Въ палаткѣ Брута.
Люцилій и Титиній караулятъ въ нѣкоторомъ отдаленіи. Входятъ Брутъ и Кассій.
Кассій. Да, несомнѣнно, что ты поступилъ мнѣ во вредъ и вотъ доказательство: ты осудилъ и заклеймилъ Люція Пеллу за то, что онъ допустилъ подкупить себя сардійцамъ. Ты сдѣлалъ это, несмотря на мое письмо, которымъ я вступался за этого хорошо мнѣ извѣстнаго человѣка
Брутъ. Не я, а ты самъ поступилъ себѣ во вредъ, рѣшившись писать мнѣ при подобныхъ обстоятельствахъ.
Кассій. Въ такое смутное время, какъ наше, преслѣдовать за каждый ничтожный проступокъ просто безразсудно.
Брутъ. Позволь мнѣ сказать тебѣ, Кассій, что и о тебѣ самомъ ходятъ слухи, будто и ты не совсѣмъ чистъ на руку, будто за золото ты продаешь мѣста самымъ недостойнымъ людямъ.
Кассій. Я нечистъ на руку? Не будь ты Брутъ, клянусь богами,ты не произнесъ бы болѣе ни слова.
Брутъ. Имя Кассій придаетъ благообразный видъ самому лихоимству, и вотъ почему карающее правосудіе прикрываетъ себѣ лицо.
Кассій. Карающее правосудіе?
Брутъ. Вспомни про Иды Марта! Развѣ великій Цезарь палъ не во имя правосудія? Назови мнѣ хоть одного негодяя, рѣшившагося поднять на него руку и вонзить въ него кинжалъ не ради правосудія? О, неужто кто нибудь изъ насъ, умертвившихъ первѣйшаго человѣка въ мірѣ единственно за то, что онъ покровительствовалъ ворамъ, осквернитъ свои руки подлыми поборами, дерзнетъ продать громадное поприще чести за горсть какой нибудь дряни! По моему, лучше быть собакой и лаять на мѣсяцъ, чѣмъ оказаться такимъ римляниномъ.
Кассій. Не лай на меня, Брутъ, я этого не потерплю. Унижая меня такъ, ты забываешься. Я солдатъ по службѣ старше тебя, поэтому и опытнѣе тебя при раздачѣ мѣстъ.
Брутъ. Нѣтъ, Кассій.
Кассій. Нѣтъ, такъ.
Брутъ. Нѣтъ, говорю я.
Кассій. Перестань, или я могу забыться. Побереги себя, а для этого перестань меня раздражать.
Брутъ. Ты, какъ я вижу, человѣкъ ничтожный.
Кассій. Неужто въ самомъ дѣлѣ?
Брутъ. Слушай меня, потому что я хочу высказать тебѣ все. Неужто ты воображаешь, что я испугаюсь твоего легкомысленнаго гнѣва и яростныхъ взглядовъ безумія?
Кассій. О боги, боги! И я долженъ сносить все это!
Брутъ. Не только все это, но и еще болѣе. Бѣснуйся, пока не надорвется твое гордое сердце! Иди, устрашай своихъ рабовъ твоимъ гнѣвомъ, заставляй трепетать подвластныхъ тебѣ. Развѣ я обязанъ уступать? обязанъ переносить отъ тебя все, обязанъ пресмыкаться передъ дурнымъ настроеніемъ твоего духа? Клянусь богами, тебѣ-же самому придется переваривать ядъ своей желчи, хотя бы ты отъ этого и треснулъ, потому что отнынѣ твоя вспыльчивость будетъ для меня только забавнымъ предметомъ смѣха.
Кассій. Неужто ты дошелъ до этого?
Брутъ. Ты говоришь,что, какъ воинъ, ты лучше меня; докажи же это, оправдай свое самохвальство самымъ дѣломъ, и ты доставишь мнѣ величайшее удовольствіе: я радъ поучиться у каждаго опытнаго человѣка.
Кассій. Ты несправедливъ ко мнѣ, Брутъ, несправедливъ во всемъ. Я сказалъ, что я старше тебя по службѣ, а не лучше. Развѣ я сказалъ, что я лучше?
Брутъ. Говорилъ или нѣтъ — мнѣ все равно.
Кассій. Даже самъ Цезарь, еслибъ онъ былъ живъ, не посмѣлъ бы меня такъ оскорблять.
Брутъ. Полно! Ты и самъ бы не посмѣлъ такъ его раздражать.
Кассій. Я не посмѣлъ бы?
Брутъ. Ты.
Кассій. Я не посмѣлъ бы его раздражать?
Брутъ. Да, поостерегся бы.
Кассій. Не полагайся уже слишкомъ на мою любовь. Я могу сдѣлать то, о чемъ страшно стану жалѣть впослѣдствіи.
Брутъ. То, о чемъ слѣдуетъ жалѣть, ты уже сдѣлалъ. Всѣ твои угрозы, Кассій, нисколько не страшны, потому что прикрывающая меня броня честности такъ крѣпка, что всѣ угрозы проносятся мимо меня, какъ легкій вѣтерокъ, на который я не обращаю ни малѣйшаго вниманія. Я посланъ къ тебѣ за деньгами, и ты мнѣ въ нихъ отказалъ. Безчестными средствами добывать я ихъ не могу,— клянусь небомъ, я скорѣе соглашусь начеканить монеты изъ своего сердца, употребить всю свою кровь на драхмы, чѣмъ беззаконно вырывать изъ мозолистыхъ рукъ крестьянина послѣднія его крохи. Я посылалъ къ тебѣ за деньгами на жалованье моимъ легіонамъ,— и ты отказалъ. Такъ-ли слѣдовало поступить, Кассій? Развѣ я отвѣтилъ бы такъ Каю Кассію? Если когда нибудь Маркъ Брутъ сдѣлается такимъ скрягой, что станетъ запирать деньги отъ своихъ друзей, соберите, о, боги, всѣ свои громовыя стрѣлы и расщепите его на части.
Кассій. Я тебѣ не отказывалъ.
Брутъ. Нѣтъ, отказалъ.
Кассій. Говорю — не отказывалъ. Тотъ, кто передалъ тебѣ мой отвѣтъ, былъ просто глупъ. Брутъ растерзалъ мое сердце! Другу слѣдовало бы бытъ снисходительнѣе къ недостаткамъ друга, а Брутъ — мои преувеличиваетъ.
Брутъ. Не преувеличиваю, а испытываю ихъ на себѣ.
Кассій. Ты меня не любишь.
Брутъ. Не люблю твоихъ недостатковъ.
Кассій. Если-бы ты смотрѣлъ на меня глазами друга, ты никогда бы подобныхъ недостатковъ не увидалъ.
Брутъ. Ихъ не увидалъ бы глазъ льстеца, хотя бы они были такъ-же громадны, какъ самъ Олимпъ.
Кассій. Идите скорѣе сюда, и ты, Антоній, и ты, юный Октавій, выместите все на одномъ Кассіѣ, потому что Кассію наскучила жизнь. Видѣть ненависть со стороны того, кого любишь; видѣть презрѣніе со стороны брата; словно рабъ, терпѣть поношеніе, видѣть, что всѣ недостатки взвѣшены, внесены въ памятную книжку, выучены наизусть, чтобы ими же прямо колоть мнѣ глаза — о, видя все это, я могъ бы при посредствѣ глазъ выплакать всю свою душу! Вотъ мой мечъ, вотъ обнаженная трудъ и въ ней сердце болѣе богатое, чѣмъ рудники Плутуса, болѣе драгоцѣнное, чѣмъ золото,— вырви его, если ты римлянимъ. Я отказалъ тебѣ въ золотѣ, но готовъ отдать мое сердце. Рази и меня, какъ поразилъ Цезаря. Мнѣ вѣдь извѣстно, что даже въ то время, когда ненависть твоя къ нему была всего сильнѣе, ты все-таки любилъ его болѣе, чѣмъ когда бы то ни было меня.
Брутъ. Вложи мечъ въ ножны. Ты вполнѣ свободенъ сердиться, когда тебѣ вздумается. Дѣлай, что хочешь; даже оскорбленіе будетъ принято за шутку. О, Кассій, ты имѣешь дѣло съ ягненкомъ, въ которомъ гнѣвъ таится точно такъ же, какъ и огонь въ кремнѣ, только тогда издающемъ летучія искры, когда сильно по немъ ударятъ, а затѣмъ тотчасъ же снова становящемся холоднымъ.
Кассій. О, Кассій жилъ только для того, чтобъ дѣлаться посмѣшищемъ для Брута въ такія минуты, когда тотъ огорченъ или находится въ дурномъ расположеніи духа.
Бгутъ. Да, когда я это сказалъ, я въ самомъ дѣлѣ былъ въ дурномъ расположеніи.
Кассій. Ты въ этомъ сознаешься? Дай же руку.
Брутъ. Возьми съ ней и сердце.
Кассій. О, Брутъ!
Брухъ. Что еще?
Кассій. Неужто въ тебѣ нѣтъ даже настолько любви ко мнѣ, чтобъ быть ко мнѣ снисходительнымъ, когда унаслѣдованная отъ матери вспыльчивость заставляетъ меня забываться?
Брутъ. О, ея достаточно! Съ этого мгновенія, когда ты уже слишкомъ вспылишь на Брута, онъ станетъ воображать, что это горячится твоя мать, и не будетъ нисколько оскорбленъ.
Поэтъ (за сценой). Нѣтъ, впустите! Между полководцами размолвка и не слѣдуетъ оставлять ихъ наединѣ.
Люцилій (за сценой). Не пустимъ: не велѣно.
Поэтъ (за сценой). Удержитъ меня одна только развѣ смерть.
Входитъ поэтъ.
Кассій. Ты зачѣмъ? Что тебѣ нужно?
Поэтъ. Стыдитесь, полководцы! Что вы затѣваете!
Будьте друзьями, какъ то подобаетъ мужамъ.
Старшій годами, чѣмъ вы,— поэтому знаю больше.
Кассій. Какъ скверно сочиняетъ стихи этотъ циникъ!
Бѵутъ. Вонъ отсюда, шутъ! Вонъ отсюда, нахалъ!
Кассій. Извини его, Брутъ: таковъ ужь у него обычайѵ
Брутъ. Я сердился-бы менѣе, еслибъ онъ лучше умѣлъ выбирать время и мѣсто. Къ чему эти шуты на войнѣ? Вонъ отсюда, глупецъ!
Кассій. Ступай, ступай! (Поэтъ уходитъ).
Появляются: Люцилій и Титиній.
Брутъ. Люцилій и ты, Титиній, скажите колонновожатымъ, чтобъ они разбили палатки для своихъ отрядовъ.
Кассій. А затѣмъ возвращайтесь къ намъ да приведите съ собою Мессалу (Люцилій и Титиній уходятъ).
Брутъ. Подай вина, Люцій.
Кассій. Я никогда не думалъ, чтобы ты могъ такъ разсердиться.
Брутъ. О, Кассій, у меня столько горя на душѣ!
Кассій. Если ты такъ живо принимаешь къ сердцу случайныя непріятности, скажи:— къ чему служитъ тебѣ твоя философія?
Брутъ. Никто не умѣетъ переносить горя лучше меня. Порція умерла.
Кассій. Какъ, Порція?
Брутъ. Да, умерла.
Кассій. Какъ-же ты не убилъ меня, когда я такъ безумно тебѣ противорѣчилъ? Какая страшная, какая невозвратимая потеря! Чѣмъ же была она больна?
Брутъ. Болѣзнь ея произошла отъ разлуки со мной и отъ сокрушенія, что силы Марка Антонія и юнаго Октавія такъ значительно увеличиваются. Это я узналъ въ ту же самую минуту, когда мнѣ сообщили о смерти жены. Она сперва лишилась разсудка, а потомъ въ отсутствіе ближнихъ проглотила нѣсколько раскаленныхъ углей.
Кассій. И умерла?
Брутъ. Да.
Кассій. О, боги!
Входитъ Люцій; онъ несетъ вино и зажженный свѣтильникъ.
Брутъ. Перестань объ ней говорить, довольно! Люцій, дай кубокъ. Въ немъ, Кассій, я утоплю всѣ свои огорченія. (Пьетъ).
Кассій. Сердце мое жаждетъ то же выпить тебѣ въ отвѣтъ. Лей полнѣе, Люцій, лей черезъ край: любви къ Бруту не можетъ никогда быть слишкомъ много (Пьетъ).
Входятъ: Титиній и Мессала.
Брутъ. Войди, Титиній. Здравствуй, добрый Мессала. Сядемъ вокругъ свѣтильника и поговорямъ о нашихъ дѣлахъ.
Кассій. И ты умерла, Порція!
Брутъ. Прошу, болѣе ни слова о ней! Мессала, мнѣ сообщаютъ, что юный Октавій и Маркъ Антоній собрали противъ насъ значительное войско и идутъ къ Филиппи.
Мессала. Объ этомъ писали и ко мнѣ.
Брутъ. И ничего болѣе?
Мессала. Пишутъ, что Октавій, Антоній и Лепядъ объявили внѣ закона и предали смерти сто человѣкъ сенаторовъ.
Брутъ. Въ этомъ наши письма немного расходятся: но моимъ извѣстіямъ, смерти преданы только семьдесятъ человѣкъ, въ томъ числѣ и Цицеронъ.
Кассій. Какъ, и Цицеронъ? А отъ жены извѣстій ты не получалъ?
Брутъ. Нѣтъ.
Мессала. И въ другихъ тоже ничего о ней не говорится?
Брутъ. Ровно ничего, Мессала.
Мессала. Странно!
Брутъ. Къ чему ты это спрашиваешь? Развѣ въ твоихъ о ней что-нибудь говорится?
Мессада. Нѣтъ, Брутъ, ничего.
Брутъ. Говори правду, какъ римлянинъ.
Мессала. Перенеси же и ты, какъ подобаетъ римлянину, правду, которую отъ меня услышишь: она умерла и очень. страннымъ образомъ.
Брутъ. Если такъ, прощай, Порція! Вѣдь всѣ мы должны умереть, Мессала. Сознаніе, что и она должна-же была умереть когда нибудь, даетъ мнѣ теперь силы терпѣливо переносить эту утрату.
Мессала. Великіе люди такъ именно и должны переносить великія скорби.
Кассій. Все это я знаю не хуже васъ,но не въ состояніи былъ-бы перенесть такъ спокойно.
Брутъ. Займемся-же живымъ дѣломъ. Какъ думаете, не двинуться-ли и намъ къ Филиппи, не теряя времени?
Кассій. Не совѣтовалъ-бы.
Брутъ. Почему?
Кассій. Потому, что лучше, если непріятель самъ станетъ насъ отыскивать. Такимъ образомъ онъ, истощивъ свои средства, утомитъ войско и повредитъ только себѣ; тогда какъ мы, спокойно оставаясь здѣсь, сохранимъ и силу, и бодрость.
Брутъ. Даже хорошіе доводы должны уступать лучшимъ. Вся страна отсюда до Филиппи, раздраженная безпрестанными нашими поборами, оказываетъ намъ только наружное расположеніе; когда непріятель будетъ проходить черезъ эти области, всѣ недовольные примкнуть къ нему, и онъ явится сюда еще болѣе сильнымъ, еще болѣе бодрымъ. Подступивъ къ Филиппи, оставивъ за собою почти враждебное намъ населеніе, мы лишимъ тріумвировъ всѣхъ этихъ выгодъ.
Кассій. Послушай меня, добрый мой братъ.
Брутъ. Извини! Сверхъ того необходимо принять въ разсчетъ то, что мы отъ нашихъ приверженцевъ уже получили все, чего могли отъ нихъ ожидать, легіоны полны, дѣло наше созрѣло, а непріятель усиливается съ каждымъ днемъ. Мы же, достигшіе вершины, уже близки къ склону. И въ дѣлахъ человѣческихъ тоже бываетъ свой приливъ и свой отливъ. Когда съумѣешь воспользоваться первымъ, достигаешь успѣха; прозѣваешь удобную минуту,— все плаваніе обращается въ борьбу съ мелями и съ другими бѣдствіями. Теперь мы переживаемъ именно пору прилива и должны воспользоваться имъ, чтобъ не лишиться всего своего груза.
Кассій. Если такъ, пусть будетъ по-твоему. Выступимъ навстрѣчу къ непріятелю и сойдемся съ нимъ близь Филиппи.
Брутъ. Пока мы разговаривали, глубокая ночь подкралась и сама природа должна повиноваться необходимости; успокоимъ ее при содѣйствіи непродолжительнаго отдыха. Не имѣете-ли вы еще что-нибудь сказать?
Кассій. Нѣтъ. Покойной ночи. Завтра поднимемся чуть свѣтъ и — въ походъ.
Брутъ. Люцій, подай мою спальную одежду (Люцій уходитъ). Прощай, добрый Мессала! Покойной ночи, Титиній! Прощай, благородный Кассій! Покойной ночи, пріятнаго сна!
Кассій. О, братъ, дурно началась для насъ эта ночь; но до такой размолвки, Брутъ, мы уже никогда не дойдемъ!
Брутъ. Теперь все уладилось.
Кассій. Прощай-же.
Брутъ. Прощай, добрый мой братъ.
Титиній и Meccaла. Покойной ночи, Брутъ.
Брутъ. Прощайте, друзья (Кассій, Титиній и Мессала уходятъ).
Входитъ Люцій съ спальной одеждой.
Подай сюда! Гдѣ твоя лютня?
Люцій. Здѣсь, въ палаткѣ.
Брутъ. Ты совсѣмъ дремлешь. Я тебя не виню: недостатокъ сна совсѣмъ тебя истомитъ. Позови Клавдія и еще кого-нибудь изъ слугъ. Пусть лягутъ въ моей палаткѣ.
Люцій. Варронъ! Клавдій!
Входятъ Варронъ и Клавдій.
Варронъ. Ты звалъ насъ, добрый господинъ?
Брутъ. Лягте, пожалуйста, здѣсь, въ моей палаткѣ, и спите. Можетъ быть, мнѣ скоро придется разбудить васъ и послать за чѣмъ нибудь къ брату Кассію.
Варронъ. Если тебѣ угодно, мы подождемъ.
Брутъ. Нѣтъ, нѣтъ, ложитесь: можетъ быть, я и передумаю. Взгляни, Люцій, вотъ книга, которую я такъ долго искалъ, а самъ же положилъ ее въ карманъ этой одежды (Варронъ и Клавдій ложатся).
Люцій. Я зналъ, что ты мнѣ ея не отдавалъ.
Брутъ. Извини, добрый Люцій: я съ нѣкоторыхъ поръ стадъ очень забывчивъ. Можешь ты воздержаться еще нѣсколько минутъ отъ сна и сыграть мнѣ что нибудь на лютнѣ?
Люцій. Если тебѣ угодно.
Брутъ. Угодно, добрый мой другъ. Я уже слишкомъ утомляю тебя, слишкомъ пользуюсь твоей услужливостью.
Люцій. Служить тебѣ — мой долгъ.
Брутъ. Но я не долженъ требовать отъ тебя того, что сверхъ твоихъ силъ. Я вѣдь знаю: юности отдыхъ необходимъ.
Люцій. Я спалъ достаточно.
Брутъ. И прекрасно сдѣлалъ. Уснешь еще: я тебя задержу недолго. Если я останусь живъ, тебѣ будетъ хорошо (Люцій начинаетъ пѣтъ, играя на лютнѣ). Нѣтъ, это какой-то снотворный напѣвъ (Люцій засыпаетъ). О, ты, полуубійца сонъ! Ты уже наложилъ свою свинцовую руку на этого юношу, который только что передъ тѣмъ игралъ на лютнѣ. Доброе созданіе, покойной ночи. Я не разбужу тебя, такой жестокости отъ меня не жди. Однако тебѣ стоитъ хоть немного наклонить голову, и ты непремѣнно сломаешь свой инструментъ. Я возьму его отъ тебя и — покойной ночи, добрый мой мальчикъ. Почитаемъ. Я забылъ загнуть листокъ на томъ мѣстѣ, гдѣ остановился. Кажется, здѣсь (Садится).
Появляется призракъ Цезаря.
Какъ тускло горитъ этотъ свѣтильникъ. А! кто это идетъ сюда? Вѣроятно, этотъ странный призракъ созданъ слабостью моихъ глазъ. Онъ приближается ко мнѣ. Если ты что-нибудь изъ всего этого, говори: богъ ты, геній или демонъ, леденящій мою кровь и поднимающій дыбомъ мои волосы? Говори, что ты такое?
Призракъ. Злой духъ твой, Брутъ.
Брутъ. Зачѣмъ же ты явился?
Призракъ. Сказать, что мы еще увидимся близь Филиппи.
Брутъ. Такъ я еще тебя увижу?
Призракъ. Близь Филиппи! (Исчезаетъ).
Брутъ. Что же, свидимся тамъ, если нужно. Зачѣмъ же ты исчезъ, когда я только что собрался было съ силой? Я поговорилъ бы съ тобою еще. Проснись, Люцій! Варронъ, Клавдій, проснитесь! Клавдій!
Люцій. Лютня разстроилась.
Брутъ. Ему мерещится, будто онъ еще играетъ. Проснись, Люцій!
Люцій. Что прикажетъ мой повелитель?
Брутъ. Отчего ты такъ кричалъ во снѣ?
Люцій. Развѣ я кричалъ?
Брутъ. Да. Привидѣлось тебѣ что-нибудь страшное?
Люцій. Ничего.
Брутъ. Засни опять. Эй. Клавдій, проснись! Проснись и ты, соня!
Клавдій и Варронъ. Что тебѣ угодно?
Брутъ. Что, вы всегда такъ кричите во снѣ?
Клавдій и Варронъ. Развѣ мы кричали?
Брутъ. Должно быть, вамъ что-нибудь пригрезилось.
Варронъ. Я ничего не видалъ.
Клавдій. И я также.
Брутъ. Ступайте, поклонитесь отъ меня брату Кассію и скажите, чтобъ онъ съ своимъ войскомъ выступилъ поранѣе; мы же отправимся слѣдомъ за нимъ.
Варронъ и Клавдій. Слушаю (Уходятъ).