Суббота, 15 апреля, 8:30
Пятидесятый день рождения Генри Джеймса выдался холодным, тоскливым и одиноким – ровно таким, какой он вообразил бы, если бы писал щемящий психологический рассказ.
Ночью Джеймс почти не спал, его мучила тошнота; к тому часу, когда в окнах забрезжил серый рассвет, она усилилась настолько, что ему трижды пришлось вскакивать и бежать в уборную. Около восьми он подошел отдать ключи (надо было успеть на девятичасовой поезд в Нью-Йорк). Сэм Клеменс съехал два дня назад, а на вопрос Джеймса о Холмсе портье ответил, что «мистер Холмс убыл очень-очень рано».
Накануне, вернувшись в «Грейт-Нортерн» после странного осмотра выставки глазами потенциального убийцы, Джеймс с изумлением обнаружил, что его ждут две телеграммы.
Первая была от Генри Адамса и гласила:
ЧУТЬ ПРЕЖДЕВРЕМЕННО ПОЗДРАВЛЯЮ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ТЧК ВАМ НАВЕРНЯКА НЕ ТЕРПИТСЯ В ЛОНДОН К ВАШИМ ГРАНДИОЗНЫМ ТРУДАМ ОДНАКО Я ИСКРЕННЕ НАДЕЮСЬ ЧТО ПО ЗАВЕРШЕНИИ ДЕЛ ВЫ ВЕРНЕТЕСЬ ВАШИНГТОН И ПОГОСТИТЕ У МЕНЯ ТЧК ПО ПРАВУ СТАРИННОЙ ДРУЖБЫ ЗАКЛИНАЮ ВАС СВЯЩЕННЫМ ИМЕНЕМ КЛОВЕР СОСТАВИТЬ МНЕ КОМПАНИЮ БЛИЖАЙШИЕ ДВЕ НЕДЕЛИ ТЧК ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ДОРОГОЙ ДРУГ ВСКЛ
Джеймс был сражен наповал. Откуда вообще Адамс знает, что он в Чикаго, а тем более – с какой целью? И очень не в характере Адамса пригласить его к себе. Со времени смерти Кловер Адамс практически никого не звал пожить в своем большом доме.
Вторая телеграмма была от Хэев:
ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ГАРРИ ТЧК МЫ ПОНЯЛИ ЧТО ВЫ БУДЕТЕ ПРАЗДНОВАТЬ ЭТОТ ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ ДОРОГЕ НО МЫ КЛАРОЙ ИСКРЕННЕ НАДЕЕМСЯ ЧТО ВЫ ПРИМЕТЕ ПРИГЛАШЕНИЕ АДАМСА И НЕНАДОЛГО ВЕРНЕТЕСЬ ВАШИНГТОН ДО ТОГО КАК НАПРАВИТЬСЯ ЧЕРЕЗ АТЛАНТИКУ ТЧК НАМ СТОЛЬКО ВСЕГО НАДО ОБСУДИТЬ ВАМИ ЛИЧНО ТЧК КЭБОТ ЛОДЖ ЗАКАЗАЛ ЛИЧНЫЙ ПОЕЗД ЧИКАГО НА 29 АПРЕЛЯ ОТКРЫТИЕ ЯРМАРКИ ЧИКАГО ОСОБЫМИ ПРОПУСКАМИ ДЛЯ ВСЕХ НАС ТЧК МЫ КЛАРОЙ МЕЧТАЕМ ЧТО ВЫ ПРИСОЕДИНИТЕСЬ НАМ ЭТОЙ ПОЕЗДКЕ ТЧК ПОЗДРАВЛЯЕМ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ
Джеймс поймал Холмса в вестибюле, пока тот не успел войти в лифт.
– Это вы телеграфировали Хэям и Генри Адамсу, что мы… что я… здесь, в отеле «Грейт-Нортерн»? – резко спросил Джеймс.
Холмс как будто даже опешил от его напора:
– Ну конечно, старина. Я подумал, ваши ближайшие друзья должны знать, где вы. И уж тем более накануне вашего пятидесятилетия.
Джеймс разозлился еще сильнее, но не стал тешить ехидство сыщика, спрашивая, откуда тот знает, что пятнадцатого у него день рождения.
– Может быть, пообедаем сегодня вечером в занятном итальянском ресторанчике на Джексон-стрит? – спросил Холмс. – Портье очень его рекомендовал. К тому же потом мы, возможно, еще долго не увидимся.
Джеймс сказал было «нет», но осекся, собрался было задать вопрос – и снова осекся. Он просто стоял, сжимая в кулаке скомканные телеграфные поздравления с ненавистным юбилеем, и смотрел на Холмса.
– Вот и отлично, – сказал тот. – Буду ждать вас здесь в восемь часов ровно.
Между приступами тошноты (которая была давней его бедой, так же как запоры и несварение желудка) Джеймс взвешивал свое решение. Он изучил железнодорожные расписания. Можно было в 9:45 уехать с нового Северного вокзала в Питсбург и там пересесть на экспресс до Вашингтона. Поезд в Нью-Йорк уходил со старого вокзала в 9:00 и следовал с остановками в Кливленде и Буффало. В Нью-Йорке писатель мог взять билет до Портсмута на расхваленный новый трансатлантический лайнер «Соединенные Штаты».
В конце концов мысли о светлых комнатах в Девир-Гарденз, о рабочем столе, о салонах, которые он будет посещать, о сельских аристократических усадьбах… все это вкупе с инстинктивным желанием укрыться в безопасном окружении своих книг определило его выбор: ехать в Нью-Йорк и домой.
Купленный билет уже лежал в кармане, а носильщик вез тележку с багажом к поезду, когда Джеймс, укрытый за грудой багажа и железным столбом, увидел профессора Джеймса Мориарти. Тот шел вдоль вагонов первого класса, заглядывая в окна купе.
«Он выслеживает меня», – с внезапно леденящей уверенностью почувствовал Джеймс.
Двое бандитского вида субъектов подбежали и что-то сказали Мориарти. Профессор отправил одного к голове поезда, другого – к хвосту, а сам вошел внутрь и двинулся через вагоны первого класса. Джеймс видел, как он приближается: седовласый скелет в наряде гробовщика и с длинными пальцами душителя.
У Мориарти не было решительно никаких причин искать его, Генри Джеймса. Никто не видел писателя, когда тот лежал на головокружительной высоте над Мориарти и его анархистски-гангстерским воинством. И никому, кроме Холмса, он про это не рассказывал.
Однако Холмс наверняка передал услышанное Драммонду, главам вашингтонской и чикагской полиции и еще бог весть скольким людям в Америке и Европе, чтобы те смогли предупредить первомайские убийства и беспорядки.
Теперь происходящее обрело смысл. Джеймс знал, что преступная сеть Мориарти опутала всю Европу и проникла даже в Соединенные Штаты. Кто-то из полицейских – а среди них в этот Позолоченный век так много продажных – рассказал обо всем агентам Мориарти.
Вполне возможно, конечно, Мориарти и его присные искали Холмса. Тот вполне мог находиться в поезде, и тогда ему грозила смерть. Однако в глубине души Генри Джеймс знал: «Этим промозглым утром профессор Джеймс Мориарти с подручными ищет меня».
Словно подтверждая его интуитивную догадку, Мориарти вышел из поезда. Еще трое бандитов подошли к нему за указаниями. Мориарти заметно нервничал; он упер руки в боки, и Джеймс видел его пугающе длинные тощие пальцы с длинными желтыми ногтями. Они казались исполинскими белыми пауками, ползущими по черному бархату.
Мориарти отправил трех бандитов вдоль поезда, а сам повернулся и посмотрел в сторону Джеймса, но тот успел пригнуться за штабелем своих чемоданов. Почти минуту писатель собирался с духом, чтобы выглянуть снова. Выглянув, он испустил долгий вздох облегчения: Мориарти опять шел вдоль поезда, заглядывая во все незавешенные окна.
– Мне грузить ваши вещи, сэр? – спросил носильщик. Все это время он терпеливо ждал и не выразил ни малейшего удивления, когда Джеймс побелел как полотно и спрятался за тележкой.
– Нет-нет. Найди мне кеб, любой, как можно скорее, и так же быстро перегрузи туда вещи. Вот… за труды.
Джеймс сунул носильщику какую-то купюру из бумажника. Писатель так отвык от американских денег, что это с равным успехом могла быть долларовая или пятидесятидолларовая банкнота. Так или иначе, носильщик взял под козырек и сказал:
– Сию минуту, сэр.
Всю дорогу к оживленной стоянке кебов Джеймс шел так, чтобы тележка заслоняла его от Мориарти, и только молча кивнул, когда носильщик указал на дорогой закрытый кеб. Носильщик принялся с мучительной медлительностью перегружать вещи. Джеймс ждал, не в силах перевести дух. Способность дышать вернулась, лишь когда кеб уже мчал прочь от вокзала и профессора Мориарти.
Джеймс еще не совсем успокоился, поэтому едва не подпрыгнул, когда окошко над ним чуть приоткрылось – на секунду, чтобы внутрь не хлынули потоки дождя, – и кебмен спросил:
– Куда, сэр?
– На новый Северный вокзал, – неожиданно высоким голосом ответил Джеймс. – И побыстрей, пожалуйста. Мне надо успеть на поезд в девять тридцать. Лишний фунт, если довезешь с запасом.
– Лишний что? – переспросил извозчик через окошко в крыше.
– Пять долларов сверху, если довезешь как можно быстрее и с запасом времени до отправления поезда в девять тридцать, – сказал Джеймс.
Извозчик хлестнул бичом, и они понеслись, словно на скачках за приз. Джеймсу пришлось вцепиться в сиденье обеими руками, чтобы его не бросало вправо и влево, когда кеб стремительно огибал более медлительные экипажи. Струи грязи летели из-под колес, обдавая других извозчиков и пешеходов с ног до головы, те выкрикивали ругательства вслед промчавшемуся кебу.
Накануне вечером, за обедом, Джеймс спросил Холмса:
– Каковы ваши дальнейшие планы?
Холмс (он уже доел и закурил сигарету) тронул пальцем язык, снимая крошку табака:
– Да так, возникло много разных дел в нескольких местах. Я буду плотно занят до самой нашей встречи двадцать восьмого в поезде мистера Кэбота Лоджа.
Джеймсу потребовалась вся его выдержка, чтобы не заорать: «Я не сяду в чертов поезд Кэбота Лоджа! И не буду вашим Босуэллом. Мне решительно не нравится, что меня бросают в незнакомом городе накануне моего дня рождения. Я еду домой».
Ничего этого он, разумеется, не сказал, а про себя подумал, что вежливая телеграмма… две вежливые телеграммы, отправленные из Нью-Йорка перед отплытием парохода, доставят его благодарности и сожаления Хэям и Генри Адамсу.
После того как лихой извозчик более или менее в целости доставил его на Северный вокзал с изрядным запасом времени, так что Джеймс успел купить билеты первого класса до Питсбурга и дальше до Вашингтона, он сел в почти пустое, жарко натопленное купе и теперь, прижавшись лбом к холодному стеклу, смотрел на исчезающий за пеленой дождя черный каньон Чикаго. Затем поезд въехал в бесконечный промышленный пустырь. Убогие домишки между шлаковыми кучами казались неумелой американской попыткой воспроизвести кошмарный диккенсовский пейзаж.
«С днем рожденья, Генри Джеймс, – думал писатель, покуда ливень яростно хлестал по окну. – Тебе пятьдесят».
И внезапно пожалел, что мартовской ночью на Сене не исполнил то, зачем пришел, к чему готовился, перебарывая страх перед черной водой. Тогда тоже шел дождь.