Мариана хорошо помнила мистера Морриса – добродушного старика, известного своим по-отечески заботливым отношением к студентам. К ее удивлению, в дежурном помещении Мариану встретил парень лет двадцати или чуть старше – высокий, крепко сложенный шатен, с мощным подбородком и прилизанными, зачесанными на одну сторону волосами. На нем был темный костюм, сине-зеленый галстук и черная шляпа-котелок.
Заметив растерянность Марианы, он улыбнулся.
– Вы ожидали увидеть кого-то другого, мисс?
Смутившись, Мариана кивнула.
– Вообще-то да. Мистер Моррис…
– Это мой дедушка. Он умер несколько лет назад.
– Ох, конечно. Простите. Мои соболезнования…
– Ничего не поделаешь, такова жизнь. К сожалению, я всего лишь его бледная копия, на что не перестают указывать коллеги. – Он подмигнул Мариане и приподнял шляпу. – Пожалуйте сюда, мисс. Следуйте за мной.
Мариана подумала, что своей вежливостью и почтительностью он напоминает консьержа из прошлого века – столетия, которое, вероятно, было лучше, чем нынешнее.
Несмотря на возражения Марианы, молодой человек настоял, что сам понесет ее сумку.
– Вы же помните, у нас так принято. Колледж Святого Христофора – место, где время остановилось. – Он улыбнулся.
Мистер Моррис привел Мариану в Габриэл-Корт, в общежитие, куда ее поселили, когда она училась на последнем курсе. По каменным ступенькам, по которым столько раз ходили они с Себастьяном, вслед за Моррисом Мариана направилась в дальний конец двора к старой, покрытой пятнами восьмиугольной гранитной башне. Зайдя внутрь, они поднялись по винтовой лестнице на третий этаж, где располагались комнаты для приезжающих к студентам гостей. Отперев нужную дверь, консьерж вручил Мариане ключи.
– Вот, пожалуйста, мисс.
– Спасибо.
Мариана переступила порог и огляделась. Комната была небольшая, с эркерным окном и камином. Над дубовой кроватью на четырех резных столбах висел плотный ситцевый балдахин, который, по всей видимости, почти не пропускал воздух.
– Одна из лучших комнат для наших бывших студентов, – произнес Моррис, ставя сумку Марианы у кровати. – Правда, маловата. Но надеюсь, вам тут будет удобно.
– Спасибо, вы очень добры.
Они ни словом не обмолвились об убийстве, однако Мариане почему-то казалось, что о нем непременно нужно упомянуть. Скорее всего, потому, что на этом были сосредоточены все ее мысли.
– Вчера произошла ужасная трагедия, – начала она.
Моррис кивнул.
– Совершенно с вами согласен.
– Наверное, все в колледже убиты горем.
– Так и есть. Хорошо, что дедушка не дожил. Это его доконало бы.
– Вы ее знали?
– Тару? – Моррис покачал головой. – Только понаслышке. Она… скажем так, она была местной знаменитостью. Как и ее подруги.
– Подруги?
– Ну да. Эти девушки ведут себя очень… экстравагантно.
– Экстравагантно? Интересное выражение.
– Вы находите, мисс?
Он был намеренно уклончив. Любопытно, почему?
– Что вы имеете в виду?
Моррис улыбнулся.
– Просто они довольно… бойкие. Нельзя ни на минуту оставлять их без внимания. Пару раз они устраивали беспорядки, приходилось их утихомиривать.
– Ясно.
Лицо Морриса было совершенно непроницаемо. Вот бы выяснить, что скрывается за его безупречными манерами и показным дружелюбием? О чем он думает на самом деле?
– Если хотите что-то узнать о Таре, побеседуйте с горничной, – не прекращая улыбаться, посоветовал молодой человек. – Похоже, горничные всегда в курсе всего, что происходит в колледже. От них ничто не ускользнет.
– Учту, спасибо.
– Если вам больше ничего не нужно, мисс, не стану вам мешать. Спокойной ночи.
С этими словами Моррис вышел за дверь, осторожно ее придержав, чтобы не хлопнула.
Наконец-то этот долгий утомительный день закончился и Мариана осталась одна. Устало опустившись на кровать, она взглянула на часы. Девять. Пора было ложиться, однако Мариана понимала, что не уснет: она еще не пришла в себя после сегодняшних треволнений и нервного напряжения.
Распаковывая вещи, Мариана наткнулась на книжицу, которую дала Кларисса, и, взяв ее в руки, уселась на постель. Она уже читала In Memoriam, когда училась в университете. Как и многих, ее слегка пугала длина произведения. Поэма состояла более чем из трехсот строк, и Мариана очень гордилась тем, что все-таки ее осилила. В ту пору книга не затронула в ее душе никаких струн, ведь Мариана была молода, влюблена и счастлива. Грусть, страдания и меланхолия казались ей чуждыми.
Видимо, Кларисса решила, что теперь книга произведет иное впечатление. Почему? Из-за Себастьяна?
Из предисловия, написанного одним литературоведом прошлого века, Мариана узнала, что у Альфреда Теннисона было трудное детство: всем известно о так называемой «дурной крови» Теннисонов. Отец поэта много пил, злоупотреблял наркотиками и чрезвычайно жестоко обращался со своими многочисленными детьми. Братья и сестры Альфреда страдали депрессией и психическими расстройствами. Почти все они плохо кончили: кто угодил в сумасшедший дом, кто совершил самоубийство. В восемнадцать лет Альфред сбежал из дома и, подобно Мариане, попал в Кембридж – в чудесный мир красоты и свободы.
Здесь он обрел любовь. Точно неизвестно, дошло ли у них с Артуром Генри Галламом дело до интима, но их отношения в любом случае были полны романтики: встретившись однажды, ближе к концу первого курса, Альфред и Артур не расставались ни на секунду. Они часто гуляли, держась за руки. Однако несколько лет спустя, в 1833 году, Артур умер от аневризмы.
Вероятно, Теннисон полностью так и не оправился после этой потери. Утрата сокрушила его. Он весь отдался боли, перестал следить за собой, мыться и причесываться. Целых семнадцать лет горевал и писал лишь обрывки стихов – отдельные строчки, четверостишия и эпитафии, посвященные Галламу. В конце концов он собрал все наброски воедино, в одну огромную поэму, и опубликовал под названием In Memoriam A. H. H. Она была признана величайшим произведением английской литературы.
Устроившись поудобнее, Мариана принялась читать и вскоре осознала, что слова эти, откровенные и искренние, живут в ней, будто их произносит не Теннисон, а она сама. Словно каким-то образом поэт узнал и озвучил ее собственные чувства:
Почти греховно, может быть,
Пытаться скорбь в слова облечь,
Ведь в этом мире душу речь
Не в силах полностью открыть.
Как и Мариана, через год после смерти любимого Теннисон посетил Кембридж. Бродил по тем же улицам, где они ходили вместе, и ощущал, что «все так же, но не так». Стоял у комнаты, где раньше жил Галлам, и видел «чужое имя на двери».
И вдруг среди обилия стихотворных строф Мариана наткнулась на знакомые строчки, настолько известные, что они стали частью самого английского языка.
Не прекращаю горевать,
Но повторяю вновь и вновь:
Уж лучше потерять любовь,
Чем вовсе чувства не познать.
На глаза навернулись слезы. Она опустила книгу и взглянула в окно, но, поскольку уже стемнело, увидела лишь свое отражение. Смотрела на себя, и по щекам стекали крупные капли. «Что теперь? Куда идти? Что делать?»
Зои права: она действительно пытается спастись бегством. Но где найти приют? В Лондоне, в осиротевшем доме рядом с Примроуз-Хилл? Так ведь это больше не родной кров, а просто нора, в которую можно забиться…
Внезапно вспомнилось, что Зои сказала ей у церквушки. Племянница и здесь не ошиблась: Себастьян действительно хотел бы, чтобы Мариана осталась в Кембридже, чтобы она не отступала и боролась до конца.
Так что же?
Мысли снова вернулись к профессору Фоске и его речи в Мейн-Корте. Да, именно речи – слишком гладкой, явно заранее подготовленной и отработанной. Но у него есть алиби. А значит, Фоска, скорее всего, невиновен, если только он не заставил студентов его выгораживать, что вряд ли.
И все же…
Почему-то картинка не складывалась.
Тара утверждала, что Фоска грозился ее убить, и спустя несколько часов ее нашли мертвой…
Пожалуй, стоит задержаться на пару дней и выяснить детали отношений Тары и профессора. Ничего, Фоска потерпит.
Раз уж полиция им не заинтересовалась, то, в память о Таре, установить правду должна Мариана. Хотя бы потому, что больше некому.