Проснулся Шон с ощущением счастья в груди. Катрина уже сидела в постели и разливала по чашкам кофе из оловянного кофейника, а Дирк молотил в дверь, чтобы его впустили. Увидев, что Шон открыл глаза, Катрина улыбнулась:
– Доброе утро, минхеер.
Шон тоже сел и поцеловал жену.
– Как спалось, радость моя? – спросил он.
– Спасибо, хорошо.
Но под глазами у нее были темные круги. Шон встал и направился к двери.
– Приготовься встречать кавалерию, – сказал он и распахнул дверь.
Дирк ринулся в атаку на кровать, Шон – за ним. Когда двое мужчин во всем не уступают друг другу, обычно дело решает вес: уже через несколько секунд Дирк оседлал грудь беспомощного Шона и так стиснул его, что тот стал молить о пощаде.
После завтрака Мбежане подал к подъезду гостиницы карету. Когда все трое устроились, Шон открыл маленькое окошечко за спиной возницы:
– Значит, Мбежане, сначала в офис. А потом к десяти часам мы должны быть на бирже.
Мбежане только ухмыльнулся в ответ:
– Да, нкози, а потом обед в большом доме.
Мбежане так и не научился выговаривать слово «Ксанаду».
Они отправились объезжать все их старые места. Шон и Мбежане через окошечко со смехом обменивались воспоминаниями. На бирже царила паника, на тротуарах возле нее стояла толпа. Фасад здания на Элофф-стрит был заново оштукатурен, а на медной табличке рядом с входной дверью можно было прочитать список филиалов компании «Сентрал Рэнд консолидейтед». Мбежане остановил экипаж, и Шон стал похваляться перед Катриной своими успехами в прошлом. Она слушала молча: ее вдруг охватило неприятное ощущение – ей стало казаться, что она недостойна этого человека, успевшего так много сделать в своей жизни. Его горячность она истолковала ошибочно – ей показалось, что он жалеет о прошлом и хотел бы снова вернуться к этой жизни.
– А теперь, Мбежане, отвези-ка ты нас к «Глубинным горизонтам Кэнди», – приказал наконец Шон. – Посмотрим, что там творится.
Последние пятьсот ярдов дороги совсем заросли, она была вся разбита; ее состояние говорило о том, что здесь давно никто не ездит. Административное здание разрушилось, на остатках фундамента буйно росла трава. В полумиле дальше вдоль хребта виднелись новые постройки и надшахтные копры, а здесь золотая жила была полностью выработана и заброшена.
Мбежане остановил лошадей на круговой подъездной дорожке перед тем местом фундамента, где когда-то были их кабинеты. Он спрыгнул с козел и придерживал лошадей за упряжь, пока Шон помогал Катрине сойти. Потом Шон поднял Дирка и посадил себе на плечо, и они направились к шахте номер три, пробиваясь через выросшую по пояс траву и обходя кучи кирпичей и мусора.
Расположившись правильными геометрическими фигурами, в высокой траве виднелись голые бетонные блоки белого цвета, на которых некогда стояли механизмы. За ними вздымалась белая гора шахтного отвала. На покрытой пылью скале по бокам проступили длинные желтые языки какого-то минерала. Когда-то Дафф сообщил ему название этого минерала. Коммерческой ценности он почти не представлял, иногда его использовали в производстве керамических изделий. В общем, Шон забыл, как он называется. Что-то астрономическое, уран, что ли.
Они подошли поближе к стволу шахты. Края ее осыпались, внутрь свешивалась трава – так свешиваются к уголкам рта неухоженные усы старика. Надшахтный копер куда-то пропал, и ствол шахты окружала лишь ограда из ржавой колючей проволоки. Шон присел, держа спину прямо, чтобы не упал сидящий на плече Дирк, поднял с земли обломок скалы размером с мужской кулак и бросил его через ограду в отверстие. Они замерли, слушая, как он падает, стукаясь о стенки шахты. Падал он долго, а когда ударился наконец о дно, звук падения с глубины в тысячу футов донесло слабое эхо.
– Брось еще! – скомандовал Дирк, но Катрина остановила Шона.
– Не надо, Шон, пойдем отсюда. Это нехорошее место, – сказала она и едва заметно содрогнулась. – Прямо как могила.
– И в самом деле чуть не стала моей могилой, – тихо сказал Шон, вспомнив мрак шахты и навалившуюся на него огромную скалу.
– Ну пойдем же, – повторила она.
Они двинулись обратно к карете, возле которой их поджидал Мбежане.
За обедом Шон был весел, выпил небольшую бутылочку вина, но Катрина явно устала и казалась еще более несчастной, чем когда они покидали Луис-Тричардт. Она вдруг поняла, какой образ жизни он вел до того, как они познакомились, и ее пугала мысль, что он захочет вернуться к прежнему. Она-то ведь знала лишь дикую природу и кочевую жизнь буров-переселенцев. Катрина понимала, что никогда не сможет привыкнуть к городской жизни. Она наблюдала, как Шон за едой смеется и шутит, видела, с какой легкой уверенностью он отдает распоряжения белокурому официанту, как легко разбирается в уйме ножей и вилок с ложками у них на столе. И наконец не выдержала:
– Шон, давай уедем отсюда, давай поскорее вернемся в буш.
Шон не успел донести полную вилку до рта:
– Что?
– Прошу тебя, Шон, чем раньше мы уедем, тем раньше сможем купить ферму.
Шон усмехнулся:
– Один-два дня погоды не сделают. Будем развлекаться. Вечером я поведу тебя танцевать – мы же собирались грешить, ты что, забыла?
– А кто останется с Дирком?
– Мбежане, конечно… – Шон пристально посмотрел ей в глаза. – Днем ты хорошенько выспишься, а вечером кое-куда сходим и оттянемся в полный рост. – И он усмехнулся: это выражение вызвало в нем веселые воспоминания.
Проснувшись вечером, Катрина обнаружила еще одну причину своего подавленного состояния. В первый раз после несчастного случая с ребенком у нее начались месячные, и это серьезно сказывалось не только на состоянии организма, но и на настроении. Ничего не сказав Шону, она приняла ванну и надела желтое платье. Волосы расчесывала с такой яростью, что чуть не содрала скальп, но они все равно висели безжизненно и вяло – таким же тусклым и вялым оставался взгляд когда-то зеленых глаз на желтом лице, которые глядели на нее из зеркала.
Шон подошел сзади, обнял ее и поцеловал в щеку.
– Ты сейчас похожа, – сказал он, – на груду золотых слитков высотой в пять с половиной футов.
Шон только теперь понял, как он ошибся, выбрав для платья материал желтого цвета: уж слишком явно он перекликался с желтым цветом ее лица.
Когда они вышли в гостиную, Мбежане уже ждал.
– Возможно, мы вернемся поздно, – сказал ему Шон.
– Не имеет значения, нкози.
Лицо Мбежане, как всегда, было бесстрастно, но Шон уловил в глазах его искорки и сразу понял, что зулус ждет не дождется, чтобы они поскорее ушли и Дирк остался в полном его распоряжении.
– К нему в комнату не заходить, – предупредил Шон.
– Нкози, а если мальчик заплачет?
– Не заплачет… а если заплачет, спроси, чего он хочет, и дай, а потом уходи, пусть спит.
Лицо Мбежане выразило протест.
– Предупреждаю, Мбежане, если я приду в полночь и увижу, что он скачет по всем комнатам у тебя на спине, с обоих шкуру спущу.
– Его сон потревожен не будет, нкози, – соврал Мбежане.
Спустившись в вестибюль гостиницы, Шон подошел к дежурному администратору.
– Где в этом городе лучше всего кормят? – спросил он.
– Через два квартала, сэр, в «Золотой гинее». Мимо нее не пройдешь.
– Ну и название, как у пивной, – засомневался Шон.
– Уверяю вас, сэр, идите смело, не пожалеете. Все туда ходят. Мистер Роудс там постоянно обедает, когда приезжает, мистер Барнато, мистер Градски…
– Дик Турпин, Чезаре Борджиа, Бенедикт Арнольд, – продолжил список Шон. – Ладно, вы меня убедили. Рискну, – может, горло мне и не перережут.
Шон подал Катрине руку, и они вышли на улицу.
Блеск и великолепие «Золотой гинеи» слегка подавили даже Шона. Официант в мундире, очень похожем на генеральский, повел их по мраморной лестнице вниз, потом по широкому, как луг, ковру между столиками с элегантными мужчинами и женщинами проводил к свободному столику; даже в приглушенном освещении он слепил глаза белой как снег скатертью и разложенным по ней серебром. Со сводчатого потолка свисали хрустальные люстры, оркестр играл что-то прекрасное, в воздухе пахло духами и дымом дорогих сигар.
Катрина с беспомощным видом разглядывала меню, пока на помощь ей не пришел Шон: он сделал заказ, обращаясь к официанту по-французски, что произвело огромное впечатление скорее на его спутницу, чем на официанта. Принесли вино, и к Шону сразу вернулось приподнятое настроение. Катрина тихонько сидела напротив и слушала. Чтобы хоть как-то поддержать беседу, она пыталась придумать что-нибудь остроумное. Будучи вдвоем в фургоне или где-нибудь на дикой природе, они могли говорить не переставая, часами, но здесь она словно воды в рот набрала.
– Может, потанцуем? – Он наклонился к ней и слегка сжал ее руку.
Она отрицательно покачала головой:
– Шон, я не смогу. Посмотри, кругом люди, они же смотрят. Я буду выглядеть как последняя дура.
– Да пошли, я тебе покажу… это совсем легко.
– Нет, я не смогу, честное слово, не смогу.
Шон и сам не мог не признать, что танцевальная площадка в «Золотой гинее» в субботний вечер – не лучшее место для уроков вальсирования.
Официант принес блюда с едой – огромные, дымящиеся паром. Шон принялся уплетать; и без того односторонний разговор совсем завял. Катрина смотрела на него, ковыряя вилкой в тарелке со слишком жирным блюдом, голоса и смех вокруг них болезненно отзывались в ее душе, она чувствовала себя здесь совсем чужой и до отчаяния несчастной.
– Что же ты, Катрина, – улыбнулся ей Шон. – Ты даже не прикоснулась к бокалу. Давай рискни, веселей станет.
Она послушно отпила немного шампанского. Вкус ей не понравился.
Шон покончил с остатками лобстера и, сияя от вина и хорошей еды, откинулся на спинку стула:
– Черт возьми… дай бог, чтобы и остальное было приготовлено на том же уровне. – Он незаметно отрыгнул, прикрыв рот ладонью, и с довольным видом огляделся. – Дафф, бывало, говорил, что хорошо приготовленный лангуст – верный признак того, что…
И вдруг Шон замолчал. Он смотрел на мраморную лестницу: на самом верху ее показались трое – женщина и двое мужчин в смокингах. Кавалеры хлопотливо суетились вокруг дамы. Это была не кто иная, как Кэнди Раутенбах. Да-да, Кэнди, белокурая пышноволосая Кэнди. В ушах у нее сверкали бриллиантовые серьги, на шее – дорогое ожерелье, из открытого декольте рвалась на волю пышная белоснежная, как шапка пены над высокой пивной кружкой, грудь. Синеокая Кэнди с ярко накрашенными губами, уверенная в себе и прекрасная.
Продолжая смеяться, она бросила взгляд в сторону Шона, и глаза их встретились. Она смотрела на него так, словно не верила собственным глазам, и не скрывала этого – смех замер на ее губах, вся ее выдержка вдруг куда-то пропала, и, подняв до колен свои юбки, она припустила вниз по ступенькам прямо к нему. Всполошившаяся свита пустилась вслед; уступая ей дорогу, в разные стороны посыпались официанты, и головы всех сидящих в зале повернулись к ней.
Шон отодвинул назад стул и встал, чтобы встретить ее. Кэнди подбежала к нему и, подпрыгнув, повисла у него на шее. Последовал долгий обмен бессвязными приветствиями, потом Шон наконец оторвал ее от себя и развернул лицом к Катрине. Кэнди вся раскраснелась от волнения и глубоко дышала, и с каждым вздохом грудь ее вздымалась, угрожая выскочить из корсета; она все еще продолжала держать Шона за руку.
– Кэнди, я хочу познакомить тебя с моей женой Катриной. Дорогая, это Кэнди Раутенбах.
– Здравствуйте…
Катрина неуверенно улыбнулась, и тут Кэнди сказала то, чего говорить не следовало:
– Шон, ты что, смеешься? Ты – женился?
Улыбку с лица Катрины как ветром сдуло. Кэнди это сразу заметила и тут же исправилась.
– Поздравляю тебя, прекрасный выбор, – быстро продолжила она. – Я так рада познакомиться с вами, Катрина. Нам как-нибудь надо встретиться, посидеть, и я выложу вам все, что знаю об ужасном прошлом Шона.
Кэнди продолжала держать Шона за руку, и Катрина глаз не могла оторвать от ее тонких длинных пальцев, белеющих на фоне темного костюма Шона. Тот заметил, куда она смотрит, и осторожно попытался освободиться, но не тут-то было.
– Познакомься, Шон, это два моих нынешних обожателя.
Они были тут как тут, стояли за ее спиной, словно отлично выдрессированные охотничьи собаки.
– Оба такие милые, что я, ей-богу, не знаю, на ком остановить свой выбор. Гарри Латеган и Дерек Гудмен. Мальчики, это Шон Кортни. Вы о нем много слышали.
Они обменялись рукопожатиями.
– Вы не против, если мы присядем за ваш столик? – спросил Дерек Гудмен.
– Нисколько! Напротив, буду только рад! – ответил Шон.
Мужчины отправились искать стулья, а Кэнди с Катриной тем временем изучали друг друга.
– Вы впервые в Йоханнесбурге, миссис Кортни? – сладенько улыбнулась Кэнди.
«Где это Шон отыскал такую: тощая как палка, лицо желтое как лимон! А выговор! Мог бы найти кого-нибудь получше, ну и выбор!»
– Да, – отозвалась Катрина, – хотя мы здесь совсем ненадолго.
«Шлюха какая-то. Ну да, настоящая шлюха, сиськи выставила напоказ, лицо разрисовала и Шона лапает. Наверняка его бывшая любовница. Еще раз его тронет… убью».
Вернулся со стулом Шон и поставил его для Кэнди.
– Мы с Кэнди старые друзья, дорогая, – сказал он, – уверен, вы понравитесь друг другу.
– Не сомневаюсь, – подхватила Кэнди, но Катрина промолчала, и Кэнди снова повернулась к нему. – Шон, как чудесно снова тебя увидеть. Хорошо выглядишь… такой же загорелый красавец, как и в тот день, когда мы познакомились. Помнишь, как вы с Даффом пришли ко мне в гостиницу обедать?
При упоминании Даффа по лицу Шона пробежала тень.
– Да, помню, – сказал он, оглянулся и щелкнул пальцами, подзывая официанта. – Выпьем еще шампанского.
– Я угощаю! – дуэтом вмешались поклонники и принялись беззлобно спорить, чья теперь очередь.
– А Дафф сегодня с тобой, Шон? – спросила Кэнди.
– Кэнди, скажи, разве не Дерек угощал в прошлый раз? Теперь моя очередь, – обратился к ней за поддержкой Гарри.
Кэнди пропустила эти вопросы мимо ушей и смотрела на Шона, ожидая его ответа, но он молча повернулся и пошел вокруг столика к месту возле Катрины.
– Послушай, дорогая, могу я рассчитывать на первый танец? – спросил Дерек.
– Давай, Дерек, бросим монету: кто выиграет, тот платит, но танцует первым, – предложил Гарри.
– Идет.
– Шон, я спросила, здесь ли сегодня Дафф? – еще раз задала вопрос Кэнди, глядя на него через стол.
– Нет, его здесь нет. Ребята, я тоже с вами играю, не против?
Стараясь не смотреть ей в глаза, Шон присоединился к торговле с Гарри и Дереком. Кэнди закусила губу – нет, она так легко от него не отстанет. Ей очень хотелось узнать про Даффа… но тут она вдруг снова улыбнулась. Нет, унижаться перед ним она не будет.
– Это еще что? – Она ударила веером Гарри по плечу. – Вы что, решили меня разыграть, как в рулетку? Так, Дерек платит за вино, Шон танцует первым.
– Послушай, дорогая, это, понимаешь, уже произвол какой-то.
Но Кэнди уже встала:
– Пошли, Шон, посмотрим, способен ли ты еще не наступить даме на ногу.
Шон бросил взгляд на Катрину:
– Ты не против, дорогая… всего один танец?
Катрина молча покачала головой.
«Ненавижу. Шлюха», – подумала она.
Ни разу в жизни Катрина не произносила этого слова вслух – в Библии встречалось другое слово: «блудница» – и теперь с огромным удовольствием повторяла ругательство в уме. Она с отвращением смотрела, как рука об руку Шон и Кэнди направляются к танцевальной площадке.
– Не хотите потанцевать, миссис Кортни? – спросил Дерек.
Не глядя на него, Катрина снова покачала головой. Она смотрела только на Шона и Кэнди. Вот Шон обнял ее за талию, и у Катрины болезненно сжалось сердце. Подняв голову, Кэнди смотрела Шону прямо в лицо, смеялась, одна рука ее лежала у него на плече, другая покоилась в его руке.
«Шлюха».
Катрина чувствовала, что вот-вот заплачет, и ей казалось, что это слово помогает ей подавить слезы. Шон кружил Кэнди в танце, а Катрина застыла на месте, судорожно вцепившись пальцами в коленки, – ведь их ноги сейчас соприкасаются, она же видит, как Кэнди слегка откинулась, прижавшись бедрами к Шону. Катрине казалось, что она задыхается, – ревность, жгучая ревность охватила все ее существо.
«Сейчас вот пойду и оторву его от нее, – думала она. – Что он делает? Я должна прекратить это. Он не имеет права. Видно же, все же видно, они словно занимаются этим. Я знаю, этим они занимались раньше, теперь мне все ясно – о Господи, сделай так, чтобы они перестали. Прошу Тебя, останови их».
Шон и Кэнди вернулись наконец к столику. Они чему-то смеялись, глядя друг на друга, потом он подошел к стулу Катрины и опустил руку ей на плечо. Она отстранилась, но Шон, казалось, ничего не заметил. Всем было весело, все наслаждались обществом друг друга. Все, кроме Катрины. Гарри и Дерек продолжали соперничать между собой за внимание Кэнди. Шон продолжал громко смеяться, Кэнди сияла не хуже украшавших ее бриллиантов. Шон поминутно поворачивался к Катрине, стараясь вовлечь ее в разговор, но Катрина упрямо противилась и молчала. Теперь она ненавидела их всех. Даже Шона. Она больше не была в нем уверена, это случилось с ней в первый раз: она ревновала и страшилась за него. Катрина сидела, уставившись на свои руки, лежащие перед ней на столе, – они казались ей немыслимо худыми, костлявыми, обветренными и красными от солнца, такими некрасивыми по сравнению с руками Кэнди. Она быстро убрала их на колени и наклонилась к Шону:
– Прошу тебя, давай вернемся в гостиницу. Я плохо себя чувствую.
Шон прервался на середине пространного рассказа и заботливо и вместе с тем встревоженно посмотрел на жену. Уходить ему не хотелось, но он понимал, что она еще очень больна. Колебался Шон только секунду:
– Конечно, радость моя, прости меня. Я совсем не понимал… – Тут он повернулся к остальным. – Нам придется покинуть вас… жена еще не совсем окрепла… она только недавно оправилась от ужасной лихорадки черной воды.
– О Шон, неужели ты должен уходить? – Кэнди не могла скрыть разочарования. – Мы еще о многом не успели поговорить.
– Боюсь, это так. Как-нибудь вечерком встретимся еще.
– Да, – быстро согласилась Катрина, – когда в следующий раз приедем в Йоханнесбург, обязательно встретимся.
– Ну, не знаю… может, встретимся и до отъезда, – неуверенно сказал Шон. – Как-нибудь на следующей неделе. Что, если в понедельник?
Кэнди открыла рот, чтобы ответить, но не успела.
– Прошу тебя, Шон, пойдем скорее. Я очень устала, – опередила ее Катрина.
Она уже пошла к лестнице, но оглянулась и увидела, как Кэнди вскочила со стула и, взяв Шона за руку, приблизила губы к его уху и прошептала какой-то вопрос. Шон кратко ответил, и Кэнди снова села на свое место.
Они вышли на улицу.
– Что она тебе говорила?
– Ничего, просто попрощалась, – промямлил Шон, и Катрина поняла, что он говорит неправду.
Весь путь до гостиницы оба молчали. Катрину мучила ревность, а Шон все вспоминал вопрос Кэнди и свой ответ на него.
«Шон, так где же все-таки Дафф? Ты должен сказать мне».
«Он умер, Кэнди».
За секунду до того, как Кэнди повернулась к столу, Шон увидел ее глаза.