Глава 4

НАШЕ общежитие находится прямо в центре Бруклина, всего в паре кварталов от Бруклинской академии «Вижнс». Комната у нас маленькая, но это наш дом. Ну, второй дом, скажем так. Я долго считал, что моим единственным домом будет родительский, даже когда переехал в общежитие. Сначала было странно, просто как-то иначе. Холодно и не по-домашнему. Хорошо, еще не как в тюремной камере. Но потом, после нескольких вечеров за домашними заданиями, лапшой быстрого приготовления, фильмами и болтовней ни о чем с Ганке, это место перестало казаться мне таким уж необжитым. А теперь… Теперь здесь привычнее, чем дома у бабушки.

По крайней мере, пока.

От бабули сюда долго добираться, около часа. На паутине – в два раза быстрее. Но костюма у меня сейчас нет, я просто Майлз, парень, который пересел с одной электрички на другую и едет в наушниках с телефоном в руках. Я стараюсь не качать головой в такт, но песня играет отличная. Закрываю глаза. Мне чудится, как я лежу на кровати, и каждый такт кажется ярким всполохом. В комнате темно, и я представляю себе, как ее заливает сверканием диско-шара, которые появляются и исчезают, вторя битам, а я от души танцую. Я будто и правда оказался в своей комнате, по крайней мере в своих фантазиях.

Но это чувство быстро тает.

– Следующая остановка – Клинтон-Вашингтон, – трескучий и грубый голос вырывает меня из фантазий. Я открываю глаза, встаю, закидываю рюкзак Ганке на плечо. Ступая на платформу, где рассыпается, огибая меня, толпа людей, я думаю, успел ли он уже заглянуть в мои вещи. И если да, что тогда будет? Я вздыхаю и пытаюсь вновь отдаться музыке, но не получается: теперь меня занимают другие мысли. Возможно, он уже знает, что я Человек-Паук. Выходит, за один день я выдал свой секрет и чуть не попал в камеру. А ведь Питер даже не закончил мое обучение! Как можно было так облажаться?

Расстроенный, я хмурюсь и пинаю плитку на дороге. Мимо пробегают подростки на пару лет младше меня и взлетают по ступенькам, на ходу врезаясь в мое плечо. Сначала меня немного раздражает, что я не слышу от них ни «простите», ни «извините», ни хоть чего-нибудь, но потом я отвлекаюсь на другую мысль: насколько же проще быть обычным подростком, которого не заботит, кого он почти сбил в метро, не заботят какие-то особые костюмы, суперсилы и преступники, которому не нужно бросаться в самое сердце хаоса.

Нет, я ничего не говорю, иметь суперспособности – это очень здорово. Кто бы отказался уметь одним щелчком выпускать паутину из запястья и летать на ней над городом, карабкаться по стенам высоток или заранее ощущать опасность? Но иногда бывает сложно.

Как, например, сейчас.

Я стою перед зданием общежития и вспоминаю, что говорил Ганке об охраннике: вредный типчик. Без именного бейджа он меня не пропустит, а тот лежит в переднем кармане моего рюкзака. Я и не думал, что придется пробираться в собственную комнату ради возвращения собственного рюкзака. Ганке всегда пристегивает свой бейджик к джинсам и не снимает его ни в учебные дни, ни в выходные, как делает любой, кто заодно подписывает свои вещи на специальном ярлычке.

– Ну и что, что параноик, – не устает повторять он. – Лучше быть готовым ко всему.

И, кстати, именно так сказал бы любой, кто пристегивает бейджик с именем к джинсам, если его попросят объяснить, зачем он это делает.

Я стою в темноте перед зданием, чувствуя на лице первые капли дождя, и знаю, что не смогу пройти мимо охраны – если только не сделаю подкоп или не пролечу сверху, но радиоактивный паук, который меня укусил, не умел ни того, ни другого. Ну почему у него не было способности к маскировке или еще чего? Я направляюсь в переулок, идущий вдоль кирпичной стены общежития, и надеюсь, что Ганке уснул с открытым окном, несмотря на дождь. Он, кстати, всегда следит за прогнозом погоды.

Ведь как же иначе?

Я внимательно всматриваюсь туда, откуда пришел, заглядываю в каждый уголок и в дальний конец переулка. Никого. Прикладываю руку к стене и закрываю глаза. Я ощущаю несильное натяжение, как будто моя рука приклеивается к стене на двустороннем скотче или в кончиках пальцев у меня установлены магниты.

Видимо, из тех магнитов, которые притягиваются к стенам…

Одна ладонь приклеилась, затем другая, затем левая ступня и, наконец, правая. Вскоре я уже передвигаюсь по стене с той же легкостью, что и по полу, попеременно переставляя руки и ноги. Я не свожу глаз с окна на пятом этаже – там угловая комната, немного левее от меня, ближе к улице. Преодолев примерно три этажа, я вдруг слышу, как кто-то с резким звуком втянул целую кастрюлю макарон с сыром и кетчупом. Я вздрагиваю и застываю, но все же умудряюсь не отклеиться от стены. Стараясь не дышать, я оборачиваюсь и смотрю по сторонам.

Что это было?

Где-то поблизости шуршат одеяла. Я поворачиваюсь на звук и замечаю в здании напротив, за моей спиной, окно. С ужасом понимаю, что за ним в темноте сидит парень моего возраста и смотрит прямо на меня. Его взгляд буравит мне душу. Я не шевелюсь. Я в ужасе. Видел ли он, как я ползу по стене? Понимает ли, что я Человек-Паук? Свет падает в его сторону, а значит, ему должен быть виден только мой силуэт, но вдруг он все-таки рассмотрит лицо? И как мне поступить? Притихнуть и ждать или попытаться скрыться?

Но вот я наконец получаю ответ на все свои вопросы. Человек покачивается и спрашивает у кого-то невидимого:

– Барбара, ты опять пустила кошку в номер для новобрачных?

Я не двигаюсь и не понимаю, что он такое несет. Если он спрашивает не меня… может, по телефону? Но это еще более странно.

– Кошка и есть подружка невесты? – И очень медленно, когда веки его снова тяжелеют и глаза закрываются, парень падает на кровать.

Я глубоко выдыхаю (такого облегчения я не чувствовал еще никогда) и двигаюсь дальше вверх. Надо будет сказать Ганке, если я хоть раз вытворю нечто подобное во сне, ни одна живая душа не должна об этом узнать. Я добираюсь до окна нашей комнаты, и – вот повезло! – мой сосед оставил его открытым, а сам уснул, завернувшись в одеяло, и сладко сопит. Можно забирать рюкзак. И мне действительно лучше не шуметь. Если я его разбужу, пока буду перекладывать рюкзаки, то он точно узнает мой секрет. Я сглатываю, собираю волю в кулак, осматриваюсь и только потом решаюсь забраться в комнату. Если бы только найти… вот он!

На полу у рабочего стола, прямо напротив огромной стопки комиксов высотой почти до столешницы. Как один человек может в таком количестве поглощать комиксы? И зачем они ему все в общежитии? Закатываю глаза и улыбаюсь. Пора готовиться к спецоперации по возврату рюкзака законному владельцу. Забираюсь на подоконник и опускаю на край ступню, как раз когда Ганке издает громчайший храп и переворачивается на живот одним легким движением, как блинчик, который подкидывают над сковородкой. Я забираюсь внутрь тихо и осторожно, как кошка, и пересекаю комнату, впечатляясь, насколько бесшумно я иду в промокших насквозь прорезиненных ботинках. Но ведь пауки тоже не издают ни звука, даже под дождем.

Хотя, надо признать, мне ни разу не приходилось видеть паука в кроссовках на резиновой подошве. Неважно, пока остановимся на том, что они не издают ни звука.

Я беру свой рюкзак, осторожно опускаю на пол тот, с которым пришел, и вдруг понимаю, что он промок и теперь кажется гораздо темнее моего. Вспоминаю, что рюкзак Ганке, с которым я ходил под дождем, под завязку забит комиксами, и начинаю паниковать еще больше.

Комиксы делают из бумаги. А бумага портится от воды.

Осторожно и как можно тише я расстегиваю молнию и просовываю руку в самое большое отделение рюкзака. Щупаю обложку верхнего комикса. Облегченно вздыхаю: сухие, как смех Джей Джона Джеймсона.

Закрываю рюкзак, закидываю на спину свой и направляюсь обратно к окну. Храп Ганке снова рассекает воздух, и я застываю, вперившись в него сквозь темноту. Он переворачивается на бок, а я снова иду к окну, осторожно прокладывая себе путь через комнату. Я почти достиг цели, как вдруг…

Хрясь!

Комнату насквозь пропарывает вспышка света, повсюду разлетается стекло, мне в лицо летит плафон от лампы, я выпускаю из рук рюкзак и падаю на пол. Ганке вскрикивает и подскакивает вместе с одеялами, падает с кровати и останавливается, врезавшись в стол. Плафон каким-то образом оказывается у меня на голове, и Ганке выкрикивает «кто здесь?!», будто увидел – или услышал – привидение. Я робко поднимаю плафон и смотрю на Ганке. Его рука лежит на выключателе, а в другой он сжимает совок для пыли и угрожающе тычет им в меня.

– Эй, Ганке, – нервно проговариваю я. – Это всего лишь я, Майлз. А про себя думаю: «Так, Майлз, давай-ка сочини правдоподобную байку, избавь себя от неловкого положения».

– Всего лишь ты?! – возмущается Ганке. – Ты разве не знаешь, что у меня астма? Как тебе вообще в голову пришло пугать меня среди ночи?

– Сейчас объясню, – говорю я, шагая в его сторону и вытягивая вперед руки, будто стараюсь успокоить перепуганного зверя. За сегодня уже второй раз такое. – Мы с тобой перепутали рюкзаки, – объясняю я, поднимая свой и перекидывая его через плечо. Достаю из шкафа веник. Ганке смотрит на меня, словно не узнавая. – Я хотел зайти, забрать сумку и по-тихому выйти, но споткнулся и разбудил тебя.

– А… ясно, – почесывая голову и потирая глаза говорит Ганке. – А чего не подождал до завтра? Встретились бы в школе да и поменяли. – Он потягивается и зевает.

– Ну… – тяну я, стараясь выиграть время и думая над ответом. – Ну, у меня там кошелек остался. Ты же знаешь, я не люблю просить деньги у мамы. Не хотел, чтобы она волновалась из-за потери рюкзака. С нашим переездом у нее и так полно забот. Ну я и решил сам разобраться с этим.

По взгляду Ганке складывалось впечатление, что он задумался над моими словами, а мне это сейчас совсем не нужно. Вдруг он соберет всю эту кашу в единую картинку? Если поймет, кто я? Быстро решаю сменить тему.

– Кстати, у тебя ведь там комиксы. Вот скажи, как ты успеваешь их читать такими пачками? И где твои учебники? – спрашиваю я, усмехаясь.

Ганке улыбается в ответ. А потом переводит взгляд с двери на открытое окно. Дергает ручку двери.

– Постой-ка. Если все вещи у тебя в рюкзаке, то как ты прошел охрану без пропуска и попал сюда? Ты же не…

Его взгляд застывает на открытом окне позади меня. Я, увлеченно подметая мусор, смотрю на своего соседа.

– Ты что, через окно забрался? – спрашивает Ганке, переходя на шепот. Он идет ко мне, оглядываясь, будто желая убедиться, что никто не подслушивает, хотя в комнате мы одни.

– Ага! – поспешно выпаливаю я. «Майлз, ну что же ты? Соображай, как отболтаться. Ты же мог соврать! И это было бы очень вовремя!» Но что тут можно выдумать? Я прошел сквозь стену? Или через вентиляцию? Прополз через канализацию и вылез из унитаза, как клоун-маньяк? – Да там просто лестница была приставлена, а окно открыто. Удобненько, а?

Ганке со всех ног бежит к окну и едва не вываливается на улицу. Обернувшись ко мне, отчеканивает:

– Там от лестницы до земли метра три. Ты хочешь сказать, ты полз по стене?

– А? – Я выглядываю из окна, как будто удивлен не меньше, чем Ганке. – Чувак, честное слово, там внизу был высокий мусорный контейнер. Наверное, кто-то откатил.

Ганке скрещивает руки на груди и несколько секунд в упор меня разглядывает. Под его взглядом я начинаю потеть, но все же заметаю сор в совок и направляюсь в угол комнаты, к мусорному ведру с нарисованным на боку баскетбольным кольцом. Иду в сторону двери.

– Да прошло-то минут пять, не больше. – Слова Ганке пригвоздили меня к месту. – Ты хочешь сказать, что в переулок успел заехать грузовик, выгрузил мусор, потом переставил мусорку непонятно куда, и все это за пять минут?

– Если подумать… а почему бы и нет? Ведь грузовики, которые вывозят мусор, так и работают, да? Им очень важно работать быстро. Как думаешь, сколько всего грузовиков ездит по Бруклину? Наверное, много. Правда?

– И это в час ночи.

Пот на голове скатывается в капельки, но я продолжаю гнуть свою линию.

– Ну, машин на дороге меньше, – я пожимаю плечами и бросаю взгляд на улицу проверить, правда ли в такое время почти никто не ездит. – Слушай, Ганке, я понятия не имею, кто, зачем и как убирал контейнер. Все, что я могу сказать, – я добрался до лестницы по мусорному контейнеру, но сейчас его там нет.

Ганке до сих пор стоит, скрестив руки на груди, и притопывает носком ноги. Точно так же поступает моя бабуля, когда выясняется, что я не вынес мусор – но ведь дело не в том, что я не собирался этого делать. Просто все иногда могут быть забывчивыми. Лицо Ганке – живое воплощение сомнения, он мне не верит. Я чувствую, как капля пота оставляет на шее влажный след.

Пора уходить.

– Спущусь лучше как обычно, – говорю я, прочистив горло, и направляюсь мимо друга к выходу. Я старательно не смотрю ему в глаза, потому что не умею выдерживать недоверчивый взгляд на близком расстоянии.

– Майлз, – шепчет Ганке, и я застываю на месте. Медленно поворачиваюсь.

– Да?

«Пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем, не спрашивай, не спрашивай», – умоляю его про себя.

– Если бы что-то случилось… что-то плохое. Если бы с тобой что-то стряслось… ты бы ведь рассказал? – спрашивает он, мой настоящий друг, которого волнует Майлз.

Где-то в желудке чувствую укол вины. Переступаю с ноги на ногу, как обычно делаю, когда волнуюсь, а я всегда волнуюсь, когда вру.

– Конечно, а как же? – Я выдавливаю из себя улыбку и надеюсь на ее убедительность. Хлопаю своего друга по плечу. – Мы же друзья. Я рассказываю, что происходит у меня, ты – что у тебя.

Мы стукаемся кулачками на прощанье, и я снова направляюсь к двери.

– Давай до понедельника? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает Ганке, и по голосу становится ясно, что мои отговорки его не убедили. – Увидимся.

Пока спускаюсь по лестнице, чувствую вибрацию в кармане джинсов. Наверное, это мама наконец увидела мое сообщение о ситуации с рюкзаком. Прислоняюсь к стене и делаю глубокий вдох, готовясь к разговору.

– Алло?

– Майлз Гонзало Моралес, ты бы знал, как тебе повезло, что я уснула на диване! – говорит она напряженно, но без злости.

– Мам, прости! Просто в рюкзаке остался учебник по истории, а нам по нему задание на выходные задали.

– Мы бы могли съездить завтра вместе! У меня выходной. Ох, Майлз, ты как будто нарываешься на неприятности. Ты видел время? Где ты? Я поймаю машину и заеду за тобой, так будет быстрее…

– Мам, не надо, я с Питером.

Это еще что такое было? Зачем сейчас-то врать? Я вообще не собирался видеться сегодня с Питером, особенно после происшествия в магазине. Но мне нужно немного времени. На все. Подумать. Успокоиться. Выпустить пар.

Мне нужно время.

– Мам, я пойду, ладно? – спрашиваю я. – Но у меня все хорошо, честное слово.

Она вздыхает.

– Иди домой, Майлз.

И я знаю, что эти слова на самом деле значат гораздо больше. В них звучит: «Ты мне нужен. Я тебя люблю. Мне нельзя потерять вас обоих».

Не потеряет.

Я прощаюсь с мамой, спускаюсь на первый этаж, попадаю в вестибюль, с опаской машу охраннику и изо всех сил стараюсь не выглядеть, как человек, который выходит из здания, в которое не заходил. Выйдя на улицу и собираясь свернуть в переулок, где якобы стояла выручившая меня мусорка, я вдруг застываю на месте. Из окна торчит Ганке и смотрит вниз, как раз туда, где должен был быть мусорный бак. Я вздыхаю. Надеюсь, моей увлекательной истории ему хватит и он не будет задавать лишних вопросов.

Жду, пока мой друг уйдет в комнату, прячусь в тени и склоняюсь над своим рюкзаком. Наконец можно выдохнуть: сейчас я расстегну молнию, достану костюм и стану тем, кем действительно хочу быть.