В ежедневной жизни с ней стало теперь легко. То, что раньше требовало усилий, теперь перешло в настоящее отцовство – превратилось в исключительную связь, которую нельзя разорвать или пересмотреть. Теперь у него была дочь, и все. Только он знал, что она не его дочь. Усеченные стороны его жизни как-то постепенно улеглись, притерлись одна к другой. Это была не победа, но и не поражение.
Бела пошла в седьмой класс, учила испанский язык, алгебру, экологию. Он надеялся, что новая школа, новые учителя и предметы отвлекут ее от душевного разлада. Поначалу так и казалось.
Он изменил свое рабочее расписание и теперь по утрам готовил завтрак и отправлял ее в школу. Смотрел, как она идет к автобусной остановке с рюкзачком, набитым учебниками.
Однажды он заметил, что грудь у нее под футболками и свитерами уже не плоская. Словно юное деревце, выжившее после наезда машины, она продолжала расти и расцветать.
Фигура стала стройнее, характер спокойнее, выходные дни она теперь проводила самостоятельно. Вела себя как Гори в свое время. Она больше не приставала к нему с просьбами погулять с ней в воскресенье. Говорила, что ей надо делать уроки. Это новое настроение поселилось в ней быстро и неожиданно – как сумерки в осеннем небе. Он не спрашивал у нее, в чем дело, потому что знал ответ.
Она училась существовать отдельно от него. Субхаша это по-настоящему потрясло. Он-то полагал, что будет всегда пестовать ее, ограждать от всего, утешать, приободрять. Но он вдруг почувствовал себя отброшенным, словно его обвинили вместе с Гори. Он боялся потерять свою власть над ней, свой авторитет, и теперь, когда он стал таким одиноким, его отцовская уверенность пошатнулась.
Бела попросила разрешения перебраться из своей спальни в комнату Гори. Просьба его покоробила, но он разрешил, убедив себя в том, что это у нее естественный порыв. Он помог ей перенести вещи, переклеил ее плакаты, устроил настольную лампу на письменном столе Гори, расставил книги на полках. Но уже через неделю она решила, что ей больше нравится ее бывшая комната, и захотела перебраться обратно.
Бела разговаривала с ним только по мере необходимости. Иногда могла не обратиться целый день. Он гадал, не рассказала ли она друзьям о произошедшем в их семье. Но она вроде бы ни с кем не виделась, не отпрашивалась погулять, и к ней никто не приходил. Он уже пожалел, что они живут в этой отдаленной части города в доме, а не в многоэтажке поближе к университетскому городку, где у нее могло быть много друзей. Он ругал себя за то, что повез ее в Толлиганг и дал Гори возможность сбежать. Он мог только гадать, что Бела думает о матери и об Удаяне. О них обоих она никогда не упоминала, а ему оставалось только догадываться, как много ей известно.
В декабре ему исполнилось сорок один год. Раньше Бела любила отмечать его день рождения. Просила у Гори немного денег и покупала ему в подарок одеколон или носки. В прошлом году она даже испекла какой-то простенький пирог. А в этом году, когда он пришел с работы, она сидела, как всегда запершись, в своей комнате. Они просто поужинали, никакой открытки, никакого подарочка. Субхаш понял: она окончательно отдалилась от него.
Однажды ему на работу позвонила ее классная руководительница. Она была обеспокоена поведением и состоянием Белы. Учителя жаловались, что девочка постоянно не готова к урокам и рассеянна. По рекомендации прошлогоднего учителя ее перевели в старший класс, но это оказалось ей не по силам.
– Так переведите ее обратно.
– Вы понимаете, дело не только в этом. Очень настораживает то, что Бела перестала общаться с другими учениками, – пожаловалась учительница. – В школьном буфете сидит одна, не посещает никакие кружки. После занятий только бродит по улицам.
– Нет, этого не может быть. Она возвращается из школы на автобусе, приходит домой и делает уроки. Когда я прихожу с работы, она всегда дома.
Но учительница сообщила ему, что Белу частенько видят одну в разных частях города.
– Ну… Бела вообще любит пешие прогулки со мной. Возможно, так она расслабляется, гуляет на свежем воздухе.
– Но ее видели на оживленной трассе, где машины несутся на большой скорости, а пешеходный тротуар узенький. Не просто на улице, а на скоростном шоссе. Она стояла, балансируя, на перилах ограждения на эстакаде с поднятыми руками, – сообщила классная руководительница, – а потом села в машину к абсолютно незнакомому человеку, остановившемуся спросить, все ли у нее в порядке. Хорошо, что это оказался порядочный человек, папа одного из наших учеников.
И тут классная руководительница предложила Субхашу прийти к ней на беседу вместе с мамой девочки.
У Субхаша засосало под ложечкой.
– Ее мама больше не живет с нами, – только и смог выдавить из себя он.
– Давно?
– С лета.
– Вам следовало поставить нас об этом в известность, мистер Митра. Вы с женой перед разводом уладили этот вопрос с Белой? Как-то подготовили ее?
Субхаш просто положил трубку. Он хотел первым делом позвонить Гори и наорать на нее. Но у него не было ее номера телефона, только адрес университета, где она преподавала. Но писать ей он не хотел. Упорно не хотел ставить ее в известность о том, что творится с Белой после ее ухода. Ему очень хотелось сказать ей: «Ты оставила ее со мной, а получается, что забрала с собой!»
Теперь он стал раз в неделю, вечером, возить Белу к психотерапевту-женщине, которую посоветовала ему классная руководительница Белы. Та принимала в кабинете, расположенном в том же здании, куда Субхаш ходил к своему оптометристу. Он поначалу возражал, обещал сам поговорить с Белой, но преподавательница настояла.
Она сказала, что Беле нужна квалифицированная психологическая помощь, которую он не сможет ей обеспечить самостоятельно. Что это сродни вывиху, который нельзя вылечить просто временем – нужно умело вправить. Она сообщила, что уже побеседовала с Белой, и та не против пойти на прием к доктору.
Тут ему снова вспомнилась Гори. Ведь ей-то он так и не смог помочь, как того ни хотел. А сейчас начал бояться, что и Бела точно так же замкнется и окончательно отдалится от него.
Поэтому он все-таки выписал чек на имя психотерапевта доктора Эмили Грант. Потом ему пришлось выписывать такие чеки регулярно, как и на многие другие вещи. Но выводить на чеке фамилию доктора Грант ему было особенно неприятно.
Бела ходила на прием к доктору одна. И ему, конечно, было интересно, что она рассказала доктору Грант, если вообще склонна рассказать что-либо про себя абсолютно незнакомому человеку. Интересно, добра ли эта докторша с его дочерью.
Ему вспомнилось, как он впервые узнал о том, что Удаян женился на Гори, тогда она заменила брату его. Сейчас Субхаш опять испытывал то же чувство – его снова кем-то заменили.
По всего лишь одной встрече с доктором Грант ему трудно было составить о ней впечатление. Дверь открылась, и он просто встал и пожал этой женщине руку. Вопреки его ожиданиям она оказалась гораздо моложе, пышная шапка густых каштановых волос, бледное строгое лицо, черные колготки, выпуклые икры, кожаные туфли без каблуков. Одета словно девочка-подросток с материнского плеча – пиджачок великоват и длинноват, хотя в открытую дверь он заметил развешанные в рамочках на стене многочисленные сертификаты ученых степеней. И подумал: неужели такая несолидная с виду женщина может помочь Беле?
Доктор Грант не проявила никакого интереса к его персоне, только внимательно посмотрела ему в глаза. Твердый и непроницаемый взгляд. Она провела Белу в свой кабинет и закрыла дверь перед самым его носом.
Этот проницательный взгляд выбил Субхаша из колеи. Взгляд врача, который еще осматривает больного, а уже знает диагноз. Теперь он мог только гадать, выяснила ли она во время сеансов тайну, которую он скрывал от Белы. Догадалась ли, что он не настоящий ее отец. И что все это время день за днем он просто врал девочке.
Она ни разу не пригласила его зайти в кабинет. Месяцами он не получал никаких сведений о том, есть ли у Белы какой-то прогресс. Просто сидеть и ждать Белу в приемной для него оказалось невыносимо, поэтому он использовал этот час с пользой – например, покупал домой продукты. А потом уходил на стоянку и сидел в машине. Она приходила и опускалась рядом на переднее сиденье, захлопнув дверцу.
– Ну, как сегодня прошло, Бела?
– Отлично.
– Тебе помогают эти сеансы?
Она пожала плечами.
– Может, поужинаем где-нибудь в ресторане?
– Я не голодна.
Она уклонялась от общения с ним – точно так же, как это делала Гори. Мысли Белы где-то блуждали, она ничем с ним не делилась. Она не могла наказать Гори и поэтому наказывала его.
– А ты не хочешь написать маме письмо? Или поговорить с ней по телефону?
Она мотала головой. Голова ее всегда была опущена, плечи сгорблены, лицо нахмурено, в глазах слезы.
Он стоял на пороге ее комнаты и любовался ею спящей, вспоминал, какой она была в детстве. В шесть или в семь лет. Их прогулки по берегу. По пустынному пляжу. Его любимое время, когда солнце садится в море и зажигает воду своей огненной полосой – широкой у горизонта и сужающейся к берегу.
Бела всегда так радовалась, всегда была там такой оживленной. И она казалась такой маленькой, просто крошечной на фоне огромного бескрайнего моря.
Он учил ее распознавать моллюсков, отличать их друг от друга. И морских птиц. Они с Белой даже придумали игру – кто первым выкрикнет правильное название, тот заработает очко.
Она брела за ним по берегу, вечно отставая, то и дело останавливаясь и на что-нибудь показывая пальцем. По каменистым выступам пробиралась с осторожностью. И всегда напевала что-нибудь себе под нос.
Когда она сильно отставала, он останавливался и ждал ее, а она вдруг во внезапном порыве резвости пробегала мимо, обгоняя его. Прыгала, скакала, забегала в воду босыми ножками. Ее темные волосы трепал ветер, а она все бежала и бежала вперед, а потом вдруг останавливалась и ждала его. Запыхавшись, стояла руки в бока и смотрела, как он приближается, словно боялась, что он отстанет навсегда.
На следующий год после ухода Гори медленно, постепенно она вроде бы освободилась от своей душевной тяжести. Взгляд ее прояснился, на лице появилось выражение безмятежности. Она будто бы снова повернулась к миру, к людям. Даже ходить начала по-другому – словно ветер дует ей не в лицо, сшибая с ног, а в спину, как бы подталкивая ее в этот мир.
Если раньше она все время сидела дома, то теперь, наоборот, ее никогда не было дома. К восьмому классу телефон в доме звонил по вечерам не переставая. Голоса звучали разные – и мальчики, и девочки. В своей закрытой комнате она часами болтала по телефону со сверстниками.
У нее повысилась успеваемость и заметно улучшился аппетит. Она больше не откладывала в сторону вилку после всего двух съеденных кусочков со словами, что наелась. Она записалась в духовой оркестр и разучивала теперь патриотические песни на кларнете, а после ужина настраивала свой инструмент и упражнялась в гаммах.
На праздновании Дня ветеранов он любовался ею, когда она маршировала со своими ровесниками по центральным улицам города. Однажды, вытряхивая содержимое мусорной корзинки в ванной, он нашел там обертку от женской гигиенической прокладки и понял: у нее начались менструации. Она не сказала ему об этом ни слова, сама покупала прокладки и взрослела тайком от него.
В старших классах она записалась в биологический кружок и помогала учителю кольцевать черепах и препарировать птиц, ходила на берег очищать от мусора места гнездований. Она ездила в Мэн изучать тюленей и в Кэп-Мэй – бабочек-монархов. Она начала участвовать в общественной деятельности – вместе с другими школьниками собирала подписи под петициями в защиту окружающей среды и по подъему минимальной заработной платы.
Потом она получила водительские права и стала развозить остатки еды из ресторанов по благотворительным столовым для бездомных. На лето находила себе сезонную работу – поливала газоны в детском садике или помогала воспитателям в летних лагерях. А вот обычных девичьих пожеланий у нее совсем не наблюдалось – модные тряпки и наряды ее не интересовали.
Летом в год окончания школы она не поехала с ним, когда Дипа сообщила, что его мать хватил удар. Она честно призналась о желании провести время с друзьями, пока те не разъехались по разным учебным заведениям. Ему, конечно, очень не хотелось расставаться с ней на несколько недель, но он все-таки даже был немного рад не везти ее в Толлиганг.
Субхаш еще не знал, до какой степени мать способна узнавать его. Когда увидел, понял: память ее была какой-то отрывочной: она то считала его Удаяном, то разговаривала так, словно они с Удаяном еще мальчишки, – наказывала не пачкать в грязи обувь, когда бегают в низину, и не играть на улице допоздна.
Мать теперь жила в каком-то другом времени, в своей собственной реальности. Ноги отказали ей, так что отпала необходимость вешать на лестнице цепочку. Мать отныне окончательно и навсегда была привязана к террасе на верхнем этаже дома.
Он понимал: возможно, его уже нет в ее сознании, она, наверное, исключила его из своих мыслей. Он тоже исключил ее из своих, когда женился на Гори, когда годами не общался с ней, когда жил в далеких краях. Хотя в детстве он, помнится, проводил рядом с матерью много часов.
Но теперь расстояние между ними было не только географическим и не только эмоциональным. Оно было непреодолимым. Оно вызвало в Субхаше какую-то запоздалую вспышку чувства ответственности. Теперь, когда это стало уже в общем-то никому не нужно, ему хотелось быть рядом с ней.
В течение трех последующих лет он каждый год ездил в Калькутту зимой, чтобы повидаться с матерью. Посидеть рядом, почитать ей газету, попить с ней чаю. И он все время чувствовал себя отрезанным от нее – как, должно быть, Бела чувствовала себя отрезанной от Гори.
Находясь в Толлиганге, он вел себя опять как в детстве – не ходил дальше мечети на углу. Гулял только по своему кварталу, обязательно останавливаясь перед памятником Удаяну. Остальной город, его бьющая ключом жизнь и суета его больше не интересовали. Для Субхаша он был просто коридором из аэропорта и обратно. Субхаш отрезал себя от остальной Калькутты, ушел от нее – как в свое время Гори ушла от Белы. В сущности, уже очень давно он оставил и отделил от себя этот город.
В его последний приезд мать пришлось отвезти в больницу. Сердце у нее совсем ослабело и требовало кислорода. Он приезжал в больницу рано утром и целыми днями сидел у ее постели, держал за руку. Конец близился, и доктора сказали, что он приехал очень своевременно. Но роковой приступ случился посреди ночи.
Биджоли умерла не в Толлиганге, не в доме, к которому была так сильно привязана. И хотя Субхаш специально приехал из Америки, чтобы быть рядом с ней, его очередной утренний приход в больницу оказался уже не нужен. Она умерла одна, в палате, где лежали чужие ей люди, отказав ему в возможности побыть рядом с ней в эти ее последние на земле минуты.
В качестве колледжа Бела выбрала для себя школу гуманитарных наук на Среднем Западе. Он отвез ее туда сам, и, пока они ехали по просторам Пенсильвании, Огайо и Индианы, время от времени давал ей порулить. Он познакомился с ее будущей соседкой по комнате в общежитии и с ее родителями, после чего сразу уехал. В колледже имелся альтернативный курс обучения, без экзаменов и присвоения степеней. Такой нетрадиционный порядок как раз подходил для Белы. Судя по отметкам в семестрах, она училась хорошо. Основным для себя предметом она избрала окружающую среду, а диплом писала о воздействии пестицидных отходов на местные речные ресурсы.
Но магистратура вопреки его ожиданиям Белу совершенно не интересовала. Она сказала, что не хочет провести всю свою жизнь в стенах университета, занимаясь кабинетными исследованиями. Что из книг и лабораторных занятий она узнала уже достаточно и хочет жить иначе.
Она заявила ему об этом не без доли некоего презрения. По-видимому, так она выразила пренебрежение к тому пути, какой выбрали они с Гори. Ему тут же вспомнился Удаян – он тоже, как и Бела сейчас, холодно отнесся к образованию брата.
Она иногда упоминала о миротворческих силах, когда заводила разговор о том, что хотела бы побывать в разных частях света. А он все думал, появится ли у нее желание съездить в Индию. В свои двадцать один она была достаточно взрослая, чтобы принимать подобные решения. Но после окончания колледжа она уехала, слава богу, не так далеко – в Западный Массачусетс, где ей предложили работу на ферме.
Он сначала думал, что это будут какие-то научные исследования – пробы почвы, исследования урожаев. Но оказалось – просто работа помощника агронома: контроль орошения полей, посевы и жатвы, чистка помещений на ферме, расфасовка овощей для продажи.
Когда она приезжала на выходные домой, Субхаш видел ее огрубелые руки, мозоли на ладонях, грязь под ногтями. От нее пахло землей. Ее шея, спина и лицо были очень загорелые.
Она носила джинсовый комбинезон, тяжелые ботинки и повязку на волосах. Спала в мужской рубашке, а на руках вместо звенящих браслетов красовались кожаные веревочки.
Каждый раз он замечал что-нибудь новое – татуировку на лодыжке, выбеленную прядь волос или колечко в ноздре.
Она теперь разъезжала по всей Америке. Работала в штатах Вашингтон, Аризона, Кентукки, Миссури. В каких-то городишках, в которых, по ее словам, не было даже светофоров. Эти места Субхаш вынужден был искать на карте. Она ездила туда, где нужно было снимать урожай, где нужно было сажать всякие растения, где нужно было ухаживать за пчелиными ульями или растить цыплят или ягнят.
Она говорила ему, что живет недалеко от работы, часто трудится не за зарплату, а просто за еду и кров. Ее зарплата часто шла в общий котел, и она могла по нескольку месяцев жить в какой-нибудь там Монтане в палатке. Она находила себе поденную работу – высаживала орхидеи, разбивала клумбы. Она жила без страховки, без каких бы то ни было видов на будущее. Даже без точного адреса.
Иногда она посылала ему открытку со своим новым адресом или посылочку с увядшей капустой брокколи или грушами, завернутыми в газетную бумагу, высохший красный перчик, тоже во что-нибудь завернутый. И Субхаш все думал: была ли она в Калифорнии, где жила до сих пор Гори, или, наоборот, Калифорнию избегала.
С Гори он вообще не имел никакой связи. Только номер абонентского почтового ящика, на который он первые несколько лет, пока они официально не разделили счета, слал квитанции к оплате. Кроме этой деловой корреспонденции у него не было ничего, что он мог бы ей послать или сообщить.
Они с Гори жили, разделенные громадными просторами этой страны, и Бела скиталась без них. Они оба не удосужились подать на развод – Гори не просила, а Субхаша этот вопрос не волновал. Быть женатым для него в некотором роде даже было удобно. Конечно, его ужасало то, что Гори совсем не контактировала с Белой, не прислала ей за все это время ни одного письма. Ее сердце по-прежнему оставалось холодным. А с другой стороны, он был рад, что их отношения закончились мирно.
Бывая в домах своих коллег – американцев или индийцев, – он время от времени встречал там какую-нибудь вдову или женщину, ни разу не бывшую замужем. Пару раз он звонил таким женщинам, или они звонили ему, приглашали его на концерт классической музыки в Провиденс или на театральный спектакль.
Его не интересовало такое времяпровождение, но он ходил, а иногда пытался заглушить чувство одиночества и даже проводил ночь в постели женщины. Но заводить длительные отношения не хотел – ему это было не интересно. Ему было уже более пятидесяти лет, и обзаводиться новой семьей он не планировал. Субхаш слишком далеко зашел с Гори и не мог себе представить, что способен пойти на такое снова.
Он скучал только по Беле, только с ней хотел общаться. Но она была неуловима, недосягаема, и он не знал, когда сможет снова с ней встретиться. Она старалась приехать домой на свой день рождения или на Рождество. Пару раз обещала, но так и не приехала – сослалась на изменившиеся обстоятельства.
Когда она все-таки приезжала, то спала в своей постели, растирала руки и ноги камфорными мазями и подолгу отмокала в ванне. В эти короткие приезды она позволяла ему заботиться о ней, готовить для нее. Вместе они смотрели по телевизору старые фильмы и гуляли по их старым излюбленным местам.
Но ей нужно было побыть и одной, поэтому она засиживалась далеко за полночь, жаря себе какие-нибудь кукурузные хлебцы, или брала его машину и ехала куда-нибудь далеко, не приглашая его с собой. И он знал: когда она вернется, душа ее, как всегда, будет открыта для него не полностью. Что ее чувство границы и дистанции опять не позволит более тесного сближения. Она вроде бы и нашла себя, но ему по-прежнему казалось: она потеряна для него.
Каждый раз перед отъездом она застегивала на молнию сумку и уходила, не сказав, когда вернется. Она исчезала так же, как это сделала в свое время ее мать. Гори словно бы направила дочку, указала своим поступком ее курс.
С годами к ее работе стала приплетаться определенная идеология. Во всем, что она делала, чувствовался какой-то дух противоречия.
Она видела города – больные, отравленные районы Балтимора и Детройта. Она помогала передать заброшенные владения в общественное пользование, учила бедных выращивать овощи, чтобы прокормиться. И совсем не радовалась, когда Субхаш хвалил ее за эти усилия. «Это просто необходимость», – говорила она.
Дома в Род-Айленде она заглядывала в холодильник и ругала его за яблоки, купленные в супермаркете. Она была против пищи, требующей доставки на длинные расстояния, против закупки заморских семян. Она объясняла ему, почему люди до сих пор умирают от голода, почему фермеры до сих пор голодают. Виновата в этом, она считала, система неравного распределения богатства.
Она ругала Субхаша за то, что он выбрасывает очистки от овощей, вместо того чтобы собирать их в компост. Однажды Бела съездила в магазин стройматериалов, купила там листы фанеры, гвозди и устроила у него на заднем дворе место для компостной кучи, объяснила ему, как с этим обращаться.
«Что мы потребляем, то мы и даем», – приговаривала она, убеждая его освоить это новшество, и чувствовала свою правоту. В этом она очень походила на Удаяна.
Его беспокоили и настораживали эти ее страстные идеалы, но продукты он стал покупать не в супермаркете, что было быстрее и дешевле, а в фермерском магазине, куда он ездил по субботам за овощами, фруктами и яйцами на неделю.
Тамошние работники взвешивали для него товар и укладывали его в холщовые мешочки, производили вычисления на бумажке вместо кассового аппарата – в этом они очень походили на Белу. Напоминали ее прагматичную простоту. Благодаря Беле он стал есть то, что было по сезону и что было доступно. То есть то, что он поглощал в детстве, даже не задумываясь.
Этой цели – изменить мир к лучшему – она, видимо, должна была посвятить всю свою жизнь. Но он продолжал переживать за нее, ведь она по-прежнему отказывалась от любой стабильности в жизни. Не принимала и не видела корней, а избрала себе путь, казавшийся ему опасным и ненадежным. Путь, где не было места ему. Но он позволил ей, как и Гори, пойти по выбранному пути.
О своих друзьях она всегда тепло отзывалась и никогда с ними не знакомила, они заменяли ей семью. Она рассказывала про их свадьбы, вязала свитерочки для их детей или шила им тряпичных кукол и посылала потом бандеролью как сюрприз. Если у нее и был в жизни какой-то сердечный друг, то Субхашу об этом ничего не было известно. Когда она приезжала домой, то они всегда были только вдвоем.
Он научился воспринимать ее такой, какая она есть. Порой ее второе рождение казалось ему более чудесным, чем первое. Ему казалось чудом, что она открыла для себя смысл жизни, что не сломалась и устояла после ухода Гори. Бела со временем сумела восстановить, пусть даже и не полностью, свою привязанность к нему.
И все-таки иногда его одолевал страх, какое-то ощущение влияния Удаяна. Какая-то уверенность, что Удаян сильнее. Гори бросила их, Субхаш давно уже привык к этому и уже не надеялся на ее возвращение. Но порой ему казалось, что вернется не Гори, а Удаян. Выйдет из могилы и потребует свое. Захочет занять отцовское место. Предъявит права на Белу.