В этой части парка казалось светлее, хотя деревьев росло не меньше и росли они так же густо, как и за тихим овальным прудом, вдоль которого бежала гравиевая дорожка с зелеными скамейками. Дорожка неожиданно вбегала в черные кустарники – голые, мокрые, без обещающих, предвещающих будущее весеннее цветение пухлых почек. Кустарники переходили в припрудную рощу, становившуюся синеватым лесом, сливавшимся вдали с пустым равнодушным небом. Дорожка заканчивалась в черных кустарниках: то ли идти дальше незачем, то ли гравия не хватило.
Ветер над прудом дул с юга, словно там – у входа в парк – работал ветродуй и гнал, гнал ветер в их сторону. Ветер доносил по воде смех и визг с детской площадки, разрушая иллюзию заколдованного леса вокруг. В сказках не бывает детских площадок. Разве что в самых страшных сказках.
– Я должна была стать его матерью. – Ангелина поправила желтую шелковую, завязанную на манер монашеского платка косынку. Она подтянула подол длинной желтой вязаной юбки, подставляя вытянутые ноги холодному заспанному солнцу. – А стала женой.
Даша кивнула.
– Жалеешь?
– Жалею? – Ангелина рассмеялась – рассыпали маленькие колокольчики: уронили, а они продолжают звенеть, перекликаться. – Вышло как вышло. Но по замыслу это я должна была стать его матерью. Родить нового бога. Девочка эта… Лиза… вмешалась. Мы пропустили, упустили их роман с Кириллом.
Даша кивнула. Рядом – у илистого берега – плеснула рыба и ушла вглубь, распустив по воде круги. Даша казалась себе такой рыбой, лишь изредка всплывавшей наверх глотнуть влажного воздуха. Она помнила, что глотки эти позволяются редко. И была за них благодарна.
– Хорошо с ним, правда? – Ангелина, словно крыльями, вспорхнула широкими рукавами желтой шелковой блузки, разведя руки и скрестив их под высокой грудью. – С ним хорошо.
– С ним хорошо, – согласилась Даша. Она не улыбнулась: нужно держаться на глубине, не время всплывать со дна. – Только после плохо.
– О, да, – вздохнула Ангелина. – После плохо. Еще как.
Ветер стих, утонул в гладком пруду. Стало слышно, как живет вода. Солнце принялось наливаться легким ясным жаром, словно послушалось просьбы Ангелины о загаре. Даша не удивилась бы, если так и было: она много всего видела за эти годы. Много больше, чем хотела помнить.
– Слонимский знать не должен. Не может. – Ангелина подтянула подол юбки еще выше. – Ты и я. Еще одна есть, кто нам поможет. Но о ней нельзя знать. Даже тебе.
– Значит, я не единственная, кто помнит? Не единственная?
Ангелина повернулась, посмотрела Даше в глаза. “Как она цвет глаз каждый раз меняет? – Даша, начиная тонуть в желтых зрачках. – Не утону, я же рыба. Рыбы не тонут”.
– Никто не единственный. Только он единственный. Что он пишет – сбывается. Все. Всегда. – Ангелина теперь смотрела прямо на солнце, не мигая. – Мы со Слонимским его всю жизнь вели, через жизнь, до этого самого момента. Мы про Алана поняли, когда Кеша устроил его писать реалити-шоу. Все, что он писал, становилось правдой. Алан не родился бессмертным, как остальные Последины, но богом стал. Только не знает, что он бог. – Ангелина улыбнулась: – Может, и к лучшему. Может, для всех было бы лучше, если бы боги не знали, что они боги.
– Ты за него вышла, чтобы быть рядом? Контролировать? Или полюбила?
Ангелина взглянула на Дашу, прищурилась, словно вспоминала, где ее видела. Откуда знала.
– Даша, девочка, у нас поворотный момент, у всего человечества поворотный момент, а ты про любовь. Что ты…
– Для меня любовь – поворотный момент, – сказала Даша.
Она решила всплыть и заглотнуть воздуха. Она понимала, что там – на гладкой поверхности – ее ждет рыбацкая сеть. Наплевать.
– Даша, любовь – не поворотный момент. Любовь – это от ворот поворот. Не забывай.
“Для меня – поворотный”, – подумала Даша.
Она промолчала и согласно кивнула. Нырнула на дно.
– Все случилось, все шло, как он написал – война, Последины, 66. Тюрьма эта страшная на севере, бунт. Мы все. Я, ты. А про главное – про туннель, про Тайный Проход он ничего не написал. Куда люди проходят. Где выходят. Кем после становятся.
– Не написал? – Тише, тише, чтобы даже пузырьков на поверхности не было видно. Еще тише. Рыбка на дне.
– Не-а, – засмеялась Ангелина и сразу стала маленькой девочкой, еще младше Даши. – Не-а. Он первые страницы писал, и они дальше сами развивались. Сами писались. В жизни. Жизнью. А тут в жизни случилось, а у него ничего не написано. Значит, он больше не бог. Он больше не наш бог.
“Так отпустите, – подумала Даша. – Отпустите, если не бог. Если не ваш”.
Она промолчала.
– Его никто не отпустит, – сказала Ангелина. – Слонимский верит, что Алан еще напишет, что нужно. Что нам нужно. Слонимский верит, что, если бога запереть в клетке, он сделает, что мы от него хотим. Научит, как стать таким, как он сам.
Даша молчала.
– Кеша – романтик. – Ангелина вздохнула: – Верит во всевозможное. Всемогу́щее. Всемо́гущее. Может, он и прав. Может, только так от бога и можно чего-то добиться – если посадить его под арест. – Она дернула край косынки, и шелк одним движением опал с ее обритой наголо головы. – Солнышко, – улыбнулась Ангелина. – Настоящее. Греет.
– А ты веришь?
– Я верю, что мы сами растим богов. Помогаем им стать богами. Но только, если они этого хотят. Как наши олигархи.
– Богами рождаются.
– Ага. – Ангелина потянулась – кошка под солнышком. – Кому повезет. А кому повезет еще больше – богами становятся.
Ангелина погладила себя по голым ногам – до колен, словно стряхивала пыль с гладкой туго натянутой теплой кожи. Затем так же наверх. Посмотрела на Дашу.
– Они же хотят стать богами – Покровский, Найман, Строков. Все они. А нам нужны новые боги. Если старых больше нет.
– Зачем? Зачем нам боги? Можно и без них.
– Можно, – согласилась Ангелина. – Только тогда идти некуда. Некуда стремиться. Тогда мир заканчивается нами, людьми. Тогда мы – последняя ступень. А мы, Даша милая, мы явно не удались. И надеяться тогда останется только на самих себя. А на самих себя – какая надежда.
Даша так не думала: она надеялась только на себя. Говорить не стала.
– Почему ты думаешь, что они смогут открыть дверь в Проход? Другие же не смогли? Никто, кроме твоего отца.
– Если не откроют, значит, недостойны. Не готовы. Ты должна показать дверь, а открыть ее они должны сами.
Слева от их скамейки проскочило в траве и сразу пропало какое-то маленькое серое животное. “Бурундучок? – Даша не могла разглядеть, сколько ни всматривалась в притихшую, замершую траву. – Крыса? Скорее, крыса”, – решила Даша. Она надеялась, что это был бурундук.
– Я переведу тебя на ОБЪЕКТ 2. Ты останешься там и покажешь им дверь. Проход в Проход.
– Что с ними случится? Когда войдут в туннель?
Теплый ветер. Будто хочет убаюкать. Заснуть и видеть сны.
– Мой отец исчез. И все, кто ушел с ним, исчезли. Зашли и не вышли. Их больше нет. По крайней мере, нет в Тайном Проходе.
Даша ждала. Сама скажет.
– У нас не получилось с Последиными. И с Аланом не получилось. Но у кого-то должно получиться.
– Понятно. – Даша засмеялась: – В третий раз закинул он невод, – пришел невод с одною рыбкой, с непростою рыбкой, – золотою…
Ангелина повернулась к ней.
– Кто-то должен закинуть невод, – сказала Ангелина.
Ага. Вот оно.
– Почему я?
– Ты и я, мы с тобою все делим: смертельную болезнь, чудесное исцеление, бесконечную молодость, одних и тех же мужчин, тайну наших жизней, их счастье-несчастье. Отдельность от остальных. Мне просить некого. Ты у меня одна. Такая, как я.
– А ты… Ты сама…
– Нельзя. – Ангелина не отводила взгляда: – Мне нельзя. Ты же знаешь: я – Наблюдатель. Наблюдателям нельзя действовать. Только наблюдать. А тебе можно. Ты свободна. Ты не брала на себя никаких обязательств. Не выбирала.
Даша знала: это правда. Но верить нельзя: поймут, что тебе нужен воздух.
– А что будет, когда Слонимский узнает? Он же узнает? Что тогда со мною?
– Раньше убил бы. – Ангелина не отводила взгляда, не пряталась. Не врала. – Теперь не убьет.
– Не убьет?
– Не убьет. Хуже будет: оставит в Павильоне. Навсегда.
Даша закрыла глаза. Поняла, что не спрячешься в заполнившей ее тьме. Открыла и посмотрела на гладь воды. Было слышно, как лягушки кричат о важных вещах у другого берега.
– На третий этаж?
– На третий. – Ангелина расстегнула две верхние круглые желтые пуговки на блузке и спустила ее с плеч, подставив их солнцу: – Я тебе врать не буду – на третий.
Где-то совсем рядом плеснула всплывшая со дна рыба.
– Хорошо, – согласилась Даша. – Расскажи. Как я должна помочь открыть Проход. Расскажи про Сценарий 17.
СЦЕНА 42
КАФЕ. ИНТЕРЬЕР. ДЕНЬ
АЛАН и СЛОНИМСКИЙ сидят за столом. Перед АЛАНОМ дымится кружка с кофе, но он не пьет.
АЛАН
Я написал только первые страницы.
СЛОНИМСКИЙ
Ты написал все свои тексты. До конца. Сам.
АЛАН
Не помню. Когда же я их написал?
СЛОНИМСКИЙ
У тебя было много времени.
АЛАН
О чем ты?
СЛОНИМСКИЙ
Я вот о чем.