Шон с Дирком в предутренней полутьме шагали по дорожке к конюшне. Вдоль нагорья собирались багровые тучи, освещаемые лучами прячущегося солнца; над посадками акации носился ветер, с шумом раскачивая деревья.
– Ветер-то северный, – проворчал Шон. – Скоро начнется дождь, еще до сумерек.
– А Солнечная Плясунья любит дождик, – возбужденно отозвался Дирк.
Шон искоса бросил на него взгляд.
– Дирк, если ты проиграешь сегодня… – начал он, но Дирк тут же оборвал его.
– Не проиграю, – сказал он. И твердо повторил еще раз, как клятву: – Нет, я не проиграю!
– Эх, тебе бы такой решимости да на дела поважнее…
– Поважнее! Папа, а это дело что, не важное? Да важнее дела у меня в жизни не было!
Дирк даже остановился и, повернувшись к отцу, схватил его за рукав:
– Как ты не понимаешь, папа, я же делаю это ради тебя!
Шон посмотрел на него, и то, что он увидел в лице сына, в этом красивом лице, заглушило все его возражения.
«В чем я мог ошибиться с тобой? – задал он сам себе вопрос, в котором любовь к сыну была запятнана отвращением. – Откуда в тебе эта кровь, почему ты такой?» – вопрошала его оскорбленная презрением к сыну гордость.
– Спасибо, – сухо ответил он, высвободил руку и направился к конюшне.
Размышляя о Дирке, Шон больше ничего не видел вокруг и, только зайдя во двор конюшни, заметил Мбежане.
– Нкози, я вижу тебя, – торжественно приветствовал его Мбежане, вставая с резной табуретки.
– И я тоже вижу тебя! – радостно воскликнул Шон.
Однако он тут же взял себя в руки, поскольку демонстрация чувств перед младшими могла смутить Мбежане.
– Как твое здоровье? – степенно спросил он и сдержал желание слегка ткнуть кулаком в раздувшийся, полный достоинства живот зулуса, напомнив самому себе, что Мбежане заботливо культивирует свою избыточную плоть и жирок, желая продемонстрировать всему остальному миру, что жизнь у него сложилась.
– Я здоров, – заверил его Мбежане.
– Твой приход доставляет мне огромное удовольствие.
– Нкози, когда наступает важный день, мы с тобой должны быть вместе, как это бывало и прежде.
При этих словах Мбежане в первый раз позволил себе улыбнуться, и его улыбка в секунду превратилась в озорную ухмылочку, на что Шон ответил ему тем же. Следовало догадаться, что Мбежане никогда не пропустил бы столь важного события, как драка, охота или состязание.
Потом Мбежане повернулся к Дирку.
– Окажи нам сегодня честь, – обратился он к нему таким строгим тоном, словно говорил с одним из собственных сыновей. – Мы с твоим отцом будем смотреть на тебя.
Он положил огромную черную лапищу Дирку на плечо, словно благословляя его, потом повернулся и махнул конской мухобойкой поджидающим за его спиной конюхам:
– Приведите лошадь!
Двое зулусов вывели кобылу. Она слегка пританцовывала на ходу, звонко выстукивая копытами по мощеному двору. Поджарая, как гончая, высоко задрав голову и прядая ушами, она при виде Дирка сморщила мягкие бархатистые ноздри и громко заржала.
– Привет, девочка! – сказал Дирк и направился к ней.
При его приближении кобылка вращала глазами, сверкая белками, и озорно прижимала изящные ушки.
– Ну-ну, прекрати эти глупости, – сделал ей внушение Дирк, и она угрожающе обнажила желтые зубы и вытянула к нему тонкую, змееподобную шею.
Он протянул к ней руку, она зажала между своими ужасными зубами его пальцы и нежно прикусила их. А потом, закончив притворяться, фыркнула, пряднула ушами и потыкалась носом ему в грудь и в шею.
– Где ее попона? Ее покормили? Положите в машину седло и узду! – выкрикивал Дирк вопросы и приказания конюхам, а сам любовно гладил морду Солнечной Плясуньи.
Сколько же противоречий кроется в одном человеке! Шон с тяжелой, томительной, как этот алый рассвет, печалью в сердце смотрел на своего сына. «Где же я мог ошибиться?» – думал он.
– Нкози, я буду сопровождать лошадь, – сказал Мбежане. Почувствовав настроение Шона, зулус постарался отвлечь его.
– Человеку твоего положения лучше поехать со мной в машине, – возразил Шон.
Он получил поистине дьявольское удовольствие, когда заметил быстрый испуганный взгляд, который Мбежане бросил на стоящий в конце двора огромный сияющий «роллс-ройс».
«У него глаза как у чудовища», – подумал Мбежане и быстро отвел взгляд от автомобиля.
– Я буду сопровождать лошадь и следить, чтобы ничто не причинило ей вреда, – твердо заявил он.
– Как хочешь, – не стал больше спорить Шон.
Небольшая процессия тронулась по направлению к Ледибургу. Двое конюхов вели под уздцы накрытую клетчатой шерстяной попоной лошадку, Мбежане степенно вышагивал вслед за ними, его маленькие черные сыновья несли за ним резную табуретку и копья.
Через два часа «роллс-ройс» Шона выкатил на поле позади скотопригонных дворов. Глядя прямо перед собой, вцепившись в баранку обеими руками с такой силой, что побелели костяшки пальцев, Шон не слышал ни криков приветствий, не видел праздничной толпы с флагами, пока машина резко не остановилась; руки его постепенно оттаяли и оторвались от рулевого колеса. Он сделал медленный выдох, застывшие мышцы лица обмякли, и на губах заиграла неуверенная, но торжествующая улыбка.
– Надо же, получилось! – проговорил он таким тоном, будто не вполне ощущал в этом уверенность.
– Ты прекрасно вел машину, дорогой, – отозвалась Руфь тоже несколько хриплым голосом и ослабила хватку: во время пути она обнимала Сторму так, словно хотела защитить от неведомой опасности.
– Надо было меня посадить за руль, папа, – сказал Дирк, который сидел, развалившись на заднем сиденье рядом с седлом и прочими предметами упряжи.
Шон с яростью обернулся к нему, но Дирк оказался проворнее. Не успел Шон подобрать подходящие к случаю слова, как он быстро распахнул дверцу и его поглотила успевшая собраться вокруг автомобиля толпа. Шону оставалось только проводить его сердитым взглядом.
– Здравствуй, Шон. Рад тебя видеть.
Деннис Петерсен открыл перед ним дверцу, и Шон торопливо скроил на лице улыбку:
– Здравствуй, Деннис. Надо же, сколько народу.
– Со всей округи съехались, – заверил его Деннис.
Они пожали друг другу руки и с удовлетворением оглядели поле. Здесь и там вдоль ограды вокруг скотопригонных дворов стояло не менее пятидесяти экипажей; открытый фургон приспособили под буфет с закусками, горячим кофе в серебряных кофейниках и горами выпечки. Возле ворот уже разгорелась собачья драка, а в толпе с радостными воплями шныряли, гоняясь друг за другом, мальчишки в уже успевших изрядно помяться воскресных костюмчиках.
– А кто устроил все это убранство? – спросил Шон, оглядывая трепещущие на ветру флаги на шестах, обозначающих финишную линию, и флажки на канатах, огораживающих широкую беговую дорожку, которая вела прямо к ним.
– Городской совет. Его на прошлой неделе выбрали.
– Отлично.
Шон посмотрел в сторону загона, где сейчас находились лошади. Вдоль ограды тянулась плотная толпа народу, но он увидел, как через ограду лезет Дирк и под аплодисменты зевак прыгает рядом с Солнечной Плясуньей.
– Симпатичный у тебя парень, – заметил Деннис, который тоже смотрел туда, но что-то в его тоне явно давало понять: «Но я очень рад, что он не мой».
– Спасибо, – отозвался Шон с некоторым вызовом, что не укрылось от Денниса, и он иронически улыбнулся.
– Пойдем поговорим с другими судьями… да и Гаррик вон уже ждет, – сказал Деннис, мотнув головой в сторону стоящего в конце дорожки экипажа.
Шон тоже посмотрел туда – в первый раз, как ни горько было это осознать. Рядом с экипажем вместе с Паем, Эразмом и отцом стоял Майкл. Высокий и стройный, в черных сапогах для верховой езды, плотно облегающих ноги, в открытой рубашке белого шелка, подчеркивающей его широкие плечи, он стоял, прислонившись к колесу. А над ним на заднем сиденье рядышком помещались Ада и Анна. Шона вдруг охватила злость оттого, что Ада находится с ними.
– Матушка. – Он поприветствовал ее без улыбки.
– Здравствуй, Шон.
Он никак не мог постигнуть ни смысл ее интонации, ни выражение ее лица. Что она чувствовала, – сожаление или, быть может, вопреки собственному сердцу, несогласие с ним? Долгую минуту они смотрели друг другу в глаза, но потом Шон отвел взгляд: раздражение сменилась чувством вины. Правда, он не понимал, откуда взялось это чувство: разве что причиной стало исполненное печали осуждение, которое он прочел в глазах Ады.
– Здравствуй, Гарри, – сказал Шон.
Он попытался улыбнуться, хотел было протянуть брату правую руку, но вовремя понял, что рука его будет отвергнута, и причиной тому – все то же осуждение в глазах Гарри, которое он читал во взгляде Ады. Он облегченно вздохнул, только когда повернулся к Майклу:
– Здравствуй, Майк. Ну что, не боишься штаны потерять?
– Смотри, как бы вам самим не сесть в лужу!
И оба весело рассмеялись, настолько очевидно довольные друг другом, что Анна беспокойно заерзала на сиденье.
– Нельзя ли поскорее, Ронни? – резко сказала она.
– Да-да, – торопливо согласился Ронни Пай. – Что ж… А где наш юный Дирк? Надо срочно его отыскать.
Они покинули женщин и группой двинулись сквозь толпу к загону. Там стоял Дирк, пересмеиваясь с двумя девицами, в которых Шон узнал дочерей одного из фабричных мастеров. Обе с таким откровенным обожанием смотрели на Дирка, что в груди Шона невольно поднялась волна снисходительной гордости за сына. Дирк небрежно отстранил девиц и направился навстречу отцу со спутниками.
– Все готово, папа, – сказал он.
– Вижу, – проворчал Шон.
Он ждал, что сын проявит вежливость и поздоровается с остальными, но Дирк, не обращая на них внимания, сразу обратился к Ронни Паю:
– Я вас слушаю.
– Что ж. Состязание между жеребцом Гарри Кортни по кличке Грей Уэзер и кобылой Шона Кортни Солнечной Плясуньей. Это состязание чести – владельцы ставок не делают. По рукам?
– Хорошо, – сказал Шон.
Гарри раскрыл было рот, потом решительно закрыл и кивнул. Развернув носовой платок, вытер взмокший лоб.
– Дистанция около пяти миль вокруг четырех пунктов. Первый пункт обозначен столбами на этом поле. Второй – указатель северо-восточной границы фермы Теунис-Крааль. – Ронни указал на возвышающийся над ними гребень нагорья, чей покрытый травой склон золотился в лучах утреннего солнца; там и сям на нем виднелись темно-зеленые полоски кустарника. – Третий – бассейн с травильным раствором номер три на ферме Махобос-Клуф, он расположен вон за теми деревьями, отсюда не видно. – Рука Ронни описала широкую дугу над гребнем возвышенности и остановилась, указывая на кудрявые купы эвкалиптов. – Но вы ведь оба знаете, где это, так?
– Еще бы, – сказал Дирк.
Майкл молча кивнул.
– И четвертый, финишный пункт – тот же, что и стартовый, здесь на этом поле.
Он указал пальцем на два столба, на которых весело трепетали флаги.
– На границе Теунис-Крааля и в пункте возле бассейнов с раствором мы выставили контролеров, и вы должны обязательно объехать их с внешней стороны. Теперь насчет судей… Это мистер Петерсен, мистер Эразм и я. Все споры и недоразумения, касающиеся правил и их толкования, будем решать мы…
Ронни продолжал говорить, а Шон чувствовал, как нарастает его возбуждение и поднимается от живота вверх, к рукам, и по предплечьям бегут мурашки. То же возбуждение охватило всех остальных, а у Ронни даже голос изменился. Шон не понимал, что лисье нетерпение на лице банкира вызвано сознанием того, что это соревнование может принести ему больше, гораздо больше, чем любому из них. Зато Гаррик все понимал и смотрел на шевелящиеся губы Ронни как загипнотизированный.
– Итак, на этом все, – закончил Ронни. И обратился к наездникам: – А вы седлайте лошадей и приводите их на старт.
Судьи ушли, оставив четырех Кортни одних.
Первым заговорил Гарри.
– Шон, – сказал он, глядя на него страдальческим взглядом, – я думаю, что ты должен знать… – Не закончив, он замолчал.
– Что? – отрывисто спросил Шон.
Услышав вопрос, да еще заданный таким тоном, Гаррик выпрямился. Выражение его глаз сразу изменилось, и Шон увидел в его взгляде нечто такое, чего увидеть совсем не ожидал: гордость.
– Не важно, – ответил Гаррик.
Он расправил плечи, повернулся и решительной, энергичной походкой зашагал к своей лошади.
– Удачи тебе, Майк, – сказал Шон, хлопнув его по руке.
– И вам тоже.
Майк двинулся вслед за Гарриком, но вдруг остановился и повернулся к Шону:
– Что бы там ни болтали, Шон, я уверен, что ты здесь ни при чем.
Он зашагал прочь.
– Черт побери, что он хотел этим сказать? – озадаченно пробормотал Шон, но Дирк отвлек его от этих мыслей.
– Зачем тебе это надо, папа? – возмущенно спросил он.
– Что именно? – отозвался Шон, непонимающе глядя на сына.
– Желать ему удачи. Зачем тебе надо желать ему удачи? Я участвую в скачках за тебя, а не он. Я твой сын, а не он!
Обе лошади с седоками двигались рядышком к старту, и вместе с ними перекатывалась волна шума и говора в толпе.
Шон шагал рядом с Солнечной Плясуньей, и Дирк, склонившись к нему с седла, внимательно слушал его советы.
– Как будешь подъезжать к болоту, скачи аккуратно, не гони, на топком грунте ей потребуются все силы. Пускай Майкл вырвется вперед, ноги у его жеребца крепкие, сильные, хотя сам он тяжелый. Лучше двигай прямо за ним, пусть он предложит тебе путь. За болотом можешь его догнать, а на спуске и обогнать, там гони во весь опор. Вверх по склону и по гребню тоже ты должен идти впереди до самого бассейна с раствором.
– Хорошо, папа.
– А когда снова спустишься, держись подальше от плантации ван Эссена, там почва потверже. Так ты можешь сократить его преимущество на болоте. Мне кажется, Майк сразу пойдет прямо, но ты должен выбрать более длинный путь, поставь скорость Плясуньи против силы Грея.
Они добрались до старта, и толпа рассыпалась вдоль ограничительных канатов. На пути двух всадников лежал узкий проход сквозь людскую массу, за ней – болото с обманчиво пышными травами, скрывающими под собой наполненные вязкой грязью ямы-ловушки. А дальше – долгий подъем на гребень нагорья. Маршрут длинный. И не менее трудный.
– Всадники готовы? – осведомился Ронни Пай с боковой линии. – Шон, уйди, пожалуйста, с поля.
Шон положил руку Дирку на колено.
– Ну, мальчик, посмотрим, на что ты способен, – сказал он, нырнул под канаты и слился с толпой.
Солнечная Плясунья нервно переступала с ноги на ногу, вставала на дыбы и мотала головой так, что ее грива в солнечном свете переливалась красным золотом. На плечах ее темными пятнами выступил пот. Майкл кружил Грея Уэзера на месте, стараясь мягко удерживать его; то и дело наклоняясь, он похлопывал коня по шее, что-то потихоньку говорил ему, и тот, чтобы лучше слышать, разворачивал к нему уши.
– Тихо! Прошу вас, тишина! – закричал Деннис в мегафон; гул голосов стих и превратился в выжидательный шелест. – Теперь слушайте мои команды! – крикнул он, обращаясь к всадникам. – Встать надо пошире и двигаться рядом.
Они отъехали от столбов и встали рядом. Дирк коснулся Плясуньи шпорой, и та отпрыгнула, выбросив копыта прямо в ногу Майкла.
– Держи свою чертову клячу! – зарычал он на Майкла. – Не дави на меня!
– Ты что психуешь, а, Дирки? – спросил Майкл и послушно отвел лошадь подальше.
– Пошел к черту! Сейчас покажу тебе, кто из нас психует! – крикнул Дирк, резко потянул на себя узду, и Плясунья протестующе замотала головой.
– Кругом, кругом, развернитесь кругом! – пророкотал искаженный мегафоном голос Денниса.
Они развернулись, встали в одну линию и пошли; до старта оставалось двадцать ярдов. Солнце блестело на словно отполированных крупах, один из которых отливал потускневшим золотом, другой был темно-рыжий. По толпе, словно ветерок по траве, пробежал негромкий вздох.
Оставалось десять шагов, и Плясунья заторопилась, зашагала шире, размашистее и несколько боком.
– Держать равнение! Ехать рядом! – скомандовал Деннис.
Дирк, натянув повода, грубо одернул кобылу, раздувающую побелевшие от напряжения ноздри.
Опустив руки с поводьями, Майкл двигался рядом. Большой рыжий жеребец ступал, высоко поднимая ноги, как бы подчеркивая, что идет шагом, подчиняясь силе.
Когда до старта оставалось шагов пять, всадники ниже пригнулись в седлах, лошади одновременно ускорили поступь и вместе подошли к линии старта.
– Пошел! – заорал Деннис, и тот же крик сотнями голосов прокатился по всей толпе зрителей.
Двигаясь все так же рядом, скакуны легко и свободно, шаг в шаг перешли на галоп. Оба наездника слегка привстали на стременах, чтобы удерживать лошадей от безрассудно бешеной скачки. В полумиле их ждало болото, за ним – пять миль горной местности с твердой каменистой землей, оврагами и колючим кустарником. Они пулей проскакали проход между вопящими людьми и вырвались на открытый простор.
Толпа рассыпалась, каждый старался найти позицию поудобнее для наблюдения за скачкой. Шон побежал вместе со всеми, расстегивая на ходу футляр с биноклем и взволнованно хмыкая посреди общих криков и смеха.
Руфь ждала его рядом с автомобилем. Обхватив супругу за талию, Шон поднял ее на капот.
– Шон, оцарапаешь краску, – протестовала она, вцепившись в шляпку и опасно балансируя на высоком округлом капоте машины.
– Да черт с ней, с этой краской! – засмеялся он. Вскарабкавшись туда же, он встал рядом, и она прижалась к нему, чтобы не упасть. – Вон они!
Далеко на равнине прямо к ярко-зеленому пятну болота мчались два всадника. Шон поднес к глазам бинокль, настроил фокус и вдруг увидел их так близко, что ему показалось, будто он слышит топот копыт. Мощно работая огромными плечевыми мышцами, Грей Уэзер с каждым прыжком вырывался вперед. Солнечная Плясунья отстала, но следовала за ним по пятам, выгнув дугой шею из-за натянутых поводьев. Дирк сдерживал ее, сидя прямо и прижав локти к бокам.
– Чертенок умеет слушать умные советы, – проворчал Шон. – Я боялся, что он уже начнет работать хлыстом.
Через разделяющее их расстояние Шон осязаемо чувствовал решимость Дирка во что бы то ни стало победить, он видел это по его посадке, по тому, как он держит плечи, по жесткому положению рук. Единственного он не видел: горячей ненависти на лице сына и в его пылающих глазах, которых он не спускал со спины Майкла.
Звонкий топот копыт о твердую почву стал глуше: они достигли болота. Теперь из-под копыт Грея летели комья влажной глины, и один из них ударил Дирка в грудь, оставив грязное пятно на его белоснежной шелковой рубашке. Аллюр Плясуньи изменился: она почувствовала мягкую почву.
– Спокойно, девочка. Тихо, тихо, девочка, – шептал Дирк, крепко сжимая коленями ее бока, чтобы она чувствовала себя увереннее.
Трава хлестала ему по шпорам, а впереди Грей уже успел попасть в грязевую яму, преодолел ее и скрылся в высоких густых зарослях папируса. Началось собственно болото.
– А старик был прав, – в первый раз улыбнулся Дирк.
Майкл с трудом пробивался сквозь заросли, приминая их и прокладывая путь для Дирка, – теперь его кобылке преодолевать болото было чуть ли не в два раза легче. Уже дважды Грей проваливался по живот в ямы, наполненные вяжущей черной жижей; чтобы выбраться, ему приходилось вставать на дыбы, в то время как Дирк объезжал их по краю.
Обе лошади блестели от налипшей грязи, а всадники насквозь промокли по пояс, а выше их сплошь покрывали грязные пятна. Болото источало смрадный запах, какой бывает в свинарнике: прорываясь на поверхность, зловеще булькал болотный газ. Вокруг носились тучи потревоженных насекомых, с испуганным криком пролетела какая-то птица, похожая на длиннохвостого бархатного ткача. А они все пробивались через густые заросли папируса. Острый как бритва лист резанул щеку Майкла; смешиваясь с грязью, кровь побежала к подбородку и закапала на рубашку.
Наконец почва под ними стала тверже, в сплошных зарослях папируса показались большие просветы, вот и они остались позади, и Грей выскочил на первый склон нагорья. Теперь он скакал тяжело, с каждым шагом похрапывая, и Плясунья стала его догонять.
– Тебе конец! – крикнул Дирк Майклу, когда они поравнялись. – Встретимся на финише!
Нагнувшись, он прижался к холке кобылы, пришпорил ее и одновременно пустил в дело хлыст.
Не понуждая жеребца, Майкл отпустил поводья и подал вправо, предоставив ему бежать свободно и самому выбирать дорогу; выписывая зигзаги, конь пошел к вершине.
На крутом подъеме прямо перед гребнем Дирк хлестал свою кобылку уже не переставая, и Плясунья поднималась вверх прыжками, цепляясь копытами за неровности и камни, которые часто не держались под копытами. Пот смыл с нее всю грязь, и с каждым новым прыжком она теряла уверенность и силы.
– Давай! Давай, сучка! – прикрикнул Дирк.
Он яростно оглянулся на Майкла: тот невозмутимо карабкался за ним. Соперник находился на две сотни ярдов ниже по склону, но упорно и уверенно продвигался вверх. Движение Дирка застало Плясунью врасплох, она потеряла равновесие и на следующем прыжке приземлилась неловко, копыта ее поехали вниз, и она стала падать. Не отпуская поводьев, Дирк быстро сбросил стремена. Приземлившись, он откинулся назад и, вцепившись в поводья, попытался удержать ее, но она уже стояла на коленях и сползала вниз, таща за собой Дирка, пока оба не оказались на ровной площадке пониже.
Она пыталась подняться, и, когда Дирку наконец удалось поставить ее на ноги, кобыла дрожала от ужаса. Прилипшая к грязи пыль и обломки сухой травы покрыли ее ноги.
– Будь ты проклята! Черт бы тебя побрал, косолапая сучка, – шептал Дирк, ощупывая ее коленки – не повредила ли. Он быстро оглянулся: Майкл был уже гораздо ближе. – Черт! – выругался он.
Дирк схватил поводья и, таща за собой вверх по склону кобылку, бросился вперед. Когда он выбрался наверх, пот заливал его лицо и рубаха промокла насквозь. Во рту у него пересохло, слюна превратилась в густую липкую массу; он тяжело дышал, но он все еще был впереди, и Плясунья перестала дрожать. Она благополучно восстановилась и даже слегка пританцовывала, когда он вскочил в седло.
– Сюда, Дирки! – послышался крик.
На куче камней, обозначавших границу Теунис-Крааля, стояли двое контролеров; они энергично махали руками и исступленно выкрикивали какие-то ободряющие слова. Дирк вонзил шпоры в бока лошади и снова галопом помчался по гребню вперед, мимо них, прямо к виднеющимся в трех милях купам эвкалиптов.
– Догоняй, Майк! Гони, парень, гони! – послышались за спиной слабые крики.
Дирку не надо было оглядываться, чтобы понять: Майкл добрался до вершины и мчится за ним следом. Он скакал дальше, горько жалея о потерянном на крутом подъеме времени и злясь за это на весь свет, на Плясунью и на Майкла заодно. Сейчас он опережал бы соперника уже не на пятьдесят, а на четыреста ярдов.
Теперь прямо впереди виднелась теснина – сквозь нее падали со склона воды Бабуинова ручья, чей берег зарос темно-зеленым речным кустарником. Дирк нашел тропинку и свернул в сторону, туда, где выше по течению находился брод. Трава теперь не заглушала дробного стука копыт Плясуньи по плотно утоптанной тропе, но за спиной, словно эхо, он слышал цокот копыт и другой лошади – это Майкл тоже свернул на тропу и мчался за ним вслед. Дирк оглянулся из-под руки. Майкл уже приблизился настолько, что ясно различались морщины улыбки по углам его рта. Эта насмешливая улыбочка подстегнула Дирка.
– Ну, я ему покажу!..
Дирк снова принялся за хлыст, он стеганул кобылу по бокам и по спине, и она рванула вперед с новой силой. Вниз по крутому обрыву берега, по песчаной отмели и в воду – морда Грея уже поравнялась с его сапогом. В темно-зеленом потоке они двигались бок о бок, взметая сверкающую на солнце пелену брызг, а когда стало глубоко, соскользнули с седел и поплыли рядом с лошадьми, и течение сносило их к водопаду. Как только лошади нащупали ногами дно, наездники вернулись в седла и, поднимая волну и брызги, направились вперед, к берегу. Вот и песчаная отмель. Когда оба выбрались на берег, с насквозь промокшей одежды водопадами струилась вода. Возбужденно крича, они бросились к узкой тропинке, ведущей наверх, на крутой противоположный берег. Кто первый ступит на нее – тот получит преимущество.
– Дорогу! Я иду первый! Дай дорогу! – бешено закричал Дирк.
– А ты найди другую! – смеялся в ответ Майкл.
– Скотина!
Помогая коленями и поводьями, Дирк пытался заставить Плясунью оттеснить Майкла в сторону.
– Куда лезешь? Прекрати! – крикнул Майкл.
– Скотина, я тебе покажу!
Теперь они двигались колено к колену. Дирк быстро выпрямился, вывернул ногу и, подцепив носком сапога стопу Майкла, резким движением выдернул ее из стремени и отбросил в сторону. Почувствовав, что падает, Майкл отчаянно вцепился в луку седла, потащил седло за собой, и оно съехало Грею на бок. Смещение веса заставило лошадь сделать попытку освободиться, и она свернула с дорожки. Майкл упал плечом на песок и, прижав колени к животу, покатился в сторону.
– Получил? – презрительно крикнул Дирк.
Теперь ему никто не мешал вскарабкаться на берег и свободно скакать по открытому вельду.
Майкл кое-как поднялся на ноги – его мокрую одежду сплошь облепил песок – и бросился за Греем, который с болтающимся на животе седлом уже трусил обратно к воде.
– Вот свиненыш… Черт возьми, если бы Шон знал!
Майкл поймал жеребца до того, как он принялся пить, с трудом вернул седло на место и затянул подпругу.
– Теперь никак нельзя отдавать ему победу! – проговорил он, вскакивая в седло и направляя лошадь к берегу. – Нет, он не должен победить.
Далеко впереди, ярдах в двухстах, на буром фоне травы мелькало белое пятно – рубаха Дирка. Он уже обогнул бассейн с раствором и направил Плясунью к последнему этапу.
– А что с Майклом? – крикнул ему в спину контролер.
– Упал в речке! – не оглядываясь, крикнул в ответ Дирк. – Ему конец!
Голос его торжествующе звенел в воздухе.
– Он идет первым! Дирк идет первым!
Шон стоял на капоте машины и, настроив бинокль на группу эвкалиптов, первым заметил крохотную фигурку всадника, показавшуюся на гребне возвышенности.
– А где Майкл? – спросила Руфь.
– Вряд ли он должен сильно отстать, – пробормотал Шон.
Он с тревогой ждал, когда появится Майкл. Шон очень беспокоился, наблюдая за непродуманным, отчаянным подъемом Дирка по склону и вслух проклинал его за бесчеловечное обращение с Плясуньей. Потом мысленно умолял его: «Давай, шевелись, гони, черт бы тебя побрал», когда тот скакал по гребню, а Майкл уверенно догонял его. Потом оба всадника свернули, чтобы пересечь Бабуинов ручей, и пропали из виду. И вот теперь зрители наконец снова увидели одного из соперников.
– Слишком далеко объезжает, дурачок. Я же говорил ему, что надо срезать по краю болота, а не скакать вокруг него.
– Но где же Майкл? – повторила Руфь.
Шон перевел бинокль немного назад и осмотрел гребень, чувствуя первые проблески беспокойства.
– Что-то не видно… наверно, что-то случилось.
– Ты думаешь? Может быть, упал с лошади, поранился?
– Да откуда я знаю?
Тревога вызвала в Шоне раздражение, но он тут же раскаялся и обнял Руфь за талию.
– Этот парень сможет сам позаботиться о себе. Так что не волнуйся, все будет хорошо.
А Дирк уже спускался по склону, оставляя за собой хвост пыли, поскольку Плясунья по большей части скользила вниз на задних ногах.
– Майкла все еще не видно? – Руфь беспокойно прижалась к нему.
– Нет. Пока не видно, – проворчал Шон. – Дирк вполне может позволить себе объехать болото, он впереди на четверть мили.
Внезапно облегченный вздох пронесся по толпе, словно порыв ветерка по полю пшеницы.
– Вон он!
– Спускается! Спускается по склону!
– Да что теперь-то, уже не догонит, разве что полетит!
Шон перевел бинокль на Майкла, потом снова на Дирка, прикинул скорость каждого и их положение на дистанции, делая поправку на задержку Майкла в болоте, но ставя против этого расстояние, которое Дирк должен был преодолеть.
– Может догнать, – размышлял он вслух. – У Дирка преимущество, но Майкл может догнать.
А вот Ада так не думала. Дирк скачет впереди, и Дирк непременно победит. Она искоса посмотрела на Гаррика. Он стоял в сотне ярдов от нее возле финишного столба, но даже на таком расстоянии нельзя было не заметить, как он опустил плечи, – казалось, он переживает страшное горе, вокруг него словно светилась аура поражения. Копыта Плясуньи растоптали всю его жизнь, разбили на мелкие кусочки.
Не в силах больше этого выносить, Ада выпрыгнула из коляски и бегом бросилась в толпу, над которой, словно торжествующий колосс на пьедестале своего «роллс-ройса», возвышался Шон.
– Шон! – добравшись до него и коснувшись его ноги, позвала она.
Но он, поглощенный происходящим на дистанции, не почувтвовал и не услышал ее.
– Шон! – позвала она громче и дернула его за штанину.
– Мама! – откликнулся он, повернувшись к ней лицом.
– Мне надо поговорить с тобой! – проговорила Ада, стараясь перекричать возбужденную толпу, шум которой все возрастал.
– Не сейчас. Они приближаются к финишу… залезай сюда, ты все увидишь.
– Немедленно! Мне надо поговорить с тобой немедленно! Сейчас же слезай ко мне!
Ее тон поразил его. Он заколебался, еще секунду смотрел на скачки, потом смиренно пожал плечами и спрыгнул на землю рядом с матерью.
– В чем дело? Прошу тебя, побыстрее – не хочу пропустить…
– Я быстро, – с холодной яростью глядя ему в глаза, сказала она; такой Шон еще ни разу ее не видел. – Я просто хотела сказать тебе вот что: никогда я не думала, что настанет день, когда из всех чувств к тебе у меня в душе останется только презрение. Эгоистом ты был всегда, легкомысленным эгоистом, но никогда еще не был таким откровенно жестокосердным.
– Матушка, я… – ошеломленно пробормотал он.
– Послушай, что я скажу. Ты поставил своей целью уничтожить своего брата? Радуйся теперь, ты этого добился. Теперь ты получишь свой Теунис-Крааль. Ты доволен, Шон? Будешь теперь спать по ночам спокойно?
– Теунис-Крааль?! Что ты хочешь этим сказать? – в замешательстве вскричал он. – Я не держал пари на ферму!
– Ну да, – презрительно усмехнулась Ада. – Конечно, ты этого не делал… ты позволил Ронни Паю сделать это вместо себя.
– Паю? Он-то здесь при чем?
– Как это при чем? Он же помог тебе придумать все это! Он помог спровоцировать Гарри на эту глупость! У него же закладная на Теунис-Крааль.
– Но…
Шон постепенно начал осознавать всю чудовищность происходящего.
– Ты оставил его без ноги, а теперь забираешь Теунис-Крааль… но имей в виду, заплатишь за это моей любовью!
Она пристально посмотрела ему в глаза, боль затуманила ее взор.
– Прощай, Шон. Я не желаю больше с тобой разговаривать, – закончила она и медленно направилась прочь.
Она шла как давно состарившаяся женщина, как усталая и измученная старуха.
Шон все понял. И бросился к линии финиша. Он промчался сквозь толпу, как акула сквозь стаю сардин. Поверх голов он видел двух мчащихся галопом по полю всадников.
Дирк скакал впереди. Он встал в стременах и яростно хлестал Плясунью. Черные волосы развевались на ветру, испачканная в грязи рубашка трепетала. Кобыла под ним летела как ветер, копыта ее, казалось, едва касаются земли, их дробный топот покрывал растущий рев толпы. Тело ее почернело и блестело от пота, из оскаленного розового рта летели клочья пены, белым кружевом опадая на грудь и бока.
В пятидесяти ярдах позади скакал безнадежно отставший жеребец с Майклом на спине, отчаянно вонзающим ему в бока шпоры. Лицо Майкла искажала боль от бессилия что-либо изменить. Грей Уэзер выдохся, ноги его ослабли от усталости, с каждым скачком из раскрытой пасти вырывался хрип.
Шон с трудом прорвался сквозь плотную толпу возле ограждающих канатов. Достиг первого ряда, плечом оттолкнул с дороги каких-то двух женщин. Затем нырнул под канат и бросился вперед.
Солнечная Плясунья была уже совсем близко, грозно барабаня копытами и при каждом прыжке кивая.
– Стой, Дирк! – заорал Шон. – Останови лошадь!
– Папа! Папа! Уйди с дороги!.. – во всю глотку крикнул в ответ Дирк.
Тогда Шон прыгнул, чтобы перехватить его.
– Папа!
Отец уже прямо перед ним, вот он пригнулся, вытянув руки вперед. Он слишком близко, голову Плясуньи уже не отвернуть от него, слишком поздно, нельзя остановить ее мощный порыв.
– Прыгай, девочка, прыгай! – заорал Дирк.
Он сжал ее коленями, чувствуя, как в ответ та сгруппировала ноги и, подняв передние перед грудью, подпрыгнула и полетела вверх по высокой дуге. Но еще он почувствовал вялость ее усталого тела и понял: она поднялась недостаточно высоко, чтобы не задеть головы отца.
Настал жутковатый момент: Плясунья оторвалась от земли и ее передние ноги под испуганный стон толпы врезались в Шона. Крутанувшись в воздухе, кобыла полетела вниз. Дирка отбросило в сторону, кожаные ремешки шпор щелкнули, словно пастуший кнут, и лопнули. Все они – лошадь, отец и сын Кортни – кучей повалились в траву. В толпе послышались пронзительные женские крики.
Плясунья пыталась подняться, но ее передняя нога, перебитая в колене при падении, свободно болталась; от боли лошадь громко заржала.
Шон лежал на спине, с повернутой набок головой, кровь из разорванной щеки сочилась ему в нос и рот, мешая дышать, и он тяжело, с хрипом, втягивал в себя воздух. Дирк с ободранными локтями и щекой подполз к отцу и, поднявшись возле него на колени, принялся исступленно колотить кулаками в грудь и в обмякшее лицо лежащего без сознания Шона, разбрызгивая во все стороны отцовскую кровь.
– Зачем ты это сделал? О господи, как я тебя ненавижу! – кричал он в ярости и отчаянии. – Для тебя же! А ты помешал мне! Помешал!
Майкл резко остановил Грея, который буквально тащился на полусогнутых, спрыгнул на землю и, подбежав к ним, схватил отчаянно отбивающегося Дирка за руки и оттащил его от отца.
– Не тронь его, отстань от него, поганец! – закричал он.
– Он не захотел, чтобы я победил! Он не дал мне… Я ненавижу его! Я убью его!
Толпа смяла канаты и хлынула вперед. Двое мужчин помогли Майклу держать Дирка, остальные окружили тело Шона.
Посыпались крики и вопросы:
– Где доктор Фрейзер?
– Господи, он сильно ранен!
– Держите лошадь. Принесите винтовку.
– А как же пари?
– Не тронь его. Погоди…
– Надо выпрямить ему руку.
– Принесите винтовку. Ради Христа, кто-нибудь принесите винтовку.
Потом толпа снова замолчала, и все тихо расступились: по образовавшемуся проходу к Шону подбежала Руфь, а за ней и Мбежане.
– Шон, – позвала она; с трудом, неуклюжая из-за живота, опускаясь рядом с ним на колени. – Шон…
Стоящие рядом отвернулись, не в силах смотреть ей в лицо.
– Мбежане, отнеси его в машину, – прошептала она.
Мбежане сбросил с плеча накидку из обезьяньих шкурок, позволив ей упасть, и поднял Шона на руки. Огромные мышцы на его груди и руках напряглись, он встал, широко расставив ноги, – чтобы держать на весу тяжелое тело Шона, даже могучему Мбежане приходилось прикладывать немало усилий.
– Поправь ему руку, нкозикази, – сказал он.
Руфь подняла свисающую руку Шона и осторожно положила мужу на грудь.
– Неси, – повторила она.
Они вместе двинулись через толпу. Голова Шона склонилась на плечо Мбежане, как у спящего ребенка. Мбежане осторожно уложил Шона на заднее сиденье, опустив его голову на колени Руфи.
– Родной ты мой, – повторяла она то и дело.
Лицо ее искажалось от ужаса при виде крови, она вся дрожала, как испуганный кролик.
– Прошу тебя, сядь за руль, – попросила она стоящего рядом с машиной Майкла. – И отвези нас на Проти-стрит.
Провожаемый тревожными взглядами зрителей автомобиль, подскакивая на неровностях, медленно пересек поле и, свернув на главную дорогу, помчался в сторону Ледибурга.