– Капитан, вас ищет сержант-майор. Он хочет вам что-то показать.
Брюс поднял голову. Он не слышал, как подошел солдат.
– Сейчас приду. – Он взял каску и винтовку, вылез из машины и пошел за солдатом к административному зданию.
Люди из его отряда кидали на платформы трупы, раскачивая их за руки и за ноги.
– Раз, два, три! – Безвольное тело, перелетев через борт, мягко шлепалось на груду трупов. Раздался взрыв смеха.
Сержант Жак вышел из здания, за ноги волоча за собой еще одно тело. Голова бессильно билась о ступеньки, оставляя мокрый коричневый след на бетонном полу террасы.
– Как свиная туша, – бодро провозгласил Жак над трупом худощавого человечка с сединой в волосах. На носу убитого виднелись следы очков, а на кителе – двойной ряд знаков отличия. Брюс заметил пурпурную и белую ленты Военного креста – странный трофей для Конго.
Жак бросил ноги трупа на землю и, достав штык, наклонился над телом. Он оттянул прижатое к седой голове ухо и отсек его одним взмахом. Открылась розовая мякоть с темной дырой посередине.
Брюс вошел в здание, и в нос ему ударил резкий запах скотобойни.
– Взгляните, босс. – Раффи стоял у стола.
– Хватит на ферму в Гайд-парке, – ухмыльнулся Хендри, держа в руке карандаш, на который, как на шампур, были нанизаны штук десять человеческих ушей.
– Да, – сказал Брюс, глядя на россыпь технических и ювелирных алмазов. – Я про них знаю. Пересчитай-ка их, Раффи, а потом разложи по мешочкам.
– Ты что, не хочешь их брать? – запротестовал Хендри. – Черт побери, да если бы мы втроем их поделили… Тут на всех хватит – глянь, какое богатство.
– Или расстрел, – мрачно сказал Брюс. – Ты что, думаешь, в Элизабетвиле про них не знают? – Он снова обратился к Раффи: – Пересчитай и упакуй, отвечаешь головой. – Брюс кинул взгляд на другой конец комнаты, где лежало завернутое в одеяло тело Андрэ де Сурье. – Ты снарядил похоронную бригаду?
– Да, босс. Шестеро ребят копают.
– Хорошо, – кивнул Брюс. – Хендри, пойдем со мной, осмотрим грузовики.
Полчаса спустя Брюс закрыл капот последнего автомобиля.
– Это единственный не на ходу. Карбюратор разбит. Возьмем шины на запаски. – Он вытер грязные руки о штаны. – Слава Богу, цистерна цела. Там шестьсот галлонов – с лихвой на обратный путь.
– И «форд» возьмешь? – спросил Хендри.
– Да, может пригодиться.
– Как раз для тебя и твоей француженки. – В голосе Хендри звенела издевка.
– Именно, – ровным тоном ответил Брюс. – Водить умеешь?
– Ты что, совсем меня за дурака держишь?
– Все к тебе придираются, да? Никому доверять нельзя, верно? – мягко спросил Брюс.
– Как ты прав, черт подери! – повелся на провокацию Хендри.
Брюс сменил тему:
– Андрэ перед смертью просил тебе кое-что передать.
– О, куколка!
– Он взорвал гранату. Знаешь?
– Да, знаю.
– Ты хочешь услышать, что он сказал?
– Голубой – он всегда голубой. А по мне так лучше мертвого гомика ничего нет.
– Ладно, – нахмурился Брюс. – Возьми себе в помощь людей. Заправьте баки. Мы уже и так много времени потеряли.
Они похоронили погибших в братской могиле, быстро сложив тела в яму и так же быстро засыпав их землей. Потом стояли, смущенные и молчаливые, вокруг холмика земли.
– Вы хотите что-то сказать, босс? – спросил Раффи, и все посмотрели на Керри.
– Нет. – Брюс повернулся и пошел к грузовикам.
«Что тут можно сказать, черт побери, – думал он со злостью. – Со смертью не побеседуешь. Разве что: “Есть мужчины и женщины, сильные и слабые, плохие и хорошие и еще много других. Но здесь все – как пушечное мясо”».
Он оглянулся.
– Выдвигаемся.
Колонна медленно ехала по дамбе. Брюс вел «форд» впереди колонны, и теплый влажный ветер, дующий через разбитое переднее стекло, нисколько не облегчал наступающую жару – солнце уже поднялось высоко над лесом.
Впереди показался поворот на миссию Святого Августина. Брюс хотел было посигналить остальным, чтобы ехали дальше, пока он съездит в миссию повидаться с Майком Хейгом и отцом Игнацием, проверить, все ли у них в порядке, но поборол это искушение. «Если там тоже разыгралась трагедия, если шуфта их нашли и изнасиловали женщин, а мужчин убили, я уже ничем не смогу помочь. Да и знать тогда тоже ни к чему. Лучше верить, что они благополучно спрятались в джунглях. Лучше верить, что хорошее осталось».
Он решительно проехал мимо поворота и повел колонну дальше, через холмы, к переезду.
Внезапно ему в голову пришла мысль, и он с удовольствием стал ее обдумывать.
Четыре человека приехали в Порт-Реприв. Четыре человека, потерявших надежду. Четыре человека, забытых Богом.
И они поняли, что еще не поздно. И возможно, никогда не поздно.
Один нашел в себе силы умереть, как мужчина, хотя всю жизнь жил со своей слабостью.
Второй вновь обрел уважение к самому себе и возможность начать все сначала.
Третий нашел – он помедлил – да, третий нашел любовь.
А четвертый? Улыбка сползла с губ Брюса, когда он подумал о Уолли Хендри. Притча складывалась чудесно, если не считать Уолли Хендри. А что же он нашел? Дюжину человеческих ушей, нанизанных на карандаш?
– Неужели нельзя наработать достаточно пара, чтобы подкатить состав к переезду? Это ведь всего несколько миль.
– Ничего не могу поделать, мсье. Даже плевка пара не получится, что уж говорить о струе под давлением. – Машинист беспомощно развел пухлыми ручками.
Брюс внимательно осмотрел пробоины в котле. Разорванный металл вывернуло наружу, словно лепестки цветка. Он понял, что просьба безнадежна.
– Хорошо. Спасибо. – Он повернулся к Раффи: – Нужно перенести все к грузовикам. Еще один день потерян.
– Идти далеко, – согласился Раффи. – Надо уже сейчас выходить.
– Сколько у нас еды?
– Не так уж и много. Мы кормили поселенцев, да и в миссию провиант отослали.
– Так сколько?
– На два дня.
– До Элизабетвиля хватит.
– Босс, вы хотите все перенести в грузовики? Прожекторы, боеприпасы, одеяла – все?
Брюс на секунду задумался.
– Нам все может понадобиться.
– Это займет целый день.
– Да, – согласился Брюс.
Раффи пошел назад вдоль поезда, но Брюс окликнул его:
– Раффи!
– Да, босс?
– Не забудь пиво.
Черное, круглое как луна лицо Раффи расплылось в улыбке.
– Вы считаете, его тоже нужно взять?
– А что? – рассмеялся Брюс.
– Ну, вы меня убедили!
Последние вещи перенесли из брошенного поезда и уложили в грузовики поздней ночью.
Время неуловимее богатства. Никакой банковский сейф не сохранит эту драгоценную субстанцию, которую мы так неэкономно расходуем на ерунду. К тому моменту, как мы поспали, поели и переместились из одного места в другое, на сам процесс жизни остается всего ничего.
Как и всегда при этой мысли, Брюса охватило глухое негодование. А если выкинуть время, проведенное за рабочим столом, что останется? Полдня в неделю – вот сколько живет среднестатистический человек! Вот насколько далек от нашего потенциала реальный показатель существования. Кроме того, мы используем лишь крупицу нашей физической и умственной силы. Только под гипнозом мы способны выдать более одной десятой заложенного в нас природой. Так что поделите полдня в неделю на десять, а все остальное – коту под хвост! Невосполнимые потери!
– Раффи, ты уже отрядил часовых на сегодня? – прорычал Брюс.
– Еще нет. Я тут…
– Займись немедленно.
Раффи задумчиво посмотрел на Брюса. Несмотря на свой гнев, Керри пожалел, что выплеснул свое раздражение на такую энергичную громадину.
– Где Хендри, черт подери? – рявкнул он.
Раффи молча указал на людей, столпившихся у одного из грузовиков в конце колонны, и Брюс пошел к ним.
Из-за внезапно нахлынувшего нетерпения он набросился сразу на всех. Кричал, десятками раздавая поручения. Прошелся вдоль колонны, проверяя, все ли выполняется в точности, правильно ли расставлены пулеметы и прожекторы, защищен ли от глаз балуба единственный костерок для приготовления пищи. Остановился посмотреть, как заправляют и отлаживают грузовики. Солдаты избегали смотреть ему в глаза и работали с двойным усердием. В лагере не слышно было ни разговоров, ни смеха.
Хотя искушение было велико, Брюс все же отказался от ночного перехода: солдаты, не спавшие со вчерашнего утра, выложились до предела. К тому же нельзя упускать из виду возможные опасности.
– Выдвинемся завтра на рассвете, – сказал Брюс Раффи.
– Хорошо, босс, – кивнул Раффи и успокаивающе добавил: – Вы устали. Поешьте и идите спать.
Брюс пробуравил его взглядом и с трудом удержался от язвительного замечания. Он вышел из лагеря и направился в лес. Присев на поваленное дерево, он зажег сигарету. Стемнело, и сквозь тучи на небе пробивались всего несколько звезд. Из лагеря доносились шорохи, но огня заметно не было – как Керри и приказал. Не находя для себя выхода, гнев, вместо того чтобы затухать, метался внутри, пока наконец не обрушился на самого Брюса.
Керри хорошо знал это угнетенное состояние духа, которое вдруг овладело им, хотя уже долгое время – года два – ему не приходилось его испытывать. С тех пор, как его семейная жизнь распалась и он потерял детей. С тех пор, как он задушил все свои чувства и приучился не участвовать в окружающей его жизни. Теперь преграда исчезла, больше не существует тихой бухты, защищающей от штормовых ветров, – придется выходить в открытое море, свернув парус и подняв якорь.
Жар гнева прошел. На смену ему пришло холодное чувство отчаяния. Ледяные волны накатывались и заливали с ног до головы, играя с ним – маленьким и беззащитным. Брюс стал думать о детях, и одиночество завыло вокруг него, словно зимняя вьюга. Он закрыл глаза и прижал к ним пальцы. Перед мысленным взором предстали лица детей.
Кристин с пухлыми розовыми ножками, выглядывающими из-под оборок юбки, и с личиком задумчивого ангела под мягкими и короткими, как у мальчика-пажа, волосами. «Я люблю тебя больше всех», – говорит она, обхватив его лицо липкими от мороженого ладошками.
Саймон – маленькая копия отца, вплоть до носа. На коленках ссадины, лицо чумазое. От него не дождешься никаких нежностей, но зато в нем зарождается товарищеское чувство, что редкость для ребенка шести лет. Они разговаривали обо всем, начиная от религии – «Почему Иисус не брился?» – и заканчивая политикой – «Папа, а когда ты будешь премьер-министром?»
Одиночество сжимало грудь, как удав. Брюс затушил сигарету о подошву и попытался найти спасение в ненависти к женщине, которая когда-то была его женой и которая отняла у него детей.
Но ненависть тоже оказалась холодной, словно остывший вонючий пепел. Он знал, что винить только жену нельзя. Это был и его провал. Возможно, если бы он сдержался, если бы не сказал тех горьких слов… Возможно… Но сказанного не вернуть. «Все кончено, я один. Хуже одиночества ничего нет. Это разоренная высохшая земля».
В темноте кто-то шевельнулся почти рядом с ним. Чуть слышно зашуршала трава. Брюс замер. Правая рука сжала винтовку. Он медленно поднял ее и напряженно вгляделся в темноту, скорее чувствуя, чем видя.
Снова шорох, уже ближе. Хрустнула ветка. Брюс нацелил винтовку на звук, указательным пальцем готовый спустить курок, а большим пальцем придерживая предохранитель. Глупец. Как будто специально напрашивался на неприятности. И вот пожалуйста – балуба. В тусклом свете звезд Керри разглядел осторожно передвигающийся силуэт. Интересно, сколько их. Если подстрелить этого, там может оказаться еще дюжина. Что ж, придется рискнуть. Выстрелить и помчаться. Фигура остановилась, прислушиваясь. Брюс видел очертания головы – без каски, не свой. Он поднял винтовку и прицелился. Слишком темно, но на таком расстоянии он не промажет. Брюс сделал глубокий вдох, приготовившись выстрелить и побежать.
– Брюс? – Тихий испуганный шепот Шермэйн.
Он вскинул дуло вверх. Господи… Чуть ее не убил.
– Да, я здесь, – хрипло ответил он.
– А, вот ты где.
– Ты почему ушла из лагеря? – накинулся он на нее, отойдя от шока.
– Прости, Брюс. Я решила посмотреть, все ли у тебя хорошо. Тебя так долго не было.
– Ладно, иди обратно и больше так не делай.
Наступила тишина, а потом Шермэйн, не в силах скрыть обиду, тихо сказала:
– Я принесла тебе поесть. Ты, наверное, голоден. Прости, если что не так.
Она подошла к нему, поставила что-то перед ним на землю и ушла.
– Шермэйн!
Он хотел, чтобы она вернулась, но ответом ему было шуршание травы, а потом тишина. Брюс снова остался один.
Он поднял тарелку с едой.
«Дурак. Тупица. Грубиян. Ты ее потеряешь, и ты это заслужил. Ничему ты не научился, да, Керри? И еще не знаешь, что за эгоизм следует наказание?»
Он посмотрел на тарелку. Тушенка, нарезанный лук, хлеб, сыр.
«Да, теперь знаю, – сказал он себе решительно. – Между мной и этой девочкой будет все гладко. Больше такого не повторится. Я избавлюсь от дурного нрава и жалости к себе».
Он съел все с жадностью, внезапно осознав, что очень голоден. Затем встал и пошел к лагерю.
Его окликнул часовой, и он с готовностью ответил. В темноте солдаты обычно быстро спускают курок. Такая обходительность была необычна.
– Нехорошо ходить одному в лес в темноте, – пожурил его часовой.
– Почему? – спросил Брюс. От плохого настроения не осталось и следа.
– Нехорошо, – уклончиво ответил солдат.
– Привидения? – попытался поддразнить его Брюс.
– Тетка мужа моей сестры однажды исчезла, отойдя от хижины на бросок копья. Ни следов, ни криков. Ничего. Я там был. Сомневаться не стоит, – сказал он с достоинством.
– Может быть, лев? – не отставал Брюс.
– Если вы так говорите, значит, так оно и есть. А я знаю то, что знаю. Нехорошо пренебрегать обычаями страны.
Внезапно проникнувшись такой заботой, Брюс положил ему руку на плечо и дружески сжал.
– Я не подумал. Больше не буду так делать.
Он вошел в лагерь. Часовой подтвердил то, о чем Керри смутно догадывался, но не проявлял интереса. Солдаты его любили. Он никогда не обращал внимания на тысячи мелких проявлений этого чувства, а сейчас получил такое удовольствие, которое вознаградило его за только что испытанное ощущение одиночества.
Он прошел мимо бойцов, сидящих у костра, к «форду», который стоял во главе колонны. Вглядевшись в стекло, он заметил на заднем сиденье Шермэйн, завернувшуюся в одеяло, и постучал в окно. Она села и опустила стекло.
– Что? – спросила она холодно.
– Спасибо за еду.
– Не за что. – Голос чуть потеплел.
– Шермэйн, я иногда говорю не то, что думаю. Ты появилась неожиданно, и я чуть тебя не застрелил.
– Это моя вина. Не стоило мне за тобой идти.
– Я грубиян, – продолжал Брюс.
– Да. – Шермэйн рассмеялась. – Ты был груб, но не без причины. Давай забудем. – Она положила руку ему на локоть. – Отдохни, ты ведь два дня не спал.
– Поедешь со мной завтра на «форде», чтобы я точно знал, что прощен?
– Конечно, – кивнула она.
– Спокойной ночи, Шермэйн.
– Спокойной ночи, Брюс.
«Нет, – сказал себе Брюс, расстилая одеяла у огня, – я не один. Я больше не одинок».