В поездке на Гаити крылась возможность отвлечься. Нью-Йорк, Флорида – любое место на североамериканском континенте было адом, ведь там находился Гай, который не желал его видеть. Чтобы унять боль и тоску, Бруно больше обыкновенного пил и убивал время, измеряя свой дом и двор в Грейт-Неке шагами, а комнату отца и вовсе рулеткой. Согнувшись в три погибели, он мерил и мерил, упорно, как неутомимый механизм. Лишь иногда он пошатывался, и это выдавало, что он пьян, а не сошел с ума. Так он провел десять дней после встречи с Гаем, пока мать и ее подруга Элис Леффингвелл собирались на Гаити.
Иногда возникало чувство, что все его существо пребывает в пока необъяснимой стадии метаморфозы. Он совершил поступок, который в часы уединения воспринимался им как корона на голове, но корона эта для всех оставалась незримой. Бруно мог расплакаться из-за любой мелочи. Однажды он захотел черной икры – потому что он заслуживал самой лучшей, крупной черной икры, – но в доме нашлась только красная, и он отправил Герберта за черной. Съел четвертинку тоста с икрой, запивая его разбавленным водой виски, и чуть не уснул, разглядывая надкушенный треугольник хлеба, который искривлялся с одного краю, будто в ухмылке. Он не сводил взгляда до тех пор, пока хлеб не перестал быть хлебом, а стакан – стаканом, и осталась лишь золотая жидкость, бывшая частью его самого, так что Бруно поспешил влить ее в себя. Пустой стакан и кривой хлеб смеялись над ним, заявляли, что он не имеет на них права. От дома отъехал фургон мясника, и Бруно мрачно посмотрел ему вслед, потому что все вокруг сделалось живым и все убегало от него – фургон, хлеб, стакан, а деревья убежать не могли, зато глядели на него презрительно, и этот дом-тюрьма тоже презирал его. Бруно обоими кулаками ударил в стену, схватил дерзко ухмыляющийся хлебный рот, разломал на кусочки и сжег в пустом камине. Каждая икринка заключала в себе одну жизнь, они лопались и умирали, как маленькие человечки.
На Гаити отправились всемером – мать, Бруно, Элис Леффингвелл и команда из четырех человек, включая двух пуэрториканцев, – на паровой яхте «Прекрасный принц», за которую Элис всю прошедшую осень и зиму вела ожесточенные баталии с бывшим мужем. Собственно, поездкой она собиралась отпраздновать третий развод. Бруно путешествию обрадовался, однако счел нужным в первые дни на борту напускать на себя безразличный и скучающий вид. Никто не заметил. Мать с Элис все дни и вечера проводили за болтовней в каюте, а по утрам спали до обеда. Но Бруно все равно был рад, несмотря на то что ему предстояло провести целый месяц на маленьком суденышке в компании старой кошелки Элис. Чтобы оправдать эту радость, он убедил себя, что ему необходимо снять стресс, он же весь испереживался, наблюдая за полицейским расследованием. К тому же надлежало в тишине и покое обдумать, как устранить отца. А еще он надеялся, что Гай к нему смягчится, надо только подождать.
На борту яхты Бруно в деталях просчитал три базовых сценария убийства, на основании которых были возможны различные варианты. Сценарии удались на славу: первый предполагал выстрел в спальне, второй – убийство ножом и два варианта бегства, третий – пулю, нож или удушение в гараже, куда отец ставил автомобиль каждый вечер в половине седьмого. Недостаток последнего варианта – необходимость действовать средь бела дня – компенсировался относительной простотой. Он почти слышал, как щелкают в голове, соединяясь, детали операций. Набросав очередной вариант на бумажке, Бруно на всякий случай тут же рвал его на мелкие клочки. Так и сидел целыми днями, строча в блокноте и развеивая клочки по ветру. Морские волны от Бар-Харбор до самого южного из Виргинских островов были усеяны расчлененными плодами его размышлений. Меж тем «Прекрасный принц» обогнул мыс Мэйси и подходил к Порт-о-Пренсу.
– Вот гавань, достойная моего «Принца»! – воскликнула Элис, которая успокаивала нервы бесконечным трепом.
Бруно, склонившийся над блокнотом в тенечке, поднял голову. Слева на горизонте показалась серая неровная полоса. Гаити. Вживую эта земля была еще более чужой, чем в его представлениях. Он все больше и больше отдалялся от Гая… Бруно оторвал себя от раскладного стула и встал у поручня с левого борта. Они проведут на острове много дней, а затем поплывут еще дальше на юг… Прервав оцепенение, Бруно разорвал зажатый в руках листок и подставил горсть мелких клочков ветру за бортом. Ветер тут же подхватил их и понес, крутя.
Сочинить план убийства – полдела, надлежало найти того, кто этот план выполнит. Бруно справился бы сам, да только Джерард, папашин частный детектив, немедленно прижмет его к ногтю, каким бы хитроумным ни был замысел. К тому же хорошо бы еще раз испытать схему с убийством без мотива. Кого же позвать, Мэтта Левайна или Карлоса?.. Беда в том, что оба – его приятели. Да и опасно обращаться с такими предложениями, не зная, как человек отреагирует. С Мэттом Бруно встречался несколько раз, но так и не смог подвести разговор к этой теме.
На второй день в Порт-о-Пренсе с Бруно случилось происшествие: поднимаясь с причала на борт, он упал с трапа.
Он шел из отеля «Цитадель» на яхту за материными вечерними туфлями, совсем одурев от жары и рома. У причала заглянул в бар освежиться виски со льдом и наткнулся на пуэрто-риканского матроса из своей команды – того, которого невзлюбил с первого же дня. Матрос был в стельку пьян и вел себя так, будто он хозяин города, «Прекрасного принца» и вообще всей Латинской Америки. Бруно он обозвал белым лодырем и разными другими словами, которых Бруно не понял, но над которыми заржал весь бар. Ввязываться в драку с этим ничтожеством не было ни желания, ни сил, так что Бруно с достоинством удалился, решив проинформировать Элис – пусть мерзавца уволят и занесут в черный список. У самой яхты пуэрториканец догнал его, продолжая сыпать оскорблениями. Взбираясь по трапу, Бруно потерял равновесие, перевалился через веревочные перила и упал в грязную воду. Хотел бы он сказать, что его столкнул пуэрториканец, но это было не так. В итоге выловил его именно пуэрториканец с другим матросом. Они, хохоча, втащили Бруно на борт и уложили в постель. Бруно добрался до бутылки рома, выпил прямо из горла и заснул в мокрых подштанниках.
Потом пришли мать и Элис и стали тормошить его, смеясь до упаду.
– Чарли, что с тобой стряслось?
Их фигуры плыли перед глазами, зато смех Бруно слышал очень хорошо. Он отпрянул, когда Элис коснулась его плеча. Если б он мог говорить, то крикнул бы: «Какого черта вы ко мне вломились, если не принесли весточки от Гая?!»
– Что? – переспросила мать. – Какого Гая?
– Прр-валивайте! – заорал Бруно.
– Совсем не в себе, – вздохнула мать, как у постели безнадежного больного. – Бедный мальчик. Бедный, бедный мальчик.
Бруно мотал головой, уворачиваясь от мокрого полотенца, которое они пытались водрузить ему на лоб. Он ненавидел их обеих и ненавидел Гая! Ради Гая он совершил убийство, скрылся от полиции, не звонил и не писал ему, когда он запретил, а сегодня из-за него свалился в вонючую воду! А Гай не захотел с ним встречаться! Гай проводит время с какой-то девицей! Он не напуган, не страдает, у него просто нет времени на Бруно! А девицу эту он три раза видел возле его дома в Нью-Йорке. Попади она ему в руки, убил бы, как Мириам!
– Чарли, Чарли, замолчи!
Гай снова женится, и у него вообще не будет времени на Бруно. Вон как он повел себя при ней! Это к ней он ездил в Мехико, а не к каким-то там друзьям. Вот почему Мириам ему так мешала! А в поезде-то он ни гугу про эту Анну Фолкнер!.. Гай его использовал. Ну что ж, тогда Гаю и убивать папашу, хочет он или нет. Любой человек способен на убийство. Помнится, Гай так не считал.