Из пультовой Катя вернулась в вестибюль к гардеробу. Старший лейтенант Тимофей Дитмар находился на своем посту. Увидев Катю, он прошел в вестибюль, они встали у киоска сувениров.
– Тригорский-старший, который из службы безопасности, знает, что я из полиции, – коротко сообщила Катя. – Мы с ним прежде встречались в Красногорске.
– Этого нам только не хватало, – Дитмар встревожился. – А подружка ваша где? Толстенькая?
– Ее Анфиса зовут, запомните, Ан-фи-са. Это благодаря ей я здесь, потому что это ее пригласили фотографии делать. Так вот Тригорский меня, что называется, с ходу раскрыл. Но он вроде добровольный помощник полиции, если только не прикидывается. И у него интересные сведения.
– Какие?
Катя решила озвучить Дитмару пока лишь вторую часть.
– Личность дарителя коллекции, ну этого мафиози вам знакома?
– Узбека? Ибрагимбека Саддыкова? Конечно. А что?
– У него, оказывается, была «правая рука», а теперь этот человек душеприказчик его завещания, некий Юсуф. Такого знаете?
– Юсуф… а, Юсуф, ну да. Это Юсуф Ниязов.
– Он есть среди допрошенных?
– То есть?
– Вечером на момент убийства Дарьи Юдиной этот Юсуф Ниязов находился в здании музея. Мне Тригорский только что его на пленке камер слежения показал. Он шел по одному из коридоров в направлении хранилища. Так вот я хочу знать, какие показания он дал?
– Мы его не допрашивали.
– Не допрашивали?
– Никто не знал, что он в здании. Я об этом даже не подозревал.
– Но ведь музей после того, как мы обнаружили труп, охрана сразу закрыла наглухо. Он не мог выйти. Это же было бы видно на пленках, Тригорский бы об этом сказал. Что же это… он не выходил, все время находился в музее, пока тут работала опергруппа, шел осмотр. А вы его не нашли и не допросили?
– Но мы же не проводили обыск помещений музея, – Дитмар закусил губу. – И вообще, кто когда способен обыскать этот музей сверху донизу.
– И вы также до сих пор не нашли орудие убийства. Кстати, что с экспертизой? Что говорят судмедэксперты?
– Они пока работают, заключение по вскрытию обещали завтра.
– Ладно, Юсуфа принимайте к сведению, – Катя достала мобильный и позвонила Анфисе. – Это я. Спускайся. Я тебя жду у мраморной лестницы. Есть новости, много новостей.
Анфиса спустилась быстро. И сразу предложила выпить кофе в буфете.
Они заняли уютный столик в углу, взяли по чашке капучино, Анфиса купила еще бутерброды.
– Я прочла показания, в основном это все какие-то техники и охранники, их там пять человек. Все довольно однообразно, – сказала она, возвращая Кате планшет и флешку. – Все они находились от места убийства далеко – кто в другом здании музея, в этом, как его, личных коллекций, кто наверху в служебных помещениях. Никто ничего подозрительного не видел и не слышал. Трое из них об аудиторе Счетной палаты и проверке якобы вообще не слышали и Дарью Юдину в глаза не видели. Об убийстве узнали, что называется, постфактум. План залов у меня, но нам нужен план и Нижнего царства. Если не достанем, я его по памяти буду составлять потихоньку. А у тебя что за новости?
Катя поведала о Тригорском-старшем, о его показаниях, о том, что он ее «раскрыл», и потом сказала:
– Помнишь, я тебе говорила о происшествии в Красногорске?
– Где всех кошек убили? – Анфиса отложила бутерброд.
– Да. Так вот, с Тригорскими-старшим, с Дарьей Юдиной и этой бывшей моделью из Египетского зала Василисой я встретилась именно там, в Красногорске, в прошлое воскресенье и про Тригорского-младшего там же услышала. – И Катя начала рассказывать Анфисе все очень подробно.
Анфиса забыла и про кофе, и про еду. Слушала с напряженным вниманием.
– Ну и как тебе ситуация? – спросила Катя, закончив.
Анфиса думала.
– На первый взгляд связь налицо, – объявила она, – Юдина – жертва, а трое подозреваемых… ведь они подозреваемые, как и мы с тобой… то есть, четверо, считая тебя, имеют отношение к Красногорску. И к кошкам… А тут ведь тоже кошки в музее. Эта жуть лот номер первый из «Проклятой коллекции». А все предметы коллекции, как нам сказали, из храма богини-кошки… как ее… Бастет, что ли. Статуэтку я тогда фотографировала. И эта жуть… ну, совмещенная мумия человек-кошка, ребенок-кошка, она там уже была приготовлена для осмотра…
– Анфис, ты к чему клонишь?
– Слишком много связей, – выпалила Анфиса. – Слишком уж очевидно. Это и подозрительно.
– Вот именно, слишком много связей сразу. Редкий случай в деле об убийстве, когда вот так сразу много связей, и они прямо так и бросаются в глаза. Я думала, это тебя поразит, Анфис.
– Меня другое поразило, – Анфиса задумчиво жевала бутерброд с колбасой.
– Что?
– Что эта Юдина… она такой пост занимала. А девчонкой была наркоманкой, на наркотиках вместе с мужем прокололась.
– Да, факт любопытный.
– Наркоманка, ее менты замели, а потом она вот так наверх взлетела по карьерной лестнице. Это просто сказка какая-то. Может, она, правда, не наркоманкой была. Так, травку курила… Кто из нас не баловался, а?
– Я не баловалась, – сказала Катя.
– Ты у нас человек государев, при погонах. А я, каюсь, травку курила, пробовала. В одной компашке малолеток, на втором курсе еще. Но у меня как-то не пошло, – Анфиса вздохнула. – Мой грех – обжорство. Знаешь, что мы сейчас сделаем?
– Что?
– Допьем кофе и пройдем снова тем самым путем, которым мы шли и наткнулись на труп.
– Я не помню дороги, нас смотрительница Шумякова тогда вела.
– Зато я помню дорогу, – Анфиса опрокинула чашку кверху донцем на блюдце. – Положись на меня в этом. Мы там сейчас сами все посмотрим. Откуда и куда могла Юдина идти и… зайдем к профессору в хранилище.
– Хочешь его прямо в лоб спросить, знал ли он Дарью Юдину прежде? Как это Тригорский подозревает? Как ты себе это представляешь, как мы его с тобой об этом станем спрашивать?
– Не об этом. Ну я не знаю, Кать. Меня туда к этой «Проклятой коллекции» тянет точно невидимая сила. И столько связей теперь обнаружилось… Кошки…
Катя вздохнула: когда Анфиса вот так не в состоянии четко и ясно изложить свои мысли, это означает одно – она очень сильно заинтригована происходящим.
– Ладно, веди меня тем путем, сами все посмотрим сейчас. И зайдем к профессору Гайкину в хранилище. Если он там, конечно, и если не турнет нас оттуда в шею.
Увидеть все снова своими собственными глазами – вещь, конечно, похвальная. Но смотреть оказалось особо не на что. Хотя Анфиса с дороги не сбилась – они спустились по той самой лестнице и открыли ту самую дверь в тот самый коридор.
И ничего – никаких следов. Ни лужи крови у двери на лестницу, ни багровых пятен на стенах. Все уже отмыто, выскоблено. В коридоре стоял сильный запах хлорки.
– Убрались тут капитально, – Анфиса осторожно потрогала стену. – А помнишь, Кать, в тот раз, когда мы с Кристиной пришли в хранилище, там ведь сначала профессора этого не было. А потом он из туалета вышел и вода шумела. И он вытирал руки полотенцем. Может, он их от крови отмывал? Как там со временем, что эксперт сказал насчет времени убийства? Юдину на тот момент уже убили?
– Когда мы на тело наткнулись, женщина была мертва уже примерно полтора часа, может, чуть меньше.
– Получается, если это он – убийца, мы его застали прямо после преступления, когда он отмыться пытался? А ты сказала об этом Елистратову?
– Нет.
– А почему?
– Потому что он до сих пор ждет результаты биоэкспертизы нашей с тобой одежды и одежды Шумяковой, смотрительницы. На ней ведь тоже кровь была.
Анфиса помолчала. Они медленно шли по коридору – двери, двери, двери, и все закрыты.
– Не такая уж она и старуха, – сказала Анфиса. – Довольно крепкая особа, она меня там, в темноте, с пола рывком за руку подняла. Силы, как у мужика. Может, это она Юдину убила?
– Анфиса, обрати внимание на этот коридор, – сказала Катя.
– А что? Зловещий, учитывая, что тут такие дела… еще призрак аудитора начнет потом являться, музейщиков пугать.
– Тут нет камер, коридор не видно на пульте охраны. Убийца об этом прекрасно знает. Он также знает, что с пульта, с камер не просматриваются и подходы к коридору. Нельзя увидеть, кто сюда направляется, понимаешь? Там есть место, где угол обзора камер сходится, это мне Тригорский сказал, так что там направление вычислить можно, а вот тут, где произошло убийство – нельзя. И это при том, что, как выяснилось, Юдина убегала тогда от своего убийцы, она бежала вон с той стороны сюда, к лестнице. Тут примерно метров…
– На глаз метров двенадцать – четырнадцать, – сказала Анфиса, славившаяся профессиональным глазомером фотографа.
– Весь этот отрезок Юдина бежала, кричала, но убийца знал – их никто не слышит и не видит. Он знал, что камер нет, знал, что коридор безлюдный. Знал, что тут звуконепроницаемые стены. Что надо успеть прикончить Юдину здесь, не дать ей возможности добраться вон туда, где уже открывается обзор камеры. Вывод: убийца отлично разбирается во всей этой охранной технике, знает расположение камер, в курсе, что и как там, на пульте охраны. Этот человек досконально изучил это место и музей в целом перед тем, как убить Юдину. А теперь, скажи мне, где тут главный подвох?
– Понятия не имею, где? – Анфиса насторожилась, с любопытством и страхом озираясь по сторонам, точно ожидая, что вот сейчас убийца… нет, какая-то жуть несусветная выскочит на них прямо из стены.
– На все это – на изучение – нужно время, и немало. А Юдина появилась в музее с финансовой проверкой всего за два дня до убийства. Проверка Счетной палаты – всегда неожиданна. Никто не знал, что проверка приедет в музей, никто не знал, что комиссию возглавит именно Юдина.
– К чему ты клонишь, Кать? Хочешь сказать, что не было причин убивать именно Юдину?
– В том-то и дело, что причины имелись. Именно для убийства Юдиной, и версия «в связи с выполнением профессиональных обязанностей» у Елистратова главная. Как раз тут и не стыкуется у нас ничего. Убийца отлично знает музей, и это место он выбрал специально, причем заранее. Но он не мог знать, что Юдина появится в музее с проверкой. Вопрос: для чего же убийца выбирал и изучал место убийства заранее?
– Хочешь сказать, что убийце было все равно, кого тут убить?
– Нет. Потому что опять же именно для убийства Юдиной имелись причины. И главная из них – «Проклятая коллекция».
– Я что-то совсем запуталась, – призналась Анфиса.
– Это очень необычное дело, – сказала Катя. – Это очень сложное дело. И мы в этом деле – подозреваемые.
– И соглядатаи, – Анфиса указала вперед. – Вот двери в хранилище. Я достаю камеру. Профессору мы скажем, что пришли снова фотографировать экспонаты «Проклятой коллекции».
И она не очень уверенно постучала в двери старинного музейного зала.
Никто не ответил. Не заперто, – они вошли без спроса.
В хранилище время остановилось – лепной потолок, вощеный паркет, шкафы вдоль стен, тот же самый сумрачный свет, тени, тени… Яркий софит в центре над столом.
Столы, столы…
Ящики, ящики между столами…
Что-то зашуршало, скрипнуло…
В спертом воздухе зала – запах горячей смолы и сухих трав… шалфей, чабрец…
Катя оглянулась – то странное ощущение, что она испытала в прошлый раз здесь, словно кто-то смотрит, следит за тобой. Нет, сейчас такого чувства нет. Но этот запах горячей смолы, трав, которым она не знает названия…
Там, где Она появляется… всегда начинают происходить некие события, странные вещи. Такие, которые возможны и одновременно маловероятны. Люди иногда ведут себя так, как они бы никогда не повели себя.
Кто она?
Коллекция, вот эта самая коллекция, которая в ящиках…
Как ведут себя люди?
Как они никогда бы не повели себя…
– Что вам угодно?
Катя смотрела на профессора Гайкина. Он появился словно ниоткуда в этом зале, как будто соткался из этого душного воздуха, пропитанного ароматом бальзамических смол и трав. Потом она поняла – он был тут, когда они с Анфисой вошли, стоя на коленях на полу распаковывал вон тот ящик в углу. Затем поднялся, разогнулся.
– Олег Олегович, мы пришли фотографировать, – сказала Катя.
Анфиса выставила вперед камеру, как щит.
– Ну да, профессор, – поддержала она, – в прошлый раз ничего ведь у нас толком не вышло, сами знаете, какие ужасные события. Нам Виктория Феофилактовна разрешила продолжать. Мы вам не помешали?
– Вы мне помешали, но вряд ли вы уйдете, – Гайкин очень осторожно начал извлекать из ящика какой-то предмет в распорках из дерева, укутанный стружкой.
Катя оглянулась на стол под ярким софитом. Лота номер один – совмещенной мумии человека-кошки – там уже нет. Ну конечно, Гайкин ее уже осмотрел и убрал.
– Нас как свидетелей по убийству допрашивали, – выпалила Анфиса, – а вас, профессор?
Гайкин не ответил, казалось, он целиком поглощен работой.
– А вас тоже допрашивали как свидетеля? – Анфиса повторила свой вопрос.
Нет ответа.
– Это какой лот? – спросила Катя.
– Тридцать шестой.
– И что же это такое? – спросила Катя.
– Стул наслаждений.
– Что, простите?
– Стул наслаждений.
– А эта женщина, ну ревизор Юдина, она к вам сюда в хранилище не заходила? – гнула свое Анфиса, решившая все же доконать профессора. – Знаете, мы тут слышали от людей, она ведь к вам якобы сюда шла, когда ее по голове… ну, когда убийца за ней гнался и настиг.
Катя смотрела на Гайкина – то ли от усилий поднятия тяжести, то ли от духоты лицо его пылало.
– От каких людей вы это успели услышать? – спросил он.
– Ну, от разных… слухи по музею летают как мухи, помните, как у Высоцкого: «словно мухи тут и там…». Она ведь к вам сюда шла? Вы ее случайно не видели?
– Нет, – Гайкин водрузил предмет на свободный стол и медленно, точно шелуху, начал обирать стружку и покровы, бросая их обратно в ящик.
Показались деревянные распорки. А в них укреплен…
Что-то черное и очень яркое на черном: красное, зеленое, синее, белое и золотое.
Катя увидела стул наслаждений – лот тридцать шестой «Проклятой коллекции».
Точенный из ливанского кедра, он формой своей напоминал табурет – круглое сиденье на очень толстой ноге, по высоте намного превосходившей обычную длину ножек стульев, табуретов или кресел.
Инкрустированный слоновой костью, покрытый росписью, яркость красок которой не потускнела за множество веков. Сочетание зеленого, красного, синего, белого, черного и золотого.
Анфиса навела на лот тридцать шестой камеру, потом резко убрала ее от лица, подошла ближе, вглядываясь, и потрясенно ахнула.
Филигранная роспись шокировала непристойностью, открытой порнографией сцен. И все сцены по сюжету связаны вот с этим стулом на слишком высокой толстой устойчивой ножке.
– Вещь позднего периода, примерно тридцатая династия, он весьма неплохо сохранился, – Гайкин чуть отступил в сторону, словно давая возможность своим незваным гостьям рассмотреть все подробно, во всех деталях.
Древнеегипетская роспись, четкая и яркая.
Египтянка – совершенно обнаженная, в объемном парике сидит на стуле и, держа в одной руке зеркало, а в другой длинную кисть, подводит глаза, совершая утренний макияж. Ноги ее широко раздвинуты, и между ног – то ли раб, то ли храмовый служка, тоже голый, с огромным возбужденным пенисом, целует ее промежность.
На другом рисунке обнаженная египтянка с лютней изогнулась на высоком стуле… этом вот высоком стуле… изогнулась, как пантера, и раб, не менее возбужденный и могучий, входит в нее.
Ах!
Новый рисунок – и опять широко раскинутые ноги и раб, стоящий на коленях рядом со стулом, зарывшийся лицом в жадную плоть.
Ни тени стыда.
Яркие красочные сцены.
Аромат горячей смолы, древних сухих трав, имя которых лишь в свитках папирусов.
Катя почувствовала – еще минута, и она вспыхнет, как искра, и от нее ничего не останется.
– Что это такое? – спросила Анфиса.
– Стул наслаждений из храма Бастет. Специальное устройство для кунилингуса храмовых жриц.
– Ты еще во всех подробностях им объясни. Лекцию прочитай.
Женский голос – резкий, с ноткой истерики, разрушил все… всю эту ауру, пропитанную чувством тяжелой, древней, почти осязаемой похоти и желанием, которые словно клубились в хранилище.
Возле шкафа – менеджер музея Кристина. Они даже не слышали, как она вошла.
– Давай, Олег, что молчишь. Объясни, расскажи, как они там умели наслаждаться в этом храме, как отрывались по полной во время оргий, – голос Кристины звенел. – Специально ведь выбрал для девчонок этот лот. Может, покажешь все в натуре, а? Может, предложишь мне роль ассистентки, а?
– Он не нарочно выбрал, – забормотала Анфиса, красная, как рак. – Он распаковывал ящик, а мы вошли… мы сами… мы не хотели.
– Заткнись ты, – бросила ей Кристина, она подошла вплотную к Гайкину. – Ну, предложи мне роль ассистентки в реконструкции храмовых игр! Ты ведь хорошо это делаешь, ты ведь обожаешь это делать. Тебе все равно, с кем это делать, лишь бы очередная сука… б… перед тобой ноги раздвинула, ты ведь не устоишь…
– Уймись ты наконец, – Гайкин втянул воздух сквозь зубы. Он не задыхался, не искал свой ингалятор. Аромат смол и трав… теперь он вдыхал его полной грудью. – А не то…
– Что? Что будет, если я не уймусь? Может, ударишь меня?
– Анфиса, пошли отсюда, – тихо сказала Катя.
– Но как же… они ведь…
– Анфиса, уходим, – Катя потянула Анфису к двери.
И они выкатились вон.
Замерли, прислушиваясь.
Катя готова была услышать что угодно – грохот опрокидываемых столов, звук падения тела… звук поцелуя… стон страсти… Там за дверью могли и убивать, и отдаваться друг другу.
Но в хранилище – мертвая тишина.
– Она его бешено ревнует. Ко всем. К нам уже тоже, – сказала Катя Анфисе. – Она не может это скрыть, справиться с собой. Я их видела в тот день – они выясняли отношения. И я уверена, она имела в виду тогда Юдину. Если Юдина и Олег Гайкин встречались прежде, и эта встреча, по уверениям охранника, так на них подействовала, как гром среди ясного неба, то кем она может ему приходиться? Возможно… даже наиболее вероятно, что бывшей любовницей. Так думала и Кристина, его нынешняя пассия.
– Думаешь, она могла прикончить Юдину из ревности? – спросила Анфиса. – Хотя что я спрашиваю… у нее даже сейчас такой взгляд, такая экспрессия… Все ясно без слов. Я воображала, они тут тихие, как мыши, в этом музее. А она прямо львица…
– Она женщина, страстная, неистовая женщина. Внешность – все эти офисные штучки, сдержанность, все это очень обманчиво.
– Да уж. Не верь глазам своим, – Анфиса покачала головой. – Но в одном я уверена.
– В чем?
– Этот лот номер тридцать шестой, ну стул… они не посмеют его выставить в зале. Это против всяких правил. Сюда все же школьников на экскурсии водят.