Фабер лежал без сна. Его тело, вероятно, еще нуждалось в отдыхе, хотя он и провел в постели весь день, но мозг работал на повышенных оборотах, прокручивая возможные варианты, намечая планы действий… И подбрасывая мысли о женщинах, о доме.
Теперь, когда он оказался так близок к тому, чтобы выбраться отсюда, его воспоминания о доме сделались почти мучительно сладостными. Он думал о самых простых вещах: о колбасе, которую можно нарезать толстыми жирными кругами, о машинах, ездивших по правой стороне дороги, о действительно высоких деревьях, но более всего – о своем родном языке: твердых и точных словах, жестких согласных и простых в своей чистоте гласных, о глаголе в конце предложения, где ему и положено располагаться, придавая фразе смысловую законченность, какую сексу придает оргазм.
И стоило подумать об оргазме, как опять вспомнилась Гертруда: ее лицо под ним (вся косметика уничтожена его поцелуями), ее глаза, то зажмуренные от наслаждения, то с любовью устремленные на него, ее полуоткрытый рот, из которого то на вдохе, то на выдохе доносилось: «Ja, Liebling, ja…»
Глупости, конечно. Это он семь лет жил как монах, а у нее-то не было для этого никаких причин. После Фабера у нее могли быть еще десятки мужчин. Хотя не исключено, что она погибла под английскими бомбами, или от рук маньяков, которые посчитали ее нос на дюйм длиннее нормы, или ее сбил грузовик во время затемнения. В любом случае она едва ли помнит о нем. Вероятно, он никогда больше ее не увидит. Но она была для него важна. Она что-то для него значила, если именно о ней он сейчас вспоминал.
Обычно он не давал воли сантиментам, считал себя по натуре холодным, расчетливым и культивировал это в себе. Тоже своего рода форма самозащиты. Но сейчас, когда успех, казалось, был так близок, он позволил себе немного отпустить поводья. Нет, не ослабить бдительность. Ни в коем случае! Но самую малость предаться игре воображения.
Шторм являлся его союзником, пока бушевал. В понедельник он просто свяжется по рации Тома с командиром подводной лодки, и тот пошлет в залив шлюпку, как только море чуть успокоится. Если же буря уляжется еще до понедельника, может возникнуть небольшое осложнение в виде баркаса с припасами. Дэвид и Люси, вероятно, предполагают, что он на этой же лодке отправится назад на материк.
При этом Люси проникала в его мысли полнокровным цветным видением, которое он сам не до конца контролировал. Он видел ее поразительные янтарные глаза, следившие за тем, как он перевязывает ей палец, ее силуэт, когда она поднималась по лестнице, соблазнительный, несмотря на мешковатую мужскую одежду, ее спелые округлые груди, когда он застал ее нагой в ванной. А потом реальные события сливались с фантазиями, в которых она перегибалась через руку с бинтом и целовала его в губы, оборачивалась на лестнице и заключала в объятия, выходила из ванной и клала его ладони себе на грудь.
Он беспокойно ворочался на небольшой кровати, проклиная свое воображение, посылавшее ему мечты, подобных которым он не ведал со школьных времен. Тогда, еще до того как познать реальный секс, он мысленно выстраивал изощренные сексуальные сценарии, в которых фигурировали женщины постарше, встречавшиеся ему на жизненном пути: строгая экономка в их доме; жена учителя Нагеля – темноволосая и худощавая интеллектуалка; хозяйка деревенской лавки, красившая губы ярко-красной помадой и с презрением отзывавшаяся о собственном муже. Порой все трое могли фигурировать вместе в его особенно острой фантастической оргии. Когда же в пятнадцать лет он вполне предсказуемо соблазнил дочку горничной, затащив ее в сумрачный лес Западной Пруссии, всем сексуальным фантазиям пришел конец, поскольку они оказались несравненно лучше, чем принесший разочарование настоящий половой акт. И юного Генриха долго мучила эта загадка: где же столько раз описанный безумный экстаз, где ощущение полета, где мистическое слияние двух тел в единое целое? Поэтому фантазии стали невыносимы, напоминая ему о том, что он не сумел воплотить их хотя бы отчасти в реальность. Позже, само собой, и настоящий секс стал удовлетворять его. Он сделал открытие: оказывается, подлинный экстаз он испытывал, не получая его от женщины один, а только когда им обоим удавалось доставлять наслаждение друг другу. Этой глубокой, как он полагал, мыслью Генрих поделился со старшим братом, который тут же заявил, что никакое это не открытие, а известная всем банальность, избитый трюизм. И совсем скоро Генрих тоже это понял.
Со временем он стал очень неплохим любовником. Он находил секс интересным, а не просто актом, приносящим физическое удовлетворение. Но при этом так и не превратился в рокового соблазнителя… Завоевание женщины, победа над ней никогда не привлекали его сами по себе. Но в том, что касалось приемов, с помощью которых можно доставлять и получать удовольствие в постели, он превратился в настоящего эксперта, не разделяя, однако, популярного мнения, будто секс вообще дело техники и только. Очень многие женщины вожделели к нему, а тот факт, что он оставался по этому поводу в полном неведении, делал его только еще более желанным.
И сейчас он попытался вспомнить, сколько же всего было у него женщин: Анна, Гретхен, Ингрид, та американская девчонка, две шлюхи в Штутгарте… Он не мог вспомнить всех, но едва ли их набралось больше двадцати. Считая, разумеется, и Гертруду.
Но ни одна из них красотой и близко не могла сравниться с Люси, решил он, издав раздраженный вздох. А позволил он этой женщине так подействовать на себя потому, что теперь оказался действительно близок к возвращению домой и устал все время быть настороже. Сейчас он лишь досадовал на себя. Куда делась его дисциплина? Ему нельзя расслабляться, пока задание не выполнено.
Перед ним стояла проблема, как уклониться от возвращения на материк с баркасом, доставлявшим на остров припасы. Приходило несколько возможных решений. Вероятно, самым простым из них было бы связать всех обитателей острова, встретить баркас самому и отправить его обратно, придумав какую-нибудь правдоподобную чушь в качестве объяснения. Он может сказать, будто гостит у Роузов на правах родственника и прибыл на другом судне, чтобы понаблюдать за птицами и все такое… Эта задача представлялась слишком простой, чтобы целиком концентрировать на ней свое внимание. Позже, если погода начнет подавать признаки улучшения, он выберет нужный способ.
И вообще, по-настоящему серьезных проблем больше возникнуть не должно. Уединенный остров в десятках миль от берега, на нем – всего четыре человека – идеальное укрытие! Вырваться с территории Великобритании отсюда он сможет так же легко, как из детского манежа. Вспоминая все, что ему пришлось преодолеть до сих пор, людей, которых он убил – пятерых из сил гражданской обороны, парня из Йоркшира в поезде, специального эмиссара абвера, – можно считать, что сейчас он просто в превосходном положении.
Старик, инвалид, женщина и ребенок… Уж с ними он расправится без труда.
Люси тоже не спалось. Она лежала и слушала. А звуков до нее доносилось множество. Сама погода за окном являлась целым оркестром: дождь выбивал барабанную дробь по крыше, ветер свистел на все лады в каждом выступе дома, море грохотало с прихотливыми перепадами, когда волны разной величины разбивались о скалы. Да и сам старый дом тоже не молчал, поскрипывая и постанывая, словно жалуясь на неистовые удары бури. А еще были звуки внутри самой спальни: медленное размеренное дыхание Дэвида, который, как казалось, вот-вот захрапит, хотя до этого никогда не доходило и он лишь крепко спал под воздействием двойной дозы снотворного, и более быстрое, порывистое дыхание Джо, вполне комфортно раскинувшегося на поставленной для него в дальнем углу раскладушке.
Это шум не дает ей спать, подумала Люси, но тут же поняла: зачем заниматься самообманом? Ей не давало уснуть присутствие в доме Генри, который видел ее обнаженной, нежно касался ее рук, перевязывая палец, а сейчас лежал в соседней комнате и безмятежно спал. Вероятно.
Он почти ничего не рассказал о себе, как она осознала сейчас. Только то, что не женат. Она не знала, где он родился, – по его произношению определить это оказалось невозможно. Он ни намеком не обмолвился, кем работал, хотя интуиция подсказывала ей, что он принадлежал к одной из каст профессионалов – к примеру, дантистов или военных. Для юриста ему не хватало занудства, для репортера он слишком интеллигентен, а врачи органически не способны держать свою профессиональную принадлежность в секрете дольше пяти минут. Он не выглядел достаточно богатым, чтобы быть успешным адвокатом, и держался слишком скромно, что не свойственно актерам. Как наиболее вероятное она приняла предположение о его службе в армии.
«Интересно, он живет один? – продолжала размышлять она. – Или с матерью? Или у него есть женщина? Как он одевается, когда не отправляется на рыбалку? Есть ли у него автомобиль? Наверняка имеется, но какой-нибудь необычный. И водит он его очень быстро».
Эта мысль внезапно напомнила ей о двухместной спортивной машине Дэвида, и Люси крепко зажмурилась, отгоняя кошмарное видение. «Думай о чем-нибудь другом! О чем угодно, только не об этом!»
Она снова подумала о Генри и на этот раз осознала, вернее, позволила себе осознать, правду: она хотела заняться с ним любовью.
Это была мысль, которая в выстроенной ею системе мироздания могла посетить мужчину, но никак не женщину. Женщина может мимолетно встретиться с мужчиной, посчитать его привлекательным, пожелать узнать получше и даже немножко влюбиться в него. Но она не должна ощущать столь откровенного физического влечения к мужчине, если только… если только в ней нет отклонения от нормы.
Это до крайности нелепо, сказала она себе потом. Любовью она должна заниматься со своим мужем, а не с первым встречным мужчиной. Она не из тех, кто…
Но все же фантазии оказались слишком соблазнительными. Дэвид и Джо крепко спали, и ничто не мешало ей выбраться из постели, перебежать лестничную клетку, войти в ту комнату и скользнуть к нему под одеяло…
Да, не мешало ничего, кроме ее характера, благородного происхождения и правильного воспитания.
Но если она однажды решится сделать это, то только с таким мужчиной, как Генри. Он будет добр, нежен, внимателен и, конечно же, не станет ее презирать за то, что она предложила себя, как уличная девка из Сохо.
Она заворочалась в постели, дивясь собственной глупости. Откуда ей было знать, что он не станет презирать ее? Они ведь знакомы всего один день, да и тот он почти целиком проспал.
И все равно ей хотелось, чтобы он посмотрел на нее снова, с тем же выражением, в котором восхищение смешалось с удивлением. Было бы здорово почувствовать на себе его руки, самой прикоснуться к его телу, ощутить тепло его кожи.
Она вдруг поняла: теперь само ее тело откликалось на образы, которые рисовало воображение. Ей захотелось потрогать себя саму, но, как делала это годами, она справилась с этим желанием. По крайней мере она все еще способна чувствовать и не иссохла как старая дева, утешилась Люси.
Она раздвинула ноги и вздохнула, почувствовав, как жаркая волна окатила ее снизу доверху. Она совсем свихнулась. Давно нужно спать. Нет ни малейшей возможности заняться любовью с Генри этой ночью.
Но не успела она об этом подумать, как выбралась из кровати и направилась к двери.
Фабер услышал доносившиеся с лестничной клетки шаги и среагировал чисто рефлекторно.
Его мозг мгновенно отключился от всех праздных раздумий, которым он предавался только что. Одним плавным движением он свесил ноги на пол и выбрался из-под одеяла, а потом бесшумно пересек комнату и со стилетом в правой руке занял позицию у окна, в самом темном месте спальни.
Он слышал, как открылась дверь, как вошел неизвестный и дверь снова закрылась. И только с этого момента он снова стал размышлять, а не подчиняться одному лишь инстинкту. Убийца оставил бы дверь открытой, чтобы облегчить себе бегство. А потом до него дошли те многочисленные причины, по которым никакой убийца не смог бы обнаружить его здесь. Но эта мысль не успокоила его окончательно – вся его система выживания строилась на том, что он всегда допускал вероятность опасности, пусть самую минимальную. Ветер на мгновение стих, он расслышал звук сдерживаемого дыхания рядом с кроватью, и теперь знал точно, где находился противник. Этого оказалось достаточно, чтобы начать действовать.
Он толкнул ее на кровать лицом вниз, держа острие стилета у самой шеи, а коленом плотно прижав спину, пока наконец не понял, что это женщина, а еще через долю секунды узнал ее. Тогда он ослабил захват, протянул руку и включил ночник на прикроватной тумбочке.
В смутном свете лампы ее лицо казалось необычайно бледным.
Фабер успел убрать оружие, прежде чем она заметила его, и отпустил ее.
– Прошу прощения, – сказал он. – Я просто…
Люси перевернулась на спину, глядя на него в совершеннейшем изумлении. Это оказалось чем-то абсолютно невероятным, но по странной причине такая его реакция лишь позабавила ее. Она начала тихо хихикать.
– Я просто подумал, что это грабитель, – завершил фразу Фабер, сам понимая, насколько нелепо его объяснение.
– И откуда же, позвольте поинтересоваться, мог здесь взяться грабитель? – Она уже не выглядела такой бледной, а, напротив, заметно раскраснелась.
На ней была очень просторная и старомодная ночная рубашка из фланели, закрывавшая ее от горла до лодыжек. Темные, с рыжеватым отливом волосы беспорядочно разметались по подушке, глаза казались сейчас огромными, губы увлажнились.
– Ты потрясающе красива, – едва слышно произнес Фабер.
Она закрыла глаза.
Фабер склонился и поцеловал ее в губы. Они сразу же открылись ему навстречу, когда она ответила на поцелуй. Кончиками пальцев он осторожно прикасался к ее плечам, шее, ушам. Она реагировала движениями тела под ним. Ему хотелось долгого поцелуя, чтобы распробовать ее губы до конца и продлить мгновения близости, но он понимал, что у нее нет времени на все эти нежности. Она сразу запустила руку в его пижамные брюки и сжала пальцы, чуть постанывая и начиная дышать все тяжелее.
Не переставая целовать ее, Фабер протянул руку и выключил свет. Потом поднялся и скинул пижамную рубашку. Молниеносным движением, чтобы у нее не возникло и намека на вопрос, чем он там занимается, сорвал с груди контейнер с пленкой, не обращая внимания на боль, которую причинил коже накрепко прилипший к ней пластырь. Контейнер он сунул под кровать. Точно так же достал из левого рукава и спрятал стилет.
Затем он задрал подол ее ночной рубашки до пояса.
– Быстрее, – повторяла она. – Быстрее!
И Фабер прижался к ней всем телом.
Когда он остановился, она не почувствовала ни малейших угрызений совести. Ею владели чувства удовлетворения, радости, полноты жизни. Она получила то, чего так долго ждала и желала. И теперь лежала неподвижно с закрытыми глазами, поглаживая его короткие волосы на затылке и наслаждаясь даже этим грубым покалыванием в своих ладонях.
Минуту спустя она сказала:
– Я, наверное, все делала слишком поспешно…
– Но ведь мы еще не закончили, – прервал ее он.
В темноте она наморщила лоб.
– Как, разве ты не?.. – Ей это показалось очень странным.
– Нет, да и ты тоже.
– Но ведь у меня все по-другому, – улыбнулась она.
Он включил свет и посмотрел на нее.
– А вот это мы сейчас проверим.
Он скользнул вниз по постели между ее бедер и поцеловал ее в живот. Его язык при этом мимолетно коснулся пупка. Это оказалось очень приятно, мелькнула у нее мысль. Но его голова опустилась еще ниже. «Не может быть, чтобы ему хотелось поцеловать меня туда». Однако именно это он и сделал. И не просто поцеловал. Его губы заставили разойтись мягкие складки кожи. Ее просто парализовало от шока, когда его язык начал обследовать каждый изгиб, а пальцы, разомкнув лоно, глубоко вошли в нее… А потом его неутомимые поиски завершились, и он языком нащупал крошечное, но очень чувствительное местечко, такое маленькое, что она сама не знала о его существовании. Оно было настолько нежным, что даже легкое прикосновение к нему показалось в первый момент болезненным. Но почти тут же она забыла о боли, когда ее всю насквозь пронизало ощущение, которого она не ведала прежде. Не способная больше к сдержанности, она начала двигать бедрами вверх и вниз, все быстрее и быстрее, скользя своей влажной плотью по его рту, подбородку, носу, лбу, полностью забывшись от наслаждения, которое получала. А оно все нарастало, словно само по себе, пока, поглощенная восторгом, она не открыла рот, чтобы издать крик. Фабер чутко уловил этот момент и положил ладонь ей на лицо, но крик все равно рвался из нее, пусть это и был сдавленный горловой хрип, поскольку оргазм длился и длился, завершившись подобием взрыва изнутри, который оставил ее лежать совершенно опустошенной, с ощущением, что она никогда уже не сможет подняться.
В голове ее воцарилась на какое-то время полнейшая пустота. Она теперь лишь смутно чувствовала, что он все еще лежит головой где-то у нее между ног, щетиной задевая нежную кожу внутренней поверхности бедра, а губы его продолжают касаться ее лишь очень легкими, убаюкивающими движениями.
– Только теперь я узнала, что имел в виду Лоуренс, – сказала она потом.
– Не понял, – отозвался он, приподняв голову.
Она вздохнула.
– Я и сама понятия не имела, что это может произойти вот так. Это было чудесно.
– А почему уже «было»?
– Боже, из меня словно выкачали всю энергию…
Тогда Фабер сменил позу, усевшись поверх ее груди и широко раздвинув колени. И когда она осознала, чего он от нее хочет, во второй раз окаменела от шока. Он слишком большой… Но внезапно поняла: ей самой остро хочется этого, ей совершенно необходимо ощутить его у себя во рту. Она приподняла голову, и ее губы сомкнулись вокруг его члена, а он издал чуть слышный стон.
Он держал ее лицо между ладонями, мягко заставляя его двигаться и продолжая постанывать. Она посмотрела на него. Он пристально следил за тем, что она делала, словно старался запечатлеть в памяти каждое мгновение. Она вдруг запаниковала, не зная, как вести себя, когда он… когда он кончит. А потом поняла: нужно просто расслабиться, поскольку все сделанное им прежде оказалось восхитительно, и она теперь верила, что получит удовольствие даже от этого.
Но ничего не случилось. Как раз в тот момент, когда, казалось, он совершенно потерял контроль над собой, Фабер вдруг остановился, лег поверх нее и вошел в ее лоно.
На этот раз все происходило очень медленно и расслабленно, как легкий прибой на морском берегу, но наступил момент, когда он завел руки вниз и сжал ее ягодицы, а по выражению его лица она поняла: только теперь он готов перестать контролировать себя и отдаться ей целиком. И это неожиданно возбудило ее с неизведанной прежде силой, а потому, когда он наконец в пароксизме выгнул спину, его лицо исказилось словно от боли, а из груди вырвался глубокий стон наслаждения, она обвила ногами его талию и тоже полностью отдалась экстазу, только теперь, после стольких лет ожидания, услышав все те фанфары и цимбалы, которые обещал в своих книгах Лоуренс.
Потом они очень долго лежали неподвижно. Люси ощущала всем телом тепло, словно что-то тихо тлело внутри. Никогда в жизни ей еще не было так тепло. Только когда ее дыхание постепенно стало более ровным, снова донеслись звуки бури за окном. Генри придавил ее всей тяжестью своего тела, но она не хотела, чтобы он двигался. Ей нравилась эта тяжесть и даже легкий запах пота, исходивший от его кожи. По временам он чуть шевелил головой, и тогда его губы вновь пробегали по ее щеке.
Он оказался идеальным для секса мужчиной. Похоже, он знал о ее теле больше, чем она сама, а его собственное телосложение было почти совершенно – широкие и мускулистые плечи, узкие талия и бедра, длинные крепкие волосатые ноги. Ей почудилось, будто она нащупала на нем шрамы, но это ей могло только померещиться. Сильный, нежный, красивый. Идеал во всех смыслах этого слова. Но в то же время она прекрасно понимала, что никогда не полюбит его, никогда не захочет сбежать с ним и выйти замуж. Она чувствовала: где-то глубоко внутри это совсем другой человек – холодный и жесткий. Его реакция на ее появление и последовавшее объяснение поразили ее. Однако она решила пока не думать о той части его натуры, которая пока ей была неведома. Просто нужно как-то суметь удерживать его на расстоянии, пользоваться им, но с осторожностью, как с лекарством, которое может вызвать зависимость.
Впрочем, времени для того, чтобы у нее выработалась привычка, почти не оставалось. Ведь пройдет чуть больше суток, и он покинет остров.
Она пошевелилась, и он немедленно скатился в сторону, устроившись на спине рядом. Она приподняла голову и, опершись на согнутую в локте руку, оглядела его нагое тело. Да, на нем отчетливо виднелись шрамы: длинный на груди и маленький, в форме звездочки, похожий на ожог, на бедре. Она погладила его грудь ладонью.
– Это совсем не пристало настоящей леди, – сказала она, – но мне хочется поблагодарить тебя.
Он с улыбкой протянул руку и погладил ее по щеке.
– Ты настоящая леди.
– Но ты, должно быть, сам не представляешь, что сделал. Ты…
Он приложил палец к ее губам.
– Я отлично знаю, что сделал.
Она чуть прикусила его палец, а потом положила его руку себе на грудь. Он потрогал ее сосок.
– Тогда, пожалуйста, сделай это еще раз, – попросила она.
– Не думаю, что у меня остались силы, – ответил Фабер.
Но он тем не менее это сделал.
Она ушла от него через пару часов после того, как начало светать. Из второй спальни донесся едва уловимый шум, и она сразу вспомнила – рядом спят ее муж и сын. Фабер хотел сказать ей, что это не имеет никакого значения: ни у него, ни у нее нет ни малейшей причины волноваться, узнает ли об этом ее супруг и как будет реагировать, – но решил придержать язык и позволить ей уйти. Прежде чем подняться, оправить на себе ночную рубашку и выйти, она в последний раз крепко поцеловала его в губы.
Фабер посмотрел ей вслед почти с нежностью. «Она – это нечто особенное, – подумал он, лежа на постели и глядя в потолок. – Очень наивна, совершенно неопытна, но, несмотря на это, необычайно хороша. В такую я, пожалуй, мог бы и влюбиться».
Поднявшись, он первым делом достал пленку и стилет из-под кровати. Возник вопрос, стоит ли ему держать их при себе? Вдруг днем представится случай снова заняться с ней любовью? Сначала он решил оставить оружие – без него он чувствовал себя голым и беззащитным, – а негативы припрятать. Он положил контейнер в верхний ящик комода, прикрыв сверху своими документами и бумажником. При этом ему было ясно: он действует против правил, но теперь, когда последнее задание приближалось к концу, не грех позволить себе насладиться близостью с женщиной. Кроме того, едва ли стоило опасаться, что Люси или ее муж найдут пленку. Предположим, они даже сумеют понять суть (это само по себе маловероятно), но и тогда ничего не смогут предпринять.
Он улегся на кровать, но сразу же вскочил. Годы секретной работы просто не позволяли так рисковать. Он положил пленку в карман куртки. И только после этого почувствовал, что может расслабиться.
Донесся голос ребенка, потом шаги Люси вниз по лестнице, потом кряхтение Дэвида, забиравшегося в ванную. Ему придется тоже встать и позавтракать со всей семьей. Это не представляло проблемы. Да и спать ему больше не хотелось.
Он некоторое время простоял у мокрого окна, наблюдая за буйством стихии, пока не услышал, что ванная освободилась. Натянув верх от пижамы, он отправился туда, чтобы побриться. Лезвием Дэвида он воспользовался без разрешения.