Комок у метро «Мичуринский проспект» запомнился мне как нелепым названием «Баклажан», которое упрямо употребляли местные, так и хитрым Продавцом, снабдившим меня патронами, обращавшими врагов в камень.
Создалось тогда у меня ощущение, что этот Продавец не просто жадный (все они жадные), но еще и склонен к конкуренции больше других. Даже к недобросовестной.
Так что тут было самое место обналичить радужный кристалл.
У Комка в этот раз не толкались, как обычно, серчеры и обыватели. Немудрено – у входа стояла стража. Две обычные стражи и одна старшая – двухметрового роста, широченная, с глазами под прозрачными веками. Выглядели Измененные достаточно устрашающе и неприятно, чтобы даже зеваки держались на изрядном расстоянии.
У старшей стражи, между прочим, на поясе крепилось нечто вроде большой кобуры из черного пластика. Она была закрыта, но явно не пуста.
Это кого они так сопровождают-то?
– Привет, – сказал я, подходя. – Входить нельзя?
Стражи молча смотрели на меня.
Потом старшая стража заговорила:
– Привет, Макс. Можешь зайти.
– Ты меня знаешь? – растерялся я.
– Все Измененные тебя знают. – Мне показалось, что чешуйчатые плечи чуть шевельнулись, будто стража удивилась. – Ты был призван, ты спас Гнездо, ты…
Она запнулась. Потом закончила:
– Ты друг. Ты можешь войти. Там монах, но она скоро выйдет.
Почему они так легко смешивают мужской и женский род? «Монах», но при этом «она».
– Я зайду, – сказал я. – Спасибо. Я всего два раза видел монахов.
Стражи посторонились, и я вошел в Комок.
Там действительно был монах.
Это не самая главная и не самая малочисленная форма Измененных. Но Гнездо они покидают совсем уж редко. Как я понимаю, они вроде учителей и ученых, учат жниц и стражей, ведут какие-то исследования.
Монахи толстые. И это скорее преуменьшение, они напоминают формой грушу – огромная задница, толстое пузо, короткие ноги… Плечи узкие, ручки короткие и тонкие.
А голова почти человеческая, только больше, и кажется от этого раздутой, но черты лица сохраняются. Кожа вроде как обычная, на голове венчик волос, как у католических монахов.
Продавец глянул на меня с удивлением. Потом заулыбался. Узнал и понял, почему стража кого-то впустила.
– О! Мой нечастый клиент. Сейчас-сейчас, я заканчиваю…
Он принял из рук монаха тонкую твердую пластину из серебристого материала и скрылся за шторой. Интересно, что это – ведь явно не кристаллы… Какой-нибудь чек? Обязательство выплаты?
Монах разглядывал меня.
У него было совсем мальчишеское лицо. Добродушное, улыбчивое. Было трудно думать о нем в женском роде.
Я тоже улыбнулся в ответ, хотя мне было невесело на него смотреть. Или все-таки на нее?
– Максим, – сказала монах. – Я про вас знаю.
Неожиданно она протянула мне руку. Это было так странно, что я пожал ее в ответ. Ладонь была совсем человеческая, и кожа не гладкая, как у жниц и стражей.
– Меня тоже звали Максим, – сказала монах. – Представляете? Мы тезки.
В ней (все-таки в ней, не в нем) была какая-то удивительная наивность. Чуточку детская, а чуточку от ученых чудаков из старых книжек. И, несмотря на нелепую внешность, монах мне нравилась.
– Здорово, – ответил я. – У вас всё хорошо?
– Да, – она кивнула. – Я сейчас уйду. Сложный заказ, очень редкий мутаген. Семь часов уходит на изготовление. Мутаген составной, много элементов, трудно сделать и трудно применить.
– Ого, – сказал я, будто знал сроки приготовления мутагенов. – Вы меняете хранителя?
– Нет-нет! – Она замотала головой. – У нас хороший хранитель. Она рассказывала про вас… Мутаген хранителя делается девять часов. А это мутаген монаха. У нас будет новый друг!
У меня что-то екнуло в груди. Где-то в огромном Раменском Гнезде ждет мутагена мальчик или девочка. Скоро он или она превратятся в такое вот… существо.
Но ведь альтернативой была бы смерть?
Это лучше, чем изменяться насильно, как делают Прежние?
Верно?
– Странно, – продолжала монах. – Я даже не сразу поверила, но печать Гнезда сошла с тебя… – она помедлила, – оставив активный след. Ты можешь говорить со своим Гнездом?
– Да.
– Удивительно, – сказала монах. – Может быть, ты напишешь завещание? Чтобы после твоей смерти тело отдали на изучение в наше Гнездо? Я буду изучать твой мозг с почтением и благодарностью.
– Спасибо, подумаю, – ответил я, борясь с подступающим приступом тошноты. Монах смотрела на меня так, словно искренне сожалела, что я еще живой. – Скажи, а почему нельзя войти в Призыв повторно?
– Почему нельзя? – удивилась монах. – Можно! Но волновая печать изменит тебя. Сильнее любого мутагена, совершенно необратимо и непредсказуемо. Понимаешь, в первый раз клетки еще помнят исходное состояние и могут стать… почти обычными… – Она осторожно коснулась пальцем моей щеки. – На самом деле они уже не совсем человеческие.
– А… – промямлил я.
– У тебя совсем другая биохимия крови, изменились тонкие нейронные структуры, активировались спящие фрагменты ДНК… много всего изменилось. Я думаю, твои ногти растут в два-три раза быстрее, и ты не сможешь иметь детей.
– А-а-а… – снова сказал я.
Не то чтобы я мечтал жениться и завести потомство! Тем более с Дариной это и невозможно, но…
Но почему я этого не знаю?
Почему мне не сказали?
Ногти, значит, быстрее растут?
– Печать Гнезда, – продолжала монах воодушевленно, – это очень сильная и опасная вещь. Она даже для самого Гнезда опасна! Если ее снимет кто-то чужой, то он получит полный доступ к Гнезду… к любому Гнезду. Но, к счастью, для этого нужно иметь твое осознанное согласие. И особые технологии.
Я почувствовал, как пальцы сжимаются в кулаки.
Я вспомнил себя, растерянного и испуганного, и Продавца, небрежно предлагавшего мне «купить Печать по хорошему курсу».
– Вы подумайте о завещании, Максим, – посоветовала монах.
Я кивнул.
Слишком много всего и сразу.
Как бы я хотел вернуться на два дня назад!
Чтобы этого ничего не было!
Ни Продавцов, ни Прежнего, ни Слуг… ни Миланы…
Мы с Дариной в ее комнатке – и больше никого и ничего. Я рассказываю какую-нибудь ерунду, например, о найденных недавно кристаллах или о забавном разговоре с друзьями. Она слушает, положив голову мне на плечо и перебирая пальчиками мои пальцы. Потом говорит, что в Гнезде всё по-старому, что она учит куколок, что дети, которые еще недавно не могли ходить и умирали, не очень-то хотят учиться, а предпочитают бегать, прыгать и орать во всё горло, но ничего, так всегда бывает, день-два, и они поймут, что учиться – важно и интересно… как хорошо, что есть я, что я прихожу, что я все такой же… что я люблю ее…
«Много всего изменилось…»
А моя любовь к ней – это моя любовь? Или последствие печати?
– Я что-то не то сказала, – произнесла монах озабоченно. – Знаю, я много говорю с людьми. Это так интересно…
Вернулся Продавец. Аккуратно поставил перед монахом пластиковый контейнер, сказал:
– Проверяйте.
– Я постараюсь быстро, – пообещала монах, бережно открывая крышку.
В контейнере (конечно, я не удержался и бросил взгляд) лежали какие-то особенные ампулы – вроде слабо светящихся стеклянных цилиндров толщиной с карандаш, – без видимого порядка воткнутые в основание из пенопласта. Бо́льшая часть цилиндров светилась желтым, несколько синим, один или два – оранжевым. Что это значило, я даже представить себе не мог. Монах аккуратно дотронулась пальцем до одного цилиндра, чуть выждала и удовлетворенно кивнула.
Продавец смотрел на меня. Я видел отдельные детали лица, но теперь я знал, что это лишь человеческая голова на штыре. Голова живого человека, видящего всё вокруг как странный сон, жуткий и интересный одновременно…
– Чем могу помочь? – спросил Продавец.
Я решил не ждать, пока уйдет монах, и не стал ходить вокруг да около.
– Сегодня в одном здании соберутся полсотни Слуг, – сказал я. – Мне с товарищами необходимо их убить. Всех и быстро.
Продавец молчал, глядя на меня. Монах склонилась над контейнером, погрузившись в изучение содержимого. Видимо, сложное это дело – создать монаха. Куда сложнее, чем жницу или стражу.
– Это очень дорого обеспечить, – сказал Продавец. – Даже не представляю…
– Я заплачу, – сказал я. – У меня есть то, что вас заинтересует.
Мне показалось, что под капюшоном мелькнула снисходительная улыбка.
– Сколько вас будет? С товарищами?
– Трое, – сказал я. – Может быть, четверо. Надо, чтобы мы все выжили.
Продавец размышлял. Потом спросил:
– Есть возможность взорвать здание? Требуемый объем взрывчатки довольно велик, и нужна дополнительная зачистка…
– Нет, – сказал я. – Взрывать невозможно. Никак.
– Довести количество атакующих до паритета со Слугами? Но вы должны понимать, что большая часть ваших людей погибнет.
– Нет. Четверо. Может, пятеро.
– Это невозможно, – твердо сказал Продавец. – Никак. Я не продаю то, что не отвечает заявленным покупателем требованиям.
– А если я вас очень заинтересую? – спросил я.
– Не представляю, как. – Продавец шевельнулся, чуть подался вперед. Спросил: – Что вы предложите?
– Дайте обещание, что, если оплата будет достаточной, вы предоставите мне то, что позволит уничтожить пятьдесят Слуг, – сказал я. – Без всякого взрыва. Без ущерба для людей, находящихся в соседних помещениях. Без жертв с нашей стороны! Чтобы они просто сдохли! Яд, мутаген…
– Организм Слуг устроен так, что яд, смертельный для одной особи, не причинит вреда другим, – голос Продавца напрягся. – Это принцип выборочной уязвимости, он используется Прежними… Да, я даю обещание! Если смогу предоставить то, что вам поможет, – я это дам! Если плата будет достаточной! Но что именно вы…
Я достал из кармана пакетик, а из него – радужный кристалл.
Протянул Продавцу.
Тот застыл.
– Держите, – сказал я. – Это достаточная плата?
Продавец медленно протянул руку и взял кристалл. Поднял, поднес к глазам. Выудил из своих одеяний фонарик и подсветил камушек.
– Ничего себе! – воскликнула монах, косясь на нас. – То, о чем я думаю?
– Плата достаточная… – тихо сказал Продавец. Повернулся ко мне. У него подрагивали руки. – Вы не хотите какой-нибудь иной товар? Обычные деньги? Территории на Земле? Возвратный мутаген? Несколько доз? Пять доз? Десять?
Я молчал.
– Лучевые импланты бойца? Генераторы поля уничтожителя?
– Это поможет? – спросил я.
– Нет… – тихо ответил Продавец. – Слуги знают слабые места своих творений. И Слуги тоже бывают разные… Сколько у нас времени? Вы говорите, что битва сегодня?
Он так и сказал – «битва».
Но мне больше понравилось, что он сказал «у нас».
– Да. Через несколько часов.
– Не успею, – сказал Продавец. – Есть варианты, есть, но не успею, никак не успею, технологические ограничения…
Он замолчал.
– Так у вас нет решения? – спросил я разочарованно.
– Есть, – ответил Продавец. Протянул кристалл мне обратно. Пальцы у него тряслись, когда он уронил кристаллик в мою ладонь. – Я принимаю вашу плату и даю вам искомое.
Я не понял. Посмотрел на монаха.
А вот та, похоже, сообразила, что к чему. Заулыбалась и кивнула.
– Что вы даете? – спросил я.
– Искомое, – выдавил Продавец. – Я принял ваш кристалл как оплату и вернул его вам как товар. Это и есть то, что позволит вам уничтожить Слуг… полсотни… сотню…
– Вы объясните, как? – спросил я.
– За отдельную плату…
Я молча вытряс на стойку весь пакетик. Продавец опустил глаза. Дрожащими пальцами отобрал семигранный орик и кубический вайкр. Остальное отодвинул назад. Сказал:
– Я совершаю эту сделку в надежде на то, что, если вы станете обладателем еще одного… необычного… кристалла…
– Тогда приду к вам, – сказал я. – Да. Обещаю.
Продавец часто-часто закивал.
– Какой чудесный день! – воскликнула монах. – Я получила такие интересные знания…
– Заткнись! – рявкнули мы с Продавцом одновременно.
Но я все-таки добавил:
– Пожалуйста. Замолчи, пожалуйста.
Все-таки это был всего лишь маленький умный ребенок в большом уродливом теле.
Через пятнадцать минут я вышел из Комка. Слегка ошарашенный и задумчивый, но по крайней мере у меня появилась надежда.
Стражи еще ожидали монаха. Пожалуй, тот задержался лишь для того, чтобы дослушать мой разговор с Продавцом. Очень любознательный Измененный…
А у стражи появилась компания. Двое подростков толклись рядом, безуспешно пытаясь показаться серьезнее и старше своих двенадцати-тринадцати лет. Один светловолосый, очень аккуратный, даже в отглаженной рубашке, второй смуглый и растрепанный, по погоде – в футболке и шортах.
Если двое, то разговор серьезный. По себе помню, в этом возрасте в одиночку что-то настоящее затевать стремно, а когда в компании трое и больше – обязательно начнутся хиханьки и подколы.
Я остановился, мне было не столько любопытно, о чем дети общаются со стражей, сколько хотелось отвлечься от разговора.
Мальчишки уставились на меня с неодобрением. Светленький сказал:
– Тут вам не общественные слушания.
Ого, слов-то каких нахватался!
– Ему можно, – неожиданно сказала старшая стража. – Он тоже Измененный.
– Да ну! – выдохнул светлый. – Правда, что ли?
Пацаны уставились на меня.
– Не похож, – сказал растрепанный с сомнением.
– Он Защитник, – пояснила старшая стража. – Он был призван Гнездом для защиты и получил силу Измененных. Когда сила Призыва была с ним, он мог порвать меня на кусочки.
Всё. Внимание детей переключилось на меня.
– А сейчас тоже можете? – спросил аккуратный с придыханием.
– Порвать на кусочки? – уточнил я. – Нет, Призыв снят. Могу вам подзатыльник отвесить.
Пацаны помрачнели, словно надеялись увидеть аттракцион – разрывание стражи на части.
– Возвращаясь к твоему вопросу, – сказала старшая стража. – Вам не надо ничего бояться. В космосе много разных существ, среди них есть жуткие создания. Но мы защищаем Землю.
– Мы не боимся! – возмутился растрепанный. – Мы наоборот! Если надо – мы готовы.
Они что, в Гнездо просятся?
– Хорошо, – торжественно сказала стража. – Если потребуется больше Измененных, то об этом объявят. Тогда вы сможете прийти и предложить свою помощь.
– А пока вам надо хорошо учиться, чтобы человечество могло и само за себя постоять! – быстро добавил я. И ощутил себя древним, как отец или деда Боря.
Возмущаться пацаны не стали. Очень серьезно кивнули, а потом светловолосый протянул старшей страже руку. Стража церемонно и осторожно пожала ему ладошку, и пацаны, толкаясь и тихонько смеясь от собственной смелости, пошли к метро.
– В Гнездо вербовались? – спросил я.
– Каждую ночь одного-двух ловим, – ответила старшая стража.
Я покачал головой. Надо же. Сразу после Перемены Измененных боялись, особенно дети. Ходили страшилки, что они любят полакомиться мелюзгой, ну или превращают их в себе подобных.
За руку прощаться со стражей я не стал. Кивнул, пошел к метро. И у входа нагнал мальчишек. Похоже, те меня ждали.
– Можно вопрос? – выпалил светловолосый.
– Валяй.
– Вы правда были Измененным?
– Да.
– И как это? – жадно спросил он.
Я подумал.
– Странно и немного страшно. Но я не хотел, так получилось. А можно и мне вопрос?
– Как со стражей? – понимающе сказал мальчишка. – Можно.
Видимо, они и впрямь много тусовались у Гнезд.
– Почему вы проситесь в Гнездо? – спросил я. – Вы здоровые умные ребята. Живете в Москве. Вроде не голодные, не оборванные. Родители есть, верно? Любят вас. А вы спрашиваете у стражи, можно ли прийти в Гнездо.
Мальчишки переглянулись.
– А вы зачем стали Измененным?
– Случайно, сказал же. Еще из-за любви, но она тоже всегда случайна. А вы?
Светловолосый пригладил волосы, будто собирался выйти к доске. Отличник, по-видимому. И явно очень «домашний».
– Вы не поймете, наверное.
– Я попробую.
– У них… всё какое-то настоящее… – Мальчишка глянул на меня исподлобья, потом покосился на товарища, будто опасаясь насмешки. Но тот тоже смотрел серьезно и даже кивнул. – Вы не думайте, что мы хотим быть большими, сильными и быстрыми… то есть тоже хотим, но… Вот у меня папа инженер. Он говорит, что мы от Инсеков отстали навечно. Что Измененные хоть для чего-то нужны, может, работают на Инсеков, может, сражаются, но хоть что-то. А мы копошимся, как дикари.
– И у меня папа то же самое говорит, – подтвердил растрепанный. – Он врач. Если бы Инсеки захотели, то его профессия была бы никому не нужна. Может, они и захотят еще! Зачем учиться, когда всё окажется ненужным?
Они замерли, ожидая моего ответа.
– Я понимаю, – сказал я.
– Мы не видим для себя достойного будущего! – выпалил ободрившийся светловолосый. То ли чужие слова, то ли умеет по-взрослому формулировать…
Я кивнул.
– Не будете спорить? – настороженно спросил растрепанный.
– Нет, – сказал я. – Спасибо за разговор, ребята. Вы славные.
И пошел к метро.
Может, я и зря не стал с ними спорить. Но не умею врать детям.