Дагурова приехала домой под вечер и в свою квартиру зашла с опаской: как они встретятся с Анастасией Родионовной без Виталия, который находился в экспедиции?
Теща мужа не проявила радостных эмоций при ее появлении. На все вопросы Ольги Арчиловны отвечала односложно. Во всем – голосе, походке, взглядах – чувствовалась какая-то надломленность, обреченность, обида…
«Боже мой, неужели так будет всегда? – невесело думала Ольга Арчиловна, лежа в темноте с открытыми глазами. – Это же пытка. Для всех: для нее, для меня, для Виталия…»
У Ольги Арчиловны даже мелькнула мысль: может быть, ей следовало остановиться в гостинице, раз Виталия нет. Но тут же она устыдилась этой мысли. Надо привыкать, теперь это ее дом. Надо что-то сделать или объяснить Анастасии Родионовне, что никакого камня за пазухой против нее Ольга не держит и всей душой стремится жить с ней в мире и согласии…
А утром к ней пришел Антошка. В пижамке, взлохмаченный и румяный со сна. Он обвил шею Ольги Арчиловны ручонками, и она поняла: ради этого стоит терпеть… Антошка забросал ее вопросами: где она была, уедет ли опять и если уедет, то надолго ли?
– Уеду, Антоша, – сказала Ольга Арчиловна. – А вот надолго ли – не знаю…
Ах, как хотелось Ольге Арчиловне пойти с ним в кино, в передвижной зверинец, приехавший в их город, или просто погулять в парке… Но она не принадлежала себе. Потому что дела ее ждали с самого утра.
Начала она со станции скорой помощи, чья машина была в воскресенье в заповеднике. Там ей сообщили, что Лариса Приходько, фельдшер, приезжавшая с Груздевым, уволилась в среду, то есть сразу, как поняла Дагурова, по приезде из Кедрового. По собственному желанию. И самое удивительное – она была тут же освобождена, даже не отработала положенного месяца, хотя, по словам кадровика, работников не хватало. Из разговора с заведующей станцией следователь выяснила, что столь скорое увольнение Приходько не обошлось без вмешательства Груздева. Более того, Лариса вообще уехала из города в неизвестном направлении.
Допросила Дагурова и шофера, привезшего Груздева в заповедник. Он сказал, что вечером в воскресенье, когда Груздев с Приходько куда-то ушли, он взял карабин Кудряшова и отправился пострелять ворон. Вернулся он часов в девять. Кудряшов, по его словам, был уже крепко выпивши и скоро завалился спать. Шофер тоже лег отдохнуть, устал за день, все-таки накрутил столько километров, да еще немного выпил. Когда вернулись Груздев и Лариса, шофер не помнил.
На вопрос Ольги Арчиловны, почему они так поспешно покинули заповедник, не явившись к ней в академгородок по повестке, шофер сказал, что ехать приказал Груздев. Он, водитель, человек маленький, что прикажут, то и выполняет.
Поговорили о Груздеве. Как поняла Дагурова, заведующий облздравотделом довольно часто использует машины в личных целях…
Свое алиби шофер пока доказать не мог. Но через час Дагурова встретилась с Артемом Корнеевичем Веселых. Эксперт-криминалист сообщил ей результаты исследования в лаборатории судебных экспертиз: пуля, поразившая Авдонина, не была выпущена ни из одного карабина, принадлежащего работникам заповедника. В том числе и кудряшовского. И если шофер скорой помощи стрелял в тот вечер из ружья лесника (что подтверждалось показаниями самого Кудряшова), то это указывало на непричастность водителя к убийству.
Сам Груздев должен был явиться к Ольге Арчиловне на допрос в прокуратуру к половине двенадцатого – повестку ему доставили с утра. Но он не пришел и в двенадцать, и в половине первого. Дагурова позвонила Груздеву, но его секретарша отказалась соединить следователя, сказав, что у Игоря Константиновича важное совещание.
Номера прямого телефона Груздева почему-то в справочнике не было. Но ее выручил коллега, прокурор-криминалист Новожилов. Он посоветовал обратиться к заместителю облпрокурора Мамаеву, который, кажется, хорошо знал Груздева. Но Мамаева на месте не было. Ольге Арчиловне дала нужный номер его секретарь.
Груздев говорил с Дагуровой сухо и заявил, что приехать сегодня в прокуратуру не может: дела. Вконец выведенная из себя, Ольга Арчиловна пригрозила, что в таком случае он будет доставлен приводом. Груздев бросил трубку. Но угроза возымела действие.
Завоблздравотделом появился в кабинете следователя минут через двадцать.
– Вы согласовали свои действия с руководством? – раздраженно спросил он, без приглашения усаживаясь на стул.
– Я действую в строгом соответствии со своими правами, предоставленными мне законом, а не руководством, – спокойно ответила Ольга Арчиловна. – Дайте, пожалуйста, вашу повестку.
Груздев небрежно положил перед ней повестку. И потянулся к телефону.
– Вы позволите, надеюсь? – властно сказал он.
– Ну что ж, звоните, – пододвинула она к нему аппарат.
– Внутренний? – спросил Игорь Константинович. И когда Дагурова указала на другой, он добавил: – Не подскажете номер Станислава Петровича?
Это был Мамаев, заместитель прокурора области. Ольга Арчиловна назвала номер. Его все еще не было в кабинете.
«Психическая атака», – с усмешкой подумала следователь.
И жестко сказала:
– Давайте не будем отвлекаться.
– Да уж постарайтесь побыстрее… – Груздев демонстративно посмотрел на свои часы.
По мере того как Дагурова стала задавать вопросы: почему он покинул заповедник, не явившись к следователю, что делал вечером в день убийства Авдонина и чем занималась в это время приехавшая с ним Лариса Приходько, – Груздев приходил все больше в негодование.
– Да вы что? – наконец воскликнул он. – Подозреваете меня в убийстве? Ну знаете ли!.. – развел он руками.
Уже без всякого разрешения Груздев схватил телефонную трубку и стал лихорадочно набирать номер Мамаева. Но тот опять не отвечал.
Ольга Арчиловна спокойно подождала, пока Груздев положит трубку, и сказала:
– Игорь Константинович, я все-таки хотела бы получить ответы на свои вопросы…
Поняв, что его поведение совершенно не действует на следователя, Груздев стал отвечать. Резко, раздраженно, но отвечал.
По его словам, он вернулся в воскресенье, 27 июля, с курорта. Ездил в Кисловодск. И оставшиеся четыре дня отпуска решил провести в Кедровом. Намекнул на то, что отношения у него с Ларисой серьезные, упомянув вскользь, что фактически не живет с женой. По пути в заповедник заехал к своему приятелю в Шамаюн. Тоже врачу. Но тот отправился на рыбалку. Груздев точно знал, где его друг проводит свой воскресный отдых – на озере Нур-Гоол. К этому самому приятелю они и отправились с Ларисой, прихватив на всякий случай двустволку Кудряшова: тайга все-таки, разное зверье бродит. Пробыли на озере дотемна. А затем вернулись в дом лесника.
Следователь уточнила время. По словам Груздева выходило, что в момент убийства Авдонина Игорь Константинович и Лариса возвращались к Кудряшову. Это мог подтвердить приятель Груздева, который провожал их.
То, что они заезжали в Шамаюн к врачу, сообщил утром на допросе и шофер «скорой помощи». А что касается поспешного отъезда Груздева из заповедника – это, мол, было вызвано тем, что на следующий день, когда следователь вызвала их повесткой в академгородок, заведующий облздравотделом должен был приступить к своим служебным обязанностям после отпуска…
Ушел Груздев злой, пообещав на прощание сообщить о поведении следователя куда надо.
В ответ Ольга Арчиловна тут же написала представление в облисполком, которое откладывала до сих пор, и, сама отпечатав на машинке, отправила с нарочным. В нем Дагурова писала о том, что Груздев, злоупотребляя своим служебным положением, держал четыре дня «скорую помощь» в лесу и пьянствовал там со своими подчиненными.
Представление было составлено в сухом, официальном тоне. Без эмоций. Но сама она негодовала. Ей припомнился разговор с Гаем. О том, что воспитание детей – это прежде всего личный пример родителей. Да, это, безусловно, так. Но разве Федор Лукич не ведает, что воспитывают не только маленьких, но и взрослых? И личный пример начальника куда больше значит для подчиненного, чем его доклады, лекции, приказы… Неужели, принимая Груздева, устраивая ему баньку с душистым веником, он не понимал, что разлагающе это действует на Кудряшовых, на других сотрудников заповедника? А Груздев? Небось не раз и не два выступал на совещаниях, призывал к «самоотверженному труду», «коммунистической сознательности»… Тому, кто опаздывал на десять минут, объявлял выговор, распекал на собраниях тех, кто курил в служебных помещениях, а сам? Неужели он не понимал, что о его амурных связях с фельдшерицей и внезапных выездах на «спецзадания» в Кедровый и другие красивые места знали почти все главные врачи и просто врачи, старшие медсестры и просто сестры, няни, шоферы?.. А сколько таких еще груздевых, которые «проповедуют воду, а пьют вино»? – не успокаивалась Дагурова. Самое страшное, по мнению Ольги Арчиловны, поступиться своими принципами хотя бы раз: раз необоснованно прекратить дело, раз необоснованно привлечь невиновного, раз украсть, раз обмануть, раз получить взятку… Потом все будет проще. Недаром говорят: дорога вниз имеет мало остановок. Да, под влиянием дурного примера у слабого человека может утратиться интерес к прекрасному прошлому и чудесному будущему. Вся жизнь сведется к удовлетворению сиюминутных желаний…
Нет, Дагурова не жалела о том, что послала представление в облисполком… Она решила такое же письмо направить и руководству Гая, иначе, чего доброго, закончится следствие, улягутся страсти, а директор заповедника продолжит приемы у себя с охотой, коньячком и веничком… Но это она сделает потом, когда следствие по этому делу будет подходить к концу, которого, к сожалению, несмотря на все ее старания, пока не видно.
Так мысли Дагуровой вновь вернулись к убийству в заповеднике.
Выяснив обстоятельства пребывания Груздева и его попутчиков в Кедровом, трудно было предполагать какую-нибудь связь этой троицы с трагедией в воскресный вечер 27 июля. Об этом говорил и начальник следственного отдела Бударин, с которым Дагурова беседовала до прихода Груздева. Этого же мнения придерживался и прокурор-криминалист Новожилов, с которым она советовалась. Но что поделаешь – проверить надо было. Пусть это и напоминало проходку пустой породы. Увы, труд следователя сродни труду геолога: сколько надо промыть песка, чтобы в лотке сверкнули наконец драгоценные песчинки золота…
Ольга Арчиловна еще успела занести в лабораторию судебных экспертиз магнитофонную пленку с записью выстрелов в роковой вечер 27 июля в заповеднике, изъятую у Сократова. Ей пообещали провести исследование незамедлительно.
В Кедровый Дагурова решила лететь в этот же вечер. К ее удивлению, Анастасия Родионовна на прощание почему-то смягчилась, даже чмокнула ее в щеку. Может быть, была рада, что опять, пусть ненадолго, остается единственной хозяйкой. А возможно, это был поворот в их отношениях…
В аэропорту Ольга Арчиловна неожиданно встретилась с Новожиловым, который кого-то провожал на самолет. Увидев Дагурову, он подошел к ней и с улыбкой сказал:
– Ну и переполох вы устроили… Сам Мамаев требовал вас пред свои прекрасные очи!
И Ольга Арчиловна поняла: сработало ее представление в облисполком.
– А в чем дело? – спросила она, делая вид, что ничего не понимает.
– Да полноте, Оленька Арчиловна, – усмехнулся пожилой прокурор, – вы прекрасно догадываетесь, о чем идет речь… Так вот, Мамаев рвал и метал, рвал и метал. Не согласовали, мол…
– Ну да, – сказала Дагурова. – Пока пойдет на визу, потом кто-то скажет смягчить, затем будет лежать в машбюро. Атам, глядишь, пропала злободневность, сгладится острота, появится жалость. Так и останется под сукном… Люди, подобные Груздеву, этим и пользуются… И почему я должна согласовывать? Для чего же мне даны права?
– Даны-то даны, – чуть усмехнулся прокурор-криминалист, – но не все ими пользуются.
– Вы это серьезно? – Дагурова не могла понять, искренне говорит Новожилов или подначивает ее. Еще когда она работала там, в районе, ей не раз приходилось слышать от Марии Акимовны Обретеновой много удивительных историй из следственной практики «этого зубра Новожилова», как наставница за глаза называла своего первого шефа. По словам Марии Акимовны, у них в области, а может быть, даже в республике нет следователей, равных Аркадию Степановичу Новожилову: за двадцать пять лет следственной работы ни одного оправдательного приговора, ни одной отмены обвинительных приговоров по вине следователя. Сам Руденко, когда был генеральным прокурором, ему именные часы вручил… Два года назад, когда забарахлило сердечко, Новожилова назначили прокурором-криминалистом. И теперь он сам почти не вел следствия, за исключением тех дел, что висели в «безнадегах» и принимались им к производству по поручению прокурора области. В новой должности он что-то обобщал, что-то внедрял, кому-то помогал, советовал… И делал это как-то тихо, спокойно, незаметно… И еще Новожилов славился на всю область своей уникальной библиотекой. А вот что касается розыгрышей, то этого за Новожиловым Ольга Арчиловна не замечала, и поэтому его многозначительная реплика о правах, которыми не все пользуются, несколько обескуражила Дагурову.
– Во всяком случае, – все с той же иронической улыбкой продолжил Новожилов, – Мамаев считает, что Груздев – фигура! Номенклатура! Ну и подход к нему должен быть соответствующий… А вы сгоряча да сплеча…
– Это что же получается? – возмутилась Дагурова. – Один закон для работников районного уровня, другой – для областного, а третий – для республиканского? Так?
– Лично я хочу вам пожать руку… Молодец, Ольга Арчиловна! А вот как отреагирует Мамаев – не знаю. Скорее всего, пригласит. Он, кажется, уже спрашивал вас.
– Для чего? – спросила Дагурова.
– Как для чего? Побеседовать. Если в облисполкоме на ваше представление отреагируют положительно, он заявит: «Я первый ее поддержал», а если кому-то сверху не понравится ваша бумага, он тоже скажет: «Я уже принял меры». Разве вы не знаете – Станислав Петрович у нас большой дипломат, а они сейчас в моде.
– А вы хорошо изучили Мамаева, – шутя заметила Ольга Арчиловна.
– Если учесть, что мы с ним четверть века в одной упряжке. Сразу после войны. Вместе учились в заочном юридическом в одной группе. Он хотя и моложе меня, а старостой группы был. Знал, у кого из преподавателей или методистов день рождения, кому из экзаменаторов цветы на стол поставить, а кому билет достать или место в гостинице. Был у нас один доцент, как сейчас помню, по государственному праву буржуазных стран. На экзаменах – зверь, выше двойки никому не ставил. А вот Стас наш умудрился с первого захода четверку у него отхватить, хотя короля от президента отличить не мог. А потом, много лет спустя, открылся секрет. Говорят, этот самый доцент завел толстую тетрадочку, а в ней все странички по буквам распределены. От А до Я. Например, на первой странице, где значилось А, написано было слово «аптека», а под этой «аптекой» фамилии студентов, которые могли доставать лекарства. На другой странице, под буквой В и словом «вино» – фамилии и телефоны других студентов, которые, как вы уже догадались, могли достать хорошие вина… Так вот, злые языки утверждают, что наш Мамаев почему-то оказался чуть ли не на каждой странице и под каждым словом. Он, по мнению доцента, мог достать все от А до Я и даже твердый знак… Кстати, Мамаева назначают, кажется, прокурором области. Уезжает. Если бы не это обстоятельство, я вряд ли бы стал вспоминать прошлое. Да и авторитет начальства надо беречь. Не так ли? – сказал Новожилов, еще раз крепко пожал руку Дагуровой и, пожелав ей успеха, направился к выходу. Но, сделав два-три шага, вернулся: – Если тяжко будет – идите прямо к нашему Бате, он в обиду не даст. Сам всю жизнь ходит в синяках да шишках, а дипломатничать так и не научился, – добавил Аркадий Степанович.
Дагурова через полчаса была уже в воздухе. Летела и думала о Бате. Так, любя, работники прокуратуры величали меж собой прокурора области Василия Васильевича Овчинникова, видимо, потому, что знали: в годы войны он партизанил в отряде прославленного Федорова. До сих пор с ним переписывается. До фронта Василий Васильевич учился в Строгановском училище, хотел стать художником. С войны вернулся в сорок четвертом. Без руки. Пришлось поступать в «протезно-косметический» – так тогда называли Московский юридический институт по той простой причине, что в нем учились безногие да безрукие инвалиды и совсем молодые девчонки, которые и в то трудное время не отказывались от косметики.
В Шамаюн Дагурова прилетела вечером. Связалась с начальником РОВД. Майор Иргынов дал машину.
По дороге на центральную усадьбу заповедника произошло дорожно-транспортное происшествие, виновника которого нельзя было привлечь к ответственности. Молоденький шофер, который уже не раз подвозил Ольгу Арчиловну в Кедровый, вел машину быстро. И уже когда до академгородка оставалось километров пять, на крутом повороте яркий свет фар выхватил из темноты крупную пятнистую кошку.
– Куда ты? Вот дура! – услыхала следователь крик водителя.
Все произошло в какое-то мгновение. Резкий визг тормозов, скрежет когтей по металлу. Дагурова успела упереться в панель перед собой, едва не стукнувшись головой о лобовое стекло. Милицейский газик занесло и чуть не опрокинуло в придорожную канаву.
И прямо у своего лица, там, за стеклом, на капоте, Ольга Арчиловна увидела желтое пятно, заслонившее свет.
– Ушиблись? – взволнованно спросил водитель. И стал зачем-то стучать по стеклу.
Ольга Арчиловна увидела кошачьи глаза, смотревшие скорее испуганно, чем злобно. Рысь сидела на капоте, оглушенная и обескураженная. Затем, опомнившись, спрыгнула на землю и исчезла в темноте.
Водитель тоже некоторое время приходил в себя.
– Ну, повезло, – покачал он головой.
И Ольга Арчиловна не поняла, к кому это относится – к животному или к ним. Шофер вышел, осмотрел машину.
– Реакция у кошечки, а? – сказал он, садясь за руль.
– В рубашке родилась, – с улыбкой сказала Ольга Арчиловна. Опасность миновала, и от этого стало почему-то весело, хотя руки у нее заметно дрожали.
– Хороша рубашка! – одобрительно отозвался шофер. – Красавица! В пятнышках…
И за оставшийся путь – а он ехал теперь медленно – успел рассказать следователю, что с его двоюродным братом в Подмосковье случилось происшествие похуже. На его «жигули» напал разъяренный лось. Копытами проломил крышу и разбил фары. Работники ГАИ с трудом поверили, что это натворил зверь. Думали – авария. До этого неподалеку сбили человека, а водитель скрылся с места происшествия…
– Вы уж, если что, подтвердите, товарищ следователь, – полушутя попросил шофер, когда они расставались возле академгородка. – Эта акробатка помяла мне капот…
У Меженцева горел свет. И Дагурова, находясь под впечатлением приключения на дороге, не могла удержаться, чтобы не поделиться с профессором.
Алексей Варфоломеевич был не один. У него сидели Осетров и молодой человек в джинсовом костюме. Лицо его показалось Ольге Арчиловне знакомым.
«Так это же Уралов!» – подумала она и удивилась, почему известный киноактер опять вдруг очутился в Кедровом.
Меженцев представил ее гостю, усадил в кресло и налил своего знаменитого чая – «бальзама».
Рассказ Дагуровой о встрече с рысью вызвал различную реакцию.
– Какой эпизод! – воскликнул Родион Уралов. – Ей-богу, продам кому-нибудь из сценаристов!
Нил Осетров порадовался, что на первом обходе появились рыси. Значит, их численность растет.
А Меженцев был недоволен: нельзя гонять по дорогам заповедника – животные не знают правил дорожного движения и подвергаются риску.
– Все кончилось благополучно, – заверила его следователь.
– Еще неизвестно, – сказал профессор. – В природе зверь, получивший травму, почти наверняка обречен. Борьба жестокая. И хищник может стать жертвой другого хищника…
Ольге Арчиловне стало неловко. Выходило, она тоже виновница происшествия: лихой водитель ведь вез ее.
Заметив ее состояние, Меженцев высказал надежду, что с неосторожной лесной кошкой на этот раз все обойдется.
– Алексей Варфоломеевич, а помните Ручного? – спросил Осетров.
– Ну это редчайший случай, – сказал профессор. И он объяснил, что Ручной – кличка раненного браконьером соболя, которого три года назад подобрал Нил и выходил. Зверек до того привык к нему, что, когда выздоровел, все равно приходил к своему спасителю, брал из рук кедровые орехи, даже забирался на плечо… А с полгода как исчез.
– Как же так? – обратилась к Осетрову следователь. – Вы в своем дневнике утверждали: приручать диких зверей, а потом отпускать на волю ни в коем случае нельзя. Они ведь утрачивают инстинкты. И, как правило, погибают…
– Я против, когда ловят и приручают ради забавы, – возразил Нил. – Другое дело, когда спасают животным жизнь. Исключительный случай… Зверек был ранен… Я выходил его, а потом выпустил. – Лесник на мгновение задумался. – А может быть, это действительно моя ошибка… Не надо было выпускать.
– Да, но ведь потом он три года жил на воле! Три года! – подчеркнул Меженцев. – Думаю, ты ни при чем…
– Господи! – воскликнул Родион, сверкнув своей открытой улыбкой, так покорявшей зрителей. – Пусть меня только вылечит Аделина! Я сам буду приносить ей орешки! Да что там орешки – птичье молоко, если пожелает…
При упоминании имени Аделины Ольга Арчиловна насторожилась. Неужели она и его обворожила? И вообще, у Дагуровой было искушение поскорее поговорить с Ураловым об Авдонине, о Марине Гай. А с другой стороны, время уже позднее, не для допроса. Да и место не особенно подходящее.
Однако разговор все-таки состоялся. Сам по себе. Родион рассказал, что приехал в заповедник специально. Три года назад он снимался в фильме о Гражданской войне. Там было много конных трюков, которые, естественно, исполняли каскадеры. Но так получилось, что в одном из трюков пришлось участвовать самому Уралову: дублер по какой-то причине не явился на съемку, а надо было давать метры, потому что съемочная группа вышла из графика.
Родион сел в тачанку, которая в нужном месте должна была перевернуться, наехав на специальное препятствие. Вышло неудачно. Падая, Уралов повредил позвоночник.
Он добросовестно доснялся до конца фильма, хотя это стоило ему больших мук. А потом провалялся почти год в больнице в Москве.
«Вот почему он не появляется в новых фильмах», – подумала Ольга Арчиловна, слушая киноартиста.
– Ну и насмотрелся же я там, – продолжал Родион. – В основном после автомобильных аварий. Парализованные, на колясках… Одного мужика вовек не забуду. Красавец, начальник главка. Ехал на своей «Волге», и какой-то пьяный водитель самосвала наскочил на него. Жуткая катастрофа. Этому начальнику еще и пятидесяти нет. Жена изредка приходила, только ее больше интересовало, когда он составит завещание…
В каких только Уралов не лежал больницах! Все без толку. Две недели назад Родион встретил Авдонина. Тот и посоветовал обратиться к Аделине – она врачевала такие недуги. Правда, бралась за это крайне редко, но Эдгару Евгеньевичу, по его словам, отказать не могла.
– Почему? – невольно вырвалось у Ольги Арчиловны. Все, что касалось отношений Авдонина и Аделины, ее крайне интересовало.
– Не знаю, – пожал плечами Уралов.
– Но как вам может помочь Аделина? – спросила Дагурова.
– A-а, наверное, как Джуна, – ответил Родион.
– Это та, о которой писала «Комсомолка»? – поинтересовался со своего места Осетров.
– Я слышала что-то, но не читала, – призналась Дагурова.
– Понимаете, – стал объяснять Уралов, – Джуна – ее настоящая фамилия Давиташвили – обладает каким-то сильным биополем… Вообще-то она утверждает, что это самое биополе есть у каждого человека. Но у Джуны оно просто колоссальное! Даже на простой черно-белой фотографии видно свечение вокруг ее головы и рук… Журналист пришел к ней брать интервью, а у самого голова болит. Джуна это сразу угадала, положила руку на его голову – и боли как не бывало!..
– А почему вы не обратились к ней?
– Что вы! – воскликнул Родион. – К ней не попасть… А Эдик уверял, что и Аделина может меня вылечить… Я на все согласен! Жить без кино не могу! Но какой из меня теперь артист? На лошади ездить не могу, прыгать с высоты, фехтовать… – Уралов махнул рукой. – Аделина – моя последняя надежда. А иначе играть мне до веку одних инвалидов да больных…
– Аделина, значит, знахарка? – допытывалась следователь.
– Теперь это называется экстрасенс, – сказал Уралов.
– По-моему, шарлатанство…
– Почему же обязательно шарлатанство? – неожиданно вступил в разговор Меженцев. – Давно ли мы считали шарлатанством иглоукалывание? Или достижения тибетской медицины? А дыхательная гимнастика йогов?
– Но Аделина… – развела руками Ольга Арчиловна.
– Очень необычный человек, – сказал профессор. – Ее способности – загадка даже для специалистов… Может, вы знаете, живет в Шамаюне отличный психиатр Мозговая?
– Ксения Павловна? – вспомнила Дагурова несколько экстравагантную пожилую психиаторшу.
– У нее есть научная работа, основанная на наблюдениях за Аделиной… К сожалению, эта работа так и не увидела свет…
И Меженцев рассказал о девочке, поразившей воображение следователя там, в кабинете у Мозговой. Той девочке, которая заставила разрыть могилу своего мнимо умершего отца…
Это и была, оказывается, Аделина. Аделина Кучумова.
«Странно, – подумала Ольга Арчиловна, – Мозговая даже не знает, что ее бывшая подопечная живет рядом, в каких-нибудь двадцати километрах».
Впрочем, это Ольгу Арчиловну не удивило. Год назад в районе, где Дагурова работала следователем, у нее произошла забавная встреча. Туда приехал журналист из Ленинграда. Ольга Арчиловна случайно познакомилась с ним. Разговорились. И выяснилось: этот самый журналист прожил всю жизнь в том же доме на Васильевском острове, где провела свои детские, отроческие и юношеские годы Оля Кавтарадзе…
А Меженцев продолжал рассказывать, что дед Кучумовой был шаманом и занимался врачеванием. По отзывам своих современников, он действительно облегчал страдания людей, особенно душевнобольных. А когда умирал, собралось все селение. Старый шаман указал на маленькую Аделину и объявил, что она познает тайну духов…
– Но это же мистика. Неужели вы верите в это? – улыбнулась Ольга Арчиловна.
– Духов отнесем на счет, так сказать, профессиональной терминологии… Однако отбрасывать одним махом то, что составляло у людей веру многие века, нельзя, – убежденно произнес Меженцев. – Надо помнить, с какими чудовищно трудными природными условиями сталкивались народы Севера. Все силы уходили на это. И если они искали духовное начало в человеке – уже достижение. Они стремились обратить на пользу знания об окружающем мире… Между прочим, заклинания, как мне кажется, – та же психотерапия. А бубен, ритуальные песни – чем не музыкотерапия, которую берут на вооружение современные врачи? Я уже не говорю о богатейшем арсенале средств народной медицины – травах, кореньях, препаратах животного происхождения! Медики возлагали большие надежды на антибиотики. А что оказалось? Организм человека быстро привык к ним и не стал реагировать на них. Другое дело – травы. Да вы возьмите простой чай. Ведь это чудо природы. Он обладает, казалось бы, противоречивыми свойствами: тонизирует и снижает усталость, возбуждает и успокаивает, вначале согревает, затем приносит ощущение прохлады… Теоретически исключая друг друга, эти свойства, фактически сливаясь в единое целое, еще и еще раз подтверждают, что чай – истинно волшебный напиток. А если к нему еще добавить травки…
– Кстати, Алексей Варфоломеевич, вы обещали раскрыть тайну своего «бальзама». Если не ошибаюсь, добавляются зверобой и мята?
– Это в мой, а в ваш рекомендую корень валерьяны, пустырник, душицу, алтей, хмель и мяту. Я уже все вам написал: и компоненты и пропорции. Нервам помогает. А у вас работенка – не позавидуешь. Все время в напряжении. Отсюда плохо спите, раздражительны…
– Ну насчет раздражительности, пожалуй, нет.
– Потому что молоды еще. – Меженцев достал из стола листок с напечатанным на машинке текстом. – Прошу… Между прочим, травы и их компоненты варьируются в зависимости от недугов.
– Спасибо, Алексей Варфоломеевич, – поблагодарила Ольга Арчиловна и прочла вслух рецепт: – «На 250 граммов чая (зеленого или черного) добавить в высушенном и размельченном виде по две чайных ложки мяты…» А где все это взять?
– В аптеке, – ответил Алексей Варфоломеевич. – Но лично я предпочитаю собирать и сушить травы сам… Да, я хотел бы закончить о шаманах, – посмотрел он на Родиона и Нила, словно был на лекции в аудитории.
– Да, да, – неторопливо откликнулся Уралов. Он внимательно слушал профессора. Казалось, что рассказ Меженцева вливает в него надежду на выздоровление.
А профессор еще долго рассказывал, как в старину отбирали подростков, которые должны были стать шаманами и лекарями. Дети непременно должны были обладать чуткой, обостренной психикой и воспитывались в особых условиях, воздерживаясь от соблазнов и привыкая к своему будущему делу.
– Конечно, вырастали из некоторых и шарлатаны, – сказал профессор. – Бог ты мой, разве они перевелись? Как некоторые этнографы, с позволения сказать, собирают фольклор? Посидят где-нибудь в столовой, услышат несколько баек, потом переделывают под народное сказание… А чтобы действительно найти жемчужину, настоящий собиратель исколесит сотни километров, померзнет в пургу, помокнет под дождем, заберется в самые отдаленные уголки…
Кончил профессор об Аделине тем, что продемонстрировал всем свои загорелые руки.
– От экземы вылечила. Не мистика, правда? – Он улыбнулся. – А вот что Аделине напророчили, будто она утонет, такие вещи, по-моему, действительно чушь…
– Сама Аделина верит в это? – спросила Ольга Арчиловна.
– Во всяком случае, старается от озера держаться подальше, – ответил Меженцев. – И плавать не умеет…
– Интересно, что на этот счет говорила Аделине Мозговая? – спросила Дагурова, улыбнувшись.
– Не знаю, – сказал Алексей Варфоломеевич. – Между прочим, Ксению Павловну хотели сократить… Мне стоило немалых усилий, чтобы через влиятельных друзей-медиков предотвратить эту глупость.
Разошлись от Меженцева как-то сразу. Нил отправился на свой кордон. Уралов, оказывается, расположился тут же, в академгородке, в комнате, где жили Веселых и Кабашкин. И Ольга Арчиловна все-таки не удержалась, попросила Родиона ответить на вопросы.
– К вашим услугам, – охотно согласился Уралов. – Между прочим, был как-то следователем. Правда, милиции. Меня даже дразнили… – добавил он с улыбкой.
И Дагурова поняла: он говорил об одной из своих ролей в кино.
Первым делом Ольга Арчиловна спросила, когда Уралов последний раз видел Авдонина. Оказалось, за две недели до приезда Эдгара Евгеньевича в заповедник. В московском Доме кино. Там Авдонин и пригласил Родиона в Кедровый. То ли в шутку, то ли всерьез сказал, что поможет Уралову вылечиться, а тот за это должен познакомить его с кем-нибудь из режиссеров, преподающих во ВГИКе. И Уралов познакомил. С маститым, известным всей стране Чаловым…
– Правда, наклад очка вышла… – начал было Уралов и замолчал.
– Что именно? – насторожилась Ольга Арчиловна.
– Вспоминать теперь, – махнул рукой артист. – Человека нет, неудобно.
– Я прошу вас, – настаивала следователь.
– Подвел меня Эдик, – вздохнул Уралов. – Не хотел, наверное, а подвел. Как раз я проходил у Чалова пробы… Роль – мечта! Встречаю я его на следующий день, а Чалов так подозрительно смотрит на меня. Ты что, говорит, работника ОБХСС ко мне подослал?
– Как? Как вы говорите? – переспросила следователь.
– Ну, он так на Авдонина подумал. Эдик попросил его помочь устроить во ВГИК Марину, дочь здешнего директора… И якобы деньги предлагал. Или натурой. Соболями, что ли… Я сказал, что все это какая-то ерунда. Позвонил Эдику, он посмеялся, что у нас в кино шуток не понимают… Я думал, инцидент исчерпан. А через несколько дней узнаю – на роль не утвердили…
– Вы считаете, из-за Авдонина? – спросила Дагурова.
– Так меня уже ассистент Чалова поздравил. Все, мол, о’кей! А тут… – Родион снова вздохнул. – Чалов вот-вот звание народного артиста Союза получит… Решил, наверное, на всякий случай меня того… Последний раз встретились с Чаловым на «Мосфильме», он поздоровался со мной как-то сухо. Короче, Авдонин ли его не понял, он ли Авдонина, но потерпевшей стороной оказался я… Времени у меня теперь во! – Уралов провел ладонью над головой. – Приехал с бригадой артистов на БАМ. И вот сегодня узнаю… – Родион задумчиво покачал головой. – Такого мужика…
Уралов искренне переживал смерть Авдонина. Вспоминал о нем тепло, как о замечательном человеке, современном, контактном, хорошем друге, не говоря уже о том, что тот был ученым, которому предстояло многое совершить.
С матерью Авдонина Уралов знаком не был. Эдгар Евгеньевич говорил, что она крупный экономист в каком-то министерстве. А отец погиб в самом конце войны, командовал флотилией в северных морях, был чуть ли не адмиралом.
Ольга Арчиловна показала Уралову фотографию молодой женщины, найденную в бумажнике убитого.
– Это же Леонелла! – сказал Уралов. – Леонелла Велижанская. Не слышали разве?
– Кто она? – спросила Дагурова, потому что это имя ничего не говорило ей.
– Вторая Мухина. Ну, скульптор… Сам Коненков когда-то обратил на нее внимание… Эдик буквально с ума сходил по ней. И Неллочка стоит! Дача под Москвой с баром в подвале, сауна, голубой «вольво».
– Не по этой ли причине и сходил Авдонин с ума? – усмехнулась Ольга Арчиловна.
– Да вы сами видите, – показал Уралов на фотографию. – В жизни она еще лучше.
– А Марина Гай? Авдонин вам не говорил о своих чувствах к ней?
– Чижик? – искренне удивился Родион. – Да что вы! Совсем девочка… – Он тряхнул головой. – И как любить сразу двух? Ведь сердце одно.
– Почему же, известны случаи, когда у человека их два. Поверьте, научный факт…
– Ерунда. У настоящего человека для любви должно быть одно. Но зато какое! – Уралов, заметив внимательный взгляд следователя, улыбнулся.
Последнее, о чем спросила следователь Родиона, – говорил ли Авдонин, для кого доставал Уралов японские магнитофоны.
– Какие магнитофоны? – удивился Родион. – Я? Эдику?.. У него же были сертификаты. А за границей – валюта…
– Значит, не доставали? – переспросила Дагурова.
– Он сам мне доставал. И магнитофон, и вот это, например. – Уралов оттянул нагрудный карман джинсового костюма.
И почему-то именно этот жест запал Ольге Арчиловне в голову. Родион ушел к себе (оформить их разговор протоколом Дагурова решила завтра утром), а она не могла уснуть, размышляя о том, что сообщил ей так кстати приехавший в заповедник киноартист (она сама собиралась искать его).
Для чего было Авдонину скрывать, что магнитофоны «Сони» для Марины Гай и Сократова он приобретал не через Уралова, а сам? Если это ложь, что за ней таилось? Может быть, подобных просьб было много, и Эдгар Евгеньевич тем самым хотел избавиться от них? Или оберегал свое реноме… Ученый, а достает кому-то заграничные вещи… Могут сказать: «Несолидно».
Но была и вторая нечестность. Мать Авдонина работала парикмахером в салоне «Москвичка» на Калининском проспекте. Это Ольге Арчиловне сообщил столичный следователь, который допрашивал Авдонину по отдельному требованию. Зачем Эдгар Евгеньевич выдавал свою мать за экономиста союзного министерства? Стеснялся ее настоящей профессии? Не исключено. Однако штрих к биографии, не говорящий в пользу убитого…
А эта история с режиссером Чаловым, которому Авдонин предлагал взятку в виде соболей… Шутка? Вряд ли. Такими вещами не шутят. Судя по реакции почтенного деятеля кино, предложение делали всерьез.
И кто должен был расплачиваться за помощь при поступлении Марины – Эдгар Евгеньевич или Федор Лукич? В связи с этим снова вставал вопрос: что же все-таки было между Авдониным и Чижиком? Неспроста ведь дорогие подарки, ухаживания, да и хлопоты за девочку…
Но самое главное – откуда собирался взять московский доцент драгоценные шкурки?
Вдруг Дагурова вспомнила слова Меженцева, когда они говорили о рыси: «Борьба жестокая. Хищник может стать жертвой другого хищника». Сказанные вскользь, они теперь подняли Ольгу Арчиловну с постели. И она записала их в свой блокнот.
Была суббота. Шел шестой день расследования. Идя из академгородка на центральную усадьбу, Ольга Арчиловна вдруг вспомнила родной субботний Ленинград. Улицы, автобусы, магазины, людей. Движущийся, мельтешащий муравейник, в котором трудно выделить, запомнить отдельное лицо. И вновь приходили на память слова ее кумира прокурора Дмитрия Александровича Ровинского: «Вон их (людей) сколько, хоть в сажень складывай, а куда как трудно найти между ними человека». Порой Дагуровой казалось, что там, в городе, многие люди не живут, а действуют как запрограммированные кем-то автоматы, которым отведена каждому своя роль. У них нет больших увлечений, страстей.
Другое дело здесь, в заброшенном в тайге крохотном поселке. Что ни человек – индивидуальность. Взять хотя бы Сократова с его фанатичной увлеченностью. Или Аделину, которая явно затерялась бы в городской толпе. Однако же здесь живет загадочной и неповторимой жизнью, ни на чью не похожей.
А Марина Гай? Говорят: каков век – таков и человек. Нет, это не совсем так: век один, а люди разные – Нил и Марина, Меженцев и Кудряшов, их не спутаешь. Да и в городе они разные. А кажутся одинаковыми потому, что их много. Масса. И трудно выделить, рассмотреть одного. В глазах рябит. А здесь мало людей, вот они и кажутся покрупнее. На виду они и поэтому ярче, колоритнее…
С этими мыслями Дагурова и дошла до Турунгайша. Гая она застала, как всегда, в рабочем кабинете. Выбритого, в свежей рубашке. Директор заповедника беседовал с лесниками. И, узнав, что следователь хочет с ним поговорить, постарался отпустить всех поскорее.
Ольга Арчиловна начала разговор о том, в какой форме Гай просил Авдонина помочь с устройством дочери в институт.
– Это его личная инициатива, – ответил Федор Лукич, несколько удивившись вопросу, так как был убежден, что об этом следователю ничего не известно. – Но не скажу, чтобы я отказывался. Хотя… – Директор посмотрел в окно, поверх головы следователя, и признался: – Потом пожалел.
– Почему?
– Не люблю заходить с черного хода. Предпочитаю и говорить и действовать открыто, прямо, честно. И дочь тому учу.
– Значит, вы лично не просили Авдонина помочь Марине при поступлении в институт?
– Нет. Да это легко проверить. Марина поступает без всякой протекции.
Дагурова спросила у Федора Лукича, знает ли он, что незадолго до своего последнего приезда в Кедровый Авдонин обращался по поводу Марины к кинорежиссеру Чалову. (Следователь не упомянула, что сведения эти получила у Родиона Уралова.)
– Впервые слышу, – ответил Гай. – Видно, сам проявил инициативу, он ведь симпатизировал Марине.
– Понимаете, Федор Лукич, у меня есть один довольно щекотливый вопрос… Пожалуйста, ответьте откровенно.
Гай с напряженным вниманием посмотрел на следователя и молча кивнул.
– Не намекал ли Авдонин, что за устройство вашей дочери в институт надо будет кого-то отблагодарить?
– Ну нет, до этого не дошло, – нахмурился Гай. – Я бы сразу и в самой категорической форме такой путь отмел!
– Значит, не намекал? – еще раз спросила Ольга Арчиловна.
– Нет…
– И то, что намеревался соболиными шкурками расплатиться?
– Соболиными? – возмутился директор. – Да как это можно? И откуда он собирался их взять? Не знаю, не знаю, лично я никаких шкурок не имею и никогда бы не рискнул их приобретать у здешних спекулянтов или браконьеров! Это значит – поощрять незаконную охоту… Да и как можно! Мы столько средств, сил положили, чтобы их сохранить…
– Значит, не было разговора о соболях с Авдониным? – уточнила Дагурова.
– Никогда! – категорически заявил Гай. – И еще раз вам говорю: считаю, что Марина должна поступать в институт честно!.. Впрочем, мое мнение вам уже известно. Помните, мы с вами говорили вот здесь, что такое актер? – Следователь кивнула. – Не случайно же Бондарчук считает: не профессия это! Призвание! Как же это можно за взятку приобрести талант? Глупость. Есть у Марины искра Божья – разгорится. Сама по себе. А нет – нечего делать в кино. Серости и без нее хватает… Да что далеко ходить, недавно я смотрел фильм по телевизору. Молодой артист, фамилия громкая, сын известной кинозвезды… И по-моему, мама искалечила жизнь сыну… Да, – почему-то спохватился директор заповедника, – не подумайте, что я говорю только об институте, который выбрала моя дочь. О любом! Медицинском, сельскохозяйственном, строительном! Нельзя начинать путь в профессию с обмана. Не то так и будет этот путь кривой, поверьте мне…
Гай вдруг встал и пошел к двери. И Ольге Арчиловне показалось, что кто-то тихонько скребся снаружи. Действительно, это был Султан, лайка Федора Лукича.
– Скучает, – словно оправдываясь, сказал Гай, впуская собаку и теребя ее за густую холку. Пес благодарно зажмурил глаза. – Мариночка любила с ним гулять по тайге. А теперь некому… У меня дел невпроворот… и еще неприятности… Все одна за одной так и сыплются… – Он выразительно посмотрел на Ольгу Арчиловну.
Но она не поддержала эту тему.
– Красивая собака, – похвалила Дагурова пса.
– Вот, расстаемся, – с грустью сказал Федор Лукич.
– Почему? – удивилась Ольга Арчиловна.
– Султан – победитель прошлогоднего межобластного состязания лаек по Сибири! – с гордостью ответил Гай. – Знаете, какие у него были соперники!
– Это что, по экстерьеру? – спросила Ольга Арчиловна, решив блеснуть эрудицией и вспомнив, как отец водил ее в Ленинграде на выставку собак.
– Да нет, – улыбнулся Гай. – Вы наверное, имеете в виду другое. Выставки-смотры. А Султан участвовал в настоящих охотничьих соревнованиях, на которых испытываются рабочие качества… Как собака берет след, выслеживает зверя, ну и так далее. Причем на такие состязания допускаются собаки только при наличии свидетельства единого образца… Чтобы вам было понятно, это значит – лайка должна быть известного происхождения. А среди предков Султана один принадлежал великому князю Николаю Николаевичу… Вот наши трофеи. – Гай подошел к застекленному шкафу и достал кубок и диплом.
У победителя состязания эти предметы вызвали, наверное, свои воспоминания. Пес встал на задние лапы, положил передние на грудь Федору Лукичу, обнюхал почетные награды и гавкнул.
– Фу, место, – сказал директор.
Султан улегся на пол и замер.
– Кубок и диплом первой степени, – продолжал Гай. – Понимаете, заприметил его директор областного племенного собаководческого питомника. – Федор Лукич поставил награды в шкаф. – Прямо с ножом к горлу пристал: о таком производителе он мечтал давно. Я отказал, естественно. Привык к Султану. А во-вторых, Эдгар Евгеньевич приезжал, охотился с ним. Вы же знаете, ему надо было отстреливать зверей для своих научных исследований… Да и Мариночка любила собаку… Вчера опять звонили из питомника. И я подумал: Эдгара Евгеньевича нет, Марина уехала. Я не охочусь. А в качестве забавы такого редкого пса держать просто грех… А кому, как не нам, заботиться об общем благе! Пусть уж лучше послужит нашим кинологам! И почетно: где-нибудь объявят победителя – сын знаменитого Султана! Впрочем, я думаю, он еще сам не раз завоюет награды. Верно? – подмигнул собаке Федор Лукич.
И та, словно поняв, о чем говорит хозяин, негромко взвизгнула.
– По-моему, правильное решение, – как бы спрашивая совета, произнес Гай. Но Ольга Арчиловна ничего не сказала. – А мне обещали щенка. Из первого же помета…
Следователь вспомнила разговор с Арсением Николаевичем Резвых о том, что нельзя делить любовь собаки на троих. Видимо, Федор Лукич тоже чувствовал это, потому и согласился отдать Султана. Воспитанная со щенячьего возраста, собака крепче привязывалась к человеку…
«Интересно, как реагировал Султан на смерть одного из своих хозяев – Авдонина?» – подумала Ольга Арчиловна. Она слышала, что собаки очень переживают в таких случаях. Не едят, воют. А особенно преданные даже подыхают…
Ушла следователь от директора заповедника, размышляя об Эдгаре Евгеньевиче. И его образ в ее представлении все больше и больше раздваивался.
Это было странное ощущение. Она уже имела перед собой портрет московского ученого, погибшего от чьей-то пули. Человека, в общем, положительного, даже яркого, способного на добрые, благородные поступки. Сделавшего немало в своей науке.
В характеристике, выданной институтом, Дагурова отметила такие фразы: «Эдгар Евгеньевич Авдонин пользовался любовью и уважением всего коллектива, принимал активное участие в общественной жизни института»; «всегда был рад поделиться своим научным опытом с преподавателями и студентами»; «чуткий и внимательный наставник молодежи»; «верный и преданный товарищ»…
Читая документ, заверенный подписями солидных ученых и гербовой печатью, она видела перед собой Авдонина «чутким», «внимательным», «верным», а слушая Уралова и Гая, отчетливо просматривала совершенно другие штрихи характера. Они выглядели мелко и несолидно для его положения. А эта история с кинорежиссером Чаловым вовсе была некрасивой. Если Авдонин всерьез предлагал ему сделку… Но, может быть, он действительно пошутил, как уверял Родион Уралов? Есть же такие люди, никогда не знаешь, балагурят они или ведут себя всерьез. И это часто приводит к недоразумениям, даже к серьезным конфликтам… Более того, ученые-криминалисты обратили внимание, что существует тип людей, которые своим поведением как бы провоцируют преступление. То есть создают благоприятную ситуацию для правонарушения, оказываясь при этом пострадавшими. Даже возникла наука виктимология, занимающаяся данным вопросом.
Возможно, Авдонин из этой категории людей… Если допустить такое, что это прибавит к тем версиям, которые уже имеются? Обуреваемая новыми мыслями, Дагурова зашла во двор Резвых. Ее встретил душистый запах земляники. Олимпиада Егоровна, сидя на низкой табуреточке, помешивала варенье в медном тазике на мангале. Она тут же сбегала в дом, принесла вторую табуреточку, усадила Ольгу Арчиловну и дала попробовать густых, ароматных, приторно-сладких пенок.
Арсений Николаевич еще не приехал с БАМа. Но, по всей видимости, должен вот-вот быть: он обещал вернуться еще вчера к вечеру.
– Наверное, дождь задержал, – объяснила жена капитана.
Так они сидели, беседуя о всякой всячине, не касаясь дел.
Из дома раздался телефонный звонок. Олимпиада Егоровна неспешно прошла в комнаты и тут же позвала Ольгу Арчиловну: звонил Алексей Николаевич.
– Я здесь, в Шамаюне, – услышала следователь голос Резвых. – Хорошо, что сразу напал на вас… Послали машину. Приезжайте.
– Что случилось? – спросила Ольга Арчиловна, уловив сквозь нарочито размеренную речь капитана некоторое волнение.
– Да как вам сказать… Сдается мне, мы нашли убийцу…
– Убийцу кого?! – воскликнула Дагурова.
– Авдонина, кого же еще…
Сообщение участкового инспектора прозвучало как гром среди ясного неба. Ольга Арчиловна от радости готова была обнять и расцеловать весь белый свет.