Во Флагстаффе, штат Аризона, в сентябре обычно свежо и солнечно. Роберт Хайнлайн поставил портативную пишущую машинку на карточный стол, неподалеку от своего автомобиля, носящего имя «Жаворонок IV», и трейлера, в котором он жил и который, по его словам, был в прошлой жизни ящиком для фортепиано. Писатель только что сбежал из Лос-Анджелеса, и жизнь его постепенно возвращалась в колею, после того как дело о его разводе наконец-то прошло слушание в суде.
Летом он пытался работать в Оджай, штат Калифорния, – но без особого успеха. Он слишком нервничал, и все казалось каким-то неправильным. Что более важно, ничего не продавалось. У него еще оставалась (по крайней мере, на некоторое время) кое-какая репутация – и кое-какие сбережения, – но также у него были сомнения, сможет ли он оставаться коммерчески успешным писателем без Леслин.
Сентябрь подходил к концу, слушания в суде остались позади, и он наконец-то почувствовал, что может снова попробовать что-то написать: давай сделай глубокий вдох – и начинай. Он уже давно собирал заметки для длинной неспешной истории с неожиданной концовкой. В ней он хотел обратиться к одной из своих любимых тем – о природной порядочности обыкновенного парня Джо. Простой работяга, парень из профсоюза, Джо работал на лунной стройке. Когда внезапно отказало уплотнение, толстяк должен был пожертвовать своими ягодицами, усевшись на пробоину, чтобы закрыть ее и спасти людей в туннеле – что-то вроде пальца в известной дамбе! Он начал черновик, озаглавив его – никаких непристойностей! – «Прорыв плотины».
Нет. Зачеркни это. «Прорыв».
Нет. «Палец».
Плохой вариант – очень плохой. Он вычеркнул и этот вариант и написал: «Легкая работа». Сойдет для черновика. Пять дней спустя черновик был у него в руках.
В «Town and Country»[104] были «разочарованы» тем, что Хайнлайн не предложил им очередные «Зеленые холмы Земли», там отклонили рассказ, но в конце 1948 года он все-таки продал его в «Argosy». Как раз в тот момент, когда у него закончились последние деньги и Хайнлайн начал сомневаться, что без Леслин он вообще способен оставаться коммерческим писателем. Это была первая проталина в его финансовой зиме. Потом «Scribner» принял его вторую книгу для мальчиков, «Космического кадета», были подписаны еще контракты, которые помогли продержаться до апрельских гонораров за «Ракетный корабль „Галилей“»… к тому времени он вернулся в Голливуд, начал работать над фильмом с Фрицем Лангом. Роберт Хайнлайн снова стал писателем.
В Резерфорд мы двинулись на другое утро после прибытия на Луну. То есть папе и мистеру Лэтему (мистер Лэтем – служащий Треста Гарримана; папа на Луну прилетел, чтобы с ним встретиться) – папе и мистеру Лэтему нужно было туда по делу. Я приставал к папе, пока он не пообещал взять меня с собой, – ведь смахивало на то, что это мой единственный шанс выбраться на поверхность Луны. В Луна-Сити, по-моему, подходяще, но ведь его коридоры не отличишь от нижних уровней Нью-Йорка. Разве что в Луна-Сити не идешь, а почти летишь.
Когда папа пришел к нам в номер гостиницы сказать, что скоро ехать, мы с братишкой играли на полу в ножички. Мама прилегла и попросила меня занять шкета, чтобы не мешал. Ее тошнило всю дорогу от Земли, и она чувствовала себя неважнецки. Шкет баловался с осветительными плафонами: переводил регулятор с «сумерек» до «палящего солнца» и наоборот. Я взял его за шиворот и посадил на пол.
Я-то, конечно, в ножички уже не играю, но на Луне это очень здорово получается. Нож сам парит в воздухе, и с ним можно проделывать все, что угодно. Мы выдумали массу новых правил.
Папа сказал:
– Планы меняются, мои дорогие. Мы сию минуту едем в Резерфорд. Давайте-ка собираться.
Мама сказала:
– Ах, боже мой, кажется, я не могу. Поезжайте вы с Дикки, а мы с Бэбинькой побудем здесь денек и отдохнем.
Бэбинька – это шкет.
Я всегда говорил ей, что это неверный подход. Он мне чуть глаз не выколол ножом и начал канючить:
– Куда? Что? И я поеду. Давайте поедем!
Мама сказала:
– Ну, Бэбинька, не огорчай свою дорогую мамочку. Мы с тобой лучше сходим в кино.
Шкет на семь лет младше меня, но уж если нужно от него чего-нибудь добиться, нечего его называть «Бэбинькой». Он принялся реветь:
– Ты же говорила, что мне можно поехать!
– Нет, Бэбинька. Я тебе так не говорила. Я…
– Папа говорил, что можно!
– Ричард, разве ты говорил Бэбику, что ему можно ехать?
– Да нет же, дорогая, я этого не помню. Возможно, я…
Шкет завелся еще сильней:
– Вы говорили, что мне можно туда же, куда и Дикки. Вы мне обещали, вы мне обещали, вы мне обещали…
Приходится иногда отдавать шкету должное: он таки заставил их нудно и без толку выяснять, кто ему что обещал. Короче говоря, минут через двадцать мы все вчетвером вместе с мистером Лэтемом были уже на ракетодроме и садились в резерфордский шаттл.
Дорога отнимает всего-то минут десять, ничего толком и не увидишь, разве краешек Земли, когда шаттл еще неподалеку от Луна-Сити, а потом и этого не видать, потому что атомный реактор, на который мы собрались, он, понятно, на обратной стороне Луны. В шаттле было человек десять туристов, и их всех сразу затошнило, как только мы вышли в свободный полет. И маму тоже. Некоторые никогда так и не могут привыкнуть к ракетам.
Но стоило нам прилуниться и оказаться внутри, «под землей», как маме сразу же полегчало. В Резерфорде все не так, как в Луна-Сити: там нет туннеля, который подходит к самому кораблю. Вместо этого на поверхность посылают специальную герметично закрытую машину, которая стыкуется прямо со шлюзом ракеты, потом в этой машине проезжаешь около мили назад, ко входу в подземелье. Мне это понравилось, и шкету тоже. Папе нужно было ехать по делу с мистером Лэтемом, а маму, шкета и меня он решил оставить с группой туристов, которая отправлялась осматривать лаборатории.
Там было довольно интересно, но ничего такого, чтобы поднимать из-за этого шум. Я убедился, что все атомные реакторы на один лад. Резерфорд вполне мог бы сойти за какой-нибудь крупный завод в окрестностях Чикаго. То есть я хочу сказать, что все хоть сколько-нибудь сто́ящее спрятано, закрыто экранами и не подлежит осмотру. Разрешают смотреть только на всякие циферблаты и панели управления да на персонал, который за ними наблюдает. Пульт дистанционного управления такой же, как в Окридже. Гид кое-что рассказывает об идущих экспериментах, да несколько роликов после показывают – вот и все.
Наш гид мне понравился. Похож на Тома Джерема из фильма «Космический десант». Я спросил, не космонавт ли он, а он поглядел на меня насмешливо и сказал, что нет, он просто рядовой Колониальной службы. Потом он спросил, где я учусь и состою ли скаутом. Он сам когда-то был скаутмастером первого отряда, Резерфорд-Сити, патруль «Лунный нетопырь».
Похоже, там только один патруль и есть – не так уж много на Луне скаутов, я полагаю.
Папа и мистер Лэтем подошли как раз тогда, когда мы заканчивали экскурсию и мистер Перрин – это наш гид – объявлял о прогулке на поверхность.
– В экскурсионный маршрут по Резерфорду, – вещал он голосом диктора, – входит прогулка в космическом скафандре на поверхность Луны – без дополнительной оплаты. Вы осмотрите Дьявольское Кладбище и место Великой катастрофы тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Прогулка не включена в обязательную программу маршрута. Опасности практически нет, у нас еще ни с кем ничего не случалось, но Компания требует от всех желающих пойти расписаться в том, что всю ответственность за свою безопасность они берут на себя. Прогулка продолжается около часа. Кто хочет остаться, может пока посмотреть кино или перекусить в кафе.
Папа потер руки.
– Вот это для меня, – сказал он. – Мистер Лэтем, как мы вовремя! Ни за что на свете не хотел бы ее пропустить.
– Вам понравится, – согласился мистер Лэтем. – И вам тоже, миссис Логан. Мне самому очень хотелось бы пойти.
– Так за чем же дело стало? – спросил папа.
– Нет, я хочу к вашему возвращению подготовить документы, чтобы вы и директор подписали их до вашего отлета из Луна-Сити.
– Ну зачем же так загонять себя? – убеждал папа. – Уж если нельзя положиться на слово человека, что толку от подписанного контракта? Вы можете выслать мне эти бумаги в Нью-Йорк почтой.
Мистер Лэтем покачал головой:
– Дело не только в этом. Нет, правда – я же был на поверхности десятки раз. Но я вас провожу и помогу надеть скафандры.
Мама сказала:
– О, дорогой…
Она думала, что ей лучше бы не ходить, для нее совершенно невыносимо сознавать, что она заточена в скафандре; кроме того, от яркого солнечного света у нее всегда болит голова.
Папа сказал:
– Не говори глупости, дорогая, такой случай бывает один-единственный раз в жизни.
Мистер Лэтем объяснил ей, что в шлеме имеются фильтры, которые не пускают яркий свет внутрь. Мама всегда сначала возражает, потом уступает. Я считаю, что у женщин нет никакой силы характера. Еще позавчера вечером – то есть я хочу сказать, что по-земному был вечер, а не в Луна-Сити, – она купила себе классный лунный костюм, чтобы выходить в нем к обеду в зал со смотровой площадкой, откуда можно наблюдать Землю, прямо не выходя из отеля. Но после она застеснялась и пожаловалась папе, что слишком толстая для такой одежды. Еще бы, когда со всех сторон одно только неприкрытое тело. Папа сказал:
– Чепуха, дорогая, ты выглядишь восхитительно.
И она надела костюм и прекрасно провела время, особенно когда какой-то пилот пытался за ней приударить.
Вот и на этот раз было так же. Она пошла с нами. Нас провели в комнату, где надевали скафандры, и я все разглядел, пока мистер Перрин по очереди пропускал туда всю компанию и давал расписываться. В дальнем конце этой комнаты был ведущий в шлюз люк, а в нем довольно большой глазок. В глазок был виден еще один люк, а в нем – такой же глазок. Можно было посмотреть через два этих глазка и увидеть поверхность Луны, которая казалась горячей, яркой и какой-то неправдоподобной, несмотря на мутно-желтые стекла. А еще тут висели два ряда скафандров, похожих на пустые оболочки от людей. Я шнырял везде, пока мистер Перрин не подошел к нам.
– Можно договориться с хозяйкой кафе, чтобы она присмотрела за малышом, – сказал он маме, наклонился и взъерошил шкету волосы. Шкет попытался укусить его, и он поспешил убрать руку.
– Спасибо, мистер Перкинс, – сказала мама, – думаю, что так будет надежнее всего – хотя мне, наверно, лучше остаться с ним.
– Моя фамилия Перрин, – спокойно поправил тот. – Такой необходимости нет. Хозяйка как следует за ним присмотрит.
Почему это взрослые говорят при детях так, будто те ни слова не понимают по-английски? Они должны были просто запихнуть его в эту кофейню. А теперь шкет понял, что его хотят провести. Он воинственно огляделся.
– Я тоже пойду, – громогласно заявил он. – Вы мне обещали.
– Нет, Бэбинька. – Мама попробовала его унять. – Твоя дорогая мамочка вовсе не говорила тебе…
Еще бы, говорила она только себе: шкет пустил в ход звуковые эффекты.
– Вы мне говорили, что я могу ходить туда же, куда и Дикки, вы мне обещали, когда я болел. Вы мне обещали, вы мне обещали… – затянул он, при этом голос его с каждой секундой делался все выше и громче.
Мистер Перрин вроде бы растерялся. Мама сказала:
– Ричард, попробуй-ка успокоить своего ребенка. В конце концов, это же ты ему обещал…
– Я, дорогая? – удивился папа. – Да я вообще тут никакой проблемы не вижу. А что, если мы действительно обещали ему, что он может делать то же, что и Дикки? Тогда мы просто берем его с собой, вот и все.
Мистер Перрин прочистил горло:
– Боюсь, что нет. Вашего старшего я могу отправить в женском скафандре, он для своих лет довольно высокий. Но у нас нет скафандров для маленьких детей.
Ну, тут уж у нас все окончательно запуталось. Шкет всегда может заставить маму бегать вокруг него кругами, а мама то же самое проделывает с папой. Папа сразу багровеет и начинает сваливать все на меня. Получается вроде цепной реакции, которая заканчивается на мне – дальше ее некому передать. Они приняли очень простое решение: я должен остаться и присматривать за Бэбинькой!
– Папа, но ведь ты же говорил… – начал я.
– Мало ли что я говорил. Я не хочу семейных скандалов при людях. Ты слышал, что сказала мама?
Я был в отчаянии.
– Слушай, папа, – я старательно произносил слова потише, – если я вернусь на Землю, так ни разу и не надев скафандра и не высунув носа на поверхность, придется тебе искать для меня другую школу. Не вернусь я больше в Лоренсвилл – меня же все засмеют!
– Мы об этом поговорим, когда вернемся домой.
– Нет, папа, ты же дал честное благородное слово…
– Хватит, молодой человек. Вопрос закрыт.
Мистер Лэтем стоял рядом, внимательно слушая, но рта не раскрывал. При этих словах он приподнял бровь и очень спокойно сказал папе:
– Как, Эр Джи, а я-то думал, что ваше слово – ваш вексель!
Предполагалось, что я ничего не слышу, да и все остальные тоже, и прекрасно, потому что не стоит, чтобы папа знал, что кто-то знает, что он не прав. От этого с ним еще тяжелее иметь дело. Я поспешно переменил тему:
– Слушай, папа, может, мы все сможем пойти? Вон, что это там за скафандр? – и показал на вешалку внутри какой-то загородки. На загородке висел замок. На вешалке болталось десятка два скафандров, а на дальнем ее конце я заметил совсем маленький скафандр – его ботинки едва доставали до пояса соседнего.
– Ага, – просиял папа, – это как раз то, что нужно! Мистер Перрин! А, мистер Перрин? На минуточку! Я-то понял так, что у вас вообще нет маленьких скафандров, но вот этот, мне кажется, нам вполне подойдет.
Папа уже возился с замком на перегородке. Мистер Перрин его остановил:
– Этот скафандр брать нельзя.
– Да? Это почему?
– Все скафандры за этой перегородкой – частная собственность, они напрокат не выдаются.
– Что? Чушь какая! Резерфорд – государственное предприятие. А мне нужен скафандр для моего ребенка…
– Но он не выдается.
– Я поговорю с директором.
– Думаю, что придется. Этот скафандр изготовлен по специальному заказу для его дочери.
Они так и сделали. Мистер Лэтем поймал директора на линии. Папа поговорил с ним, потом директор поговорил с мистером Перрином; потом опять с папой. Директор не возражал одолжить скафандр, тем более папе, но не хотел приказывать мистеру Перрину брать на поверхность маленького ребенка.
Мистер Перрин не поддавался, и я его не осуждал, но папа потихоньку успокоил его и уговорил, и в конце концов мы все влезли в скафандры, проверили давление и подачу кислорода, включили наши рации. Мистер Перрин устроил перекличку по радио и напомнил, что мы все на одной волне, поэтому лучше предоставлять ему бо́льшую часть переговоров и не отпускать вслух посторонние замечания, потому что это будет мешать всем слушать. Потом мы остановились у шлюзовой камеры, и он предупредил, чтобы мы держались все вместе и не пробовали, как быстро можно бегать и как высоко прыгать. У меня прямо сердце из груди выскакивало.
Наружная дверь шлюза открылась, и мы гуськом вышли прямо на поверхность Луны. Наверное, это было так же здорово, как я представлял в мечтах, но я так сильно волновался, что плохо соображал в ту минуту. Солнце сверкало так ослепительно-ярко – ничего ярче я в жизни не видел, а тени были такие чернильно-черные, что в них с трудом можно было что-нибудь разобрать. Слышно ничего не было, кроме голосов по радио, но их можно было выключить.
Мягкая пыль, как дым, обволакивала ноги и медленно оседала вниз. Больше не двигалось ничего. Это было самое безжизненное место, какое только можно себе представить.
Держась тесной группой, мы не сходили с тропинки, только мне пришлось дважды бегать за шкетом, когда он обнаружил, что может прыгнуть на двадцать футов. Я хотел было его отшлепать, но вы пробовали когда-нибудь отшлепать человека в скафандре? Это бесполезно.
Мистер Перрин велел всем остановиться и начал:
– Мы находимся на Дьявольском Кладбище. Каменные пики-близнецы позади нас поднимаются на пять тысяч футов над поверхностью. На них никто еще не поднимался. Эти пики, или монументы, названы в честь апокрифических или мифологических персонажей, потому что фантастический пейзаж напоминает гигантское кладбище. Вельзевул, Тор, Шива, Каин, Сет… – Он говорил и показывал во все стороны. – У селенологов нет единого мнения относительно происхождения этих странных образований. Некоторые утверждают, что на них есть признаки воздействия воздуха или воды, а не только вулканической деятельности. Если так, эти пики простояли здесь немыслимо долгий период, потому что в настоящее время, как видите, Луна…
Об этом можно было и в журнале «Спейсуэйс» почитать, только большая разница, скажу я вам, когда своими глазами видишь.
Эти пики напомнили мне скалы в Саду Богов в Колорадо-Спрингс, куда мы ездили прошлым летом, только здешние были гораздо выше и вместо синего неба над головой была сплошная чернота и холодные резкие звезды. Жуть.
С нами был еще один рядовой Колониальной службы с фотоаппаратом. Мистер Перрин еще что-то пытался сказать, но тут шкет растявкался, и мне пришлось отключить его радио, иначе вообще бы никто ничего не услышал. Так я и держал его выключенным, пока мистер Перрин не закончил.
Он велел нам выстроиться для снимка на фоне пиков и черного неба.
– Наклоните голову к стеклу шлемов, чтобы было видно лицо. Так – великолепно. Давай! – скомандовал он, и солдат щелкнул фотоаппаратом. – Карточки будут готовы, когда вернемся, десять долларов штука.
Я задумался. Одна карточка мне нужна, чтобы повесить у себя в комнате в школе; еще одна – чтобы подарить, не важно кому. Словом, нужна еще одна. У меня оставалось еще восемнадцать баксов из денег, подаренных на день рождения, остальные можно выпросить у мамы. Так что я заказал две.
Мы преодолели длинный склон и вдруг оказались над кратером, но не обычным лунным кратером, этот появился после катастрофы – все, что осталось от первой лаборатории. Он простирался далеко, миль двадцать в поперечнике, поверхность его была покрыта блестящим пузырчатым стеклом, а не пылью. Там стоял памятник. На постаменте я прочитал:
ЗДЕСЬ, ПЕРЕД ВАМИ,
ПОКОЯТСЯ ОСТАНКИ
Курта Шаффера,
Мориса Файнштейна,
Томаса Дули,
Хейзл Хаякава,
Дж. Вашингтона Слэппи,
Сэма Хьюстона Адамса.
ОНИ ПОГИБЛИ В БОРЬБЕ ЗА ЗНАНИЕ,
КОТОРОЕ ДЕЛАЕТ ЧЕЛОВЕКА СВОБОДНЫМ[106].
В одиннадцатый день августа 1984
Это было потрясающе. Я отступил назад и начал слушать мистера Перрина. Папа и некоторые другие задавали ему вопросы.
– Точно не известно, – говорил он. – Ничего не осталось. Теперь-то все показания приборов немедленно передаются в Луна-Сити, но ведь это случилось еще до установки линии дальней связи.
– А что было бы, – спросил кто-то, – если бы этот взрыв произошел на Земле?
– Не хочу даже пытаться вам отвечать, но поэтому лабораторию и устроили здесь, на обратной стороне Луны. – Он поглядел на часы. – Пора возвращаться.
Все заторопились назад, пробираясь вниз к тропинке, когда мама воскликнула:
– Бэбинька! Где же Бэбинька?
Я вздрогнул, но пока еще не перепугался. Шкет всегда где-нибудь болтается, то тут, то там, но далеко не уходит, ему ведь всегда нужно, чтобы кто-нибудь слушал его болтовню.
Папа обнял маму одной рукой, другой он делал мне знаки.
– Дик, – рявкнул он, и голос его резко щелкнул в моих наушниках, – ты куда девал своего брата?
– Я? – откликнулся я. – Нечего на меня сваливать, я его в последний раз видел, когда мама вела его сюда за руку.
– Не ври, Дик. Мама присела отдохнуть, когда мы пришли сюда, и прислала его к тебе.
– Если даже и так, он здесь не показывался.
Тут уж мама зарыдала по-настоящему. Все, конечно, слушали, больше ничего не оставалось: ведь мы были на одной волне. Мистер Перрин подошел и выключил мамин микрофон. Сразу сделалось тихо.
– Успокойте свою жену, мистер Логан, – приказал он, потом добавил: – Когда вы в последний раз видели ребенка?
Папа ничем не мог помочь; как только они пытались снова подключить маму, приходилось тут же отключать ее. Помочь она ничем не могла, только нас заглушала. Мистер Перрин обратился к остальным:
– Видел кто-нибудь маленького мальчика, который был с нами? Не отвечайте, если вам нечего сообщить. Кто-нибудь видел, как он уходил?
Никто не видел. Я сообразил, что он наверняка улизнул, пока все смотрели на кратер и стояли к нему спиной. Я так и сказал мистеру Перрину.
– Похоже на то, – согласился он. – Внимание, все! Я постараюсь разыскать ребенка. Оставайтесь там, где вы находитесь. Не уходите с этого места. Я отлучусь минут на десять.
– Почему бы всем не пойти на поиски? – поинтересовался кто-то.
– Потому что, – сказал мистер Перрин, – пока у меня потерялся только один человек. Я не хочу, чтобы их было десять.
И он исчез огромными прыжками, каждый из которых покрывал футов пятьдесят.
Папа хотел было броситься за ним, но передумал, потому что мама внезапно пошатнулась, упала на колени и медленно осела на землю. Все разом заговорили. Какой-то идиот хотел снять с нее шлем, но папа ведь не сумасшедший. Я отключил радиосвязь, чтобы услышать собственные мысли, и начал осматриваться, не отходя от толпы, стоя у края кратера и пытаясь рассмотреть все, что было видно.
Я проделал глазами весь путь, который мы прошли. Глядеть на кратер было абсолютно ни к чему: если бы шкет был там, его было бы видно, как муху на тарелке.
Другое дело – за пределами кратера: за несколько метров от нас можно было спрятать целый полк, скалы громоздились вдоль всего пути. Огромные, как дома, валуны с дырами, нагромождения камней, ущелья – сплошная каша. Время от времени виден был мистер Перрин, который рыскал кругом, точно собака, выслеживающая кролика, и подолгу возился на одном месте. Он почти что летал. Когда ему попадался крупный валун, он перепрыгивал через него и в прыжке наклонял голову, чтобы лучше видеть.
Потом он снова устремился к нам, и я опять включил радио. Все продолжали наперебой разговаривать. Кто-то говорил:
– Надо его найти до захода солнца.
Кто-то другой отвечал:
– Глупости какие, солнце не зайдет еще неделю. Дело в запасе воздуха, говорю я вам. Эти скафандры только на четыре часа.
Первый голос сказал:
– О! – Потом тихо добавил: – Как рыба, вытащенная из воды…
Вот тогда я перепугался.
Чей-то голос произнес, задыхаясь:
– Бедный, бедный малыш! Надо его найти, пока он не задохнулся.
Тут резко вмешался голос моего папы:
– Не смейте так говорить!
Я услышал чье-то рыдание. Может быть, мамино.
Мистер Перрин подошел к нам почти вплотную и заговорил:
– Всем замолчать! Мне надо вызвать базу, – и произнес решительным голосом: – Перрин вызывает контрольный пост, Перрин вызывает контрольный пост.
Ответил женский голос:
– Говорите, Перрин.
Он рассказал о случившемся и добавил:
– Вышлите Смита забрать эту группу, я остаюсь. Мне нужны все солдаты, которые есть поблизости, и добровольцы из числа опытных сотрудников Колониальной службы. С первой же партией пришлите радиопеленгатор.
Долго ждать не пришлось. Они стаей налетели на нас, точно кузнечики, наверное, они делали миль сорок-пятьдесят в час.
Было бы на что посмотреть, если бы мне не было так тошно.
Папа попробовал было поспорить, чтобы его не отправляли на базу с остальными туристами, но мистер Перрин оборвал его:
– Если бы не ваше упрямство, мы не попали бы в эту переделку. Следили бы тщательно за своим ребенком, он не заблудился бы. У меня тоже дети есть, но я их не таскаю на Луну, пока они еще маленькие и не могут сами о себе позаботиться. Так что идите со всеми – не могу я еще и вас на себя брать.
Я думал, папа бросится на него с кулаками, – и он бы так и сделал, если бы мама снова не потеряла сознание. Мы ушли вместе с группой.
Следующие два часа был сплошной кошмар. Нас посадили рядом с диспетчерской, и мы могли слышать через громкоговоритель, как мистер Перрин командует поисками. Сначала я думал, что они наткнутся на шкета сразу же, как только включат радиопеленгатор: даже если шкет не подавал голоса, можно было бы поймать треск его передатчика. Но с этим не получилось. Так ничего и не было слышно. И люди, которые отправились на поиски, тоже ничего не обнаружили.
Хуже всего было, что папа и мама даже не пытались ругать меня. Мама тихонько плакала, а папа утешал ее и поглядывал на меня с каким-то странным выражением. Я понял, что он меня просто не видит. Но догадался, о чем он думает: если бы я не настаивал на прогулке на поверхность, ничего бы не случилось. Я сказал:
– Да не смотри ты на меня так, папа. Никто ведь мне не поручал за ним следить. Я думал – он с мамой.
Папа ничего не ответил, только головой покачал. Похоже было, что он здорово устал, весь даже как-то съежился. А мама, вместо того чтобы обвинять меня и кричать, перестала плакать, и ей удалось через силу мне улыбнуться.
– Поди сюда, Дикки, – сказала она и обняла меня свободной рукой. – Никто тебя не винит, Дикки. Что бы ни случилось, ты не виноват, Дикки. Помни об этом.
И я позволил ей меня поцеловать, а потом ненадолго присел рядом с ними, но мне было еще хуже, чем прежде. Я все думал про шкета: как он и что с ним, кислород-то ведь у него кончается. Может, и не по моей вине, но я знал, что мог этого не допустить. Не надо было мне полагаться на маму и надеяться, что она за ним присмотрит, не умеет она этого как следует. Она из тех людей, которые собственную голову могли бы потерять, если бы она не была как следует привинчена – для украшения. Мама, понимаете ли, хорошая, но очень уж непрактичная.
Она бы страшно переживала, если бы шкет не нашелся. И папа, да и я, – тоже. Шкет всегда ужасно мешает, но чего-то стало не хватать, когда он перестал болтаться под ногами. Я вспомнил слова: «Как рыба, вытащенная из воды…» Однажды я нечаянно разбил аквариум – и вспомнил теперь, как эти рыбы выглядели. Довольно неприглядно. Если шкет умрет такой смертью…
Я взял себя в руки и решил, что лучше придумать, как бы его найти. Через какое-то время я понял, что могу найти его, если бы только они пустили меня туда. Но меня, конечно бы, не пустили.
Снова появился доктор Эванс, директор, – он нас встречал, когда мы только подошли, – и спросил, не может ли он что-нибудь сделать для нас и как себя чувствует миссис Логан.
– Вы же знаете, что я все на свете бы отдал, чтобы этого не случилось, – сказал он. – Мы делаем все возможное. Я распорядился, чтобы из Луна-Сити выслали несколько детекторов руды. Возможно, мы обнаружим ребенка по металлу его скафандра.
Мама спросила, нет ли у них собак-ищеек, а доктор Эванс даже не стал смеяться. Папа предложил использовать вертолеты, тут же поправился – ракеты. Доктор Эванс растолковал ему, что невозможно провести тщательный осмотр с летящей ракеты.
Немного погодя я отозвал его в сторонку и стал уговаривать, чтобы он позволил мне участвовать в поисках. Он был вежлив, но непреклонен, а я все настаивал.
– А почему ты так уверен, что найдешь его? – спросил он. – Мы собрали сейчас самых опытных людей Лунной службы, какие только оказались поблизости. Боюсь, сынок, что ты сам заблудишься или с тобой что-нибудь случится, если ты попробуешь искать наравне с ними. В наших краях, если потерял из виду ориентиры, можешь безнадежно заблудиться.
– Но послушайте, доктор, – сказал я ему, – я ведь знаю шкета, то есть я хотел сказать, своего младшего брата, лучше, чем кто бы то ни было на свете. Я не заблужусь – то есть если и заблужусь, то так же, как он. А за мной пусть кто-нибудь следит.
Он обдумал мои слова.
– Стоит попробовать, – неожиданно согласился он. – Я сам за тобой пойду. Надевай скафандр!
Мы быстро двигались по равнине, делая тридцатифутовые шаги, – максимум, на что я был способен. Доктор Эванс держал меня за пояс, чтобы я не споткнулся. Мистер Перрин ждал нас. Ему вроде бы мой план не совсем понравился.
– Может быть, старый приемчик «заблудившегося мула» и сработает, – согласился он, – а я буду продолжать систематический поиск в прежнем порядке. Возьми-ка этот сигнальный фонарик, в тени он тебе пригодится.
Я стоял у края кратера и старался представить себе, что я – шкет, скучающий и, возможно, немного обиженный тем, что на меня не обращают внимания. Что я стал бы делать дальше?
Я вприпрыжку помчался вниз по склону – без определенной цели, так, как это сделал бы шкет. Потом остановился и обернулся, чтобы проверить, следят ли за мной мама, папа и Дикки. Следили за мной хорошо: доктор Эванс и мистер Перрин держались неподалеку сзади. Я сделал вид, что никто за мной не смотрит, и продолжал идти. Я оказался совсем близко от большого скопления скал и повернул к первой из них. Она не была достаточно высокой, чтобы я мог за ней спрятаться, но шкет там поместился бы. Похоже, он мог бы здесь затаиться – шкет любил играть в прятки, чтобы становиться центром внимания.
Вот я и подумал об этом. Когда шкет играл в эту игру, он всегда норовил спрятаться под чем-то: под кроватью, под диваном, под автомобилем или даже под кухонной раковиной. Я огляделся вокруг. Множество подходящих местечек: в скалах было полно глубоких полостей и нависающих уступов. Я начал прочесывать их. Это было безнадежно – подходящих мест поблизости было, наверное, штук сто.
Мистер Перрин подошел ко мне, когда я выползал из четвертого по счету укромного местечка, слишком тесного для меня.
– Наши уже прошлись здесь с фонариками, – сказал он мне. – Не думаю, что это что-нибудь даст, парень.
– Ладно, – сказал я, но продолжал свое. Я же знал, что смогу забраться в такие уголки, куда не пролезет взрослый. Я только надеялся, что шкет не забрался в такое место, куда мне не пролезть.
Шло время, а я все коченел и коченел и стал ужасно уставать. Прямые лучи Солнца на Луне очень жаркие, но в ту же секунду, как попадаешь в тень, становится холодно. А под этими скалами никогда не бывает тепло. Скафандры, выданные нам, туристам, хорошо изолированные, но дополнительная изоляция помещается в перчатках и ботинках, да еще в задней части брюк, а я бо́льшую часть времени ползал на животе, залезая в укромные местечки.
Я так замерз, что едва мог двигаться, а спереди так просто заледенел. Из-за этого я, кроме всего прочего, ужасно беспокоился: а как же шкет? Не замерз ли он?
Если бы я не вообразил себе, как выглядела рыба и как шкет может замерзнуть прежде, чем я доберусь до него, я бы уже все бросил. Я почти потерпел поражение. Кстати, в этих полостях было довольно жутко – никогда не знаешь, что там в их глубине.
Доктор Эванс взял меня за руку, когда я выполз из очередной дыры, и прислонил свой шлем к моему, чтобы я мог услышать его голос без передатчика:
– Пожалуй, пора кончать, сынок. Ты совершенно измотался, а не обработал и акра.
Я вырвался.
Следующее место было выступом скалы, под ней была щель не более фута высотой. Я направил в углубление луч света. Оно было пустое и, казалось, не ведет никуда. Потом я заметил там поворот. Я пригнулся и пополз. Коридор чуть расширялся и сужался снова. Я подумал, что не стоит залезать глубоко, ведь шкет не стал бы ползти дальше в темноте, но все-таки пролез еще немного и зажег фонарик.
И увидел торчащий ботинок.
Вот как это все получилось. Я чуть не разбил голову в шлеме, выбираясь оттуда, зато тащил за собой шкета. Он был слаб, точно котенок, и лицо у него было какое-то странное. Когда я вылез, мистер Перрин и доктор Эванс так и бросились ко мне, начали колотить меня по спине и радостно кричать.
– Он умер, мистер Перрин? – спросил я, как только смог отдышаться. – Он выглядит ужасно плохо.
Мистер Перрин осмотрел его:
– Нет… Я вижу пульс на горле. Шок и переохлаждение, но этот скафандр сделан по специальному заказу… Мы живо приведем его в чувство.
Он взял шкета на руки, а я потащился следом.
Через десять минут шкет, закутанный в одеяло, пил горячее какао. И я выпил немного. Все говорили одновременно, а мама опять плакала, но теперь вид у нее был нормальный, и папа тоже немного пришел в себя.
Он пытался заполнить чек на имя мистера Перрина, но тот резко отказался:
– Не нужно мне вознаграждения: ведь это ваш мальчик нашел его. Вы мне можете сделать только одно одолжение.
– Да? – Папа был сама любезность.
– Держитесь подальше от Луны. Здесь вам не место, вы не из породы пионеров.
Папа принял это как должное.
– Я уже обещал это жене, – ответил он, и глазом не моргнув. – Можете не беспокоиться.
Когда мистер Перрин уходил, я догнал его и сказал, чтобы никто не услышал:
– Мистер Перрин, я только хотел вам сказать, что вернусь, если вы не возражаете.
Он пожал мне руку и ответил:
– Я и не сомневался, малец.