Шон ехал впереди. За ним, отстав на десять ярдов, следовали Мбежане с Дирком: понимая, что сейчас Шон должен побыть один, зулус убедил мальчика не приближаться и не беспокоить отца. За все годы, которые Мбежане и Шон пробыли вместе, много раз они путешествовали этим порядком: Шон ехал впереди со своим стыдом или печалью, а Мбежане терпеливо двигался за ним следом, ожидая, когда распрямятся его плечи, поднимется вверх подбородок, перестанет висеть на груди голова.
Бессвязные мысли Шона объединяли только внезапно нарастающая волна гнева и сменяющая ее безысходность.
Гнев на эту женщину, гнев, переходящий чуть ли не в ненависть, сменялся пропастью отчаяния, как только он вспоминал, что она ушла от него. Потом снова поднималась волна гнева, доводя его почти до безумия, и на этот раз она обрушивалась на него самого за то, что он дал ей уйти. И снова тошнотворное падение в бездну уныния, когда он понимал, что никаких средств удержать ее он не имел. Что он мог предложить ей? Только себя? Двести фунтов мышц и костей да украшающие лицо шрамы? Что в этом ценного? Какие земные блага? Что у него есть? Мешочек соверенов и ребенок, сын другой женщины? Боже мой, ведь у него больше ничего нет! В тридцать семь лет – это все, что он может предъявить! И снова его охватывал гнев. Всего неделю назад он был богатым человеком…
Но тут его гнев нашел другой выход, другую мишень. Есть, есть кто-то, на кого можно обрушить всю свою злость, кому можно отомстить за все! Есть осязаемый враг, кому можно нанести удар, кого можно убивать.
Буры.
Это они ограбили его, это они отняли у него фургоны со слоновой костью, они отняли его золото, они заставили его бежать и искать убежища; это из-за них в его жизнь вошла эта женщина, из-за них ее у него отобрали.
Итак, будь что будет, сердито думал он, но именно эта перспектива ждет его в будущем. Война!
Он выпрямился в седле; плечи распрямились и стали казаться гораздо шире. Подняв голову, он увидел далеко внизу блестящую на солнце, змеей вьющуюся в долине реку. Они достигли Тугелы. Не мешкая, Шон направил лошадь прямо к берегу.
Приседая на задние ноги и сбивая копытами камни, которые скатывались вниз, лошади начали спуск.
Шон нетерпеливо двинулся вниз по течению, ища брода. Но река бежала между отвесными берегами спокойно и быстро, недавно прошедшие дожди сделали ее воды глубокими и мутными.
Как только Шон увидел место, где противоположный берег плавно спускается к воде, обещая возможность легко выбраться из воды, он остановил лошадь.
– Будем перебираться вплавь, – отрывисто сказал он.
В ответ Мбежане молча бросил взгляд на Дирка.
– Он уже это делал, – ответил ему Шон.
Он спешился, стал раздеваться.
– Давай, Дирк, – сказал он сыну. – Раздевайся и ты.
Сначала заставили прыгать с крутого берега в воду вьючных лошадей и с тревогой ждали: наконец их головы снова показались над водой, и животные направились к противоположному берегу. Потом, все втроем, совершенно нагие, завернули одежду в непромокаемую ткань, крепко-накрепко привязали к седлам и снова уселись верхом.
– Давай ты первый, Мбежане.
Громкий всплеск – и брызги поднялись выше берега.
– Теперь ты, Дирк, пошел! Не забудь – крепче прижимайся к седлу.
Снова громкий всплеск, и Шон хлестнул плетью свою лошадь, которая артачилась и выплясывала боком вдоль берега. Быстрый прыжок вперед, долгое падение – и вот вода сомкнулась над головами животного и человека.
Фыркая и отплевываясь, они показались на поверхности, и Шон с облегчением увидел голову Дирка рядом с головой его лошадки и услышал его возбужденные крики. Еще немного – и они уже стояли на противоположном берегу; вода стекала с их обнаженных тел, они смеялись от радости, глядя друг на друга.
И вдруг смех застрял у Шона в горле. На высоком берегу над ними, выстроившись в ряд и скалясь в ответ на их заразительный смех, но с винтовками системы Маузера наготове, стояла группа людей, примерно с дюжину. Все как на подбор крупные, бородатые, увешанные патронташами, в грубой одежде; головы их украшали самые разнообразные шляпы, а также один котелок и высокая бобровая шапка.
Увидев, что Шон больше не смеется, перестали смеяться и Мбежане с Дирком; они подняли головы и уставились на шеренгу вооруженных людей на высоком обрыве. Повисла зловещая тишина.
Ее нарушил наконец человек в котелке, стволом винтовки указывая на Шона:
– Magtig! Бог мой! Да такой, как у него, и топором не срубить!
– Ты бы лучше его не злил, – тут же отозвался тот, что в бобровой шапке. – Треснет им тебя по башке и череп проломит!
Все дружно рассмеялись.
Шон никак не мог понять, что вызывает в нем больший дискомфорт: что они между собой дружески обсуждают подробности его голого тела или что дискуссия ведется на африкаансе (или бурском голландском). Воистину, поспешишь – людей насмешишь. Его нетерпеливость привела к тому, что они попали или, скорее, приплыли прямо в лапы к бурским дозорным. У него еще оставалась слабая надежда как-нибудь выкрутиться, и он открыл было рот, чтобы попытаться. Но его опередил Дирк.
– Кто это, папа? Почему они смеются? – спросил он на чистейшем английском.
Надежда Шона мгновенно умерла, как, впрочем, замер и смех буров, когда они услышали ненавистный им язык.
– Так-так-так! – прорычал тот, что в бобровой шапке, и весьма красноречиво повел стволом своего маузера. – Руки вверх, дружище.
– Будьте так добры, позвольте хотя бы сначала надеть штаны, – вежливо попросил их Шон.
– Куда нас везут? – спросил Дирк, на этот раз потихоньку, и голос его при этом задрожал.
Это тронуло ехавшего рядом с ним Бобровую Шапку.
– Ты не волнуйся так, малыш, скоро увидишь генерала. Настоящего, живого генерала.
Английский этого человека был четкий и ясный, и Шон посмотрел на него с интересом.
– А у него будут медали и все такое?
– Nee, парень. Для нас эти побрякушки ни к чему.
Дирк сразу потерял интерес. Он повернулся к Шону:
– Папа, мне есть хочется.
И снова вмешался Бобровая Шапка. Он вынул из кармана длинный черный кусок вяленого мяса и протянул Дирку:
– На, парень, поточи свои зубки.
Дирк тут же набросился на мясо, и Шон теперь мог спокойно понаблюдать за остальными бурами. Они не сомневались, что поймали шпиона, и теперь обсуждали, как его будут казнить. Разгорелся спор, в котором дружеское участие принял и сам Шон, и его слова в собственную защиту были выслушаны с уважительным вниманием. Они прервали дискуссию, когда пришлось еще раз форсировать Тугелу и взбираться на ее крутой берег, но, когда они снова тесной группой тронулись по гребню, Шон продолжил речь. В конце концов он убедил их в своей невиновности – это было принято ими с явным облегчением, поскольку расстреливать его никому не хотелось.
Потом общий разговор обратился к более приятным предметам. День был великолепен, солнечные лучи заливали долину, окрашенную золотистыми и зелеными тонами. Внизу извивалась и петляла искрящаяся на солнце Тугела, неся свои воды от тонущих на горизонте в синей дымке Драконовых гор. По небу медленно плыли несколько пышных облаков, легкий ветерок обдувал всадников, отчего жара почти не ощущалась. Молодежь из отряда жадно слушала рассказы Шона про слонов в бассейне реки Лимпопо, про необъятные просторы, ждущие человека, который придет и возьмет их богатства.
– Вот кончится война… – мечтательно говорили они и смеялись, глядя на солнце.
Потом ветер переменился, и из-за холмов причудливого вида донеслись до слуха слабые, но грозные звуки. Смех сразу стих.
– Стреляют, – сказал один.
– Ледисмит.
Теперь настала очередь Шона задавать вопросы. И ему рассказали, как отряды бурских подразделений атаковали Ледисмит и обратили в бегство англичан, которые стояли против них. С горечью вспоминали, как старый Жубер удержал своих конников и смотрел, как разбитая английская армия устремилась обратно в город.
– Боже праведный! Если бы он приказал их преследовать! Мы бы гнали их до самого моря и там бы всех перетопили.
– Вот если бы командовал не старый Жубер, а дядюшка Пауль, война бы уже закончилась. А сейчас вот сидим и ждем у моря погоды.
Постепенно в голове Шона сложилась цельная картина боев в Натале. Ледисмит окружен. Армия генерала Джорджа Уайта заперта в городе. Половина армии буров выдвинулась вдоль железной дороги и заняла оборону, расположившись на крутом откосе, возвышаясь над рекой и крохотным поселением под названием Коленсо.
Внизу, на широко раскинувшейся равнине в пойме Тугелы, генерал Буллер собирал свою армию в кулак для прорыва и освобождения Ледисмита.
– Но пусть только попробует – дядюшка Пауль только того и ждет.
– А кто этот дядюшка Пауль, уж не сам Крюгер ли? – озадаченно спросил Шон.
Дядюшкой Паулем ласково звали президента Южно-Африканской Республики.
– Nee, приятель! Это другой дядюшка Пауль. Его зовут Ян Пауль Леру, командир Винбергского отряда.
У Шона перехватило дух.
– Такой здоровый, рыжий, со взрывным нравом и не дурак выпить?
Дружный смех.
– Ja! В самую точку! Ты что, его знаешь?
– Ну да. Знаю.
«Так, значит, мой шурин теперь генерал», – усмехаясь, подумал Шон.
– И мы сейчас едем к этому генералу? – уточнил он.
– Если найдем его.
Юный Дирк наконец познакомится со своим дядей… Шон уже с удовольствием предвкушал эту неожиданную после долгой разлуки встречу.