Дома я первым делом позвонила Грызлову. Но вежливый автоответчик вновь сообщил о переполненной памяти. Мужик явно уехал на выходные, может, у него есть дача. Хотя погода не располагала к общению с природой – свинцовые тучи нависли прямо над головой, и из них хлопьями валил противный липкий снег. Лиза не захотела обедать и забилась на диван с пиццей, собираясь читать комиксы. Я решила не делать замечания: «Лучше суп, чем дурацкая лепешка с сыром» – и последовала ее примеру. Как всегда по воскресеньям, по телевизору не показывали днем ничего интересного, и я принялась вяло листать «Загон с гиенами».
Неожиданное озарение пришло, когда мои глаза наткнулись на следующий текст: «Жила семья Разиных в коммунальной квартире дома номер восемнадцать по четвертому Эльдорадовскому переулку. В здании теснились рабочие завода «Чугуноприбор», ранее оно было общежитием, а потом превратилось в муниципальное жилье, убогое и грязное. Отец – Колька Разин, пока не спился, работал в трамвайном депо слесарем, а мать – Танька, мела полы в заводоуправлении. Степан был пятым ребенком, ненужным и нелюбимым».
Значит, так, насколько я помню, Эльдародо – это счастье. И если в книге дана зашифрованная информация, то надо… Я побежала в кабинет Кондрата, там на книжных полках стоял атлас Москвы. Минут пятнадцать у меня ушло на внимательное изучение названий, но ничего связанного со счастьем я так и не нашла. Вот Несчастный тупик имелся, кстати, и Скорбный проезд тоже. Уже ни на что не надеясь, я подобралась к букве Э и тут же подскочила от радости. Эльдорадовский переулок существовал на самом деле, причем именно четвертый, куда подевались три первых, одному богу известно. Находился он между Планетной и Красноармейской улицами. С меня разом слетел сон. Вдруг Кондрат дал настоящий адрес? Тогда в доме восемнадцать могут еще жить люди, которые расскажут, кого имел в виду писатель, изображая Разина.
Полная энтузиазма, я быстро собралась, затаптывая ногами слабые ростки разума, кричавшие: «Ерунда, это случайное совпадение. Кондрат все придумал».
В метро я села в самый угол. Степан Разин представал со страниц рукописи настоящим мерзавцем, лучшей кандидатуры на роль убийцы просто не было.
Добираться пришлось долго. Нечего было и думать о том, чтобы дойти от метро «Динамо» пешком, пришлось минут двадцать ждать автобуса, а потом трястись в переполненном железном ящике на колесах. Если в выходной в нем столько пассажиров, то в будний день, наверное, вообще не влезть.
Переулок, застроенный невысокими пятиэтажными кирпичными домами, выглядел провинциально. Если бы мне показали фотографию, я без колебаний сказала: «Да это Тамбов!» Трудно представить, что в самом центре столицы могло сохраниться такое тихое место. Дома стояли буквой П, подъезды выходили во двор. Наверное, летом тут красота. Но сейчас на деревянных столиках и скамейках лежал снег, и не было гуляющих старух и матерей с колясками. Плохая погода разогнала всех по щелям.
Я вошла в подъезд и побрела вверх по довольно широкой лестнице. Да, в доме явно произошли изменения. Некоторые двери были железными, и не похоже, что они закрывали вход в коммунальное жилье. Впрочем, и женщина, открывшая на мой звонок, не походила на бедную – яркая блондинка в красивом спортивном костюме.
– Вам кого? – улыбнулась она.
– Простите. Здесь когда-то проживала семья Разиных? – спросила я, ожидая, что она сейчас воскликнет: «Нет, вы ошиблись». И тогда я быстро спрошу: «Или Казиных, я могла перепутать…»
Но улыбчивая хозяйка, как ни в чем не бывало, ответила:
– Да, только очень давно.
От невероятной удачи я разинула рот:
– Вы их хорошо знали?
Блондинка засмеялась:
– Достаточно. В одной квартире жили.
– Где они теперь?
– А вам это зачем?
Я выпалила первое, что пришло в голову:
– Они мои родственники. Вот приехала в Москву из Владивостока диссертацию писать, дай, думаю, найду их, а адрес у меня только этот.
– Входите, – разрешила блондинка.
Мы прошли на роскошно оборудованную кухню, и хозяйка стала рыться в книжке.
– Где-то были координаты, тетя Таня оставляла.
– А почему они уехали? – решила я завести разговор.
Хозяйка пояснила:
– Николай умер, Татьяна нуждалась, а у моего мужа как раз бизнес в гору пошел, вот мы и выкупили их две комнатки. Нет, телефона не вижу, а адрес, пожалуйста, Волынская улица, семнадцать.
– Где же такая?
– В принципе не так и далеко, – охотно пояснила бывшая соседка. – Вернитесь к метро, садитесь на автобус и доезжайте до остановки «Вторая Хуторская», а там спросите.
– Вроде у них и дети были, кажется, пятеро…
Дама посуровела:
– Больше ничем не могу помочь.
– А Степана вы помните?
Внезапно хозяйка вспыхнула огнем и рявкнула:
– Ну чего привязались! Адрес дала, и все, недосуг мне болтать, я на работу собираюсь.
– Так сегодня воскресенье.
Она обозлилась окончательно:
– Или уходите, или я вызову милицию. Виданное ли дело, человеку отдыхнуть не дают!
Надо же, какая странная, то на работу торопится, то отдыхать хочет… И чего так разозлилась, когда я упомянула про Степана? Впрочем, если она так реагирует, значит, он существует на самом деле.
Чавкая сапогами по грязи, я добралась до «Динамо», пересела в другой автобус, и он закружил по однообразным серым улочкам. Нет, если живешь в Москве далеко от метро, то выход только один – покупать автомобиль, иначе большую часть дня проведешь в вонючем транспорте.
Волынская улица, длинная и прямая, упиралась в магазин «Золотой крендель». Дом семнадцать оказался последним. Это была десятиэтажная белая блочная башня с черными швами. В подъезде разбито стекло, почтовые ящики покрыты копотью, на полу окурки, обрывки газет и какие-то тряпки.
– На каком этаже семьдесят вторая квартира? – спросила я у группы подростков, куривших на лестнице.
– Ехайте до седьмого, – весьма вежливо ответила размалеванная девица лет тринадцати, – там Славка живет, друган наш.
Из-за двери семьдесят второй квартиры доносились звуки скандала.
– А-а-а! – вопил разъяренный женский голос. – Опять гулять удумал! А уроки! Вырастила лоботряса!..
Судя по всему, другану Славке приходилось плохо. Не успела я поднять руку, как дверь с треском распахнулась, и прямо на меня вылетел долговязый подросток с порочным лицом малолетнего воришки. За ним с тряпкой в руке неслась женщина лет сорока пяти. Увидав незнакомку, она притормозила и довольно грубо поинтересовалась:
– Чего надо?
Подросток подбежал к лифту, вскочил в него и был таков.
– Не волнуйтесь, – попробовала я ее успокоить, – далеко не уйдет, там внизу его компания ждет.
– То-то и оно, что компания, – устало произнесла женщина. – Уж извините, что налетела на вас. Сил просто не осталось. Тяну одна двоих оболтусов, еле жива уже. А вам кого?
– Двадцать шестого марта президентские выборы, – официально сообщила я, – проверяем списки избирателей. Вы голосовать собираетесь?
– Проходите, – вздохнула баба.
При первом взгляде на убранство квартиры стало ясно, что живут тут бедные, если не сказать нищие, люди. Небольшая комната, выполнявшая роль гостиной, была обставлена непрезентабельной мебелью, сделанной в середине шестидесятых. В углу на полированной тумбочке стоял черно-белый телевизор «Таурас», благополучно отметивший двадцатипятилетний юбилей. На окнах – самые простые желтые занавески, такие висели в консерватории в актовом зале, на полу синтетический светло-коричневый палас, а из мебели – ободранный диван, прикрытый ковром, два кресла и обеденный стол под вытертой до белесого цвета клеенкой. Обои кое-где обвисли, и лохмотья были старательно подклеены. Очевидно, у хозяйки совсем нет средств. Но чисто, нигде ни пылинки, а на подоконнике буйным цветом радует глаза герань.
– Кто прописан у вас? – поинтересовалась я, вытаскивая купленный у метро блокнот.
– Лидия Разина и Вячеслав Разин, – ответила хозяйка.
– А второй сын?
Лида замялась:
– Тут такое дело, прямо не знаю…
– Говорите, я ко всему привыкла, – приободрила я ее.
– Женька, старший мой, сидит, – пояснила Разина. – Машину угнал с пацанами, подельников всех родители выкупили, а у меня денег нет, вот и вломили на полную катушку – четыре года. Думала, помощник вырос, хоть работать пойдет. Ан нет. Тащи теперь на горбу уголовничка, на одни передачи в месяц триста рублей уходит! Надо бы бросить его, он-то со мной не советовался, когда безобразничал, да жаль, вот и мучаюсь. Да еще Славка от рук отбился. Уж стращаю, стращаю его, а толку! Разинская кровь гнилая, у них все с изъяном. Эх, не знала я, в какую семью попала, бежать бы тогда надо было…
– А Татьяне Разиной вы кем приходитесь? – поинтересовалась я.
– Снохой, – пояснила Лида. – Замуж в недобрый час за ее старшенького, Володьку, вышла, дура безмозглая.
– Можно поговорить с ней?
– Так она умерла!
– А Николай?
– Э, вспомнили. Он еще когда перекинулся, выпил дрянь какую-то, и все. Тетя Таня нарадоваться не могла.
– Нарадоваться? – изумилась я.
– Пил он по-черному, – вздохнула Лида, – дрался, за ножи хватался, жуть. Я, слава богу, пряталась, а тете Тане по первое число доставалось.
– Что же она не развелась? – глупо спросила я.
– А дети? Четверо их по лавкам сидело, отец был нужен.
Я только вздохнула. По-моему, лучше совсем без отца, чем с таким.
– Сын у них был, Степан, не знаете, что с ним?
Лида пожала плечами:
– То, что был, помню, только дома он не жил.
– А где?
– Вроде тетка его к себе взяла, жена брата свекра. Она богатая, а своих детей господь не дал. Степка последним был, сначала Володька, следом Сашка, потом Ритка, четвертая Галька, и только затем Степан.
– А ваш муж не знает, где можно найти Степана?
Лида печально улыбнулась:
– Володьку убили в драке, шесть лет тому назад.
– Простите.
– Ничего. Слава богу, что избавилась. Я так на суде и сказала: «Сашку не надо сильно наказывать, он мне доброе дело сделал, от ирода избавил».
– Так его…
– Брат убил, – спокойно объяснила Лида. – Выпимши оба были.
– За что?
– Говорю же, выпимши были, на бутылку им не хватало, стали драться, ну и вышло случайно, не хотел никто, а получилось!
– Значит, с Сашей тоже не переговорить, – безнадежно вздохнула я. – Как найти Степана?
– С Сашкой точно не побеседовать, – ухмыльнулась Лида, – тоже покойник. Помер на зоне. Только девки и остались – Галка и Ритка, вот они небось знают точно про тетку и брата.
– Где же их найти?
Лида призадумалась:
– Если только у тети Тани в старой книжке посмотреть…
Она повернулась к допотопному трехстворчатому гардеробу, раскрыла скрипучую дверку и тут только поинтересовалась:
– Вам они зачем?
– Да в избирательных листах путаница, – отмахнулась я. – Люди давно съехали, а у нас до сих пор указаны. Представляете, какое поле для махинаций? Вот хожу, ищу мертвые души. Все ноги стоптала!
– Во всей стране бардак, – философски заметила Лида, листая старенький, распадающийся на части блокнотик с изображением монумента «Рабочий и колхозница» на обложке. – Чего уж тут удивляться…
Минут пять мы помолчали, потом она устало сказала:
– Вот. Ритка на Ленинградском проспекте живет в доме шестьдесят четыре, а Галки нет. Ну, да она с матерью отношений не поддерживала. Тетя Таня говорила, вроде она за генерала замуж вышла и все связи с семьей порвала, а уж правда или нет, не знаю!
Оказавшись у лифта, я посмотрела еще раз на листок. Устала я ужасно, хорошо бы поехать домой, принять ванну, потом лечь в кровать с шоколадкой и новым детективом… Но придется ехать к Рите Разиной. Ленинградский проспект тут рядом, и вечер воскресенья самое лучшее время для того, чтобы застать всех дома.
Опять пришлось добираться до «Динамо», потом садиться в троллейбус и трястись по проспекту. Я давно хотела в туалет и с удовольствием бы перекусила.
Шестьдесят четвертый дом походил на гигантский корабль – серый, монументальный и какой-то подавляющий. Внутри тоже все впечатляло – широкая лестница, большие двери, небось потолки четыре метра, если не выше. Дверь квартиры Риты была приоткрыта. Слегка удивившись, я вошла и крикнула:
– Маргарита Николаевна, вы дома?
В ответ – тишина. Прихожая жутко загажена, на полу обрывки некогда светло-коричневой ковровой дорожки, обои свисают клоками, верхняя одежда красуется просто на огромных гвоздях, вбитых в стену, а под грязными, вонючими пальто и курткой валяются вперемешку ботинки, сапоги и засаленные тапки…
– Маргарита Николаевна! – позвала я и пошла по небольшому коридорчику. Комната была одна, просторная и почти пустая. В углу стояла полуразвалившаяся тахта, вместо двух ножек – стопки растрепанных книг. Белье на ней отсутствовало, растрепанная подушка и драное ватное одеяло валялись на полу, посередине высился обеденный стол без скатерти и клеенки, и на нем было полно самых разнообразных предметов: вспоротая банка рыбных консервов, несколько пустых водочных бутылок, расческа с клоками длинных черных волос, нечто сморщенное, оказавшееся при ближайшем рассмотрении сырой картофелиной, и куча хлебных корок.
Больше в комнате не было ничего, даже занавесок, а с потолка свисала голая электрическая лампочка.
Кухня выглядела не лучше. Газовая плита в жутких потеках, скорей всего, ее не мыли со дня покупки. Холодильник тоже в каких-то пятнах, линолеум по цвету сравнялся с асфальтом, но хозяйку это не смущало. Она сидела на диване «Малютка», покрытом чем-то, что я не решилась бы использовать в качестве половой тряпки.
– Ты ко мне? – с легким удивлением произнесла Маргарита, а это была она, и громко икнула.
Густой запах алкоголя повис в кухне.
– К вам.
– И чего хочешь? – благодушно поинтересовалась Рита. – Соли дать? Нету у меня. Сахару тоже, уж извини. Помогла бы по-соседски, но откуда деньги взять инвалиду, ой, тошно…
И внезапно она громко зарыдала.
Я слегка растерялась. В своей жизни мне никогда не приходилось иметь дело с алкоголиками. Отец, правда, выпивал по праздникам рюмку-другую хорошего коньяка. Мама иногда наливала в чай пару ложек «Рижского бальзама» или ликера, но, как вы понимаете, пьяными я их никогда не видела. Нет, вру, был один раз случай.
Память услужливо подсунула картину. Вот открывается входная дверь, и отец тяжело садится на стул у входа.
– Папочка пришел! – с радостным криком кидаюсь я ему на шею и сразу понимаю, что с ним произошла беда.
Пальто отчего-то грязное, шляпа висит на одном ухе, глаза бессмысленно бегают из стороны в сторону, на пороге с виноватым видом молчит его шофер Иосиф Петрович.
– Папа заболел, – сообщает он мне. – Позови маму.
Но она уже бежит по коридору. Меня моментально уводят в детскую и велят не выходить. Я очень послушная девочка, поэтому покорно сижу за закрытой дверью и внимательно слушаю, что происходит в квартире. А там царит суматоха: льется вода в ванной, доносятся непонятные и от этого жуткие звуки, затем приезжает «Скорая».
Где-то около одиннадцати мама наконец вспоминает про меня и входит в детскую. Ее лицо заплакано, а всегда причесанные волосы стоят дыбом.
– Папу увезли в больницу, у него инфаркт, – поясняет она и добавляет: – Ложись спать, детка. Завтра поедем к нему.
Но назавтра смущенно улыбающийся папа появляется дома. Радостная мама затевает праздничные пироги. Вечером мы получаем подарки. Я нахожу на кровати громадного, слегка косорылого розового зайца, а мать маленькую коробочку с золотым кольцом. И только спустя много лет, уже после папиной смерти, она рассказала мне, что произошло в тот день.
Отец был на похоронах своего товарища, тоже крупного ученого, работавшего на военно-промышленный комплекс. Замерз, устал и проголодался. На поминках его посадили возле миски с незнакомым салатом – белый овощ, наструганный на терке, был заправлен подсолнечным маслом. Папа попробовал и пришел в полный восторг – острое, необыкновенно вкусное блюдо.
– Что это? – поинтересовался он у хозяйки.
– Черная редька, – ответила та и удивилась: – Разве ваша супруга такую не делает? Лучшая закуска под водку.
Но мама никогда не готовила ничего подобного. Отец увлекся и съел всю миску. Впрочем, хозяйка оказалась права – выпитой водки он не ощущал и смело опрокидывал стопку за стопкой, надеясь побыстрей согреться.
Плохо ему стало в машине. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота, сердце билось так, что, казалось, оно сейчас выскочит из груди… Приехавшая «Скорая» моментально заподозрила инфаркт. Но в больнице опытный кардиолог велел промыть больному желудок и, мрачно посмотрев в таз, поинтересовался:
– Сколько же вы редьки слопали? Килограмм? Два? Никогда больше так не поступайте. Этот овощ изменяет сердечную деятельность, он крайне опасен в больших количествах.
Утром сконфуженного отца отправили домой. И это был единственный случай в моей жизни, когда я видела его подшофе.
Мой бывший супруг тоже не злоупотреблял горячительными напитками. Он в основном увлекался бабами. А Катин старший сын Сережка любой выпивке предпочитает мороженое. Поэтому как вести себя с женщиной, сильно страдающей от похмелья, я просто не знала.
– Ой, ой, ой, – раскачивалась из стороны в сторону хозяйка, держась за голову. – Ой, ой, как болит, спасу нет!
– Вы Рита? – попробовала я вступить с ней в контакт.
– Ох, не знаю, – пробормотала она.
– Как? Вы не знаете свое имя?
– Ничего не знаю, – нудила тетка, держась за виски. – Ничего.
Честно говоря, я ее пожалела. Сама только один раз в жизни напилась и помню, как мне было плохо, пока заботливый Андрюша не поднес стаканчик «Балтики». Пиво! Вот что должно помочь. Я выскочила на улицу и в ближайшем ларьке схватила две бутылки. Пиво и впрямь оказалось живой водой. Хозяйка прекратила стонать, натренированной рукой вскрыла бутылку и выхлебала содержимое прямо из горлышка. Я уставилась на нее во все глаза, ожидая действия «лекарства». Минут через пять алкоголичка удовлетворенно рыгнула и пробормотала:
– Хорошо пошла, давай вторую!
– Э, нет, сначала скажи, ты Рита?
– Я Марго, – ответила пьянчужка.
Ну уж на королеву она явно не тянула. Но если ей так хочется, пусть будет Марго.
– Знаешь, где Степан?
– Кто это такой? – удивилась она.
– Брат твой родной, Степан Разин.
– Ах, Степка, – протянула собеседница. – А хрен его знает.
– Ну попробуй сообразить.
Рита попыталась встать, но ноги не слушались, подламывались в коленях и явно не собирались никуда идти.
– Там, – мотнула она головой в сторону коридора, – на стене телефон.
Я вышла из кухни, сняла с полочки телефон и принесла Маргарите.
– Нет, – икнула та. – На обоях телефоны записаны, глянь, может, и есть нужный…
Щелкнув выключателем, я принялась изучать клочья, висевшие вокруг полочки. Среди них и впрямь нашлось несколько бумажек с цифрами. Женя, Леша, Галка и почему-то парикмахерская. Вот уж никогда бы не подумала, что подобный экземпляр ходит делать прически. Вернувшись на кухню, я увидела, что Марго добралась до второй бутылки, выхлебала ее до дна и теперь спит, уронив грязную голову между вонючей тряпкой и газетой, на которой громоздятся остатки копченого леща.
Переписав на всякий случай телефончики, я несолоно хлебавши отправилась домой.