В ту ночь, когда Шон ушел спать, Даффу снова приснился тот же сон. Вино успокоило его нервы, и на этот раз он не просыпался. Воображение его разыгралось – он изо всех сил пытался проснуться, вернуться к реальности, но лишь ненадолго выныривал на поверхность и снова погружался в дебри пугающего сна.
На следующее утро Шон пришел в хибарку друга пораньше. Несмотря на то что в тени густых ветвей дикой смоковницы еще сохранялась ночная прохлада, день обещал быть сухим и жарким. И животные это чувствовали. Тягловые буйволы сбились между деревьями в кучу – с водопоя двигалось небольшое стадо антилоп канна. Самец с короткими толстыми рогами и темным пучком волос на лбу уводил своих самок куда-нибудь подальше от солнца, в прохладную тень.
Шон стоял на входе в хибару и ждал, пока глаза не привыкнут к полумраку, царящему внутри. Дафф не спал.
– Вставай, лежебока, все бока пролежишь, не сможешь радоваться жизни.
Дафф сбросил ноги с матраса и застонал.
– Что ты вчера подмешал в это вино? – спросил он, осторожно потирая виски. – Голова раскалывается, словно на ней сотня чертенят отплясывает дикий казацкий танец.
Шон сразу встревожился. Он положил руку другу на плечо, ожидая почувствовать жар, но тело Даффа было прохладным. Шон облегченно вздохнул.
– Завтрак готов, – сообщил он.
Дафф поковырялся в тарелке с кашей, едва притронулся к жареной антилопьей печенке. Он то и дело закрывал глаза, стараясь не смотреть на солнечный свет, а когда выпили кофе, сразу отодвинул стул:
– Пойду положу свою нежную головку на подушечку.
– Вот и хорошо, – сказал Шон и тоже встал. – У нас кончается мясо. Схожу поохочусь, попробую добыть кого-нибудь.
– Нет, останься, поговори со мной, – быстро проговорил Дафф. – Можно в карты сыграть партию-другую.
Они давненько не брали в руки колоды, поэтому Шон с готовностью согласился. Он уселся в изножье кровати Даффа и за какие-нибудь полчаса выиграл тридцать два фунта.
– Играть разучился, надо как-нибудь тебя поучить… если ты не против, конечно, – хвастливо заявил Шон.
Дафф раздраженно бросил карты на стол.
– Все, что-то больше не хочется, – сказал он и прижал пальцы к закрытым векам. – Голова трещит так, что ничего не соображаю.
– Спать не хочется?
– Нет. Может, что-нибудь почитаешь?
Дафф взял со столика рядом с кроватью книгу в кожаном переплете и бросил ее на колени Шону. Это был роман «Холодный дом» Диккенса.
– С какого места начать? – спросил Шон.
– Не важно, я знаю его почти наизусть, – сказал Дафф, лег на спину и закрыл глаза. – Начинай откуда хочешь.
Шон начал читать. Читал полчаса, спотыкаясь чуть не на каждом слове, – у него никак не получалось ухватить их ритм. Пару раз он поднимал голову и смотрел на Даффа. Тот лежал неподвижно, лицо его слабо блестело от пота, и шрамы были особенно заметны. Дышал он легко и свободно.
В такое жаркое утро Диккенс – прекрасное снотворное: веки Шона отяжелели, читал он все медленнее, потом вовсе остановился. Книга соскользнула с коленей на пол.
Сквозь дремоту Шон услышал легкое позвякивание цепи. Он сразу проснулся и бросил взгляд на кровать. Рядом с ней, низко согнувшись, как обезьяна, стоял Дафф. В глазах его горело безумие, щеки подергивались. Оскаленные зубы покрывала желтоватая пена, она же оставила тонкую полоску на губах.
– Дафф… – начал было Шон, и Дафф немедленно бросился на него, скрючив пальцы и издав горловой крик, уже не человеческий, хотя еще и не звериный.
Шон ощутил в груди ледяной ком ужаса, ноги его подкосились.
– Нет! – крикнул он, но тут цепь зацепилась за ножку кровати, и Дафф на нее опрокинулся, не успев вонзить зубы в парализованное страхом тело Шона.
Шон бросился бежать. Выскочив из хибары, он помчался в буш. От страха у него дрожали ноги и перехватывало дыхание, сердце замирало, а легкие отказывались работать.
Ветка, больно хлестнувшая по лицу, привела его в чувство. Он замедлил бег, затем, тяжело дыша, остановился и оглянулся в сторону лагеря. Подождал, пока организм не придет в норму, усилием воли подавил страх – осталось только тошнотворное ощущение в животе. Потом, обойдя колючий кустарник, приблизился к лагерю с противоположной стороны от убежища Даффа.
В лагере было пусто: все, как и Шон, страшно перепугались и разбежались. Он вдруг вспомнил, что в халупе у Даффа осталась его винтовка, стоящая как раз возле его кровати. Он полез в свой фургон и торопливо открыл ящик с новенькими, еще не использованными винтовками. Пока возился с затвором, руки его дрожали – еще бы, в любой момент цепь может порваться, и он с ужасом представлял, как за спиной снова раздается тот нечеловеческий крик. Он нашел висевший на спинке кровати патронташ, зарядил винтовку и взвел курок. Основательный вес оружия из железа и дерева в руках немного его успокоил. Он снова почувствовал себя мужчиной.
Шон прыжком выбрался из фургона и, держа винтовку наготове, осторожно вышел за пределы лагеря, обозначенные поставленными в круг крытыми повозками.
Цепь все-таки выдержала. Дафф стоял в тени дикой смоковницы и дергал ее, пытаясь порвать, при этом тихо поскуливая, как новорожденный щенок. Он стоял к Шону спиной совершенно голый, сорванная одежда валялась тут же на земле.
Шон медленно направился к другу. Остановился на расстоянии, куда не могла достать цепь.
– Дафф! – неуверенно позвал он.
Дафф резко повернулся, полуприсел и сжался; золотистая борода его была густо покрыта пеной. При виде Шона он оскалил зубы и с воплем бросился вперед, но цепь натянулась и удержала его, опрокинув на спину. Он кое-как поднялся на ноги и, не отрывая от Шона алчных глаз, снова рванулся к нему.
Шон отпрянул, вскинул винтовку и прицелился Даффу в переносицу.
Поклянись! Поклянись, что не поднимешь на меня винтовку.
Прицел Шона дрогнул. Он медленно продолжал пятиться.
По ногам Даффа текла кровь. Стальные звенья цепи содрали с его бедер кожу, но он все рвался, натягивая цепь и изо всех сил стараясь достать Шона.
Но и Шон был скован, как цепью, своей клятвой. Он не мог выстрелить.
Шон опустил винтовку и с бессильной жалостью смотрел на друга.
Наконец к нему подбежал Мбежане:
– Уходи, нкози. Если не можешь покончить с ним, уходи. Ты ему уже не нужен. Он видит тебя и еще больше злится.
Дафф с воплями продолжал натягивать цепь. Истерзанный торс кровоточил, кровь капала на землю, повисала на волосатых ногах, липкая, как расплавленный шоколад. С каждым рывком голова его дергалась и изо рта летели брызги пены, попадая ему на грудь и на руки.
Мбежане повел Шона обратно в лагерь. Остальные зулусы уже собрались, и Шон взял себя в руки, чтобы отдать необходимые распоряжения:
– Я хочу, чтобы все отсюда ушли. Заберите с собой одеяла, еду и разбейте лагерь на другом берегу водопоя. Когда все кончится, я за вами пришлю.
Шон дождался, пока все собрали пожитки, а когда они уже уходили, подозвал Мбежане.
– Что мне делать? – спросил он.
– Что ты должен делать, когда твоя лошадь сломает ногу? – вопросом на вопрос ответил зулус.
– Но я дал ему слово. – Шон в отчаянии покачал головой, глядя туда, откуда доносились бессвязные вопли Даффа.
– Нарушить клятву способен только негодяй или человек очень храбрый, – просто ответил Мбежане. – Мы тебя подождем.
Он повернулся и пошел за остальными.
Когда все скрылись из виду, Шон затаился в одном из фургонов и сквозь дырку в брезенте стал наблюдать за Даффом. С лицом совершенного идиота тот тряс головой и, натянув цепь и волоча ноги, расхаживал по кругу. Потом боль, видимо, заставила его лечь; он принялся кататься по земле, яростно чесать голову, рвать на себе волосы и царапать лицо, оставляя на щеках длинные кровавые следы. Шон слушал эти звуки, издаваемые безумным: Дафф вопил, не понимая, почему ему больно, бессмысленно хихикал и рычал. Да, до ушей Шона снова доносилось все то же ужасное, жуткое рычание.
Раз десять он прикладывался к винтовке и смотрел на друга через прицел, держа его на мушке, пока глаза ему не заливал пот, все впереди расплывалось; Шон снова и снова клал винтовку в сторону и отворачивался.
Там, на цепи, умирал его друг – нет, больше чем друг, там билась в агонии частица самого Шона. Его молодость, его веселый смех, беззаботная любовь к жизни… Он снова подкрадывался к дырке в брезенте и смотрел.
Солнце стояло в зените, потом начало склоняться к закату, и тот, кто некогда был его другом, все больше слабел. Он упал на четвереньки, долго так ходил, потом снова встал на ноги.
За час до заката по телу его прошла первая судорога. Стоя лицом к фургону, где спрятался Шон, он раскачивал головой из стороны в сторону и беззвучно шевелил губами. Все тело его содрогнулось, потом застыло, губы вытянулись и раскрылись в усмешке, обнажая зубы, глаза закатились так, что видны были только белки, и тело стало клониться назад. Это прекрасное тело с длинными ногами красивой формы, до сих пор сохранившее мальчишескую сухощавость, изгибалось все больше и больше, потом раздался щелчок, позвоночник треснул, и Дафф повалился на землю. Он лежал, извиваясь, и тихо стонал; его тело из-за сломавшегося позвоночника изогнулось под невозможным, неестественным углом.
Шон выскочил из фургона и бросился к нему, в упор наставив на умирающего винтовку, выстрелил прямо в череп и отвернулся. Потом отшвырнул винтовку, и она лязгнула о твердую землю.
Наведавшись в свой фургон, Шон снял с койки Даффа одеяло. Возвратившись, он завернул тело Даффа в одеяло, стараясь не смотреть на обезображенное лицо. Затем отнес в хибарку и уложил на кровать. Сквозь одеяло проступила кровь, и это пятно расплывалось по нему, как чернила по промокательной бумаге. Шон сел возле кровати в кресло.
Уже опустилась непроглядная ночь. В темноте заявилась гиена и, громко сопя, принялась обнюхивать кровь на земле. Потом она ушла. В буше за водопоем охотилось семейство львов, и часа за два до заката они кого-то убили; Шон сидел в темноте и слушал их торжествующее рычание.
Уже утром Шон расправил затекшие члены и, кое-как поднявшись из кресла, отправился к фургонам. В лагере возле костра сидел Мбежане.
– А где остальные? – спросил Шон.
Мбежане встал:
– Ждут там, куда ты их послал. Я пришел один, зная, что буду тебе нужен.
– Да, – сказал Шон. – Принеси два топора.
Они собрали целую гору сухой древесины, уложили ее вокруг кровати Даффа, и Шон поджег ее.
Мбежане оседлал лошадь Шона. Шон вскочил в седло и сверху посмотрел на верного зулуса:
– Фургоны доведешь до следующего водопоя. Встретимся там.
Отъехав от лагеря, Шон оглянулся. Дым погребального костра медленно стлался над верхушками терновника, ветерок отнес его уже на целую милю.