Я не могла ошибиться. Лицо писателя мало изменилось за пролетевшие годы, ну стало чуть полней, да шапка волос поредела. Но то, что это Кондрат, сомнений не было никаких.
Еле передвигая неожиданно ставшие тяжелыми ноги, я добрела до ближайшего кафе и плюхнулась на стул. Возникшая официантка, мерно двигая челюстями, равнодушно поинтересовалась:
– Что будем кушать?
– Кофе, – пробормотала я, пытаясь привести в порядок бунтующие мысли, – и пирожное, желательно, без крема.
Девица, перекатывая языком «Орбит», лениво отправилась к стойке, потом вернулась, неся крохотную чашечку и тарелочку с малоаппетитной на вид лепешкой.
– Сто рублей, – сообщила она, грохнув на стол заказанное.
При другом раскладе событий я бы пришла в полное негодование. Чашка растворимого кофе размером с поилку для канарейки не может стоить столько же, сколько полная банка «Нескафе». А уж пирожное! Его небось выпиливали из фанеры! Но сегодня недосуг ругаться, да и кофе я не хочу, просто надо посидеть в тишине.
Вот оно, как повернулось! Оказывается, Андрюшка сын Кондрата! В голове моментально все стало на место. События сложились в стройную цепочку, и я сразу поняла, что к чему.
Значит, так. Андрюшина мать родила сына от Константина, так на самом деле зовут писателя.
Кондрат Разумов – это псевдоним. Я ведь знала об этом и могла бы вспомнить, когда увидела паспорт нашего бандита. Кондрат пару раз приходил в гости к бывшей любовнице, может, и деньги давал для мальчика. Хотя, что с него было взять по тем временам. Удачливый прозаик, успешный литератор, автор известных детективов, богатый человек – все это в будущем. В 1977 году он просто учитель русского языка и литературы с нищенским окладом.
Детство Андрюши было очень тяжелым – постоянно пьющая мать, и никаких родственников, которые могли бы помочь ребенку, ни бабушек, ни тетушек… Вероятно, Люда сказала мальчишке, кто его отец, хотя, очевидно, Кондрат не признал ребенка, фамилия-то у Андрея – Казин. Правда, отчество – Константинович.
Потом Кондрат резко пошел в гору, появились рецензии в газетах, интервью на телевидении. Представляю, какие чувства обуревали парня. Потом, став взрослым, он и задумывает преступление. Покупает квартиру, заводит хорошие отношения с отцом, прикидываясь почти приятелем, вкладывает в руки Вани пистолет. Все очень логично. Он, конечно, знал о дурацкой забаве Кондрата и Вани. Играя, они поднимали такой шум, что пару раз приходили соседи снизу, у которых раскачивалась люстра, и Кондрат откупался от них своими новыми детективами. Но почему Андрей решил убить отца? Да понятно, хотел отомстить за свое тяжелое, голодное и нищее детство. И ведь придумал просто изуверский план. А кажется таким простым, даже примитивным парнем!
Это что же получается? Лиза – родная сестра Андрея?
Господи, а вдруг он замыслил убить Лизу, а я так спокойно отпускаю с ним девочку! Нет, это уж слишком, да и зачем бы Андрею убирать сестру? Да наследство! Небось Кондрата станут переиздавать, значит, детям положены деньги, причем хорошие… Но он ведь официально не признан сыном.
– Еще кофе? – спросила официантка.
Я встала, сердито громыхнув стулом. Ну уж нет, хватит наливаться бурдой по ценам амброзии, а подумать спокойно можно и в метро по дороге домой.
Но чтобы полностью осмыслить ситуацию, пришлось покататься по Кольцевой линии вместе с парочкой бомжей, смотревших на меня очень внимательно. Наконец я разработала стратегию.
Завтра с утра я опять позвоню в больницу к Славе Самоненко и попытаюсь узнать, когда же разрешат посещения. Убийцу я нашла, да только улик никаких. Все на уровне домыслов и размышлений, а их к делу не пришьешь! Следовательно, надо наскрести хоть что-нибудь материальное, свидетельствующее о том, что Андрей безжалостный и хладнокровный организатор убийства Кондрата. Главное, держать себя в руках и делать вид, будто ни о чем не догадываюсь. Как ни в чем не бывало поить его кофе с пирожными, поправлять корявую речь… Вот только Лизу с ним теперь отпускать не стану.
Дома были все те же – Маша Гаврюшина и Лиза. А на столе издавал аромат кекс жуткого вида, кривой на один бок.
– Вот, – гордо заявила Гаврюшина, занося над ним огромный нож, – испекли коврижку, праздничную!
– А какой у нас праздник? – поинтересовалась я, осторожно откусывая кусочек.
Бедный, бедный мой желудок! Он уже сегодня получил от хозяйки кусок фанеры! Но неожиданно отвратительное на первый взгляд детское творение оказалось вкусным.
– Ну, Лампа, – обиженно протянула Лиза, – всем праздникам праздник! Четверть закончилась, каникулы начались!
– Ой! – всплеснула я руками. – Забыла!
– Ничего, – успокоила Маша, – у меня папа зимой дневник подписывал и говорит: «Ну вот, доченька, как время бежит, ты уже в пятом классе».
Лиза засмеялась:
– А как он отреагировал, когда узнал, что ты уже в восьмом?
Маша вздохнула:
– Я ему не сказала, пусть и дальше так думает, а то рассердится, старый уже, вот и забывает.
– Сколько лет папе? – поинтересовалась я.
– Тридцать пять, – спокойно ответила Гаврюшина и набила рот кексом.
– Ну-ка, – потребовала я, – тащите дневники!
Лиза моментально шлепнула на стол свой. Во всех графах радовали глаз сплошные пятерки. У Маши дневник выглядел по-иному. Математика «три», русский «три», география «три», словом, кругом одни «удовлетворительно», и только по пению красовалась жирная пятерка.
– Гаврюшина, – строго сказала я, – в этой ситуации ты еще и поешь?! Используй каникулы, чтобы набраться знаний. Прекращай печь пироги и кексы и немедленно принимайся за русский. А тебе, Лиза, должно быть стыдно. Лучшая подруга еле-еле на трояках едет. Между прочим, мы в свое время брали отстающих на буксир!
– Мне русский и алгебра по фигу, – заявила Маша. – Вообще после девятого класса я из школы уйду!
– Куда?
– В цирковое училище, – спокойно пояснила она, наливая чай. – Тетя Лампа, да вы ешьте коврижку!
– Кто же тебя туда возьмет? Надо талантом обладать и определенной физической подготовкой.
– Гавря, покажи, – велела Лиза.
Маша оставила с сожалением чашку и пробормотала:
– Наелась зря.
– Ничего, – ответила Лиза, – ты немножко…
– Ладно, – согласилась Гаврюшина и в мгновение ока вылезла из джинсов, оставшись в драных колготках.
– Давай, Гавря! – приказала Лиза.
Маша расставила ноги и начала прогибаться назад. Я смотрела на нее во все глаза. Руки девочка держала перед собой, тело ее, словно резиновое, клонилось вниз, наконец голова коснулась пола. Гаврюшина просунула ее между ступнями и улыбнулась. Потом уперлась руками в линолеум и выгнулась самым невероятным образом.
– Маша, прекрати! – испугалась я. – Сломаешь позвоночник. – Но Гаврюшина, по-прежнему улыбаясь, повторила упражнение в обратном направлении.
– На полный желудок тяжело, – пояснила она, принимая нормальный вид. – Я еще и не так могу. У меня целый номер, называется «Каучук».
– Кто тебя научил?
– У нее все в цирке работают, – гордо пояснила Лиза, – дедушка, бабушка, мама, папа, а Машка по выходным иногда выступает. Понимаешь теперь, что ей уроки по фигу?
Я кивнула. В бытность арфисткой я часто сталкивалась за кулисами с балетными и цирковыми людьми. Высокопрофессиональные в своем деле, они, как правило, оказывались глубоко безграмотными. Однажды на моих глазах группа акробатов готовилась к выходу, у них был специфический реквизит – подкидные доски, качели и перши, такие большие палки, которые ставят на лоб или плечи. За кулисами носилось множество актерских детей и все норовили покачаться. В конце концов один из цирковых повесил бумажку: «Кочели не хвотать». Я хмыкнула и заметила:
– Ну ты и грамотей! И не стыдно, исправь немедленно.
– Че? Неправильно? – удивился акробат.
– Конечно. Качели не хватать. У тебя по русскому что в школе было? Ноль с минусом?
Парень спокойно превратил «о» в «а» и парировал:
– Кабы ты, арфистка, с одиннадцати утра до одиннадцати вечера на манеже ломалась да за год штук двадцать городов объехала, посмотрел бы я на твои успехи…
– И химия не нужна, – перечисляла Маша, – и физика, буду в цирке работать со своими, в семейном номере, и Лизку возьму!
– Не надо! – испугалась я. – Лизе уже поздно начинать тело разрабатывать, с детства нужно упражняться.
– Мы ее в дрессуру пристроим, – серьезно ответила Маша, – к собачкам или обезьянам. Пусть сначала клетки убирает, кормит животных, все с этого начинали. Мы хотели на каникулах попробовать.
– Нет!
– Лампочка, – умоляюще сложила руки Лиза, – Машина бабушка, она уже старая, но еще работает с собачками, говорит, из меня выйдет толк, и она меня обучит.
– С чего бы ей в голову такая идея пришла!
– Потому что Лизке нравится, как за кулисами пахнет, – пояснила Маша, – знаете, иногда приходят люди и носы морщат: фу, у вас воняет потом, лошадьми и опилками, фу, как вы такое нюхаете! А Лизка только зашла и спрашивает:
– Чем это пахнет? Не пойму никак, но очень здорово. Цирком, наверное.
И вот бабуля утверждает: кто подобное говорит, тому судьба на арене работать. Ну, тетя Лампа, ну разрешите на каникулах…
– Значит, ты уже успела за кулисами побывать?
Лиза кивнула:
– Недолго. Мне понравилось, Андрюше тоже.
– И Андрей был?
– Ага, он собак любит и животных вообще.
Я молчала в растерянности, не зная, что сказать. Лиза и Маша смотрели на меня умоляющими глазами.
– Ладно, я согласна.
– Ура! – завопили девчонки. – Класс, прикольно.
– Но с тремя условиями…
Девицы сразу погрустнели.
– С какими?
– Только на каникулах, только до восьми вечера и только без Андрюши.
– Почему? – удивилась Лиза. – Он мог бы нас домой привозить, на машине лучше, чем на метро.
– Не надо превращать Андрея в шофера, – нашлась я. – Он занят на работе, у него бизнес, ремонтная мастерская, бензозаправка, нехорошо эксплуатировать его доброту.
– Верно, – согласилась Лиза, – и на метро хорошо.
Но тут раздался звонок в дверь, и появился сосед. Улыбаясь изо всех сил, я принялась угощать его чаем. Сейчас, когда я точно знала, кто его отец, увидела потрясающее сходство между ним и Лизой. И как только я не замечала раньше! Одинаковый цвет волос и глаз, форма носа и бровей… Да они даже морщатся похоже, и этот слегка удивленный взгляд, вот-вот, сейчас просто копия друг друга.
– Лампа Андреевна, – кашлянул Андрей, – никак заболели?
– Нет, – удивилась я, – что, я так плохо выгляжу?
– Ну лицо такое, – забормотал бандит, – странное, словно зубы ноют!
– И скалишься, будто гиена, – хихикнула Лиза. – А и правда, что с тобой?
– Вот пристали! Да ничего, просто стараюсь выглядеть мило и привлекательно, вот и улыбаюсь изо всех сил!
Глядя, как все едят кекс, я села у стола и стала терпеливо ждать, пока завершится процесс. Как назло, присутствующие никуда не торопились. Сначала они доели кекс, потом скормили крошки Рамику, затем принялись делать в огромной сковородке попкорн…
Наконец Маша взглянула на часы и ойкнула:
– Домой пора.
Андрюша потянулся за пиджаком.
– А ты куда? – спросила Лиза. – Посиди еще!
– Гаврю отвезу, темно на улице, – пояснил парень.
– Не надо, – начала отбиваться Гаврюшина, – я не хочу эксплуатировать твою доброту.
– Ну Гавря! – протянул парень. – Как навалится на тебя за углом отморозок да насует чего не надо, я потом остаток жизни щуриться стану, что тачку завести поленился и тебя добросить. Нет уж, без базара, у меня воспитание не то, чтоб гирлу одинешеньку по ночи выпустить. Да если хочешь знать, и биксу какую тоже б не выгнал. Совесть то есть.
«Да, – подумала я, глядя, как он подхватывает туго набитую школьную сумку Гаврюшиной. – Интересно, кто же тебе привил столь джентльменские принципы и как с ними соотносится милая привычка убивать людей?»
Не успела за ними захлопнуться дверь, как я немедленно приступила к допросу Лизы. Для начала я предложила:
– Ты, наверное, устала? Давай разберу постель?
– Сама могу, – удивилась Лиза, – что я, больная?
В детской она стащила с покрывала десятка два плюшевых игрушек и ловко расстелила большое пуховое одеяло.
– Странно, – стала я издалека подбираться к цели разговора, – странно, что вы раньше не были знакомы с Андреем…
– Он приходил к папе иногда, – спокойно пояснила Лиза, вытаскивая из шкафа пижаму, – папа ему книги подписывал и в шутку называл своим консультантом.
– Почему?
– Ну он же бандит, – зевая, пояснила девочка, – всякие порядки их знает, правила, а папе это для книг требовалось. Только Лена его терпеть не могла. Они даже с отцом поругались. Папа утверждал, будто Андрюша бедный, запутавшийся мальчик, и потом, он же бросил разбойничать, теперь бизнесмен, и вообще, вон в Думе полно людей с криминальным прошлым, и ничего. А Лена злилась и орала, что он все равно негодяй и нас всех перестреляет.
«К сожалению, моя хозяйка оказалась не так уж далека от истины», – мелькнуло в моей голове.
– Папа тогда тоже заорал, – продолжала Лиза. – «Заткнись, Ленка, надоело, зудишь, словно жопа с ручкой! Кто зарабатывает, тот и хозяин, а Андрей сюда будет ходить».
Лена надулась и заявила:
– Вот и выбирай, или я, или он!
– На твоем месте, – тихо ответил Кондрат, – я бы не ставил подобных условий. Имей в виду, ни одна баба не должна мне указывать, с кем и когда я должен встречаться, ясно?
Потом они помирились. Андрюша продолжал изредка появляться.
– Он мне нравится, – бесхитростно призналась Лиза, – прикольный такой, правда, старый, двадцать четыре уже, вот я думала: если он за мной ухаживать начнет, разве плохо? Может, мне в него влюбиться?
Ну только инцеста нам тут до полного счастья не хватает!
– Выбрось дурь из головы! – строго заявила я. – Рано о свадьбе помышлять!
– Твоя правда, – вздохнула Лиза и с наслаждением вытянулась в постели. – Хорошо как! И чего я раньше не легла, прямо здорово, и завтра в школу не идти…
Я подоткнула одеяло и спросила:
– До Андрюши кто жил в этой квартире?
– Старушка, – ответила Лиза, – тихая-тихая, Девочка.
– Почему – девочка?
– Фамилия у нее такая, – сонно пробормотала Лиза. – Девочка Аргентина Ивановна.
– И куда она делась?
– Не знаю, уехала на новую квартиру, оставила папе только телефон, и все!
– Давно?
Лиза повернулась на бок и прошептала:
– Ну год назад, наверное, не помню, какая разница! Лампочка, погаси свет, сил нет…
Я выключила люстру, села к ней на кровать и, гладя девочку по голове, запела:
– Спи Лизок, спи-засни, сладкий сон себе мани…
– Лампуля, – прошептала девочка, – я тебя обожаю.
– И я тебя люблю, мой ангел, спи спокойно.
В ответ раздалось тихое посапывание. Я продолжала сидеть на кровати, слушая мирные, ночные звуки – урчание счастливой Пингвы, причмокивание Рамика. В кухне из крана капала вода, и громко-громко тикал будильник. С улицы не доносилось шума, Москва наконец-то начала засыпать. Дрема заполнила и нашу квартиру, все живое уютно устроилось на ночь, и только я сидела в темноте, лихорадочно соображая: как же теперь себя вести?