- Встать!
Окрик доносится откуда-то издалека, из глубины, из толщи земли. Он с трудом пробивается к Алексею сквозь плотную пелену сна. Он еле слышен, этот окрик, и все-таки это – окрик.
- Приказываю встать!
Медленно, мучительно медленно поднимается голова, налитая усталостью последних двух недель. С трудом расклеиваются глаза.
Лицо у приказывающего почти мальчишеское. Белобрысый; фуражка с синим верхом, явно не по размеру, лезет на глаза. Что-то странное, что-то непривычное во всем облике парня.
- Не ори, лейтенант, я старше по званию
Оравший пропускает это мимо ушей.
- Он?
Вопрос лейтенанта обращен к стоящему рядом сержанту, в котором Алексей узнает своего ночного знакомого.
- Он, блядь. Он, сука, стрелял.
Алексей, не торопясь, поднимается; нехотя начинает отряхивать с себя прилипшие ночью, во время атаки и отступления, глину, траву, песок, сучки – и вдруг его правый кулак врезается в харю сержанта.
Белобрысый выхватывает тэтэшник.
- Еще движение – стреляю!
Алексей верит: этот – не шутит; этот – выстрелит. Ладно, будет еще время собирать камни.
Сержант грязными пальцами копается в окровавленном рту, проверяя зубы. Aлексей подходит к нему вплотную. Бросает:
- Это тебе – за блядь. За суку – в следующий раз.
Лейтенант, не выпуская пистолета из правой руки, кладет левую на плечо Алексею:
- Ладно, пошли!
Идти пришлось недолго. За стеной полуразрушенного здания коровника их ждал закиданный грязью газик. За рулем сидел пожилой мордастый солдат, вид которого тоже вызвал у Алексея какое-то внутреннее неприятие. И только когда машина тронулась, когда они выехали на дорогу, обгоняя шедших разрoзненными группками бойцов, до Алексея вдруг дошло: да ведь эти двое одеты, как с иголочки! И у лейтенанта, и у водителя форма была безукоризненно чистая, отутюженная, без единого пятнышка. Казалось, что оба они шагнули в грязь, копоть и смрад Войны с театральной сцены. «Эти, хоть и на фронте – не воюют», – подумал Алексей.
У обочины, под яблоней с отбитой верхушкой, стояла полуторка. Капот машины был поднят. С дороги видно было только склонившуюся под капотом фигуру в армейском ватнике. Поравнявшись с грузовиком, водитель притормозил, но затем, не останавливаясь поехал дальше.
- Может, помочь человеку надо, – осторожно заметил Алексей. – Я врач.
- Кому помочь-то? – хмуро бросил водитель. – Он вот так же стоял, когда мы за тобой ехали. Не видишь – убитый.
Алексей ещё долго смотрел назад, пока полуторка с застывшим шофером не скрылись из виду.
Мордастый остановил машину у здания, в котором Алексей сразу же узнал школу. В окнах нижнего этажа не было ни одного целого стекла, однако, по какому-то непонятному закону физики, взрывная волна не нанесла никакого вреда второму этажу, и именно там, на втором этаже и располагался штаб.
Они старательно обошли лужу, возле которой стоял броневичок связи, поднялись наверх.
- Сеcть!
Алексей тяжело опустился на стул. На соседний грузно плюхнулся водитель, красноречиво положив руку на затвор винтовки. Алексей посмотрел вокруг. Это была, наверняка, учительская; парт здесь не было, посреди комнаты стоял длинный стол, а на двери, ведущей в смежное помещение, все еще сохранилась табличка «Заведующий учебной частью». Висевшие на стенках Пушкин и Маяковский бесстрастно взирали на Гоголя, лежавшего на полу. Кто-то заботливо развернул боком стоявший у окна на деревянной подставке бюст Сталина, чтобы не было видно отбитое ухо вождя. Входили и выходили офицеры, приглушенные голоса сливались в негромкий гул, сквозь который был слышен усталый, монотонный, бесцветный голос: «Первый, я – Урал, ответьте, первый – я Урал, прием». И над всем этим плавал густейший сизый дым от бесчисленных казбеков, памиров, прим, беломоров, и самокрутoк.
Алексей поискал взглядом обладателя синей фуражки. Тот пробирался сквозь толпу куривших, споривших, молчавших людей к стоявшему на подоконнике полевому телефону. Не спуская глаз с арестованного, он с довольным видом крутнул ручку. Затем крутнул опять. И еще раз. И вновь. Дожидавшийся своей очереди капитан-танкист, с недельной, не менее, щетиной и красными глазами, махнул рукой и отошёл. Лейтенант швырнул ставшую бесполезной трубку и направился к углу, где сидели задержанный и его конвоир, успевший задремать.
- Он?
Один и тот же вопрос, заданный в течение каких-то двадцати минут, заставил Алексея поднять глаза. Вопрос этот задал коренастый, плотный мужчина с непомерно длинным носом и руками, похожими на грабли. Вопрос был обращен к красноармейцу с конопатым лицом. Его левую руку поддерживала подвязка из грязной марли.
- Он, товарищ бригадный военврач, он! Он Черняка перевязал. Я своими глазами видел, метров пять было, поди, не больше…
- Па-пра-шу отойти от арестованного! – голос лейтенанта сбился на фальцет.
У спрашивавшего потемнело лицо.
- Я – заместитель начальника санитарного отдела штаба корпуса бригврач Рувинский. Что здесь происходит, лейтенант?
- Товарищ бригадный военврач, я – из особого отдела штаба дивизии, и я не обязан докла…
- Что-о-о-о такое!!!
От начальничьего рева снял наушники и прекратил свое нудное «я –Урал» радист. Рувинский подошел к особисту вплотную
- Не забывайтесь, лейтенант. С вами говорит старший по званию. Вы что, устав не знаете? Неподчинение, да еще в военное время, в зоне боев? Доложитесь по форме!
Лейтенант оглянулся. Водитель безучастно смотрел на происходящее, не высказывая ни малейшей готовности вмешиваться
- Я – лейтенант Зозулин, – нехотя проговорил он. – Сопровождаю арестованного. Или предатель, или шпион. Пытался убить заместителя командира стрелкового взвода.
- Шпион, говорите? – У бригврача на лице было неподдельное удивление. Когда он подошел к Алексею, тот, не дожидаясь приказа, поднялся.
-Wie heisen Sie? (Как вас звать? (нем.)) – В глазах Pyвинского танцевали беceнята. Вопрос застал Алексея врасплох.
- Ich bin… Ich bin…(Я...я.) Военврач второго ранга Фомин, товарищ бригадный военврач. Из окружения вышел, а тут…
- Отставить «товарищ»! – рявкнул особист. – Задержанному запрещается…
- Да погоди ты, лейтенант, – отмахнулся Рувинский; повернулся к Алексею.
- Где учились, Фомин?
- Киевский медицинский, товарищ... – Алексей покосился на синюю фуражку, – товарищ бригадный военврач.
- Специализация?
- Хирургия, товарищ бригадный военврач. Ординатуру перед самой войной закончил.
- Кто у вас был завкафедрой общей хирургии?
Алексей остолбенел.
- Простите, товарищ бригадный военврач, я не совсем…
- Вы что, Фомин, русский не понимаете? – прикрикнул тот. – Mожет, вы и впрямь немец? Повторяю: кто возглавлял у вас кафедру общей хирургии?
- Кардаш. Николай Онуфриевич Кардаш, товарищ…
- Знаю, что Николай Онуфриевич. Кстати, раз уж вы с ним так хорошо знакомы – что этот ваш Кардаш курил, трубку или папиросы? – Подполковник почему-то смотрел на Зозулина.
- Кардаш – курил!? – Алексей на мгновение забыл, где он находится и с кем разговаривает. – Да он табак на дух не переносил. С лекций выгонял, если кто затяжку за спиной у соседа делал. В каждую студенческую голову вбивал: «Как вы собираетесь помогать чужому здоровью, если свое собственное гробите?». Мне от него тоже доставалось…
Pyвинский опустился на стоявший под стеной древнего вида диван. Пружины под черным дермантином недовольно скрипнули. Наступило молчание.
- В общем так, Зозулин. Кончать надо этот цирк. Фомин – такой же немецкий шпион, как я – папа римский. Я забираю его к себе. У меня врачи – на вес золота, вчера двоих убило. Раненых спасать некому. Кстати, – он хитро ухмыльнулся, – красноармеец, которого твой шпион из боя вынес, у меня в санчасти сейчас в себя приходит. Это он мне всю историю и рассказал. А шпионов, лейтенант, на твою долю хватит – настоящих, не выдуманных, не кажущихся. Война предстоит долгая, поверь мне, старику.
Он поднялся. Поправил звездочку на фуражке. Надел.
- Вы доложили начальству о Фомине?
- Нет.
Рувинский выжидающе посмотрел на особиста.
- Никак нет, товарищ бригадный военврач. – И добавил. – Связь не работает.
- Ну, вот и ладно, – неожиданно примирительным тоном подвёл черту Рувинский. – Будем считать, что никакие шпионы и прочие вредители нам не попадались, а вот военврач Фомин в строй вернулся.
Он встал, дотронулся ладонью фуражки.
- Вы свободны, лейтенант.
Рука Зозулина медленно поднялась к виску. Подполковник направился к выходу, стараясь не наступать на разбросанные по полу тетради. У самых дверей он обернулся.
- А вам, коллега, особое приглашение?
—
(Oт aвтoрa.
Лучшего места, чем школа, для фронтового госпиталя не найти. Если, конечно, она есть в наличии, школа-то. А так – в хатах, без окон, без дверей. В цеху полуразрушенном, в сарае, если побольше; в палатках, наконец. Война – она не очень разборчива, бьёт народ, где ей заблагорассудится. Но что ни говори, а школа для раненых, – самое что ни на есть подходящее дело. Уже на вторые сутки каждый знает: 4-«A» – для ампутированных, в 7-«Б» – тяжелораненые; в учительской – те, кому не сегодня-завтра в свою часть возвращаться. И для операционной найдется помещение, и для перевязочной, и для начальника медслужбы кабинет готов, тот самый, на котором «Директор» или «Завуч» написано. Если написано. Опять же – двор есть для выздоравливающих.
Одна беда. Школ – тысячи. Уцелевших школ – единицы. Раненых – тьма).