абсолютно все равно, что делать: лежать на диване или ехать в садово-огородное товарищество.
– Нет, нет, нет, – забеспокоился отец. – Продавай, но только потому, что очень срочно нужны деньги на свадьбу твоей сестры. И смотри, чтоб тебя не объегорили.
В былые времена родители обязательно бы присутствовали при такой важной процедуре как продажа недвижимости, но теперь они могли лишь давать устные инструкции.
– За сколько продал?! – заволновалась мать.
– 30 000, – ответил Треухов, уменьшив услышанную по телефону цифру на 10 000, которые он собирался оставить себе в качестве хоть какой-то компенсации за вредность, ежедневно излучаемую его родителями.
Впрочем, родители слабо ориентировались в современных ценах на недвижимость, и названная сумма их полностью удовлетворила – по их подсчетам этих денег вполне хватало на свадьбу, да и им еще кое-что оставалось.
– Мог бы и дороже продать! – с шипением упрекнула Михаила мать, но осторожно, чтобы сын вдруг не передумал.
На этом разговор закончился, и Треухов поехал забирать из белого домика под серым шифером вызвавших его покупателей участка.
По приезде, правда, ему пришлось с ними немного повозиться, поскольку оказалось, что те, утомленные коктейлем из солнца, самогона и пива, крепко спали. Однако мотивация к действиям у Треухова была весьма высока (аванс + 10 000), к тому же и опыт у него был – часто будил своих пьяных друзей. Поэтому Михаил относительно быстро привел их в более-менее бодрствующее состояние, напомнил им об их желании приобрести участок, помог собрать вещи, усадил в свою машину и повез на Гвардейскую 37.
На широком заднем сидении было тепло и уютно. За окнами успокаивающе шуршал дождь, внутри ненавязчиво и как-то естественно подходяще к тому, что сейчас с ними происходило, из динамиков доносился накуренный голос Боба Марли, который пел на английском языке, обращаясь, как им теперь казалось, ко всем женщинам мира: «Нет, женщина, не плачь».
Хотя объяснить, что же именно сейчас с ними происходит, не по силам было ни ему, ни Кондратию. Они могли лишь четко сказать, что едут на Гвардейскую 37, чтобы там заночевать, а утром начать новый день.
Однако, кроме этих весьма будничных вещей, с ними происходило еще что-то, более значительное и однозначно безопасное. И этот факт, кроме них, мог подтвердить кто угодно, даже лежащий на бардачке перед лобовым стеклом плюшевый тигр. Выцветший от старости, беззубый, покрытый проплешинами и от этого смахивающий на гепарда, тигр всю дорогу без устали кивал своей головой в такт движения автомобиля, тем самым одобряя их поступки: «Да, да, да».
Вскоре плавные движения тигриной головы убаюкали его. Он поднял воротник кителя, закутался в него, обхватил туловище руками и уснул.
Кондратий тоже о чем-то думал. И размышления эти тоже усыпили его.