Охранник на входе в Представительство меня узнал.
Вообще-то Манеж был закрыт. Люди Лихачева уже уехали, но внутрь никого не пускали.
– Опять ты! – едва ли не с ужасом воскликнул полицейский с капитанскими погонами, куривший украдкой у входа. Я его не узнал, но он, похоже, меня видел и запомнил.
Ну да, еще бы не запомнить…
– Так получилось, – сказал я.
Полицейский смотрел на меня с явным желанием послать куда подальше. Ему было лет сорок, мордастый, потный, с животиком – такой типичный полицейский из анекдотов.
– Мы убили большую часть нападавших, – сказал я. Подумал и добавил: – Вообще-то уже всех.
– И ты убивал?
– Между нами? – спросил я. – Да.
Взгляд полицейского смягчился:
– Я должен был заступать на смену… пришел, а тут…
Он бросил окурок, раздавил и спросил:
– Что тебе, парень? Представительство закрыто для посещения. Завтра приходи.
– Не факт, что завтра смогу, – ответил я. – Надо сейчас.
Капитан заколебался.
– Помню… у тебя была ксива… покажи… а, к черту… Заходи.
Я благодарно кивнул и зашел, он – вслед за мной. В Представительстве царила тишина, пахло какой-то дезинфицирующей химией. Рамка металлоискателя у входа была выключена, свет пригашен. Представительство казалось палатой для тяжелобольных.
– Нам ждать неприятностей? – спросил полицейский. – Кто-нибудь явится?
– Что? – поразился я. – Нет. Не думаю. Вот только… если я вдруг не вернусь из кабинки, а вы потом проверите и меня там не будет… не удивляйтесь. Считайте, что я и не приходил.
Полицейский снял берет и вытер им потное лицо. Покачал головой:
– Ешкин кот… Через эти экраны и впрямь можно улететь к звездам?
– Через эти – нет, – ответил я. – Они на Селену ведут… Спасибо, что впустили.
– Парень, я не знаю, кто ты на самом деле такой, – сказал капитан. – И от тебя неприятностей выше крыши. Но спасибо.
– За что? – удивился я.
– Ты хоть что-то делаешь, – буркнул полицейский. – Я в твои годы такой же был. Куда только не носило… – Он запнулся, махнул рукой. – Сейчас гляжу на молодь, думаю, какого хрена вы себя «серчерами» зовете. Ничего вы не ищете в жизни, ничего не хотите…
– Мы такие, – признал я.
Капитан покачал головой:
– Ты другой. Давай, парень. Делай, что должно. Удачи тебе.
Мне даже неловко стало от его слов. Я кивнул, прошел сквозь молчащую рамку и двинулся между раскрытыми настежь дверцами кабинок. Выключенные экраны в серо-синей окантовке застыли на стенах, будто окна в бесконечную ночь.
Я зашел в «свою» кабинку. Огляделся. Покрытие на полу заменили, оно было новенькое, одним большим куском. Мебель вернули. На стене в паре мест оставались едва заметные вмятины. Может быть, их заштукатурят и закрасят.
Осторожно притворив дверь, я сел на диванчик. Посмотрел на экран, по окантовке которого с треском забегали искры.
– Инсек, нам надо поговорить.
Серый свет полился в кабинку, экран обретал глубину. Я ждал – и вот в экране показался Инсек.
На этот раз он не перенесся воочию и не создал голографическую иллюзию. Маячил в экране, словно в обычном телевизоре, как в тех записях после Перемены, что первое время непрерывно крутили по всем каналам.
– Здравствуй, Максим, – сказал Инсек.
– Привет, – ответил я. – Я обдумал ваше предложение. Я согласен. Мы хотим сотрудничать с вами, мы будем наниматься бойцами. И сразимся с Прежними, уничтожим Слуг… мы их уже немного зачистили.
– Очень немного, – заметил Инсек. – Число Слуг в разной степени трансформации, по моим оценкам, на Земле достигает миллиона.
– Ого, – сказал я. – Теперь их на полсотни меньше, но я понял, работа предстоит большая. А Прежних-то сколько?
Я не ждал ответа, но Инсек неожиданно произнес:
– Их девять.
– Всего? – поразился я.
– Да. Они вполне самодостаточны, Максим. На некоторых планетах есть всего один Прежний. На Земле их девять, и это очень много. Ты же не думаешь, что Прежний – это единичная человеческая особь?
– Нет. Да. Не знаю, – я пожал плечами. – А как иначе?
– Это совмещенные личности, – терпеливо пояснил Инсек. – В каждом есть главенствующее ядро сознания, но оно время от времени вбирает в себя других. Тот Прежний, с которым ты общаешься, – ассоциация двух или трех десятков личностей. Еще есть несколько сотен Кандидатов, но многие из них не удостаиваются личного превращения в Прежнего, а становятся частью уже существующего. Не все, разумеется. Пряник всегда должен быть, даже если он лежит очень высоко.
Я попытался что-то сказать. И не нашел слов.
– Они очень стараются достичь сингулярности, – продолжал Инсек. – Пробуют разные способы.
– А вы? – спросил я. Как-то меня смутила его неожиданная разговорчивость.
– А мы индивидуалисты, – ответил Инсек. Как мне показалось, с гордостью.
– Мне нравится, – кивнул я и даже не покривил душой. – У нас тут возникли проблемы… дурацкие. Большое московское Гнездо, которое в Раменках, вдруг стало требовать, чтобы Гнездниковское перешло к ним.
– Так, – сказал Инсек.
– Вы же понимаете, при этом погибнет наше Гнездо, – продолжил я. – Дарина не согласна, она готовится защищаться. Наська… ну, это куколка мелкая… она хочет ускоренно измениться в мать… В общем, кошмар. Они будут обороняться вашим оружием…
– У нас нет оружия, пригодного для людей.
– Тем оружием, которое для других планет!
– Ясно, – так же кратко ответил Инсек.
– Вы можете им приказать? – спросил я. – То есть, конечно, можете. Пусть угомонятся. Я хочу вытащить Дарину и Наську из Изменения, у меня даже есть возвратный мутаген, правда, всего одна порция…
– Продавец очень много себе позволяет, – задумчиво сказал Инсек.
– Ну так прикажите им отменить этот… набег за рабами. И давайте решать, как мы станем бороться с Прежними…
– Я не отдам такого приказа, – сообщил Инсек. – Просьба отвергнута.
Я запнулся. И невольно рассмеялся.
– Нет-нет! Вы не поняли! Это не просьба, а мое условие для сотрудничества. Иначе я не согласен!
– Разве я согласился на сотрудничество? – спросил Инсек.
– Но вы же сами предлагали!
– Да. Но обстоятельство изменилось. Предложение отозвано.
Несколько секунд я, не дыша, смотрел в экран. По морде Инсека прочесть что-нибудь было не легче, чем по муравьиной.
– Какие именно обстоятельства изменились? – спросил я тихо.
– Обстоятельство, – поправил Инсек. – Одно, но существенное. В сложившейся ситуации нерационально мешать Раменскому Гнезду и невозможно пойти на сотрудничество с тобой.
– А если бы… если бы я сразу согласился?
– Мне пришлось бы расторгнуть заключенное соглашение.
Он был совершенно непроницаем. Говорил вежливо, терпеливо, но непреклонно.
– Я могу узнать, что за «обстоятельство»?
– Нет.
– Мы же вас защищали! – воскликнул я. – Дрались за вас на Селене!
– За это я благодарен.
Я вскочил с дивана, зашагал кругами перед экраном. Инсек терпеливо ждал.
– Так нечестно, – сказал я. – Даже бесчестно!
– Ты оперируешь понятиями, которые и среди людей не работают.
– Побоище будет! – выкрикнул я. – Если наши возьмут… эти лазеры-бластеры… то мы покрошим раменских в фарш!
– И ты собираешься сражаться?
– А что я еще делаю последний месяц, а? – возмутился я. – Мне задницу почесать некогда, все время надо кого-то убивать вашими стараниями!
– Полагаю, мне придется разрешить Раменскому Гнезду взять с собой оружие, – сказал Инсек. – Это уменьшит разрушения в городе и потери среди Измененных.
– Ты что, тварь! – заорал я, бросаясь к экрану. Заорал так, что изо рта капли слюны брызнули. – Ты, мразь, членистоногое, дегенерат насекомый!
– Я не насекомое и не членистоногое, – ответил Инсек. – Бесполезно с твоей стороны меня оскорблять. В любом случае я не изменю своего решения и не обижусь.
– Сука! – выкрикнул я и сорвал экран со стены. Никаких проводов у него не было.
Экран оказался удивительно легким, даже легче телевизора таких размеров. Я ударил им по стене, пробив ее углом экрана. Инсек все так же невозмутимо смотрел на меня. Я размахнулся, обрушил экран на пол и принялся топтать. Поверхность экрана сопротивлялась несколько секунд, потом, при особо яростном ударе, едва слышно хрустнула. Изображение сменила серая муть, Инсек исчез.
Я топтал экран не меньше минуты, тот прогнулся и перестал светиться. Потом я схватил экран за край и дернул. Руки отозвались болью, но я изогнул рамку, и по ней даже прошел серый надлом.
Кинув экран, я рухнул на диван. Тяжело дыша, смотрел на разгромленную кабинку.
Мразь!
Инопланетная тварь!
Если раменские, при своем гигантском численном превосходстве, возьмут всякие космические бластеры…
Может, и «Пушкинъ» спалят до кучи?
Потом я бросил взгляд на дверь и заметил, что она чуть приоткрыта. За ней кто-то был.
Я встал, вытер ладони о плащ (все-таки порезался об экран до крови) и подошел к двери, чтобы успокоить капитана.
Но там был не капитан. Чуть в стороне стоял, прислонившись к стене, Лихачев. Мял в руке сигарету, явно борясь с желанием закурить прямо здесь. Нервная у полицейских работа, через одного себя травят…
Значит, позвонил ему капитан. Ну что ж, его можно понять.
– Всё слышали? – спросил я.
– Нет, – ответил Лихачев. – Про задницу, которую некогда почесать. Или чуть раньше? Ах да, про фарш из раменских. Ты говорил об Измененных из большого Гнезда?
– Ага, – сказал я. – Да, забыл сказать, в Третьяковке тоже мы… то есть я… всех убил.
– В одиночку?
– Совершенно верно!
Лихачев кивнул:
– Ага. Пошли-ка, сынок, сядем и поговорим. Орать не будем, мебель ломать тоже, хорошо?
– Еще чего не будем?
– Твою пенсионерскую команду звать не будем, – сказал Лихачев. – Борис Аксендер лежит в хирургии, у него острая почечная колика, Елена Филипенко носится вокруг и орет на персонал. Пошли, парень. Объяснишь мне, что творится. Постараюсь помочь.
– Вы не поможете.
– Знаю, – согласился Лихачев. – Ну и что с того?
Я неохотно кивнул.
– Тебе руки надо перевязать? – спросил он.
Я посмотрел на ладони. Взял из рук Лихачева упаковку бумажных платков, стер кровь. Сказал:
– Нет. Уже зажило.
– Призыв не ушел до конца, – понимающе кивнул Лихачев.
– Вы об этом знаете?
– У женщины, перенесшей Призыв, с которой я когда-то говорил, вырос оторванный палец, – ответил Лихачев. – В монастыре, где она доживает, это считают чудом Господним, дарованным ей за раскаяние и благочестие.
И вздохнул.
Первый раз я оказался в помещениях отдела «Экс».
Ничего особенного, если честно.
Госконтора как она есть, даже на нормальный полицейский участок не похоже. Вход с улицы, охранник, а дальше – два этажа с какими-то чиновниками, в форме разве что один из пяти.
Нет, я понимал, что у «Экс» есть и другие помещения. Где крепкие мужики примеряют силовую броню и палят в тире, а фрики-ученые изучают инопланетные артефакты.
Но туда меня Лихачев не повел, и хорошо.
Кабинет у него был приличный, довольно большой, с окнами в тихий односторонний Лучников переулок. И даже приемная была, а там секретарша за компом, молодая и симпатичная, – почему-то меня это поразило. В моем представлении у Лихачева или какой-нибудь адъютант должен сидеть, или старая тетка с лицом, словно отлитым из бронебойной стали. А тут – девчонка моих лет!
– Любаша, сделай нам кофе, – попросил Лихачев, открывая дверь в кабинет.
– Хорошо, дя… Игорь Григорьевич, – секретарша смутилась.
Мы зашли, я сел напротив полковника. Тот грузно опустился в офисное кресло – хлипковатое, на мой взгляд. Задумчиво посмотрел на стол, заваленный бумагами. Сказал:
– Дочка старого друга. Не подумай чего.
– У меня Дарина есть, – ответил я.
– Да я не о том! Не подумай, что старый пень завел молоденькую секретаршу, – Лихачев ухмыльнулся. – Излагай, Максим. С момента, как я отправил вас в Гнездо.
И я рассказал. Всё, без утайки, до нашей встречи в Представительстве.
С каждым моим словом Лихачев мрачнел все больше.
Когда я закончил, он встал, подошел к окну, открыл настежь. Достал сигареты и без спроса закурил. Все-таки их поколение никогда от вредных привычек не избавится.
– Хреновые дела, – сказал он.
– Вы же не сумеете раменских остановить? – спросил я.
– Предлагаешь устроить бой в центре Москвы? – поинтересовался Лихачев. – Полиция против стражи… ах да, стражи, вооруженной инопланетным оружием…
Он молчал, пуская клубы дыма в окно. Небо потихоньку затягивало облаками, и я даже не сомневался, что к ночи пойдет дождь. Как-то уж так складывалось, что все схватки приходились на плохую погоду.
Беззвучно вошла Люба, поставила чашку кофе передо мной, вторую – на подоконник рядом с Лихачевым. Так же тихо вышла. Я высыпал в кофе сахар, вылил баночку сливок. Лихачев маленькими глотками выпил черный кофе, перемежая глотки с затяжками.
– Мы однажды добыли бластер Инсеков, – сказал Лихачев. – Даже не спрашивай, как.
– Это не для Инсеков, это для Измененных.
– Поровну! Бластер с их технологиями. Хреновина вроде «стечкина» по размеру. Пистолет и пистолет, есть дуло, спусковой крючок, предохранитель… Магазин есть. В магазине – патроны. Полагаю, специально сделали дизайн под земное оружие. Бластер стрелял… ну, судя по ускоренной съемке – патронами. Нет, ты не ослышался, вылетал патрон целиком, и гильза, и пуля вместе… Со скоростью более двух тысяч метров в секунду. При попадании в мишень происходил выброс плазмы, испаряющий до пяти килограммов стали.
Он вздохнул. Спросил:
– Знаешь, что такое фугасное действие пули?
– Нет. Взрывается?
– Ну… да. Любая скоростная пуля имеет фугасное действие. Но тут происходил чистый выброс плазмы, никак не связанный с массой патрона. Почему патрон вылетал из ствола, да еще так быстро, мы не поняли.
– Это не патрон, а маленькая ракетка, – предположил я. – С дизайном, как у обычного патрона.
– Да, мы тоже так решили. Только механизм ускорения не поняли… Отдачи практически никакой. А знаешь, что самое интересное?
Я молчал, вопрос явно был риторический.
– Судя по размерам магазина и патрона, туда входило десять зарядов. Мы расстреляли три, потом извлекли из магазина еще двенадцать. И патроны оставались. Откуда они брались – не знаю. Оружие у нас забрали… выше. Потом Гнездо, откуда случилась утечка, потребовало вернуть незаконно присвоенное учебное оружие. Мы их переадресовали к госбезопасности, чем кончилось – не знаю.
– Учебное? – уточнил я.
– Ага. Силовую броню такой патрон разорвет на части вместе с сотрудником. Что там у них еще есть – Бог знает…
– Понял, – сказал я.
– Остановить бойню, конечно, надо, – продолжал Лихачев. – Силой мы этого не сделаем. Даже если армию позвать. Дарина не согласна уйти в их Гнездо?
– Нет. Никто не согласен. Гнездо – живое и разумное. Оно часть Измененных. Это как мать в беде бросить.
Лихачев фыркнул:
– Многие бы просто тебя не поняли… Итак, они не уйдут. И достанут крутые стволы. Тупик… Ты можешь поговорить с Измененными из Раменского?
– Могу, – сказал я. – Но бесполезно.
– Согласен, – кивнул Лихачев. – Даже не пытайся. Судя по реакции твоего друга с Селены, есть шанс всё ухудшить.
Я кивнул. Я тоже так думал.
– Мы не можем их остановить, – сказал Лихачев с сожалением, достал еще одну сигарету. – Мы… я тебя не слишком окуриваю?
Я махнул рукой.
– Кабинет ваш.
– Мы не можем убедить Дарину покинуть Гнездо, – продолжал Лихачев задумчиво. – Максим, надо понять причину готовящегося нападения.
– Я же назвал.
– Нет, ты назвал лишь повод. Большое Гнездо хочет уничтожить маленькое. Это повод для нападения. Но почти две недели их ситуация не тревожила, верно? Они даже помогали, прислали своих работников, охранников. Насколько я знаю, даже переориентировали одну группу куколок на пострадавшее Гнездо. То есть всё было хорошо, они желали возрождения Гнезда. И вдруг – такая реакция! Что случилось?
– Третьяковка… – признал я.
– Верно. Но и это лишь повод! Что так взбудоражило Измененных?
– Меня как-то Милана научила, – неловко сказал я. – Смотреть не на то, что есть, что видишь. А на то, чего нет. Очень хорошо помогало в разных случаях. Но сейчас… я не знаю, как это использовать. Вроде бы вижу причину – уничтожение Слуг. И при этом понимаю, что это не причина, повод…
– Хороший метод, – сказал Лихачев. Сел на подоконник, задумчиво посмотрел на меня. – В данном случае мы знаем, чего нет. Нет реальной причины, есть только повод. Но причина скрыта где-то там…
Я кивнул.
– Давай будем считать, что метод годный, но его стоит усовершенствовать, – продолжал Лихачев. – Углубить. Что необычного случилось? Уничтожение Слуг?
– Мы с ними уже сражались.
– Верно. Массовость уничтожения?
– Вряд ли…
– Да, тут должно быть качественное, а не количественное отличие… Копаем, Макс, копаем! Что было странного, необычного, никогда не случавшегося? Ваша попытка войти со Слугами в переговоры?
– На Селене мы тоже с ними говорили… – сказал я. Помолчал. – Необычно то, что они убили сами себя.
– Почему? – риторически спросил Лихачев.
– Потому что к ним на время вернулась эмпатия, – сказал я. – Совесть… Может, это?
– Нет-нет! – Лихачев хлопнул в ладоши. – Ну! Я уже вижу, а ты?
– Кристалл? – сказал я. – Семицветный кристалл?
– Бинго! – непонятно воскликнул Лихачев. – Семицветный кристалл. Это уникальная вещь, так? Никогда не было и вдруг! Я слышал про двух-трехцветные…
– Уникальная, но и такие находят, – покачал я головой. – Продавец сказал, что это очень редкая штука, но встречается.
– Да что ж такое! – возмутился полковник. – Только след показался… И все-таки, мне кажется, что-то крутится вокруг кристалла. А? Чуешь, Макс?
Мне тоже так казалось, я кивнул. Произнес вслух, размышляя:
– Кристалл – большая редкость, конечно. Очень удачно он…
– Откуда, ты говоришь, кристалл?
– Наська подарила.
Лихачев вздохнул:
– Бедная девочка… ты ее видел?
– Она еще не мать, – сказал я. – Нет, она не хочет, чтобы кто-то ее видел. Мне надо вернуться, попробовать отговорить…
– Успокойся, – Лихачев задумался. – А где она взяла кристалл?
– Нашла, говорит.
– Удачно как, – Лихачев хмыкнул. – Измененные вообще дела с кристаллами не имеют… Где нашла?
– В Гнезде.
– Откуда он там взялся? Ты в Гнезде кристаллы находил?
Я покачал головой, мы уставились друг на друга.
– Если допустить, что куколка с потенциалом матери способна генерировать кристаллы? – спросил Лихачев. – Но, допустим, не имеет права так поступать. А тут она, из симпатии к тебе, дала кристалл…
– Раменские разозлились и решили прекратить эту самодеятельность? – предположил я.
– Вариант, – Лихачев кивнул. Глаза у него заблестели. – Или же она уникальна, и ее хотят захватить! Иди к Наське! Пусть признается, откуда взяла кристалл. Можно пообещать раменским, что такого больше не повторится.
– Можно притащить Продавцу горсть, – я зло усмехнулся. – Не знаю, конечно, но… мне кажется, из-за нескольких таких кристаллов они с ума сойдут. Накроют Гнездо силовым полем, выставят армию роботов на охрану… Инсека возьмут за хитиновое горло и заставят остановить атаку.
Лихачев кивнул.
– Если это кристалл Наськи, – добавил я. – И если у нее есть еще такие, или она способна произвести новые…
Как-то это мерзко прозвучало. «Произвести». Словно речь об устройстве. Или о муравьиной матке, откладывающей яйца… Тьфу! Мать Гнезда не производит новых Измененных, она ими руководит.
– А какие варианты? – развел руками Лихачев. – Максим… я ведь не пойду с тобой…
– Не надо, – сказал я. – Вы все равно не сможете тут ничего сделать, только умрете.
– Я не боюсь умереть, – спокойно сказал Лихачев. – Не хочу, но и не боюсь. Но там я ничего сделать не смогу. Это не Инсек и не Прежний, в которых я готов стрелять. Там одни искалеченные детишки против других искалеченных детей.
– Понимаю, – сказал я и встал. Потянулся. – Спасибо за кофе. Кажется, я только на нем и живу. Трое суток без сна почти…
– Максим… – Лихачев заколебался, но все же спросил: – А ты, ты сам готов стрелять, если понадобится?
Я подумал секунду.
– Надеюсь, что не понадобится.
Но он ждал.
– Там детишки с нашего двора и с чужого, – сказал я тогда. – Извините. Но это мой выбор. Я не стараюсь быть лучше, чем я есть.
Лихачев кивнул. Сказал с грустью:
– Да, знаю. Но ты при этом как-то ухитряешься делать лучше тех, кто вокруг тебя. Удачи тебе. Скажи Любе, чтобы выписала пропуск.
Я вышел из кабинета, а он так и остался сидеть на подоконнике. И когда я уходил по переулку, Лихачев курил в окне третьего этажа, глядя в небо.