– Ос… торожно! Не… двигайтесь… – только и смог выдавить из себя Давид, рухнувший в снег. Лицо его перекосило от боли, зубы свело судорогой.
Обездвижен. Только сердце прыгает в груди, только воздух сипит в легких.
Давид со стоном разворошил снег вокруг ноги и увидел зубцы капкана на волка, захлопнувшиеся вокруг его щиколотки. Кэти в ужасе прижала дочку к груди.
– Это… западня! – выдохнула, осторожно приближаясь, Аделина. – Снег… утрамбовали… Следы… человека! Эмма переставила… все ловушки… сюда!
Она присела и попыталась разжать капкан. Давид закричал от боли.
– Ничего… не получится. Особый… механизм… Нужен… специальный рычаг… – сказал он, немного придя в себя. Кэти передала Клару Аделине и склонилась над мужем.
– Тише! Тише, дорогой мой! Успокойся! – Она потерянно огляделась. Деревья, кругом одни деревья. – Нужно вытащить его, Аделина! Нужно его вытащить! Сейчас же!
Давид постарался выгнуться, но даже это легкое движение привело зубцы капкана в действие, отчего он едва не потерял сознание. С трудом поймав краешек куртки жены, Давид подтянул к себе Кэти и прошептал, стараясь не кривиться от боли:
– Возьми… возьми сумку и… бегите… Бегите так долго, насколько хватит сил… Когда устанете… идите… но как можно… быстрее… Вы… вы доберетесь до… дороги и… позовете на помощь… Все… все будет хорошо…
Кэти гладила его по лицу, отказываясь вслушиваться в слова. Аделина тем временем старалась всеми возможными способами отвлечь Клару от этого ужасного зрелища.
– Нет! Нет! Никогда! – запротестовала Кэти. – Я тебя не брошу!
– Аделина… – позвал Давид. – Вы должны уйти… втроем… Или… они убьют вас… Убьют… Мне они… ничего не сделают… Она… не погонится за вами… Ей нужен я… Все будет хорошо… Не волнуйтесь…
Кэти в отчаянии бросилась к капкану и снова попыталась разжать зубцы. От нечеловеческой боли у Давида на губах выступила пена, глаза закатились.
– Хватит! – заорала Аделина, схватив Кэти за руку. – Ты убьешь его!
– Нет! – повторяла Кэти. – Нет! Нет! Нет!
Потом наступила тишина. Далекий рев бензопилы затих. Вероятно, Эмма уже нашла ружье.
– Думай… думай о дочери… О Кларе… О моей Кларе…
Он посмотрел на Аделину, в его глазах стояли слезы.
– Прошу вас… Уведите их… Спасите… Ради… ради моей дочери… Она должна… жить!
Клара увернулась от Аделины и прижалась к отцу.
– Ох, дорогая моя! – только и смог прошептать он в приступе боли.
Аделина с грустью отняла девочку от отца.
Прощание было тяжелым.
Давид знал, что больше никогда их не увидит.
Он из последних сил оттолкнул Кэти и, раскинув руки, растянулся на снегу.
– Уходите!..
– Не-е-е-ет!
Раздался выстрел. В воздух, сезон охоты открылся.
– Дави-и-и-ид!
Кэти вздрогнула.
Похолодев от страха, Аделина взяла сумку и подхватила рыдающую Клару на руки.
Кэти в последний раз бросилась к мужу и всунула ему в ладонь соску их малышки. Соску, погрызенную маленьким Гринчем.
Давид поднял голову, когда его любимые почти исчезли из виду за заснеженным склоном, по которому спускались, стараясь обходить дорогу и дьявольские ловушки Эммы. Напоследок Кэти долгим взглядом посмотрела на мужа и потом побежала за Аделиной и Кларой, уже не оглядываясь.
Плач девочки наконец стих.
Давид почувствовал, как у него на глазах застывают соленые слезы. Наступил момент, когда он слышал только биение собственного сердца.
Но скоро где-то совсем рядом заскрипел снег.
Чудовище приближалось.
Он будет страдать. Потом умрет.
Давид подумал о своей семье… О жене и ребенке, они будут счастливы. Клара вырастет. Она будет жить, она станет взрослой.
К нему приближались уверенные шаги – шаги палача, готового к казни. Потом над ним нависло окровавленное лицо с разбитым носом, который уже начинал синеть.
– Пож… пожалуйста, Эмма, не мучь… не мучьте меня… – простонал он, стараясь приподнять голову. – Я буду… буду любить вас… Буду любить… так сильно… как только могу…
Она выпрямилась и пошла дальше, неся на плече ружье.
– Ради… бога! Эмма! Ос… оставьте их! Оставьте… Я… умоляю вас…
Он не знал, сколько времени прошло, пока его не привела в чувство резкая пощечина. Его волосы сковал иней, губы на морозе смерзлись. Он открыл глаза, над ним склонилась Эмма. Давид видел ее словно в тумане: ее рот кривился в отвратительной усмешке. Эмма подняла руку, разжала ладонь, и на лицо Давида посыпались гильзы. Он повернул голову, вжавшись левой щекой в ледяную корку. Перед глазами лежали три пустые, еще не остывшие гильзы, воняющие порохом.
Он хотел закричать, но крик застрял у него в горле.
Он попытался ударить Эмму рукой, но движение получилось как в замедленном кадре.
Эмма увернулась, потом склонилась над попавшей в капкан ногой своей жертвы. И, зарычав, словно дикий зверь, она злобно надавила на мощные зубцы и при помощи специального рычага разжала их.
На этот раз Давид громко всхлипнул и снова потерял сознание.
– А я в тебя верила. Я всем ради тебя пожертвовала. Ночами не спала, бросила работу, перечеркнула будущее… Мы с Артуром отобьем у тебя охоту к побегам.
Когда она потянула его за ноги, соска осталась лежать на снегу рядом со стреляными гильзами… Тремя пустыми гильзами…
– Девчонка! Идиотка! Что ты сделала с девчонкой?
Задыхаясь, Эмма бросила неподвижное тело Давида на полу посреди гостиной.
– Ребенок! Где ребенок?
Артур подъехал к ней на своем кресле и с невероятной силой, наотмашь ударил ее по щеке. Эмма упала, закрывая лицо руками. Из носа шла кровь.
– У меня… не было выбора… Я не могла… не могла их догнать… И… тогда… выстрелила… Несколько раз… Мать несла дочь… Пуля прошла… через обеих… Мне… мне жаль, Артур…
Она плакала, скорчившись, как собачка. Артур был вне себя, он подтащил ее за волосы, схватил за руку и положил себе на ширинку.
– Ну же! Давай! – приказал он, пока она становилась на колени. – Приласкай его, грязная шлюха!
Эмма подчинилась. Она была раздавлена. Совершенно без сил. Она смотрела на своего Давида, ее раздирали гнев и бесконечное чувство нежности. Артур начал больно скрести рукой ей по черепу, как будто искал вшей. Она почувствовала его теплое дыхание над головой, а это в ширинке между его неподвижных ног раздувалось.
– Он должен заплатить! – воскликнул Дофр. – Придется его помучить! Скажи мне, что сделаешь ему больно! Скажи!
– Я… я не знаю… – забормотала Эмма. – Артур… Что мы натворили?
Он схватил ее за подбородок, потом сжал ей щеки, принуждая смотреть на него.
– Кто здесь решает, что хорошо, а что плохо, а? Кто?
К губам Эммы тянулась кровавая дорожка. Поломанный нос придавал ей вид персонажа, вышедшего из-под кисти Пикассо.
– Ты… ты… ты все решаешь, Артур…
– Он не послушался! А ты знаешь, что делают с непослушными детьми?
– Закрывают в подвале и наказывают! Наказывают, чтобы они больше так не делали!
Она сплюнула на пол и поднялась.
– Он меня ослушался! Предатель! Я накажу его! Только так!
– Хорошо. Теперь принеси мне то, что лежит в кейсе, сюда, на стол. Ну же! Быстро! Ты мне всем обязана. Детством, юностью, жизнью. Так что сделай это для меня! Мы с тобой проучим его!
Эмма послушалась. Она решительно направилась в спальню. Давид хотел убежать! Бросить ее, хотя уверял, что любит! Он все это время лгал! Письма, признания! Вранье! Все вранье!
Ее тело сжирал разрушительный гнев. Она даже не чувствовала боль в сломанном носу.
Наказать.
Через несколько секунд она уже клала на журнальный столик то, что было нужно Артуру.
– А теперь привяжи его к нашему дубу! Девятимиллиметровой веревкой! Знаешь, почему именно ею?
– Нет…
– Она самая лучшая. Мягкая и крепкая, в любом магазине продается. Кто бы еще мог до такого додуматься, а, кто? Внимательность к мельчайшим деталям, вот почему его не поймали.
Дофр вытянул указательный палец:
– Но сначала раздень его. Давай же!
Эмма подчинялась каждому слову Артура. Сначала раздеть, потом унизить. Артур прав. Так Давид надолго запомнит этот урок!
Щиколотка у него была повреждена очень сильно. Нога распухла, а в местах, где в нее впились зубцы капкана, свернулась кровь. Теперь Давид уже никуда не убежит. Эмма чувствовала настоящее облегчение. Он будет ее, навсегда.
Артур объяснил, как именно связать Давида. Запястья сложены впереди, шесть оборотов веревки. Потом Эмма подвела Давида к стволу дуба и крепко-накрепко привязала его к дереву.
– Тебе не следовало этого делать, – все повторяла она. – Не следовало… Ты сам виноват, что они умерли. Только ты.
Артур подозвал ее и вложил в ладонь две таблетки. Эмма проглотила их не раздумывая. Дофр снова схватил свою помощницу за волосы и запрокинул ей голову.
– Больно… – жалостливо пролепетала она.
Отпустив ее, Дофр устремил свой взгляд на журнальный столик. На содержимое кейса. На маленький кожаный мешочек… И…
Давид мотнул головой. Артур щелкнул пальцами и обратился к Эмме:
– Сиди в спальне, пока я тебя не позову. Я должен с ним поговорить. Узнать, на самом ли деле он тебя любит. Вдруг мы ошиблись…
Эмма положила руку на сердце:
– У меня… у меня ужасно забилось сердце, Артур!
– Просто ты нервничаешь. И хорошо… А теперь марш в спальню!
Эмма ушла. Артур приблизился к Давиду и заговорил шепотом:
– Я двадцать семь лет ждал этого момента. Двадцать семь долгих лет… мучился в этом разрушенном теле… Ты не можешь себе представить, как я страдал… Иногда у меня все еще болит рука, которой давно нет. Постоянно чешутся отрезанные ноги. Пальцы второй руки скрючены, они изъедены артритом. Но сегодня все изменится… Я наконец достигну нирваны… Взрыва чувств. Создам свое восьмое произведение искусства. И круг замкнется. Благодаря тебе, мой мальчик… И благодаря ей…