Иван ушел. Как только он встал из-за стола, за ним подъехала машина.
А мы остались.
Виталий Антонович сидел и крутил в пальцах бокал. Потом поставил его, снял очки, протер. Сказал:
– Макс, я тебе благодарен за предложение. Но у нас мало шансов.
– В одиночку у тебя вообще их нет, – ответил я.
– Макс, – старший поморщился. – Нет, мне приятно, что ты готов полезть в бой против полусотни Слуг. Значит, я не самый плохой человек, верно? Но у тебя есть родители. Дарина. Да и Милана, полагаю, расстроится.
– Че ты меня хоронишь, а? – разозлился я. – Мы зачистили клинику!
– Нас сколько было? Шестеро. Слуг сколько было? Двое. Юра погиб. Мы разменялись один на двое.
– Юрия убил монстр, – сказал я упрямо. – Слуг мы уничтожили без потерь. И мы еще осторожничали, жалели их… Теперь я не жалею. Они не люди, совсем. Они хуже даже Прежних.
– Они быстрые, ловкие, безжалостные. Обычные пули их толком не берут.
– У меня есть необычные, – признался я. – Я тут кое-что делал для Продавца, ты не в курсе…
– В курсе! Мы час с Иваном сидели. Он рассказал, – Виталий залпом допил остатки коньяка и отодвинул бокал. С сожалением пробормотал: – Хватит, вечер намечается сложный… Ты и впрямь был на Селене?
– Мы с Миланой были.
– Обалдеть, – вздохнул Виталий. – Ты мой первый знакомый космонавт… Макс, сколько у тебя патронов?
Я молчал. Пистолет с одним магазином забрали Слуги. Одна обойма и десяток патронов с дробью остались в Гнезде, в сумке вместе с сеткометом.
– Меньше двух десятков…
– Вот!
– А что «вот»? – завелся я. – Возьмем обычные, будем стрелять в головы.
– Макс, самому-то не смешно такое говорить? – огрызнулся Виталий. – Я пойду. Пойду умирать, я это понимаю, но я должен попробовать. Обвешусь магазинами, взрывчаткой… у меня есть. Ну не могу я не пойти, понимаешь? Не пойду – потом повешусь! Это шанс спасти моего сына!
– Он тебя и не помнит!
– Я его помню!
Вот что тут сказать?
Я понимал старшего. И что он не прав – тоже понимал. Но это ничего не меняло.
– Попробуем взять еще боеприпасов, – предложил я. – И позовем наших.
– Двух дедов и старуху?
– Елена еще сто очков тебе вперед даст, – мрачно сказал я. – Деда Боря отвязный, мне кажется, ему и умирать не страшно. А Василий не такой уж и дед.
– Из него хреновый боец, – возразил Виталий. – Да и в городе его нет. Наших пацанов я не позову, даже не надейся. И в нашей тусовке нет других людей, кому я могу довериться.
– Лихачев?
Виталий покачал головой:
– Первым делом подумал. Своих он не потащит, а если бы потащил – то не убивать, а арестовывать. В одиночку не пойдет, скорее уж нас арестует. С самыми лучшими намерениями.
Я кивнул. Всё так. Сказал:
– Но… Елене я позвоню.
Старший кивнул. Я понял, что он смирился с моим участием.
– А деда Боря?
– Свяжусь…
Мы знали, где сегодня вечером соберутся Слуги. Мы знали, сколько их будет. Мы знали, когда начнется их встреча.
И никаких колебаний, правильно ли будет уничтожить полсотни разумных гуманоидов, у нас не было. Людьми мы их не считали, а они человеческие жизни не жалели.
Мы только не знали, как их убить.
– Встретимся здесь, – предложил я. – Ровно в шесть. Нормально?
Виталий кивнул. К нам подошла официантка, как-то боязливо оглядываясь, словно опасалась, что появится Иван.
Чем он ее так напугал-то?
Ведь милейший человек. С виду.
– Закусочку к коньяку? – спросила она.
– Айгуль, забери бутылку, – ответил Виталий. – В холодильник только не надо ставить, не употребляют коньяк холодным. Мы поздно вечером вернемся допивать. Надеюсь… На мой счет запиши… нет, лучше сейчас рассчитаюсь.
– Заплачено уже, – смущенно сообщила официантка.
– Да? – поразился Виталий.
Айгуль задумалась.
– Заплачено. Да.
Виталий пожал плечами.
– Хорошо. Тогда кофе мне сделай. Двойной эспрессо.
Кафе потихоньку начало оживать. Выглянул, кивнул нам и исчез внутри повар. За крайний столик села случайная парочка, любуясь церковью.
– Я попробую добыть нормальные боеприпасы, – повторил я. – У тебя макаров найдется? Мой… того.
– Найду, – ответил Виталий, не уточняя. – Ты патронов добудь, главное.
Я кивнул. Спросил:
– Слушай, ты когда-нибудь слышал про разноцветные кристаллики? Двух или трех цветов?
– Все слышали, – хмыкнул Виталий. – Только я не видел. Думаешь, за такой Продавцы расщедрятся?
– Угу. Они с них балдеют, – уклончиво ответил я. – Ты все-таки поспрашивай, старший. Вдруг есть у кого?
Виталий Антонович кивнул, и я встал из-за стола.
На церкви внезапно вновь зазвонили колокола, и я подумал, что счел бы это хорошим знаком – если бы верил в Бога или хотя бы в приметы.
В Гнездо я вошел без четверти два, после короткого и неутешительного визита в Комок.
Еще метров за полста я почувствовал тихий рокот. Остановился, позвал. И, ощутив ответ, попросил: «Не сообщай обо мне». Гнездо согласилось. Право на уединение, хотя бы ментальное, Измененные имели. Ну и я тоже.
Я вошел – уже привычно, словно в свой подъезд.
Поискал взглядом стражу – у дверей никого не было.
Это еще что такое!
Если бы я не слышал ровный голос Гнезда, точно бы испугался. Но и сейчас я принялся озираться, пытаясь понять, почему стража покинула пост.
– Же пошла руки помыть, – донеслось до меня.
Даже услышав голос, я не сразу заметил Наську. Она сидела в стороне, в горе подушек, соорудив из них подобие кресла, и что-то разглядывала. Я подошел, глянул – она выбирала из двух книжек. Рядом с ней стояла моя сумка – ура!
– Руки помыть? – удивился я.
– Максим, ты прям такой наивный? – спросила Наська. – В туалет она пошла. Я подменяю.
– А, – я кивнул, сел рядом на пол. – Наська, извини. Ты на меня обиделась.
– Ничего, я просто стала нервная и обидчивая не по делу, – ответила куколка. – Это, наверное, подкрадывается мерзкий подростковый возраст. Б-р-р!
Я засмеялся.
– Да ладно, я сам не прав. Ты как себя чувствуешь?
– Норм…
На самом деле выглядела она больной: румянец на щеках, мешки под глазами, зрачки расширились и быстро пульсировали. Это всё их мутагены…
– Чего почитать посоветуешь? – Наська подняла книжки.
– Во-первых, посоветую не здесь читать, – сказал я, щурясь. – Темно, глаза испортишь…
– У нас другое зрение.
– Во-вторых… «Женщина французского лейтенанта» и «Нетерпение сердца»? Уверена, что…
– Что по возрасту?
– Что интересно будет!
– Всё интересно. С чего начать?
Я пожал плечами.
– Слушай, я не читал. В школьной программе их не было… Знаю, что обе про любовь…
Наська перевернула книжки, посмотрела на обложки. Сказала:
– Надо же. А я и не догадалась!
На обеих обложках, разумеется, были изображены дамы и джентльмены с лицами, исполненными любви и страдания.
– Думаю, стоит прочесть обе, – сказал я примирительно.
– Так и сделаю, – решила Наська. – Милана ушла, кстати. Они там щебетали с Дариной, потом Милана ушла.
– Ага, – сказал я. – Ну…
– Она тебе записку оставила.
Я взял из рук куколки мятую бумажку, сложенную раза в четыре. Спросил:
– Читала?
– Ты с ума сошел, да? – возмутилась Наська. – Такое спрашивать?
– Значит, читала, – кивнул я.
– Ну, читала, – Наська отвела глаза. – Она же не запечатана…
– Ясно, – сказал я, не разворачивая записку. – Наська, у меня к тебе просьба есть. Серьезная.
– Ну? – Она заинтересовалась и даже отложила книжки.
– Я заходил сейчас в соседний Комок. Хотел кое-что купить, но… в общем, не продали.
– Кристаллов нет?
– Кристаллы есть, но не продали, – я помолчал. – Но у меня там еще один заказ подвис. Это… ну, подарок Дарине. Продавец велел зайти утром, в девять. А я не уверен, что смогу. Заберешь? Тебе разрешают одной в Комок ходить?
Наська фыркнула.
– Разрешают. Теперь кто запретит? Тем более завтра Дарина как раз в Комок идет. Может, и я с ней…
– Ну и здорово, – обрадовался я. – Я предупредил, Продавец отдаст тебе заказ.
– Оки, – согласилась Наська. – Ты записку хочешь прочитать?
– Я прочитаю, – успокоил я ее. – Обязательно. В темноте не хочу, у меня же глаза обычные.
Протянув руку, я потрепал куколку по голове.
– Ладно, пойду, дел по горло. Не буду мешать чтению.
– Эй, Максим… – Голос Наськи стал чуть тревожным. – А у тебя всё в порядке?
Я подмигнул ей:
– У меня всё в порядке. Честно.
– Я могу чем-то помочь?
– Да ты и так мне помогла вчера, – сказал я. – Как мы со Слугами-то, а?
Но Наська продолжала смотреть требовательно и настороженно. Я вздохнул и сказал:
– Можешь, если у тебя есть двухцветный кристаллик. Или трехцветный.
– Этих нет, – Наська покачала головой. – У меня вот такой есть…
Она запустила под себя руку и вытащила шкатулку – дешевую пластиковую шкатулку для детской косметики и бижутерии, которую я когда-то ей подарил. Открыла – затренькала простенькую мелодию кружащаяся фигурка балерины. Шкатулка больше не была пустой – там лежали какие-то мелкие куколки, фигурки из «Лего», блескучие кольца с огромными «драгоценными камнями». Наська открыла крошечный отсек и достала кристалл – граненую пирамидку в сантиметр длиной. Какую-то мутную, непонятную…
– Держи. Утром нашла один.
Я осторожно взял кристалл и поднес к глазу. Прищурился и посмотрел сквозь него на тусклый свет люстры.
Кристалл был радужный.
Он переливался всеми цветами – от красного до фиолетового, удивительным образом соединившимися, но не смешавшимися. Как там говорил Джеймс Бонд: «Взболтать, но не смешивать»? Вот и здесь: горела рубиново-красная грань, апельсиновой коркой шла оранжевая полоса, сиял лимонно-солнечный желтый цвет, проступала сочная травяная зелень, небесно-голубая линия переходила в синее, будто морская вода, пятно – и везде проступали фиолетовые точки.
Все цвета спектра в одном крошечном кристалле.
– Наська… – выдохнул я.
– Сгодится такой?
– Не знаю, – ответил я. – Что я говорю? Сгодится. Продавцы от двухцветных трястись начинают… Наська, я не могу его взять. Знаешь, сколько это шоколада?
– Сколько? – заинтересовалась она.
– Целая фабрика. Наверное.
– Много сладкого вредно, – куколка улыбнулась. – Бери, Максим. Он твой.
– Почему мой?
– Мне он не нужен, – серьезно сказала Наська. – А тебе очень, я вижу. Значит, твой.
– Спасибо, – сказал я. – Правда, спасибо. Ты очень помогла.
– Иди, занимайся делами, – Наська улыбнулась. – Я книжку хочу почитать.
Я кивнул, встал. Глянул на возвращающуюся Же.
Может быть, я только что получил шанс сам забрать подарок для Дарины.
– Сумку возьмешь? – спросила Наська.
Я взял.
К «своему» Продавцу я решил не возвращаться. Во-первых, я был обижен – он очень резко отверг все мои просьбы продать еще боеприпасов, не говоря уж о каком-нибудь «особенном» оружии. Во-вторых, если его синтезатор и впрямь был занят сложным заказом, он мог просто не выдать мне оружие сразу.
Да ладно, чего врать. Я решил его наказать.
Комков в Москве много.
Быстрым шагом я дошел до метро «Тверская». Но вместо того чтобы нырнуть вниз по ступенькам, присел на гранитное ограждение лестницы напротив одёжного магазина. Посидел немного, потом достал и развернул записку от Миланы.
В общем-то я знал, что там написано.
Почерк у Миланы был аккуратный, почерк девочки-отличницы, его даже студенческая жизнь не испортила.
«Максим! Ты уже всё понял, да? Я была не права. Так нельзя. Я делаю больно тебе и Дарине. И себе тоже. Глупо всё получилось. Если будет нужна помощь – я всё для вас сделаю. Но просто так нам лучше не видеться. Поцелуй от меня Дарину. У вас всё будет хорошо, я знаю. Спасибо за прогулку по Луне. М.»
И всё.
Я достаточно ее знал, чтобы понимать – она не делает ничего, в чем не уверена. А когда уверена, то не тратит лишних слов.
Я посидел, глядя на вывеску магазина «Армения» через дорогу.
Потом порвал записку на мелкие клочки. И аккуратно выбросил в оказавшуюся рядом урну.
Что я чувствовал?
Печаль? Облегчение? Стыд?
Наверное, всё сразу.
А потом пошел по Страстному. Время у меня еще было.
Наверное, я все-таки не совсем уверен, что Продавец выдаст мне волшебную чудо-пушку, которая позволит уложить полсотни Слуг.
К родителям я зайти не рискну. Либо они что-то почувствуют, либо я сломаюсь – и Виталий Антонович будет зря дожидаться меня вечером в «Рэдке».
Нет, ну правда, а я действительно собираюсь ему помогать?
Ради призрачной надежды, что Иван спасет его сына?
Чушь ведь, самоубийство. Когда я шел в Гнездо сражаться с монстром, я хотя бы понимал, ради чего готов умереть. А сейчас?
Ну не такие уж мы друзья. Помочь мне было его инициативой…
Но я повел себя, будто глупый герой романа, который сейчас читает Наська. Совершал поступки романтические и безрассудные (положим, я этих книг не читал, но догадывался, что разумных вещей герои любовных романов не делают).
Бомж Андрей действительно нашелся у памятника Высоцкому. Он стоял перед ним в точно такой же позе, раскинув руки и запрокинув голову. И декламировал:
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.
Детям вечно досаден
Их возраст и быт –
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид,
Но одежды латали
Нам матери в срок –
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк.
У него даже была аудитория: на каменных ступеньках-скамейках вокруг памятника сидели несколько пожилых дам, длинноволосый мужчина с гитарой, молодая некрасивая девушка, как ни странно, поглядывающая на Андрея с интересом и едва ли не с обожанием.
Я тоже присел на ступеньку. Поискал глазами и нашел несколько сумок, в которых любитель поэзии таскал свой скарб.
Только в грезы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав – столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.[3]
Он на миг запнулся, откашлялся, полез в задний карман своих широченных бермуд, опасливо оглянулся и достал металлическую фляжку. Сообщил публике:
– Горло сжимает от этих стихов! Володя простил бы, он сам был таков!
Сделав несколько глотков, он наткнулся на меня взглядом, радостно улыбнулся и протянул фляжку. Я покачал головой. Андрей продолжил читать – с выражением, эмоционально, будто это он сейчас готовился взять из ладони убитого друга окровавленный меч.
Ему поаплодировали. Андрей раскланялся и подошел ко мне, сел рядом. Бесцеремонно обнял. Я не сопротивлялся – то ли он попал под дождь, то ли все же где-то помылся: пахло от него только алкоголем, каким-то пряным, может быть, ромом?
– Хорошее место! – сияя, сказал бомж. – Много читателей, много поклонников. Живой, живой поэт. Уходить буду куда-нибудь.
– Почему?
– Володе и так хорошо, – пояснил Андрей. – Видишь, сколько людей? А вечером даже молодежь приходит! Поют!
Одна из пожилых дам вышла и принялась читать стихи. Не знаю, наверное, тоже Высоцкого. Ее вежливо слушали, но мне кажется, ей не хватало эмоций.
– Выберу кого-нибудь подзабытого, – рассуждал Андрей вслух. – Думал, может, к Твардовскому, он тут рядом, у метро. Но там цветочки лежат, значит, приходят. Поищу кого-нибудь из старых времен, кого только в юбилей вспоминают… Как дела твои?
– Нормально, – ответил я. – День хороший.
– Ага, – бомж закивал. – И кольцо сегодня хорошее, греет…
Я покосился на лунное кольцо в небе. Неужели он и впрямь чувствует то слабое излучение, которое оно отражает на Землю?
– Андрей, скажите, а кто вы по жизни… – Я осекся, едва удержавшись от неуместного «были».
Но мне показалось, что оно все равно прозвучало.
– Я, друг мой юный, когда-то был плохим поэтом и известным литературным критиком. А ныне – профессиональный алкоголик и бомж! – сказал Андрей с гордостью. – Запомни накрепко: алкоголиками и бомжами люди порой становятся от несчастий, которые судьба обрушила на их плечи. Бывает, что слабость душевная или болезнь телесная приводят к такому печальному итогу. Но я настоящий алкоголик и бомж, выбравший свою цель осознанно, шедший к ней долго и трудно. В иные годы я бы примкнул на этом пути к какой-либо субкультуре или основал свою. Однако Перемена дала мне знак – в эпоху бессмысленности всего не нужны лишние смыслы для существования.
– Вот и вы про смыслы, – сказал я озадаченно. – И почему же не нужны?
– Суета сует и всяческая суета, – вздохнул Андрей. – Люди верили в Бога, но оказалось, что Бог в нас не верит. Мечтали о чудесах науки, но все наши чудеса оказались детскими забавами. Патриотизм не нужен, детей рожаем по привычке, книжки новые не пишем, даже стихами баловаться перестали. Вот я и решил, раз уж мир катится под откос, провести остаток дней с удовольствием. Погоды нынче теплые, мокро только… – Он вздохнул. – Спиться-то получилось легко, это я всегда любил. А вот к грязи привыкать пришлось… Но – всё удалось! Вреда никому не несу, пользы не причиняю.
– Мне кажется, польза от вас есть, – сказал я. – Стихи вот всякие…
– Это теперь! – воскликнул Андрей. – Это новый мой этап! Хожу по Москве, читаю стихи мертвым поэтам. Достойная судьба. А кто тому причиной?
– Кто?
– Ты, мой друг! Выслушал, поговорил, кристалликом поделился. Но главное – с таким удивлением на памятник Низами смотрел. Я и подумал, вот достойный юноша, но даже слышать не слыхивал о поэте! Столько памятников по Москве стоит… к кому-то приходят, к Сереже Есенину, к Володе Высоцкому… а другие позабыты. А я же все их стихи помню! Дай, думаю, почитаю стихи памятникам. Мне несложно, им приятно.
Андрей помолчал и добавил вполголоса:
– Людям нравится. Остановятся, послушают. Иногда поговорят. Некоторые тоже стихи читают. Нельзя забывать поэтов!
– Главное, что вас не обижают, – сказал я.
– Кто? – удивился бомж.
– Ну… полиция.
– Бумага у них есть, нельзя меня трогать! Сын у меня… большой начальник.
Я кивнул. Да, Лихачев про это говорил.
– Может, тебе помочь чем? – спросил Андрей неожиданно. – Ты же друг мой лучший, юный, закадычный, нежданный! Вот как мы встретились с тобой, так жизнь моя смысл новый обрела!
– Мне сегодня все предлагают помочь, – улыбнулся я. – Да ничего не надо, спасибо. Сегодня моя очередь помогать.
– Точно? – не унимался Андрей.
– Без бэ, – уверил я его. – Да вы и так помогли сейчас. Только не заметили. Пойду, дела!
Оставив Андрея у памятника, я двинулся назад, к метро.
Некоторые вещи мы делаем не потому, что должны.
Некоторые вещи мы просто не можем не делать.