Чтобы пройти в залы музея, нужен билет или постоянный пропуск, который Анфиса (как «главный фотограф») получила там, в кабинете Виктории Феофилактовны в присутствии Кати и Елистратова.
Расставшись с лейтенантом Дитмаром, они уговорились так: Анфиса по мраморной лестнице с ажурной решеткой поднимается в Итальянский дворик и там сначала фотографирует на мобильный план музейных залов, что висит на стене у двери так же, как и в Античном зале. План нужно иметь всегда под рукой для того, чтобы ориентироваться в Верхнем царстве. В Итальянском дворике Анфиса сидит с Катиным планшетом и читает на нем протоколы допросов сотрудников музея, находившихся в ночь убийства в здании, и составляет себе обо всем этом мнение и дайджест для Кати.
А Катя в это время… ее вдруг пронзила мысль – их «подпольная» работа в музее под угрозой, потому что, вероятно, один человек может узнать ее, Катю, и проговориться об этом в самый неподходящий момент.
Генерал Елистратов, лейтенант Дитмар, даже Анфиса, которой она так и не рассказала пока о происшествии в Красногорске, об этом даже не подозревают. А это ведь может испортить дело, если в расследовании наметится какой-то существенный прогресс.
– Ты сиди там, в Верхнем царстве, читай, изучай, – сказала Катя Анфисе. – А мне надо зайти к заместителю начальника здешней службы безопасности Тригорскому. Сама понимаешь, от него тут многое зависит в музее. И мне нужно с ним поговорить. Я тебе позвоню, когда вернусь в вестибюль, и ты спустишься.
Анфиса забрала планшет, флешку и, показав билетеру пропуск, скрылась за ажурной решеткой.
Катя из вестибюля мимо гардероба, мимо туалетов пошла по служебному коридору. Хорошо бы иметь и план Нижнего царства. А то тут можно плутать до бесконечности. Вот здесь, кажется, тогда выясняли отношения профессор Олег Гайкин и Кристина, а дальше…
Дальше выход на служебную лестницу… Катя замерла на секунду. Нет, это другая лестница и другая дверь. И коридор другой. И вон навстречу идет сотрудница музея с пачкой бумаги для ксерокса.
– Я ищу Тригорского Николая, вашего начальника службы безопасности по технике.
– А это вон туда, направо, где пультовая и железная дверь, но там звонок.
Катя направилась, рассуждая про себя, к пультовой. Она сейчас встретится с этим Тригорским-старшим лицом к лицу и сразу увидит его реакцию. Если он не вспомнит ее… не вспомнит, что уже видел раньше вместе с участковым Мироновым, то тогда она что-нибудь ему наврет – ну, например, что они фотографы и ей кто-то сказал, что у Тригорского для них заказан пропуск.
Если же он ее узнает, то… надо вести себя с ним как с лицом «активно и добровольно помогающим правоохранительным органам». Постараться втереться в доверие.
Но что, если он лишь сделает вид, что не узнал ее, а сам отлично все помнит… И что, если он и есть – убийца, то…
Стоп, Катя снова на секунду остановилась – почти уже у железной двери пультовой с переговорником на стене.
Она даже колебалась секунды две – не повернуть ли обратно. Но потом решила – нет, этот вопрос с «опознанием» надо решить немедленно. Иначе можно в будущем очутиться в очень неприятной ситуации.
И она нажала кнопку переговорного устройства.
– Да, кто? – мужской бас.
– Здравствуйте, мне нужен заместитель начальника службы безопасности по технике Николай Тригорский.
Связь отключилась. Тишина. Катя подняла голову – ага, камера наверху. Значит, сейчас ее разглядывают там, на мониторе в пультовой.
Потом замок щелкнул, и Катя открыла тяжелую дверь.
Пультовая – небольшая темная комната без окон, освещенная лампой-софитом с длинной стойкой и множеством мониторов. В комнате за столом три кожаных вращающихся кресла. Два пустые, в одном развалился блондин лет пятидесяти могучего сложения – рукава белой рубашки засучены, узел галстука ослаблен, черный пиджак висит на спинке свободного кресла рядом.
Катя узнала Николая Тригорского.
– Вы ко мне? – он смотрел на нее без всякого выражения.
Катя пыталась найти сходство с Ангелом Майком. Мало сходства, а ведь они отец и сын. Общее лишь то, пожалуй, что оба белесые блондины. Но у Майка волосы до плеч, а отец его пострижен по-военному коротко.
– Здравствуйте, меня к вам просила зайти Виктория Феофилактовна. Мы с подругой готовим материалы для фотовыставки к столетию музея, и тут для нас заказаны пропуска.
– У меня нет никаких пропусков.
Катя все пыталась прочесть по его лицу – узнал он ее или нет.
– Правда? А мне сказали у вас. Тогда у кого же? К кому мне обратиться?
– Я не знаю.
– Как у вас много техники! – восхитилась Катя. – И вы что, весь музей отсюда видеть можете?
– Залы, экспозиции. А вас что конкретно интересует?
– Да ничего… Так к кому же мне обратиться насчет пропусков?
– Нет, вас же что-то конкретно интересует, я так понял, – Николай Тригорский поднялся с кресла.
Огромный, как шкаф. Катя сделала шаг к двери.
– Извините, я, наверное, просто ошиблась.
– Насчет пропуска постоянного вам бы лучше к тому обратиться, кто вас сюда в музей прислал.
Катя посмотрела ему прямо в глаза: ага… так, значит… ясно… Все же она оказалась права – память у Тригорского зрительная отличная. Длинная память. Ну что же…
– Мне в случае необходимости генерал Елистратов посоветовал обратиться прямо к вам. Сказал – вы надежный человек. И вы активно помогаете правоохранительным органам.
Николай Тригорский выпрямился, став еще выше ростом.
– Я вас сразу узнал еще тогда, – сказал он.
– Когда? – Катя похолодела: неужели этот хмырь заметил ее там, в шкафу в комнате техников?
– В среду, когда на мониторе увидал. Полицейские вас тоже допрашивали. Я сразу понял – для вида. Как оно все сплетается в один клубочек – проверку государственную присылают… аудиторшу… и вас с напарницей довеском. Она, мол, тут по финансовой части, а вы по своей части. А потом аудиторшу мертвой находят с разбитой головой. Что ж вы за ней не уследили-то?
Катя подумала: это тебя надо спросить, служба безопасности: что же это вы за Дарьей Юдиной не уследили через свои камеры. Но она промолчала.
– Значит, мне от вас, как от представителей генерала, особое доверие, – Тригорский-старший хмыкнул. – Дожил, надо же. А что же там, в Красногорске, с этим щенком ко мне домой явились, сына моего опозорить хотели?
– Никто никого не хотел позорить. Я проверяла деятельность участкового инспектора. А в тот день в воскресенье случилось ЧП в гостинице для кошек.
– Так я не понял, откуда вы – с Москвы сотрудник или наша, областная?
– Я работаю в министерстве, – скромно солгала Катя. – Группа проверки и контроля. Участковый Миронов в тот день в Красногорске отрабатывал версию…
– Не верьте ему. Вас как зовут?
– Екатерина.
– А меня Николай Григорьевич. Щенку этому поганому, Вовке Миронову, не верьте. Он сына моего вот как достал до самых печенок, – Тригорский-старший сжал могучий кулак. – Формой полицейского сучонок теперь прикрывается. А нутро-то у него, как было гнилым с детства, так и осталось. Мне ли не знать? На моих глазах рос. Я сначала к нему, как к родному. Спортом его заставил заниматься. Сын мой с ним со школы дружил. А потом… лучше и не спрашивайте, что произошло. Такой стыд, такой позор.
Катя решила не задавать вопроса: а что случилось? И она оказалась права.
Помедлив секунду, словно ожидая, но так и не дождавшись ответного интереса, Николай Тригорский продолжил, снизив свой рокочущий бас на два тона:
– Я ведь их застукал. Пацаны онанировали втихаря в гараже. Мой недоделок и этот Вовка Миронов… мастурбировали друг друга. Я их так ремнем отходил тогда. И этому щенку запретил на метр к сыну моему приближаться. Только ведь разве уследишь? Я с сыном беседу провел профилактическую – мол, паршой от этого дела мужики покрываются, лысеют от онанизма-то. Мой вроде понял. Начал сторониться. А тот щенок, видно, во вкус вошел. Однажды подкараулил моего и… в общем, они подрались, потому что мой дал мне слово – больше ни-ни этой пакости, рукоблудия. Моего-то Вовка Миронов отметелил тогда сильно. И ненавидит с тех пор, простить не может, что сын меня, отца, послушался, а его, развратника, отверг.
– Они были тогда мальчиками, прошло много лет с тех пор, – сказала Катя.
– А память-ненависть-неприязнь осталась. И зачем таких, как этот щенок, вы в полицию берете? Проверяли бы их сначала на каком-нибудь детекторе.
– Мы проверяем, – Катя кивнула.
А сама подумала: в какую же вонючую грязную лужу может плюхнуться участковый Миронов, если только не оставит свои подозрения, это свое упрямое «я докажу». Тригорскому – сразу видно – палец в рот не клади. Этот начальник службы безопасности музея умеет очень грамотно защищаться, используя для этого самые нелицеприятные приемы. Так может запачкать участкового – тот потом сто лет не отмоется. Вывод: с Тригорским надо вести себя крайне осторожно.
– Все это красногорские локальные дела. И к убийству в музее отношения не имеют, – сказала она сухо. – А я тут работаю как раз над раскрытием убийства. Значит, у вас весь музей просматривается? А тот коридор, где убили Дарью Юдину?
Ты уже отвечал на этот вопрос, когда я сидела в шкафу там, в комнате техников… Ответ отрицательный. В том коридоре в темноте шлялся твой сын. Что он там делал? Ты у него спрашивал?
– К сожалению, нет. Я всегда говорил – нужен тотальный визуальный контроль за всеми помещениями. Но тут же ученые – мать их – им свобода нужна.
Тот же самый отрицательный ответ. Теперь спросить про сына…
Но Катя точно по наитию спросила совсем о другом:
– Куда, по вашему мнению, Юдина могла идти?
– Куда угодно. В библиотеку, в отдел рукописей, в отдел Древнего Востока, в отдел научной популяризации. В наш спецхран… но тогда бы ее увидела охрана, там постоянный пост. Но сдается мне, шла она в Дубовый зал.
– Это где же?
– Так вы там были с подругой, это хранилище, – Тригорский-старший прищурился.
– В хранилище? Вы думаете, она хотела лично увидеть ту новую коллекцию? Ну, которая «Проклятая»?
– Может, и коллекцию «Проклятую». Только, по моему разумению, шла она к нему. Специально дождалась, когда большинство сотрудников домой слиняет, останутся лишь те, кто задействован в этой чертовой репетиции.
– К кому, Николай Григореьвич?
– Да к профессору нашему востоковеду Олегу Гайкину.
– А почему вы так решили, что она шла к профессору Гайкину?
– Да потому что… заметил я кое-что за ними. В первый день еще заметил. Он ведь как увидел ее, эту ревизоршу, на нашей главной лестнице, прямо остолбенел. Она вниз спускалась, только-только от директора вместе с Кристиной-всезнайкой. А он в буфет лыжи навострил. Ну и я шел в буфет тоже перекусить. Так прямо в глаза мне бросилось – он увидел ее и прямо застыл на месте, в столб соляной библейский обратился. И она… она тоже среагировала. Аж пятнами все лицо у нее пошло от волнения. И вот что я вам скажу – у меня на такие дела глаз – алмаз. Не впервые они встретились. Они прежде друг друга знали.
– Вы так думаете?
– Уверен на все сто. Вы бы их лица видели тогда! Кристина это тоже заметила. У нее от ревности аж очки запотели. Она ж в профессора влюблена по уши. Живут они – пока не афишируют особо, но от меня не скроешь.
Конечно, если ты целый день за камерами торчишь, подглядываешь.
– Профессор Гайкин что за человек? – спросила Катя.
– Ученый. Они все малахольные. Вроде красивый мужик, а живет как таракан за печкой. Целые дни в хранилище с этими своими древностями, со старой дребеденью. Мумии – это у него конек. Он прямо трясется над ними, а это ведь кто? Мертвецы. Мертвые ему, видно, дороже живых. Правда, с Кристиной у них роман закрутился. Только она-то больше к нему привязана. А он весь в науке. Докторскую защитил, видно, в академики метит.
– Там, в хранилище эта новая коллекция, очень ценная. Почему там нет камер?
– Куратор и хранитель в одном лице лично отвечает за коллекцию. Я бы камеру там поставил, так мне в научный процесс вмешиваться запрещено. Они ж там науку творят, исследования проводят, не хотят, чтобы на них зырили. Камер там нет. Только для умного человека, для профессионала, каковым являюсь, – Тригорский-старший осклабился, – это несущественная вещь. Всегда из любой ситуации выход можно найти.
– То есть? – Катя не понимала, куда он клонит.
– Я план Нижнего царства наизусть знаю. Слышали про наше Нижнее царство?
– Слышала, продолжайте, пожалуйста, все это очень важно.
– Так вот камеры у меня тут, тут и вот тут, – Тригорский показал на три монитора. – По сути под контролем большая половина сектора, и всегда маршрут вычислить с этого угла можно. Вот, включаю запись – четверг, видите, какое время?
На одном мониторе, потом на втором, затем на третьем возникло изображение – на первом группа людей, на двух других сначала ничего, потом эта же группа. Катя подошла к мониторам поближе и… увидела себя, Анфису и Кристину.
– Вот это вы путешествуете в хранилище, хотя идете мимо спецхрана. Но тут одна дорога, сейчас повернете и… А вот это вы назад возвращаетесь.
Катя смотрела на запись. Ей стало неприятно, что Тригорский… что этот тип…
– У этих египтян древних всевидящее око имелось, – Тригорский усмехнулся. – Мне старуха наша Виктория говорила – вы, мол, Николай, наше всевидящее око. Полезная вещь. Тоже не дураки были египтяне, понимали. А вот еще запись… видите, какое время проставлено? В аккурат минут за двадцать до вас.
Катя увидела на пленке незнакомого мужчину, он быстро шел по коридору. Брюнет, в темном костюме.
– Кто это? – спросила она.
– Это? Любимец старухи нашей. Она к нему прямо неровно дышит.
– Виктория Феофилактовна? Но она же уже пожилая…
– Его зовут Юсуф, он человек Узбека. Слышали про такого?
– Это тот, кто подарил «Проклятую коллекцию» музею.
– Мафиозник. Прищучили его весной наконец-то. А Юсуф – его правая рука. Сейчас вроде как душеприказчик, тоже что-то вроде куратора, только с ихней стороны, со стороны мафии. Он к коллекции самим Узбеком приставлен. И сюда к нам, с тех пор как эта коллекцию тут у нас объявилась, вхож. Заметили, куда он направляется?
– Нет, я еще плохо ориентируюсь в Нижнем царстве.
– Вашим же маршрутом. Только вот есть одно обстоятельство.
– Какое?
– Вы-то вот, на пленке. Возвращаетесь. А его – сколько я потом пленки этого сектора ни смотрел, нет.
– Что вы хотите этим сказать?
– А вы подумайте. Пораскиньте мозгами. Во сколько у нас убийство произошло, а?