Скрючившись нагишом на бетонном полу, Андрэ умирал. Внутреннее кровотечение высасывало из него жизнь каплю за каплей. Он слышал разрывы гранат Брюса, стрельбу на улице, топот бегущих ног. Потом крики и стрельба послышались совсем рядом – в комнате, где он лежал.
Он открыл глаза. У каждого окна, пригнувшись, сидели люди, а комната почти скрылась за пороховым дымом оглушительно стрелявших ружей.
Андрэ было холодно. Холод пронизал его насквозь. Даже руки, лежавшие на груди, были холодными и тяжелыми. Только живот оставался теплым – и непомерно раздулся.
Чтобы подумать, он прилагал усилия; мозг тоже стал холодным, а грохот выстрелов сбивал с мысли.
Он смотрел на людей, скрючившихся у окон, и постепенно его тело стало терять вес. Ему казалось, что он парит над полом и смотрит на комнату сверху. Веки тяжело упали. Он с силой поднял их и устремился вниз, к своему телу.
Внезапно раздался свистящий звук, и со стены над головой Андрэ посыпалась штукатурка, повиснув в воздухе белым облаком. Один из стоявших у подоконника опрокинулся назад, выронив из рук винтовку, и она загремела по полу. Боец дважды перевернулся и замер лицом вниз, на расстоянии вытянутой руки от Андрэ.
Мозг Андрэ медленно и без всякого интереса анализировал все, что попадало в поле зрения. Снаружи кто-то стрелял по зданию. Лежащий рядом был мертв, из раны на голове текла кровь, медленно приближаясь к Андрэ. Он обессиленно закрыл глаза – ему было очень холодно.
Наступила тишина, как часто бывает в самый разгар боя. И в этой тишине Андрэ услышал, как где-то далеко кто-то кричит. Слов он не понял, но голос узнал – Уолли. Де Сурье распахнул глаза, воспрянув духом. Сил как будто прибавилось, и он пошевелился, сжимая кулаки. Душа запела.
«Уолли вернулся за мной! Он пришел меня спасти…»
Превозмогая боль, он медленно повернул голову. В животе забулькала кровь.
«Я должен ему помочь. Он в опасности – его пытаются убить. Их надо остановить. Я не могу позволить им убить Уолли».
И тут он увидел гранаты на поясе лежащего рядом человека. Впившись взглядом в их металлические бока, он стал тихо молиться:
– Богородица Дева, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою. – Он чуть-чуть подвинулся, напрягая все тело. – Благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего… Господи… – Его рука дотянулась до лужи крови на полу, а грохот выстрелов переполнял голову, так что он даже не слышал своих слов. Медленно переставляя пальцы, он двигал руку все дальше по луже крови, как муха через блюдце патоки. – …И благословен плод чрева Твоего… Господи… Святая Мария, Матерь Божия, моли обо мне ныне и до самого смертного часа. Благодатная… – Он дотронулся рукой до стальной, словно составленной из кусочков поверхности гранаты. – …О нас, грешных, ныне и до самого смертного часа… Сей день… хлеб наш насущный… Сей день. – Он ухватился за зажим холодными, цепенеющими пальцами. – Благословенна ты… Благословенна ты… – Зажим отцепился, и он обхватил гранату ладонями. – …Радуйся, Благодатная Мария. – Он подтащил гранату к себе, прижал к груди, потом поднес ее ко рту и схватился за чеку зубами. – …Моли о нас, грешных… – прошептал он и вытащил чеку. – Ныне и до самого смертного часа…
Граната выкатилась из ослабевшей руки и поскакала по полу. Верхушка отлетела и ударилась о стену. Стоявший у окна генерал Мозес обернулся. Губы раскрылись, а стекла очков блеснули над темно-розовой пещерой рта. Граната лежала у его ног. А потом все исчезло во вспышке и громе взрыва.
Дым закрутился вихрем, посыпалась штукатурка, вылетели стекла, послышались стоны умирающих, но среди всего этого Андрэ был жив. Тело лежащего рядом защитило ему голову и грудь от основной силы взрыва.
Жизнь еще теплилась в нем, и он узнал лицо склонившегося над ним Брюса Керри, но уже не чувствовал его рук.
– Андрэ, – сказал Брюс. – Это Андрэ. Он бросил гранату.
– Скажите ему… – прошептал де Сурье и остановился.
– Да, Андрэ, что сказать? – спросил Брюс.
– Сегодня и сейчас я не… А тогда мне пришлось… – Он чувствовал, как жизнь гаснет в нем, как свеча на ветру, и пытался загородить ее ладонями.
– Что, Андрэ? Что мне ему сказать? – Голос Брюса слышался откуда-то издалека.
– Из-за него… в этот раз… я не… – Он опять замолчал, собирая последние силы. Его губы задрожали, пытаясь выговорить. – Как мужчина… – прошептал он. И угас.
– Да, – тихо сказал Брюс, поддерживая его голову. – В этот раз как мужчина.
Керри осторожно опустил Андрэ на пол, выпрямился и посмотрел на истерзанное тело. Он чувствовал пустоту – как после ушедшей любви.
Он подошел к столу у дальней стены. Снаружи, как жидкие аплодисменты, раздались ружейные выстрелы, которые вскоре смолкли. Позади него Раффи и четверо солдат ходили по комнате, осматривая погибших и смущенно посмеиваясь, – они только что избежали смертельной опасности.
Медленно развязав тесемки каски, Брюс смотрел на тело Андрэ, лежащее в другом конце комнаты.
– Да, – прошептал он наконец. – В этот раз как мужчина. А все остальные разы уже не считаются, счет сравнялся.
Сигареты промокли в болоте, но он все-таки вынул одну из середины пачки, спокойно расправил ее и щелкнул зажигалкой. Неожиданно руки затряслись. Пламя заплясало, и пришлось держать зажигалку обеими руками. На руках была кровь – свежая, липкая кровь. Закрыв зажигалку, он вдохнул горький дым. Рот наполнился слюной. Брюс сглотнул, его замутило, а дыхание участилось.
«Раньше было совсем не так, – подумал он. – И даже в ту ночь на мосту, когда они прорвались с фланга и мы встретили их в темноте штыками. Раньше это не имело никакого значения, но теперь я снова все чувствую. Я снова жив».
Внезапно он понял, что хочет побыть один, и выпрямился.
– Раффи.
– Да, босс?
– Наведите здесь порядок. Принесите из гостиницы одеяла для де Сурье, женщин и тех, что на станции. – Ему казалось, что говорит кто-то другой – голос звучал издалека.
– Вы как, босс?
– Нормально.
– Как голова?
Брюс поднял руку и провел пальцами по вмятине на каске.
– Ничего страшного, – ответил он.
– А нога?
– Царапина, пройдет.
– Ладно, босс. А что делать с остальными?
– Бросьте их в реку, – сказал Брюс и вышел на улицу.
Хендри с солдатами начали обрабатывать трупы на террасе, используя штыки, как разделочные ножи, отрезая уши и смеясь напряженным, нервным смехом.
Брюс перешел улицу и оказался на станционном дворе. Рассвет выползал на небо, как лист стали из-под катка – сначала пурпурно-фиолетовый, а затем красный, – и расплывался над лесом.
«Форд-ранчеро» стоял на перроне, где Керри его и оставил. Открыв дверцу, Брюс сел за руль и стал смотреть, как утренний свет постепенно превращается в дневной.