К новому учебному семестру он приступил с двухнедельным опозданием из-за переезда на новую меблированную квартиру, предназначенную для женатых студентов. Он сделал в дом много покупок – двуспальное постельное белье, посуду, жадеитовое деревце в горшке, черно-белый телевизор и шаткий столик на колесиках под него.
Ее тело он мог видеть только мельком, когда она выходила из ванной комнаты после душа. Еще в одном доме с Ричардом он привык так жить – вроде вместе и в то же время порознь. Он с вечера доставал себе из комода в спальне одежду на завтра, чтобы не беспокоить ее по утрам.
По ночам он иногда слышал, как открывалась дверь ее комнаты и она шла в ванную попить водички из-под крана. Он старался не шевелиться и не издавать ни звука, когда слышал струю мочи в туалете. По утрам он видел ее с распущенными волосами – она проходила по гостиной, словно там никого не было.
Он верил, что все изменится с рождением ребенка. Что ребенок сплотит их сначала как родителей, а потом как мужа и жену.
Однажды ночью он слышал, как она стонала во сне. Это было жалобное, какое-то животное постанывание через стиснутые зубы. Вырывавшаяся наружу безмолвная ярость. Он лежал на диване в гостиной, слушая, как она страдает, как, возможно, снова переживает смерть его брата. И ждет, когда этот ужас пройдет.
Однажды он случайно встретил Нарасимхана и, когда тот спросил, рассказал ему свои новости. Рассказал, что учеба его заканчивается и в конце весны он будет сдавать экзамены. Рассказал, что в Индии у него умер брат. А сам он теперь женат, и его жена ждет ребенка. Но он, конечно, не рассказал Нарасимхану о том, что женился на жене брата.
– Он был болен?
– Нет. Его убили.
– То есть как?!
– Полиция застрелила. Он был наксалитом.
– Ой, как жаль… Для тебя это большая утрата. Но теперь ты будешь отцом.
– Да.
– Послушай, а вы с женой приходите как-нибудь к нам на ужин!
Он чувствовал себя немного заплутавшим среди неизвестных дорог и все время поглядывал на оборот конверта, где было записано, как проехать. Дом стоял в лесу, перед ним только глинистая тропинка, никакой лужайки и никаких других домов по соседству.
Субхаш и Гори были не единственной индийской четой из университета, приглашенной в тот вечер в дом Нарасимхана и Кейт. Некоторые приехали с детьми, и те играли с сыновьями Нарасимхана на веранде. Субхаша и Гори представили остальным супружеским парам – аспирантам с женами. Кое-кто из женщин привез традиционные индийские угощения, ставшие пикантным дополнением к лазанье и салату, приготовленному хозяйкой дома.
Гости собрались в просторной, обитой деревянными панелями гостиной – стояли, сидели, беседовали прямо с тарелками в руках. Здесь помещалось множество книг на полках, с потолка свисали в плетенках горшки с растениями, в углу на столике рядом с проигрывателем лежали пластинки. Занавесок не было вообще – только голый вид на деревья из окна. На стенах абстрактная живопись – смелые пятна цвета, созданные рукой Кейт.
Субхаш облегченно вздохнул, когда Гори влилась в компанию остальных женщин. На ней было миленькое сари. Он видел, как женщины обступили и трогали ее живот. Слышал, как они говорили о детях, о каких-то рецептах, о предстоящем фестивале Дивали. Он был рад, что приехал в гости с ней, что их восприняли здесь как одно целое.
Никто не сомневался, что Гори его жена, а он отец будущего ребенка. Все пожелали благополучных родов, и они уехали с целым ворохом детского добра – пеленок, распашонок, ползунков, которые Кейт сохранила после того, как ее дети подросли. Все вещи были такими крохотными, что, казалось, подходили только куклам.
По дороге в гости Гори читала книгу, но сейчас было уже темно, и Субхаш спросил:
– А женщины были вроде бы доброжелательны. Кто они?
– Я не запомнила их имен, – ответила она.
Общительность, с которой она держалась в компании, улетучилась. Гори казалась усталой и немного даже раздраженной. Трудно было понять вообще, понравилось ли ей в гостях, или она просто делала вид. И все же Субхаш спросил:
– Может, нам приглашать к себе кого-нибудь из них иногда?
– Как хочешь.
– Они могут чем-то помочь тебе, когда родится ребенок.
– Я не нуждаюсь в этом.
– А я имел в виду, как подруги.
– Не хочу проводить время с ними.
– Почему?
– У меня с ними нет ничего общего, – сказала она.
Несколько дней спустя он вернулся домой и не обнаружил Гори, как обычно в гостиной на диване с книжкой и чашкой кофе.
Он постучался в спальню и, не услышав ответа, приоткрыл дверь. В комнате было темно, но Гори там не было. Он громко позвал ее, гадая, куда она могла деться. Может, вышла прогуляться? Время близилось к ужину, на улице темнело, и она ни словом не упоминала о прогулке, когда он звонил несколько часов назад.
Субхаш пошел на кухню поставить чайник. И заодно посмотреть, не оставила ли она записки. В душе зашевелилась паника: не случилось ли чего с ребенком? Он заглянул в ванную, потом вернулся в спальню и на этот раз включил свет.
На туалетном столике лежали кухонные ножницы и клочки ее волос. В углу на полу – все ее сари, блузки и трусики, изрезанные на полоски, словно их терзал клыками и когтями какой-то зверь. Он открыл ее комод и увидел – тот абсолютно пуст. Она уничтожила все.
Через несколько минут он услышал, как заскрипел ключ в замке входной двери. Волосы ее, обрезанные неровными клочьями, едва доходили до подбородка. Одета она была в просторные брюки и серый свитер. Одежда эта хоть и была свободной, но обрисовывала ее формы. Он смущенно отвел глаза.
– Где ты была?
– Ездила на автобусе в город. Купила там кое-что.
– А зачем ты обрезала волосы?
– Я устала от них.
– А зачем одежду изрезала?
– Я от нее тоже устала.
Не извиняясь за сотворенный беспорядок, она ушла в ванную, там сняла с себя купленные вещи и выбросила в мусорное ведро старые. Впервые за все время он рассердился на нее. Но он не отважился сказать ей, что она поступила расточительно и по-хамски. И что такое поведение может отрицательно сказаться на здоровье ребенка.
В ту ночь он спал, как всегда, на диване, и ему впервые за все время приснилась Гори. Приснилась с короткой стрижкой, в одних трусиках и блузке. Почему-то под обеденным столом он раздевал ее донага и занимался с ней любовью – так, как он это делал с Холли. Тела их сливались воедино на жестком кафельном полу.
Он проснулся смущенный, все еще чувствуя эрекцию. Он был в гостиной один, Гори спала у себя в комнате за закрытой дверью. Они были официально мужем и женой, но он все равно чувствовал себя каким-то виноватым.
Он понимал: для других отношений еще слишком рано. Что до рождения ребенка ему к ней лучше не приближаться. Он унаследовал от брата его жену, и летом ему предстояло унаследовать его ребенка. Но вместе с ними он унаследовал и эту физическую потребность, эту неудовлетворенную, мучительную тягу по утрам в квартире, где они с ней жили вроде бы вместе, а в то же время порознь.