― А сколько нужно? ― спросил Горелый.
― Около десяти тысяч долларов. Взяла бы в банке, но кто мне даст с моими двумя невыплаченными кредитами? Я сегодня после работы к Лизочке в больницу ездила. Врала, что она обязательно поправится… Только не подумай, что я у тебя эти деньги собираюсь просить! Просто, ты хотел знать, почему у меня такое настроение. Это одна из причин, вернее, главная.
― Черт, и на мне кредитище висит, миллионный! Под гарантии продажи нашего мультфильма дали. А там работы еще на месяц, как минимум.
― Да, не меньше, ― вздохнула Лида.
― У меня ведь были наличкой десять тысяч, ― сокрушенно тряхнул головой Горелый. ― Собирался сына с женой и няней отправить во Францию, на лыжах покататься. Я бы, конечно, тебе их отдал без вопросов. Но там история неприятная приключилась. Ладно, сейчас это не важно, не буду тебя грузить.
Лида вспомнила плюшевого мишутку с растрепанным ухом, заморгала и тихонько шмыгнула носом.
― Только ты не плачь! ― заволновался Горелыйа. ― Я займу эти деньги, обещаю!
― Нет! Я запрещаю тебе влезать в долги из-за моих проблем!
― Что значит «из-за моих»? Теперь все твои проблемы ― наши общие.
Лида смущенно опустила глаза и принялась водить пальцем по ножке бокала.
― Женя, как ты думаешь, если я обойду все наше здание ― там же и радиостанции, и глянцевые журналы, всякие "Шикарные яхты", расскажу о Лизе, люди согласятся скинуться? Кто сколько может? Или это тебя поставит в неловкое положение? Ну, что кто-то из «Архангела» будет христорадничать по кабинетам?
― Мышонок, я тебя умоляю: меня, в неловкое положение?! ― сделал большие глаза Горелый, театрально нахмурился и сказал развязным голосом: ― Запомни, продюсер ― это циничное, не ведающее сомнений и мук совести существо!
― Нет, ты не такой, ― засмеялась Лида.
― Такой-такой, просто ты меня еще плохо знаешь. Конечно, нужно все возможности использовать. Пожалуйста, будем ходить с протянутой рукой вместе. Но вряд ли ты по кабинетам насобираешь всю сумму. Знаешь что…
Горелый задумался.
― Нет, все-таки я сначала сам все обмозгую, поговорю с людьми, чтобы не обнадеживать тебя раньше времени. А пока пишем объявление «Помогите на операцию ребенку», учимся тянуть тонким голосом: «Люди добрые, сами мы не местные, подайте Христа ради!» Ладно, это все шутки. У тебя фотография девочки есть?
― В мобильнике. Я как раз сегодня… ― Лида глянула на электронные часы в радиоприемнике. ― Вернее, уже вчера сфотографировала Лизу с мишуткой, это ее игрушка.
Девушка вскочила, достала из сумочки телефон и нашла снимок.
Горелый долго молча смотрел на экран, потом покачал головой:
― Господи, за что страдают такие малыши? Не за наши ли грехи?
Лида понурилась.
― Замечательная фотография. Даже хорошо, что не профессиональная, а с мобильника: сразу видно, снимок не постановочный, живой, резче забирает. Я завтра пиарщице нашей пробивной всю эту историю расскажу, она подскажет, где побыстрее баннеры изготовить. И с текстом тебе поможет. Она расценки знает. Изображение на специальной клеенке печатают, в любой момент в рулон свернул, перенес, развернул. Я думаю, размер надо сделать метра два на полтора, не меньше, на стойке закрепить. Стойки на складе точно есть, на них агитацию всякую, афиши наши пиарщики крепят. Ты оформи заявку, я подпишу, завхоз здания тебе все выдаст.
― Тогда я в холле на входе встану? По кабинетам такой здоровый плакат не потащишь? Может быть, еще сделать сменную надпись: «На сегодня собрано столько-то рублей» ― и менять каждый день цифру?
― Точно, маркером будем писать, он с клеенки легко стирается. Ты целый день собираешься у входа стоять?
― Нет, конечно, понимаю ― работа. Утром пару часов подежурю, пока основной народ идет. С девяти до одиннадцати, можно? Я вечером это время отработаю и на обед могу не ходить.
― С обедом не выдумывай, мне сотрудники здоровые нужны. Скажешь, сколько все будет стоить, я выдам деньги. Есть немного в загашнике, на представительские расходы.
Лида восхищенно смотрела на Горелого.
― Женя, спасибо. Я не ожидала…
― Не ожидала? Надеюсь, ты шутишь.
― Я не так выразилась: конечно, я даже не сомневалась, ты отзывчивый человек. Просто я сама раньше старалась не читать в газетах и в интернете объявления «Спасти ребенка» или «Срочно требуется помощь». Перелистывала поскорее страницу. Боязно этим детям в лицо посмотреть, сглазить боишься: вдруг прочитаешь про чужую болезнь, пожалеешь постороннего человека, а она на тебя или твоих близких перейдет. Глупости, конечно, суеверия, а все равно страшно… Родственники больных детей обычно несокрушимые аргументы приводят: в Москве проживают десять миллионов человек, если каждый отдаст один рубль, то нужная сумма будет собрана. Вам жаль одного рубля? Вроде они правы. Но таких объявлений сотни! Да еще в метро два раза в день по вагону в инвалидной коляске мимо кто-то проедет. Я почти никогда деньги не давала, старалась не смотреть на таких людей. Или молнии метала: мошенники, никакие они не инвалиды! Вроде и совесть чиста. А теперь, когда узнала про Лизу, стала думать точно так же, как родители несчастных детей: ведь всего по рублю, но каждый! И ребенок будет жив.
Лида то водила пальцем по краю стола, то теребила футболку, то принималась раскачиваться, словно старалась унять боль.
Горелый положил руку на ладонь девушки и крепко сжал:
― Лидочка, ну успокойся, ты ни в чем не виновата. Так устроена жизнь. Трудно искать справедливости в мире, в котором ее не существует. Никто от тебя не требует спасти всех страдающих! Ты при всем желании этого не сможешь.
Лида скорбно свела брови, прочертила ногтем по клеенке длинную борозду и тихо просила:
― Женя, как ты считаешь: чтобы добыть деньги ради спасения ребенка можно пойти на преступление?
― Ты собралась ограбить банк? Слушай, вот в этом деле я тебе не помощник, у меня ни маски нет, ни револьвера, ни мешка для долларов, ― шутливым тоном произнес Горелый. И добавил серьезно: ― Лидочка, чтобы помочь девочке, ты должна сохранять спокойствие. Все будет хорошо, я тебе обещаю!
Девушка с благодарностью поглядела на Евгения.
― Мышонок, а кто малину доедать будет?
― Я! ― вскрикнула Лида.
В четыре часа утра, когда задремал даже Крымский мост, Горелый нежно тронул Лиду за плечо.
― Ты не обидишься, если я сейчас уйду? Хочу быть дома, когда сын проснется, понимаешь?
Лида мысленно с облегчением выдохнула. Всю ночь она с ужасом ждала: под утро приедет ОМОН ― и наденет на преступницу наручники прямо на глазах ошарашенного Евгения.
«Он не должен оставаться у меня на ночь, пока мы не соберем деньги Лизе. Одна я могу затаиться, не открою полиции дверь. А с ним? Честное слово, ― пообещала Лида неведомому судье. ― Я отдамся в руки правосудия, когда уплачу за операцию. А пока…»
― Женя, я думаю, пока ты должен ночевать дома, с сыном. Для него наверняка ваш развод ― настоящая драма. А если он решит, что папа променял его на чужую тетю… Понимаешь, тогда нам с ним будет очень трудно подружиться. Я для него навсегда останусь злой ведьмой, укравшей отца.
― Это ненадолго, Лидочка! Я вас обязательно познакомлю! И очень рад, что ты меня поняла. Ты ― необыкновенная!
Лида отвела взгляд.
«Рассказать прямо сейчас, почему я уговариваю его ночевать дома? Признаться? Всю правду?» ― бессвязно думала Лида.
― Пока, мышонок, до встречи! Не вставай, я захлопну дверь.
Горелый поцеловал Лидины волосы, взял в охапку джинсы и футболку с длинными рукавами с надписью «Миру-мир!» и на цыпочках пошел в прихожую.
Лида послушала, как Горелый шепотом вызывает на кухне такси, и провалилась в сон.
Через два дня баннер был готов.
Лида привезла тугой рулон в студию, бросила сумку, сбегала к автомату за капучино, но не стала пить, поставила нетронутый стаканчик возле компьютера, торопливо сорвала жесткую прозрачную упаковку.
В центре студии, возле стола для переговоров, уже лежала на кресле складная стойка, тонконогая, как водомерка.
― Десять килограммов выдерживает, ― заверила завхоз Лиду, с сомнением глядевшую накануне на хлипкую сложенную конструкцию.
Девушка развернула стойку, закрепила планки.
И с волнением раскинула рулон на столе.
Она видела будущее изображение на мониторе, когда заказывала баннер в рекламном агентстве. Но на экране оно было крошечным и, честно говоря, не очень впечатляло.
― В готовом виде по-другому будет выглядеть, ― заверила дизайнер в рекламном агентстве.
Затем сходила куда-то, вернулась и смущенно подала Лиде конверт.
― Мы здесь, среди своих, тоже денег собрали. Правда, немного. Уж извините, коллектив небольшой.
У Лиды защипало глаза.
Она приоткрыла конверт, внутри лежали несколько сотенных и пятидесяток.
― Спасибо, ― выдохнула Лида и сжала конверт в ладонях.
Вблизи, на столе, снимок казался расплывчатым, мятым зернистым пятном.
Лида расстроенно собрала резко пахнущий новой клеенкой и свежей краской баннер в охапку, влезла на стул и закрепила верхний край рулона металлическими кольцами.
Спрыгнула, отошла к стене, поглядела.
Сзади кто-то ойкнул.
Огромные, доверчивые глаза.
Припухшее личико.
Мишка с растрепанным ухом, крепко прижатый к животу.
И надпись.
«Лиза Гонсалес:
― У моего Мишутки больное сердце. Если ему не сделать операцию, он умрет»
Чуть ниже, помельче, еще одна надпись: «Операция Лизы стоит 300 тысяч рублей. Уже собрано: …»
Лида вытащила из сумки конверт, пересчитала купюры и вписала в белое окошечко синим маркером: 650 рублей.
Из буфета вернулись, похохатывая, аниматоры.
Поглядели на плакат.
Полезли в кошельки, вполголоса пересчитали собранную сумму.
Один из мужчин вытянул из Лидиной руки маркер и исправил цифру в белом окошке: 1850 рублей.
Зашла уборщица, заглянула в коробку возле дверей ― не накидали ли мультипликаторы мусору, вечно у них кучи бумаги, одноразовые тарелки, картонные стаканы.
Вытряхнула коробку в черный пластиковый мешок.
Поглядела на плакат.
― Это чего же?
― Срочно нужна операция, деньги собираем, ― вздохнула Лида.
― Да что же это делается, господи! Да почто же малышам такое наказание? Пусть бы депутаты этак маялись, вон у них рожи какие наедены!
Уборщица покопалась в кармане и протянула Лиде тридцать рублей.
― Ой, что вы, не надо, ― воскликнула девушка, глядя на мятые десятки.
― Чего это «не надо»! Бери-бери! Я нашим женщинам, в клининг-службе, расскажу, еще соберем. У меня у самой внучка. Из-за нее и в Москву переехала ― из школы встречать, хозяйство на деда бросила.
Лида обняла уборщицу.
― Твоя девчонка-то? Вылечим ребенка, что ли мы не люди! Я сегодня же в церковь схожу, в Казанскую Божью матерь, свечку поставлю, ― заверила женщина. ― Надо платок освятить и на сердце, на сердце ей чаще класть, раз сердечко больное. Платок-то есть с собой? Я бы сразу после работы и сходила, освятила.
― Есть, ― обрадовалась Лида.
Бросилась к вешалке, вытащила из рукава пальто купленный по настоянию Алины, источавший запах французских духов шелковый платок от Версаче, и подала уборщице.
― Вот и добро. Господь такую хорошую девочку не оставит, надо только молиться с верой.
Лида молча кивнула, подошла к баннеру и исправила цифру пять на восемь.
Вечером на плакате, стоявшем в студии, значилась уже сумма 5680 рублей ― большинство коллег скинулись по триста рублей, Горелый дал тысячу, еще несколько человек заверили: внесут свой вклад через три дня, когда на карточки перечислят аванс.
Лида была возбуждена быстрым успехом.
И все-таки, до трехсот тысяч было еще очень далеко.
На следующее утро она вытащила стойку в холл на первом этаже.
― Разрешение на размещение есть? ― строго спросил охранник, следивший за камерами видеонаблюдения и электронной проходной.
И протянул девушке пятьдесят рублей.
― Ой, спасибо большое! ― пискнула Лида, положила купюру в льняную сумочку-торбу и встала, напряженно переминаясь, возле баннера.
Весь вечер накануне она репетировала перед зеркалом проникновенную речь.
Большинству людей, а Лида была из их числа, очень трудно просить деньги. Унизительно, стыдно. А вдруг откажут? Позор какой!
― «Пожалуйста, не проходите мимо!» ― голосила Лида своему отражению в зеркале. ― Нет, плохо. «Люди добрые! Помогите, кто сколько может!» Еще хуже… «Господа, вы можете спасти жизнь ребенка!» И как я это буду выкрикивать? Представляю, как все шарахнутся.
А ведь еще предстояло стоять на глазах сотен идущих через холл людей!
Лида с шести утра возилась с прической: отделяла тонкие пряди, скручивала жгутом, навивала на щетку, сушила феном, вновь распускала узкие, как серпантин, полоски волос, подкалывала заколками.
После долгих раздумий надела строгий костюм с атласной розовой блузкой, положила в пакет туфли на высоком каблуке.
…В холл вошли первые сотрудники, элегантные дамы, кажется из журнала «Камины мира».
Лида зажмурилась, набрала воздуху и закричала срывающимся голосом:
― Девушки, миленькие!
Дамы вздрогнули.
Молча приложили пропуски к сканеру, пробрались через турникет, подошли ближе и оглядели баннер.
― Пожалуйста, помогите, кто сколько может! ― дрожащим голоском попросила Лида.
― А что случилось? ― спросила дама в шикарных очках со стразами.
― У Лизочки в сердце отверстие, в любой момент может умереть. Нужны деньги на операцию.
― Господи, а государство что же? ― возмутилась дама, доставая бумажник.
― А что государство? ― горько усмехнулась Лида. ― Кому мы нужны?
― Просто безобразие! ― дружно воскликнули дамы и подали деньги: две ― по пятьсот рублей, третья, в очках со стразами, с извинениями протянула пятьдесят евро: рубли самой нужны, на обед, а остальные деньги на карточке.
Лида принялась мысленно плюсовать общую сумму, переводить евро в рубли. Подосадовала, что не научилась пользоваться калькулятором в мобильнике. Но так и не успела написать в окошке баннера новую сумму: в холл вошла целая толпа сотрудников продюсерского центра.
Девушки встряхивали шубки, мужчины расстегивали куртки и пальто и молча смотрела на фотографию Лизы. Затем лезли в сумки и карманы, пересчитывали содержимое кошельков и подавали Лиде банкноты.
Льняная торба, висевшая через плечо, на глазах набирала толщину.
Лида уминала деньги, записывала суммы на старом чеке и, не переставая, умоляла:
― Ребята, дамы, пожалуйста, очень вас прошу, помогите!
Горелый остановился поодаль, удивленно, словно увидел в Лиде что-то, о чем не знал раньше, посмотрел, как она принимает деньги и страстным звенящим голосом благодарит дарителей, и, не сказав ни слова, прошел в студию.
Ребята с радиостанции предложили рассказать о Лизе в прямом эфире.
― В одиннадцать вечера подходите к нам, на третий этаж, ― пригласил парень в вязаном берете.
― Ой, я никогда раньше… ― испугалась Лида.
― Ничего сложного: загорится красная лампочка, значит, можно говорить. «День радио» смотрели? Ну вот!
― У нас же расчетного счета нет, куда люди деньги понесут? ― снова расстроилась Лида.
― Придумайте что-нибудь, до вечера время есть. Можно предложить прямо в студию подвезти, а мы в прямом эфире человека поблагодарим, диск подарим, кружку, песню поставим.
В одиннадцать часов, когда поток творческих работников иссяк, Лида оставила баннер под надзор охранника ― «Идите, девушка, идите, если что, я людей к вам направлять буду» ― и на негнущихся от напряжения ногах вернулась в студию.
Выпотрошила сумку на стол для переговоров.
Вокруг столпились коллеги.
Горелый, с телефонной трубкой возле уха, посматривал из-за стекла кабинета.
Лида принялась считать, но все время сбивалась.
После споров, у кого с арифметикой лучше, дружно разобрали купюры по номиналам и принялись считать вслух.
Сложили цифры столбиком на бумаге, проверили на калькуляторе.
Получалось каждый раз другое число.
― Дай, я! ― кричали по очереди. ― Считари!
― Двадцать восемь тысяч шестьсот тридцать рублей, сто двадцать долларов и пятьдесят евро, ― наконец, торжествуя, провозгласила ассистент студии. ― Плюс наших пять тысяч шестьсот восемьдесят. Всего, значит, почти тридцать пять тысяч рублей!
Все радостно загомонили.
― Это только первый день! Аванс перечислят, народ еще денег подкинет.
Из кабинета вышел Горелый.
― Евгений Алексеевич, тридцать пять тысяч!
― Неплохо, ― согласился продюсер. ― Но явно недостаточно.
Все посмотрели на фотографию Лизы.
Евгений встал перед баннером и с деловитой торжественностью произнес:
― Коллеги, прошу внимания! Сразу к делу: предлагаю перейти на круглосуточную работу. Строго по желанию, кто не может, неволить не станем. Ударно работаем в две смены, завершаем «Как звери Москву спасли» в течение двух недель.
Ассистент режиссера с сомнением покачал головой.
― Я вчера прикинул новый план-график ― укладываемся! ― заверил Горелый. ― И в январе, сразу после Рождества, проводим благотворительную презентацию мультфильма. Я поговорил с артистами, певцами, задействованными в озвучке, все согласны принять участие и помочь собрать деньги на операцию. Киркоров сразу согласился, Моисеев, Басков, Бабкина, Гармаш, Безруков, Билан, Гурцкая, Куценко, все, кому позволяет гастрольный график. Единственная просьба артистов ― проводить презентацию после новогодних каникул, числа десятого января, не раньше: до этого времени у всех уже расписаны новогодние и рождественские съемки и концерты. Как вам предложение?
Сотрудники дружно кивнули.
Лида просияла.
― Тогда за работу? Новый график сейчас вышлю всем по электронной почте, прошу ознакомиться, ответить согласием или не согласием, и с завтрашнего дня начинаем. Так, Лидия?
Лида поглядела на коллег: все стояли с сосредоточенными и одновременно радостными лицами, словно начальник предложил не ночные смены, а выходные.
― Надо помочь девчонке, ― подвел итог руководитель анимационной группы. ― Если дети будут умирать, кому тогда наши мультфильмы нужны?
В одиннадцать двадцать вечера, когда Лида, счастливая и обессиленная первым в жизни прямым эфиром, вышла в коридор радиостанции и упала на диванчик возле аквариума, заиграл мобильник.
«Ванечка» ― высветилось на экране.
«Надо почистить телефонную книгу», ― бесстрастно подумала Лида и спокойно ответила:
― Да, Иван.
― Слушал сейчас радио. Рыдал навзрыд. Отомстить мне решила? Подвернулся случай еще раз окунуть Гонсалеса в дерьмо?
― Отомстить?!
― Ах, какая хорошая, добрая, отзывчивая Лидия Гречинина, главный звукооформитель студии «Архангел». Заодно и попиарились? Бескорыстная Лидочка, сердце золотое! Собирает деньги чужому ребенку. Не то что я, родной брат, сволочь последняя.
― Ты пьян?
― Конечно, еще и алкаш. Мерзкий тип!
― Да я о тебе вообще не думала! Не вспомнила ни разу.
― То-то я сегодня весь вечер икал! Хотя, может, конечно, пива просто перепил. Сама-то веришь в свои слова? Ладно, пока, успехов в благородных делах!
― Подожди! ― крикнула Лида гудкам.
И сжала телефон.
«В мыслях его не держала!»
«Думала, думала об Иване, хоть себе и не признавалась, ― услышала Лида голос Алины. ―Хотела доказать…»
«Что? Что?»
«Что никто в жизни не любил его так, как ты».
«Неправда!»
«И он совершил большую ошибку, когда расстался с тобой».
«Нет же!»
«Спорить не буду, тебе виднее».
Лида растерянно смотрела на алых рыб в аквариуме.
«Иван думает, я собираю деньги на операцию, чтобы отомстить за то, что он меня бросил да еще потратил десять тысяч? Логика сумасшедшего! Я человек не идеальный, но не способна на подлость», ― поведала она подплывшей рыбке с пышным хвостом.
― Еще как способна! Деньги-то украла! ― прошептала рыбка.