Глава IX

«История Субботы»

в которой Вивернарий приносит жертву, в то время как Сентябрь ломает ловушку для омаров и встречает нового друга.

* * *

 

Яго не разжимал челюстей до тех пор, пока Сентябрь не вывалилась из Бриария, мало что соображая и дрожа от страха. Цветочная дверь прошелестела за ее спиной. От-А-до-Л исчез, не дождался ее. Конечно, он и не ждал вовсе. Он знал, что она слабая, что она сдастся, как только Маркиза начнет ее обхаживать. Он давно раскусил в ней испорченного трусливого ребенка. Она проклинала себя за то, что не оказалась храбрее и умнее. Для чего еще нужен ребенок в Волшебной Стране, как не противостоять злобным правителям? Аэл знал, что она не справится. Сентябрь выдернула руку из пасти огромной кошки и опустилась на колени в траву, глядя невидящим взглядом сквозь подступившие слезы.

– Вот наказание-то, – вздохнул Яго. – Может, не будем тратить время на жалость к себе?

– Я должна была сказать «нет»! Будь я похрабрее, сказала бы! Где же было мое своенравие?

– Нрав, как тебе еще предстоит узнать, зависит от времени суток, погоды, качества сна и рациона. Маркиза всегда добивается чего хочет, моя девочка. Нет ничего постыдного в том, что ты не сумела ей воспротивиться. – Пантер фыркнул и поскреб нос черной лапой. – Мне ли не знать, какое это удовольствие – перечить ей.

– Не может быть! Сентябрь! – послышался знакомый рокочущий голос. Сентябрь вскочила и помчалась навстречу, огибая колючую живую изгородь Бриария. Пантер, не отставая, следовал за ней. Вивернарий стоял на берегу рва с водой, посреди какого-то загона, виляя хвостом из стороны в сторону, как собака, которая нашла клад из косточек. Высокий забор из шелка для кимоно едва доходил ему до колена. От-А-до-Л помахал одной лапой, а затем наклонился – и заглянул в клетку.

Клетка была деревянная, облезлая. Сентябрь узнала в ней ловушку для омаров. Она видела такие на дальнем востоке, где жила тетя Маргарет. Ловцы омаров с помощью этих клеток поднимали их с морского дна. В загоне валялось полным-полно таких ловушек, целых и поломанных, и все они были пусты. Все, кроме одной, в которой, дрожа и потупив взгляд, сидел на корточках мальчик. Кожа его была синей, по спине волнами вились черные узоры. Мальчик посмотрел на нее снизу вверх. Лицо его было худое, вытянутое, сальные волосы собраны в узел на макушке, огромные черные глаза полны слез.

– Не выпускайте меня, – прошептал он. – Я знаю, что вы хотите это сделать. Всякая добрая душа захотела бы. Но она никогда вас не простит.

Ох, Сентябрь! Какие же одинокие, потерянные существа встречаются на твоем пути. Было бы проще, если бы только ты одна потерялась, – но потерявшиеся дети всегда находят друг друга в темноте и холоде. Как бы мне хотелось завести для тебя храбрых и преданных друзей, которые защищали бы тебя, играли бы с тобою в кости и учили тебя прекрасным песням без грустного конца. Если бы ты только могла оставлять клетки запертыми и отворачиваться от никем не любимых вивернов. Лучше бы тебе оставаться Бессердечной – но ты же упрямая и никогда не слушаешь старших.

Сентябрь опустилась на колени перед клеткой:

– Тебе же здесь очень плохо!

– Это правда, – ответил синий ребенок. – Но ты не должна меня выпускать. Я принадлежу ей.

– Это уж точно, – подтвердил Пантер, охотясь на жука, который метался по пыльному загону. – На твоем месте я бы даже не думал выпускать его. Хотя, с другой стороны, на твоем месте я был бы уже не я, а значит, я не мог бы дать тебе этот совет, а значит, ты все равно поступила бы по-своему, так что давай поступай по-своему и покончим с этим.

– Между прочим, – задумчиво протянула Сентябрь, которая горела жаждой сделать что-нибудь наперекор Маркизе. Что угодно, лишь бы поквитаться за свою слабость в Бриарии. – Эта Ложка тоже принадлежала ей, буквально несколько минут назад.

– Но я же не Ложка, я – марид.

На Сентябрь это заявление не произвело ни малейшего впечатления. Мальчик вздохнул, поникнув татуированными плечами, будто всегда ждал от этого мира одних разочарований.

– Ты знаешь, кто такие джинны? – Яго вздохнул выразительно, словно ее невежество причиняло ему страдания.

Сентябрь помотала головой.

– Джинны – это духи или демоны, – встрял Вивернарий, гордый тем, что все это начинается на букву Д и он может помочь. – Они исполняют желания. Иногда что-нибудь обращают в прах, но чаще все-таки исполняют желания.

– Ну да, – согласился Пантер, – вот он, типа джинн, то бишь дух или как его там.

– Ничего я не джинн, – сказал мальчик. – Я – марид. Джинны рождаются в воздухе. Они живут в воздухе. Они умирают в воздухе. Они питаются печеными облаками и тушеными штормами и пьют пиво из молний. Мариды живут в море. Они рождаются в море. Они умирают в море. Внутри нас всегда клокочет море, всегда прилив. Да, мы и желания исполняем. Поэтому Маркиза нас любит. Она и сама сильна в магии, злой старой магии. И она знает, что у нее всегда все получится. Даже если ее магия откажет, под рукой всегда есть мариды. Нас можно заставить поделить ее волю на отдельные желания и исполнить их.

– А почему ты не можешь пожелать себе выбраться из клетки? – резонно спросила Сентябрь.

– Так не выйдет. Это устроено по-другому. Я могу исполнять желания, только если потерплю поражение в схватке, если почти смертельно ранен. Мне не изменить правила. Когда мы ей нужны, она нас призывает и раздает нам деревянные мечи, ее это развлекает.

– Отвратительно! – задохнулась Сентябрь.

– Она посылает за нами этого черного кота, туда, на дальний север, где мы живем. И вот однажды этот кот прыгнул на мою мать, Рабаб, и держал ее, пока рыбаки запирали меня в клетку. Я был маленький. Я не мог ей помочь. Я желал этого изо всех сил, но я же не мог сражаться с самим собой. У меня был ятаган из замороженной соли, и я полоснул им кота, но он перехватил удар и перекусил ятаган, и теперь я никогда не увижу мое оружие. И мать. И сестер. И мое прекрасное пустынное море, которое так далеко, что даже дыхание его мне не слышно.

Яго лизнул лапу и кротко посмотрел на Сентябрь. «Ну, давай, человеческий детеныш, – говорил его взгляд, – расскажи мне, какой я плохой».

– А я ведь знаю Рабаб, – удивленно сказала Сентябрь. – Я видела ее в новостях. Но она же совсем молодая! Она только что вышла замуж!

Мальчик поерзал.

– Мы, мариды, не похожи на других. Наша жизнь глубока, как море. Мы течем во всех направлениях. Все происходит одновременно, громоздится друг на дружку, от дна до поверхности моря. Моя мать знала, что пришло время выходить замуж, потому что у нее уже начали рождаться дети, бродить тут и там, улыбаться, глядя на луну. Это не так просто понять. Марида может встретить своего сына, когда ей всего одиннадцать, а ему двадцать четыре, а потом долгие годы искать в морской пучине возлюбленного, который был бы похож на него, искать того единственного, который всегда был ее возлюбленным. Моя мать нашла Гията, потому что у него были мои глаза.

– Тут и вправду легко запутаться.

– Только если ты сама не марид. Я узнал Рабаб, как только ее увидел. У нее был мой нос и волосы точно того же оттенка черного, что и у меня. Она гуляла по берегу, а облако тумана таскалось за ней, как собачонка. Я принес ей цветок, дюнную маргаритку. Мы долго смотрели друг на друга. Она спросила: «Значит, уже пора?» Я ответил: «Поиграем в прятки!» – и побежал вдоль берега. Она еще должна меня родить, конечно. Это как морское течение: мы течем туда, куда должны. Нас очень много, потому что мы всегда растем вместе, даже те, кто уже вырос. Нас столько, сколько блестящих искр на поверхности воды. Однако мы держимся поодиночке, чтобы избежать неловкости. Это все означает, что, сколько бы Маркиза ни стравливала нас между собой, нас никогда не убудет, ни числом, ни здоровьем. Я думаю, что старый я уже умер.

– Значит, у тебя никогда не будет ни детей, ни жены, раз старый ты уже умер?

– Нет, я потом стану им, надо только подождать.

– Бедняжка, как странно устроена твоя жизнь! Как тебя зовут?

– Суббота, – ответил мальчик. – И это только тебе кажется странным.

– Ну и пусть… меня зовут Сентябрь, и я не допущу, чтобы ты здесь оставался, Суббота. Только не сегодня, после всего, что со мной произошло.

Сентябрь, конечно, могла бы уйти одна – если бы не чувствовала себя такой виноватой из-за того, что оказалась в услужении у Маркизы. Если бы не думала мучительно, как признаться Вивернарию, что им предстоит добывать меч для жестокой Маркизы, и не должна была бы глядеть на его натертую цепями шкуру. Если бы могла подстроить Маркизе какую-нибудь каверзу… Она шагнула вперед, вытащила из-за пояса Ложку и с размаху, едва не заехав стоящему сзади виверну по коленке, что было силы треснула Ложкой по замку клетки. Щепки так и полетели во все стороны.

Суббота попятился на корточках, как пес, почуявший приближение собаколовов. Сентябрь подала ему руку. Синий мальчик колебался.

– Ты меня побьешь, если я откажусь? – прошептал он в страхе.

Сентябрь почувствовала, что вот-вот заплачет.

– Ох, милый, милый! Не весь мир так устроен. Я точно не такая.

Мальчик протянул ей руку. Рука оказалась тяжелее, чем ожидала Сентябрь, она словно была из морского валуна. Сентябрь поразило, насколько темны его глаза, казавшиеся огромными на худом лице. Посмотреть в эти глаза – будто заглянуть в пучину самого глубокого из морей, где диковинные рыбы плавают у самого дна… Он тоже молча и испуганно уставился на нее.

– Вообразила себя самой храброй, а? Как рыцарь? – прорычал Яго.

– Суббота, – сказала Сентябрь, игнорируя Пантера, и осторожно обняла марида за плечи. – Как ты думаешь, я могла бы сейчас пожелать, чтобы все мы убрались отсюда подальше, туда, где есть теплый очаг и сидр для тебя, и еда для всех нас, и кров, и все, что пожелаешь?

– Я же говорил тебе…

– Я помню, но мы же могли бы притвориться, что боремся. А ты мог бы мне поддаться. Это же будет считаться, правда же?

Суббота слегка выпрямился. Он был повыше, чем Сентябрь, но не намного. Волнистые узоры вихрились водоворотами на костлявой спине. На нем было нечто вроде штанов из тюленьей кожи, с дырками на коленях и бахромой.

– Я не умею ловчить. И притворяться не умею. Я все еще силен, даже сейчас. Меня должны вынудить сдаться. Как и моя бабушка – морская стихия, я неизменен, меня можно только укротить. – Его плечи поникли. – Но я хочу быть нежным. И любимым. И никогда не хотел ничего другого, никогда.

– Ох, прости… я не хотела тебя обидеть.

– Я не в обиде, напротив – это мне тебя жаль. Тебя накажут за то, что ты меня освободила. Наверно, тебя сожрет этот кот. Или меня. Или нас обоих. Он очень голоден, почти всегда.

– Аэла ему не сожрать! Пусть только попробует – Аэл его расплющит, я уверена. Пойдем с нами, Суббота! Прочь из Пандемониума, в леса, в глушь, куда она не доберется. Я, может, ростом и не вышла, но у меня есть Ложка и скипетр, и я буду защищать тебя, как смогу.

Пантер Яго посматривал на них, слегка скучая.

– Но я надеялся, что ты останешься на обед, – промурлыкал он. – Я бы положил голову тебе на колени.

– Благодарю от всей души, – жизнерадостно ответила Сентябрь, – но не думаю, что мне бы это понравилось.

– Ты задумала украсть ее марида, – ровным голосом проговорил кот. – Может, прихватишь одну из ее пушек? Они примерно такие же: тупые, опасные и полезные.

– Мальчик – не ее! Он ей не принадлежит!

– Еще как принадлежит, – ухмыльнулся Яго. Его розовый язычок показался меж острых зубов. – Но я тебя не выдам. Яго не доносчик, нет!

– Почему? Она же твоя хозяйка!

– Потому что я – кот. Большой кот, Пантер Суровых Штормов, если точнее. Но все-таки кот. Если увижу блюдечко с молоком, я скорее пролью его, чем оставлю стоять на месте. Если моя хозяйка по рассеянности оставит на виду клубок пряжи, я буду катать его лапами, пока не размотаю. Это же весело! Это как раз то, что кошки умеют делать лучше всего. – Он попытался улыбнуться, но зубы помешали. – Если бы я захотел, я бы даже мог помочь вам. Ясно же, что было бы эффективнее… современнее… долететь до места назначения, чем идти всю дорогу пешком. У меня как у помощника Маркизы есть свои маленькие привилегии. Не так часто и не такие большие, но я бы мог дать поблажку твоему Виверну и снять его цепи. Временно, разумеется. Она бы одобрила это.

От-А-до-Л медленно опустился на корточки, вздымая облака пыли.

– И я смогу летать? На самом деле летать? Как тогда, когда был еще маленьким?

Яго закатил глаза.

– Да, как тогда, когда ты был маленьким. Как тогда, когда ты был крошечной ящеркой и ни о чем не беспокоился, облизывал свои глазные яблоки и высасывал вороньи яйца. Как тогда, в том райском уголке, где прошла твоя чешуйчатая юность. И сейчас будет точно так же чудесно. Так что, цепи снимаем?

Аэл посмотрел вниз, на свои цепи, приподнял их когтями и в ужасе уронил обратно. Несколько раз он открывал пасть, но так и не смог превозмочь немоту. Только раз, один-единственный разок, он позволил себе взглянуть в запретное небо. Наконец он помотал огромной головой. Солнечные блики плясали на его рогах.

– Я… я не могу, – сказал он убитым голосом. – Не могу, пока моя сестра От-М-до-С не летает, пока не летает мой брат От-Т-до-Я. Пока наша мама ковыляет на двух ногах. Маркиза прекрасна, о, как же она прекрасна! Появись она сейчас здесь, я бы нижайше и покорнейше ее благодарил. Но я не могу воспользоваться ее благоволением, не могу выторговать эту радость для одного себя. Если никому не позволено летать, то почему можно мне? У меня ни особых отличий, ни заслуг. Появись она здесь в этот самый миг, я молил бы ее: о благородная и великодушная Маркиза, найдите другую несчастную душу, которая страстно желает летать, и раскуйте ее цепи. Я же пойду пешком, куда бы ни направился. Я пойду к моему дедушке – Городскому Книгохранилищу, и он похвалит меня за бескорыстие. Я всю жизнь ходил пешком, так что ничего со мной не случится, если поброжу еще немного.

Глаза Сентябрь наполнились слезами.

«Ну почему же я просто не отказала Маркизе», – мысленно сокрушалась она. Ее собственный внутренний голос ответил: чтобы спасти его, чтобы он мог сказать «нет», если бы захотел. Клей не может сказать ни «да», ни «нет». Я поступила правильно!

Яго пожал пушистыми плечами.

– Как будет угодно. Не придется взламывать замо́к зубами. Резцы целее будут.

Внезапно его миндалевидные глаза остановились на Субботе и сузились. Пантер на мягких лапах скользнул к мальчику и обнюхал его. Затем с неторопливым изяществом облизал ему лицо.

– Не пропадай, черничка. А ты, Сентябрь, если снова увидишь мою сестру, лизни ее в щеку от меня.

Яго удалился, высоко задрав хвост. Все трое – Аэл, Сентябрь и Суббота, от слабости опиравшийся на девочку, – быстро направились к воротам Бриария. При этом все старательно делали вид, будто идут по делу и ни в чем предосудительном не замечены. Никто ни разу не обернулся.

– Сентябрь, – спросил удивленно Вивернарий, когда колючки и золотые цветы в журчащем рву наконец остались позади, – откуда у тебя эти туфельки?