Горечь на языке

Сияло солнце, пели птицы. В Академии Сумеречных охотников был прекрасный день.

Ну, по крайней мере, Саймон был практически уверен, что солнце действительно сияло. Слабое свечение проникало в их с Джорджем комнату, едва рассеивая подвальную темноту и поблескивая на стенах, покрытых зеленой слизью.

Конечно, слышать пение птиц отсюда, из подземелья, он не мог, но ему вполне хватало и пения Джорджа, который как раз домылся и возвращался из душа.

– Доброе утро, Сай! Видел в ванной крысу, но она так мило дремала, что мы не стали тревожить друг дружку.

– Или она уже сдохла от какой-нибудь заразной болячки, которая теперь поселилась заодно и в нашем водопроводе, – хмуро заметил Саймон. – И мы теперь неделями будем пить зачумленную воду.

– Что это еще за Угрюмый Ужас? То есть, я хотел сказать, Скорбный Сай, – возмутился Джордж. – Или ты думаешь, кому-то это по душе? А вот и нет! Никто не станет торчать тут ради Бякистого Буки. Никто не…

– Спасибо, Джордж. Общую мысль я уловил, – перебил его Саймон. – И решительно возражаю против Скорбного Сая. В данный момент я – исключительно Счастливый Сай. А ты, я гляжу, предвкушаешь великий день?

– Прими душ, Сай, – посоветовал Джордж. – Освежись перед началом великого дня. И, может, хоть чуть-чуть волосы уложишь, а? Поверь, от этого не умирают.

Саймон помотал головой.

– В ванной дохлая крыса, Джордж. Я туда не пойду.

– Она не дохлая, – возразил Лавлейс. – Она просто спит.

– Да-да, чума тоже начиналась с безрассудного оптимизма и безудержного веселья, – парировал Саймон. – Спроси средневековых крестьян. А нет, стоп! Их уже не спросишь.

– Думаешь, у них там было время веселиться? – скептически поинтересовался Джордж.

– Ну, наверняка до чумы им было куда веселее, чем после.

Саймон удовлетворенно вздохнул, чувствуя, что сама история на его стороне, и стянул с себя рубашку, в которой спал. На груди ее красовалась надпись «Давай побьем врага!» – а ниже, маленькими буковками: «Хитрыми аргументами».

И не смог удержаться от вскрика – Джордж вытянул его по спине мокрым полотенцем.

Саймон ухмыльнулся и полез в шкаф за формой. Все должно было начаться прямо после завтрака, так что можно было переодеться сразу. К тому же ему до сих пор было приятно надевать мужскую форму, а не девчоночью, как раньше.

На завтрак они с Джорджем явились в отличном настроении и полной гармонии с миром.

– А знаете, овсянка тут не так уж и плоха, – возя ложкой по тарелке, заметил Саймон. Джордж с воодушевлением кивнул – рот его был набит едой.

Беатрис печально глянула на них – наверное, расстроилась, что вокруг нее одни дураки.

– Это не овсянка, – пояснила она. – Это яичница-болтунья.

– Нет, – выдохнул Джордж, все еще с набитым ртом. Голос его прозвучал душераздирающе уныло. – О нет.

Саймон выронил ложку и с ужасом уставился в глубину собственной тарелки.

– Если это яичница-болтунья… Я не спорю с тобой, Беатрис, я просто задаю резонный вопрос: если это яичница-болтунья, то почему она серая?

Девушка пожала плечами и вернулась к еде, тщательно следя, чтобы в ложку не попадали комки.

– Кто ее знает.

Саймону пришло в голову, что из этого обмена репликами могла бы получиться грустная песня. «Почему болтунья так сера? О том совсем не знаю я». Даже сейчас, когда группы уже не было, он иногда по привычке начинал обдумывать слова песен.

Впрочем, следует признать, что песня под названием «Почему болтунья так сера?» едва ли стала бы хитом даже среди самых горячих поклонников.

Подошедшая к Беатрис Жюли раздраженно хлопнула на стол свою тарелку.

– У них яичница всегда серая, – громко заявила она. – Не знаю, как они этого добиваются. Хотя, казалось бы, столько времени прошло! Уже пора бы научиться хоть иногда не портить еду. Но каждый день, и не по одному разу, уже больше года? Академию что, кто-то сглазил?

– А почему бы и нет? – серьезно отозвался Джордж. – Я иногда слышу зловещий скрежет, словно призраки трясут и грохочут цепями. Честно говоря, я даже надеялся, что Академию кто-то сглазил, потому что иначе виной всему – те, кто обитает в здешних трубах. – Его передернуло. – Гадость всякая.

Жюли села к ним за стол, и Джордж с Саймоном украдкой обменялись радостными взглядами. Они заметили, что Жюли все чаще выбирает в соседи их, а не Джона Картрайта. На настоящий момент счет был где-то шестьдесят процентов к сорока. Они выигрывали.

Жюли, которая хочет сидеть с ними, а не с Картрайтом, – добрый знак. Тем более добрый, если учесть, что ждало сегодня Джорджа.

Теперь, когда они перешли на второй курс Академии и, по словам Скарсбери, «больше никто не собирался подтирать им сопли и гладить по тупым головам», всем давали самостоятельные и более важные задания. На выполнение каждого назначался руководитель группы, который – в случае успеха – получал двойные очки. Жюли, Беатрис, Саймон и Джон уже успели побывать в этой роли и справились с ней на ура: задания выполнены, демоны повержены, люди спасены, нежить, нарушившая Закон, наказана – сурово, но справедливо. Жаль, конечно, что миссия Джона не провалилась, а оказалась вполне успешной, отчего он несколько недель пыжился от гордости и хвастался направо и налево, – но тут уж ничего не поделаешь. «Просто мы все слишком хороши, – подумал Саймон, постучав по деревянному столу, чтобы не сглазить. – Чтобы мы да провалили задание? Это исключено».

– Нервишки шалят, командир? – поддела Жюли. Саймон поймал себя на мысли, что все-таки она иногда бывает ужасно вредной.

– Нет, – ответил Джордж, но под пристальным взглядом Жюли тут же сдался: – Может быть. Да. Правда, не все, а только некоторые. Но шалят очень хладнокровно, собранно и стойко.

– Смотри не надорвись, – заявила девушка. – Я хочу набрать сто очков из ста.

Повисла неловкая тишина. Чтобы подбодрить себя, Саймон разглядывал стол Джона. Жюли его бросила, и теперь Картрайту приходилось завтракать в полном одиночестве. Если, конечно, не считать Марисоль – девчонка решила подсесть к нему и немного помучить. Настоящий дьяволенок эта Марисоль. Прикольный и веселый дьяволенок.

Джон отчаянно жестикулировал, прося помощи, но Жюли сидела к нему спиной и ничего не видела.

– Я говорю это не для того, чтобы тебя напугать, Джордж, – продолжала она. – Считай это дополнительным бонусом. Нас ждет важное задание. Ты же знаешь, что фейри – худшие из всех обитателей Нижнего мира. Они то и дело пробираются в мир простецов и устраивают им так называемые розыгрыши, заставляя есть волшебные фрукты, – и это вовсе не пустяк и не шутка. Простецы, как тебе известно, после такого розыгрыша могут заболеть и даже умереть. А это уже убийство, причем такое, на котором мы фейри даже за руку не поймаем, потому что к тому времени, как простец умрет, эта нежить давным-давно уже далеко. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, насколько это серьезно?

– Конечно, – отозвался Джордж. – Я знаю, что убийство – это плохо, Жюли.

Девушка нахмурилась.

– Надеюсь, ты помнишь, что это из-за тебя мое задание чуть не провалилось.

– Я немного растерялся, когда пришлось иметь дело с тем вампирским детенышем, – признался Джордж.

– Вот именно что растерялся, – припечатала Жюли. – Больше это не должно повториться! Раз ты наш командир, то должен действовать по собственной инициативе, самостоятельно. Я не хочу сказать, что ты плохой боец, Джордж. Просто тебе нужно кое-чему научиться.

– Вряд ли кому-то из нас требуются вдохновляющие речи, – заметила Беатрис. – Это только страху нагоняет. А бедняга Джордж и так напуган, если учесть, что ему предстоит.

При первых словах Беатрис Лавлейс казался тронутым ее самоотверженной защитой, но под конец лицо его огорченно вытянулось.

– Просто я считаю, что в порядке исключения иногда следует повторно назначать командиром группы того, кто им уже был, – пробормотала Жюли, и всем стало понятно, откуда идет эта ее сегодняшняя враждебность. Она задумчиво воткнула вилку в серую яичницу. – Я была великолепным командиром.

Саймон приподнял бровь.

– Помнится мне, ты схватила хлыст и угрожала располосовать мне лицо, если я не сделаю то, что ты сказала.

Жюли ткнула в него ложкой.

– Вот именно. И ты сделал то, что я сказала. В этом суть лидерства. К тому же я так и не располосовала тебе лицо. Добрая, но настойчивая – вот такая я.

Предчувствуя, что Жюли собралась обсуждать свое превосходство долго и пространно, Саймон поднялся и пошел налить себе еще стакан сока.

– Как по-твоему, что это за сок? – спросила Катарина, подойдя к нему.

– Фруктовый, – ответил Саймон. – Фруктовый сок. Когда я спросил, мне ответили и именно так. И это, по-моему, довольно подозрительно.

– Фрукты я люблю, – заявила чародейка, но как-то не очень уверенно. – Слышала, вас на сегодня отпустили с моего урока. Что на этот раз?

– Важная миссия: добиться того, чтобы фейри перестали нарушать границы своего царства и заключать незаконные сделки, – отозвался он. – Джордж – командир.

– Джордж – командир? – переспросила Катарина. – Гм-м.

Саймон возмутился:

– И чего сегодня все так накинулись на Джорджа? Что с ним не так? С ним все в порядке. К нему просто невозможно придраться. Джордж – безупречный шотландский ангел. Он всегда делится вкусняшками, которые ему посылает мама, да и посимпатичнее Джейса будет, кстати. Ну вот, я это сказал. И не собираюсь брать свои слова обратно.

– Вижу, ты в хорошем настроении, – заметила Катарина. – Что ж, это прекрасно. Вперед. Желаю отлично провести время. Позаботься о моем любимом студенте.

– Хорошо, – сказал Саймон. – Подождите, это вы о ком?

Катарина повела стаканом неопределенного сока куда-то в сторону.

– Свободен, светолюб.

Все остальные волновались в предвкушении очередной миссии. Саймон тоже ждал с нетерпением – в основном потому, что был уверен: роль командира пойдет Джорджу на пользу. Но у него была и более важная причина для беспокойства: после задания ему нужно было успеть кое-куда еще.

Дивный народ последний раз видели на торфяниках в графстве Девон. Саймон радовался, что туда откроют портал, хотя и не подавал виду: он надеялся, что ему хватит времени увидеть красные почтовые ящики и выпить пива в английском пабе.

Но на деле торфяное болото оказалось огромной пустошью: кочковатое поле, кое-где усеянное камнями, и невысокие холмы где-то на горизонте. Ни красных почтовых ящиков, ни пабов в поле зрения не наблюдалось. Зато тут же – стоило только нарисовать нужную руну – нашлись лошади, уже ожидавшие Сумеречных охотников.

Пустошь, лошади … Саймон не понимал, зачем надо было открывать портал из Академии – здешняя обстановка ничем не отличалась от тамошней.

– Думаю, нам стоит разделиться.

Это были первые слова, которые Джордж произнес с тех пор, как они прошли через портал и двинулись в путь по болотам.

– Как… как в ужастике, что ли? – спросил Саймон.

Ответом ему стали раздраженно-непонимающие взгляды Жюли, Беатрис и Джона. Неуверенное выражение на личике Марисоль свидетельствовало, что она согласна с Саймоном, но девушка не сказала ни слова, а Саймон не хотел оказаться одним против всех – тем более что командиром был его друг. Если подумать, то, разделившись, они и вправду быстрее осмотрят торфяник. Может, это действительно отличная идея. Еще больше болот! Почему бы и нет?

– Я с Джоном, – тут же вызвалась Марисоль. Глаза ее подозрительно вспыхнули. – Хочу продолжить разговор, который мы вели за завтраком. Мне нужно еще столько рассказать ему о видеоиграх!

– Не хочу больше ничего слышать о видеоиграх, Марисоль! – взвыл Джон. Весело было наблюдать за Сумеречным охотником, угодившим в кошмарный поток информации из мира простецов.

Девушка улыбнулась.

– Знаю.

Ей совсем недавно исполнилось пятнадцать. Саймон понятия не имел, как она просекла, что Джона можно с успехом терроризировать именно так – рассказывая ему о мире простецов во всех подробностях. Но он знал, что злость ее с каждым годом менялась и росла, и не мог не уважать Марисоль за это.

– Я поеду с Саем, – непринужденно заявил Джордж.

Саймон хмыкнул.

Ни он, ни Лавлейс пока что не стали Сумеречными охотниками, и хотя Катарина учила их видеть сквозь чары иллюзий, ни один простец… то есть недосумеречный охотник… не защищен от волшебства фейри так же надежно, как нефилимы. Но Саймон не хотел подвергать лидерство Джорджа сомнению или отказываться от такого напарника. Тем более Жюли в этом качестве пугала его ничуть не меньше – особенно в свете ее любви к хлыстам.

– Отлично, – без особого воодушевления отозвался он. – Может, нам стоит разделиться так, чтобы… чтобы оставаться в пределах слышимости друг друга?

– Хочешь разделиться, но остаться вместе? – переспросил Джон. – Ты что, не знаешь, что означают эти слова?

– А ты знаешь, что означают слова «World of Warcraft»? – тут же встряла Марисоль.

– Да, знаю, – ответил Картрайт. – И вполне достаточно, чтобы ничего больше не хотеть об этом знать.

Он тронул лошадь и поехал вперед по болоту. Марисоль последовала за ним. Саймон не сводил взгляда с затылка Джона и беспокоился, как бы Картрайт не уехал слишком далеко.

Пока что все было в порядке – не считая того, что им, видимо, все-таки придется разделиться.

Джордж обвел оставшихся членов команды пристальным взглядом и, кажется, пришел к какому-то решению.

– Останемся в пределах слышимости друг друга. Прочешем болота и посмотрим, не попадется ли нам кто-нибудь из Дивного народа – в тех местах, которые считаются у них потаенными. Вы со мной, ребята?

– Я с тобой до конца, если только это не продлится очень долго! Ты же знаешь, я сегодня должен успеть на свадьбу Хелен Блэкторн и Алины Пенхоллоу, – сказал Саймон.

– Ненавижу свадьбы, – сочувственно отозвался Джордж. – Приходится напяливать на себя костюм и сидеть целую вечность среди тех, кто друг дружку тайком ненавидит, потому что все хотят поймать букет. Или чем там бросаются на свадьбах. А еще эти волынки. А впрочем, я ведь не знаю, как проходят свадьбы у Сумеречных охотников. Тоже с цветами? И с волынками?

– Давайте не будем говорить об этом! – попросила Беатрис. – А то у меня так и стоит перед глазами Джейс Эрондейл в смокинге. И выглядит он при этом как прекрасный шпион.

– Джеймс Бонд, – подхватил Джордж. – Нет. Джеймс Блонд? Но смокинги я все равно терпеть не могу. Мартышкин наряд какой-то, а не одежда. Но у тебя, кажется, другое мнение, Сай?

Саймон снял руку с поводьев и с гордостью ткнул в себя пальцем. Год назад, совершив нечто подобное, он бы уже свалился с лошади.

– Эта мартышка идет на свадьбу в качестве бойфренда Изабель Лайтвуд.

Едва произнеся эти слова, Саймон почувствовал, как его захлестывает волна счастья. Мир прекрасен! Разве может что-то пойти не так?

Он обернулся и оглядел команду. Все охотники – в зимней форме с длинными рукавами. В ледяном воздухе изо рта у каждого вырываются белые облачка пара. Темные фигуры с луками за плечами скачут верхом по болотам, чтобы защитить человечество. Рядом – трое его друзей, в отдалении – Джон с Марисоль. Джордж так гордится, что ему поручили роль командира! Марисоль – насмешливый городской ребенок – восседает на лошади с необыкновенным изяществом. Даже Беатрис с Жюли и даже Джон сейчас казались Саймону немного другими, не такими, как обычно. Теперь, когда они все были уже на втором курсе, Скарсбери натаскал их, Катарина вбила в голову необходимые знания, и сама жизнь в Академии порядком их изменила. Теперь урожденные Сумеречные охотники едут на задание вместе с простецами, в одной команде, и еще неизвестно, кто лучше – элита или отстой.

Зеленые болота тянулись мимо, деревья в рощице по левую руку трепетали листвой, словно пританцовывая под легким ветерком. Солнце светило бледным и чистым светом, пригревая головы. Саймон с воодушевлением и гордостью поймал себя на мысли, что они выглядят как настоящие Сумеречные охотники.

Но в следующую секунду он заметил, что Беатрис с Жюли, словно сговорившись, пустили лошадей вскачь. Покосившись туда, где все еще можно было с горем пополам разглядеть Джона и Марисоль, а потом переведя взгляд на спины девушек, Саймон наконец не выдержал.

– Почему все так несутся? – спросил он у Джорджа. – Не собираюсь указывать тебе, мой храбрый командир, но, может, стоит приказать всем не отъезжать слишком далеко?

– Да ладно, дай им пару минут, – сказал Лавлейс. – Знаешь, ты ей все-таки в какой-то степени нравишься.

– Что? – не понял Саймон.

– Вряд ли она собирается что-то с этим делать, – продолжал Джордж. – Никто из тех, кому ты нравишься, не собираются ничего с этим делать. Потому что мало найдется охотников лишиться головы, пусть даже эту честь им окажет сама Изабель Лайтвуд.

– Те, кому я нравлюсь? – переспросил Саймон. – Ты не ошибся, выбрав множественное число?

Лавлейс пожал плечами.

– Вероятно, в тебе есть что-то притягательное. Только не спрашивай меня почему. Я раньше думал, девушкам нравятся кубики на животе.

– Я мог бы обзавестись кубиками, – сказал Саймон. – Как-то смотрел в зеркало и, кажется, один кубик все-таки нашел. Тренировки явно идут мне на пользу.

Невозможно было и представить, чтобы Саймон сказал что-то подобное раньше – еще год назад он считал себя отвратительным. Но за это время он насмотрелся на демонов, в том числе с щупальцами на месте глаз, и теперь твердо знал, что такое по-настоящему отвратительное создание.

Но он и не Джейс, от которого девушкам сносит крышу так, что впору решить, будто они одержимы демонами. Нет, это совершеннейшая глупость – подумать, что из всех студентов Академии Беатрис мог бы понравиться именно он, Саймон Льюис.

Джордж закатил глаза. Он и в самом деле не понимал, как медленно тело меняется к лучшему. Где ему понять – он и родился-то наверняка сразу с кубиками. Кто-то рождается с кубиками, кто-то накачивает кубики по доброй воле, а кто-то, вроде Саймона, обзаводится кубиками исключительно из-под палки – потому что некоторым жестоким инструкторам неймется кого-нибудь помучить.

– О да, Сай, ты настоящий сердцеед.

– Да-да, ты еще мой бицепс пощупай, – хмыкнул Саймон. – Твердый, что твой камень! Не хочу хвастаться, Джордж, но все это – кости. Сплошные кости, понимаешь?

– Сай, мне это ни к чему, – отозвался Джордж. – Зачем мне щупать твой бицепс? Я и так верю в тебя: ведь мы же с тобой как братья. И я просто счастлив за тебя – опять же как брат. Я рад, что ты так популярен у девушек, хотя это и странно. Но, кроме шуток, приглядывай за Джоном: он наверняка подставит тебе подножку, и очень скоро. Просто понимаешь, на него-то твоя необъяснимая, хоть и несомненная привлекательность не действует. У него кубики чуть ли не до подбородка, и он думает, что благодаря этому может заполучить любую девушку в Академии.

Саймон молча поехал дальше, слегка оторопев от изумления.

До сих пор он считал, что симпатия Изабель – просто сногсшибательная случайность, что-то вроде удара молнии (гордой и бесстрашной молнии, под которую ему просто повезло попасть!). Но сейчас, после слов Джорджа, Саймон задумался, не пора ли пересмотреть свои взгляды.

Из надежных источников он уже знал, что когда-то встречался с Майей, главой нью-йоркской стаи оборотней, – хотя не мог отделаться от ощущения, что и с ней он добросовестно и с треском испортил отношения. Ходили слухи о королеве вампиров, которая им интересовалась. Он даже припоминал, что в его жизни был короткий период, когда они, как это ни странно, встречались с Клэри. А вот теперь, возможно, он нравится Беатрис.

– Серьезно, Джордж, скажи честно, – не выдержал Саймон. – Я красивый?

Лавлейс разразился хохотом, отчего его лошадь испуганно попятилась.

И ту же секунду Жюли закричала, тыча пальцем куда-то вперед:

– Фейри!

Саймон поглядел, куда она указывала, и увидел в туманной дымке за деревьями неясную фигуру в бесформенном плаще с капюшоном и с корзинкой фруктов на сгибе локтя.

– За ним! – рявкнул Джордж, и его конь рванулся к странной фигуре. Саймон очертя голову кинулся за ним. Откуда-то издалека донесся голос Марисоль: «Ловушка!» – а сразу следом – вскрик боли.

Саймон в отчаянии глядел на деревья. У фейри есть подкрепление – это очевидно. Их всех предупреждали, что Дивный народ после заключения Холодного Мира стал осторожнее и злее. Нужно было слушать преподавателей лучше. И лучше все продумывать. Нужно было это предусмотреть.

Саймон, Джордж и Жюли с Беатрис неслись во весь опор, но пока что были слишком далеко от Марисоль. Девушка качалась в седле, по руке ее стекала кровь – эльфы ее достали.

– Марисоль! – вопил Джон Картрайт. – Марисоль, сюда!

Она направилась к нему. Джон встал на седло и перепрыгнул на спину ее коня. Почти одновременно он выхватил лук и принялся посылать стрелы одну за другой в сторону деревьев, балансируя на спине коня Марисоль и прикрывая девушку своим телом. Саймон знал, что ему самому такие трюки не под силу, пока он не прошел Восхождение.

Жюли с Беатрис развернули лошадей к деревьям, откуда, скрываясь в листве, стреляли фейри.

– Они вытащат Марисоль, – выдохнул Джордж. – Нам надо добраться до этого продавца фруктов, пока он не смылся.

– Нет, Джордж… – начал Саймон, но Лавлейс, не слушая его, направил коня к темной фигуре, уже исчезающей среди деревьев и в тумане болот.

Между стволом и изогнутой веткой дерева вспыхнул солнечный луч – прямой и острый, словно копье. Как будто преломившись в хрусталике глаза, луч внезапно изменился и стал широким и ровным, как лунная дорожка на море. Фигура в капюшоне ускользала, почти растворившись в сиянии, а лошадь Джорджа уже была в считаных дюймах от опасности. Рука Лавлейса потянулась к плащу эльфа – похоже, Джордж не замечал, что творится вокруг.

– Нет, Джордж!!! – завопил Саймон. – Нам нельзя пересекать границу Волшебного царства!

Он попытался бросить коня наперерез Джорджу, но не тут-то было: перепуганный конь взбрыкнул и понес во весь опор, не разбирая дороги.

Сияющий белый свет затопил весь мир. Саймон вдруг вспомнил ощущения, с которыми когда-то едва не ушел в страну фейри. Вспомнил, как Джейс помог ему и как сильно сам он тогда негодовал, как думал: «Не надо меня никуда дальше тащить» – и как грудь его горела от обиды.

И вот он снова стремглав летел в царство фей под отчаянное ржание перепуганной лошади. Листья застили ему взгляд, ветки хлестали по лицу и рукам. Саймон поднял руку, чтобы защитить глаза, и в следующий миг понял, что падает. Он рухнул на голый камень, отбив все кости, и навстречу ему понеслась темнота. Как бы он сейчас обрадовался, если бы рядом, как в тот раз, оказался Джейс!

Саймон очнулся в Волшебной стране. Голова пульсировала от боли – примерно так же, как болит палец, если садануть по нему молотком. Оставалось только надеяться, что ему никто не заехал молотком по голове.

Он лежал в мягко покачивающейся кровати. Щеку что-то покалывало. Открыв глаза, Саймон понял, что это не кровать, а куча веток и мха на какой-то подвесной площадке из тонких досок. Прямо перед глазами маячили две странные полосы темноты, мешавшие разглядеть то, что было за ними, вдалеке.

Страна фейри очень походила на болотистые равнины Девоншира – и в то же время разительно от них отличалась. Туманная дымка в отдалении слегка отливала фиолетовым – словно грозовые облака опустились совсем низко и цеплялись за землю; в глубине этих облаков угадывалось движение – непонятное, но не сулящее ничего хорошего. Листья на деревьях пожелтели и покраснели – точно как в мире простецов, – но сияли при этом ярко, как драгоценные камни. А когда ветер, пролетая, шевелил листву, Саймону явственно чудились слова, которыми обменивались между собой деревья. Вся природа здесь казалась волшебной, изменившейся до неузнаваемости.

Миг спустя Саймон осознал, что он – в клетке. В огромной деревянной клетке. Темные полосы, пересекающие поле зрения, – это ее прутья.

Больше всего его возмутило то, насколько ему это знакомо. Он вспомнил, что уже попадал в ловушки – практически точно так же. И не раз.

– Сумеречные охотники, вампиры, а теперь вот и фейри – всем не терпится засунуть меня в клетку, – вслух произнес Саймон. – Зачем я вообще так волновался об этих воспоминаниях? На что они мне сдались? Почему всегда я? Почему именно я всегда оказываюсь единственным из всех болваном, сидящим в клетке?

Собственный голос эхом отозвался в голове. Боль усилилась.

– На этот раз тебя поймал я, – произнес кто-то.

Саймон быстро выпрямился и сел, хотя от этого движения голова его чуть не взорвалась, а Волшебная страна вокруг пьяно зашаталась. По другую сторону решетки он различил ту самую фигуру в капюшоне и бесформенном плаще, за которой Джордж так отчаянно гонялся на болотах. Саймон сглотнул. Лица под капюшоном было не видно.

Внезапно воздух скрутился в вихрь, по солнцу словно скользнула чья-то тень. Прямо с чистого синего неба над головой свалился еще один фейри – только опавшие листья хрустнули под его босыми ногами. Солнечный свет ослепительно сиял на его светлых волосах, а в руке блестел длинный нож.

Первый фейри сбросил капюшон и согнулся в почтительном поклоне. Теперь Саймон смог разглядеть большие уши, слегка подкрашенные фиолетовым, словно с каждой стороны лица у него росло по баклажану, и пряди длинных белых волос, завивавшихся над этими баклажанами, словно облако.

– Что случилось, Хефейд? И почему твои штучки мешают работать тем, кто лучше тебя? Лошадь из мира простецов выскочила на тропу Дикой Охоты, – заявил новоприбывший. – Надеюсь, что этот конь не имел большого эмоционального значения для хозяина, потому что теперь это эмоциональное значение едят собаки.

У Саймона сердце кровью облилось из-за бедной лошади – но уже в следующий миг он задумался, не скормят ли собакам и его самого.

– Искренне сожалею, что помешал Дикой Охоте, – сказал первый фейри, склоняя голову еще ниже.

– И правильно делаешь, – ответил фейри из Дикой Охоты. – Те, кто пересекает тропу Дикой Охоты, всегда сильно об этом жалеют.

– Это Сумеречный охотник, – с тревогой в голосе продолжал первый. – Или, по крайней мере, один из тех детишек, что надеются ими стать. Они устроили засаду там, в мире смертных, – поджидали меня. А этот гнался за мной до самой Волшебной страны, так что он – моя законная добыча. Я вовсе не хотел помешать мешать Дикой Охоте, я ни в чем не виноват!

Саймон понял, что это описание ситуации – не совсем точное и даже оскорбительное.

– Что, правда? Ну ладно, ладно, у меня сегодня хорошее настроение, – сказал фейри с Дикой Охоты. – Извинись как следует, возьми назад свои слова о добыче – и я, так и быть, не отнесу милорду Гвину твой язык. Ты же знаешь, я немного интересуюсь Сумеречными охотниками.

– Свет не видывал сделки честнее этой, – отозвался первый фейри, словно бы торопясь произнести эти слова, и, путаясь в полах собственного плаща, бросился прочь, будто боялся, что Дикий Охотник может передумать.

Насколько Саймон понимал, ему эта перемена не сулила ничего хорошего: попал из фейского огня да в фейское полымя.

Новоприбывший выглядел совсем мальчиком – на вид ему нельзя было дать больше шестнадцати. Чуть постарше Марисоль, но младше самого Саймона. Но Саймон знал, что внешний вид фейри не имеет никакого отношения к их настоящему возрасту. У этого фейри были разные глаза: один янтарный, как бусинки смолы в темной древесине, а другой – яркий сине-зеленый, как морская вода на отмелях, когда сквозь нее льется солнечный свет. Резкий контраст его глаз и обманчиво-золотого света Волшебной страны, сочившегося сквозь листву, придавал тонкому, измазанному грязью лицу фейри зловещее выражение.

Да и в целом он выглядел угрожающе. И приближался.

– Что хочет от меня фейри из Дикой Охоты? – хрипло выдавил Саймон.

– Я никакой не фейри, – ответил мальчик со страшными глазами, заостренными ушами и листьями, запутавшимися во взлохмаченных волосах. – Я Марк Блэкторн из лос-анджелесского Института. И неважно, что они мне говорят или что со мной делают. Я все еще помню, кто я такой. Я Марк Блэкторн.

Он смотрел на Саймона с выражением жуткого голода на узком лице. Его тонкие пальцы отчаянно сжимали прутья клетки.

– Ты здесь, чтобы спасти меня? – спросил он. – Сумеречные охотники наконец-то пришли за мной?

О нет! Это брат Хелен Блэкторн, полукровка, наполовину фейри, наполовину человек, как и она сама. Тот, кто поверил, что его родные мертвы. Тот, кого забрала к себе Дикая Охота и уже никогда не вернет. Какая насмешка судьбы!

Нет, хуже. Это просто ужасно.

– Нет, – ответил Саймон. Ответил честно, потому что ложная надежда была бы самым жестоким ударом, который он мог нанести Марку Блэкторну. – Все было так, как он и сказал. Я оказался здесь случайно и попал в плен. Я – Саймон Льюис. И я… я знаю, кто ты такой и что с тобой случилось. Прости.

– А ты знаешь, когда Сумеречные охотники придут за мной? – с горячностью, от которой рвалось сердце, спросил Марк. – Я… я отправил им весточку еще во время войны. Я понимаю, что из-за Холодного Мира заключать сделки с фейри стало трудно, но они должны знать, что я верен Сумеречным охотникам и был бы для них полезен. Они должны были прийти за мной, но… но проходит неделя за неделей, а их все нет. Скажи мне, когда?

Саймон не сводил глаз с Марка; во рту у него пересохло. Не могло же пройти всего лишь несколько недель с тех пор, как Сумеречные охотники бросили его здесь! Прошел уже год с лишним.

– Они не придут, – прошептал он. – Я не был на том собрании, но мои друзья были. Они рассказали все. Конклав проголосовал. Сумеречные охотники не хотят, чтобы ты вернулся.

– Ох, – выдохнул Марк. Один-единственный еле слышный звук, но он хорошо был знаком Саймону. С таким стоном умирают живые существа.

Мальчик отвернулся, его спина выгнулась, как от удара. Саймон разглядел на его обнаженных худых руках шрамы – старые следы кнута. Сейчас Саймон не мог видеть его лица, но мальчик все равно на мгновение закрыл его ладонями, словно не мог выносить вида Волшебной страны.

Потом он обернулся и выпалил:

– А что дети?

– Какие дети? – недоуменно переспросил Саймон.

– Хелен, Джулиан, Ливия, Тиберий, Друзилла, Октавиан. И Эмма, – перечислил Марк. – Вот видишь, я не забыл! Каждую ночь, что бы ни случилось за день, как бы я ни был измучен или изранен, даже если я устал настолько, что кажется, будто сейчас умру, я все равно смотрю на звезды и даю каждой имя брата или лицо сестры. И не усну, пока не вспомню всех. Скорее звезды взорвутся и сгорят, чем я забуду их имена.

Семья Марка, Блэкторны. Они все, кроме Хелен, младше Марка – Саймон это знал. С младшими Блэкторнами в лос-анджелесском Институте жила и Эмма Карстерс – малышка со светлыми волосами, осиротевшая в войну. Она много переписывалась с Клэри.

Хотел бы Саймон знать о них больше! Клэри рассказывала ему об Эмме. Магнус только этим летом несколько раз высказывал свое возмущение Холодным Миром и приводил судьбу Блэкторнов как пример тех ужасных последствий, которые повлекло за собой решение Конклава наказать всех фейри без исключения. Это решение отразилось и на тех, в ком текла хоть капля крови фей. Саймон слушал Магнуса и жалел Блэкторнов, но тогда их история казалась ему всего лишь еще одной трагедией войны – кошмарной, но далекой и в итоге легко забывающейся. К тому же, ему еще столько нужно было вспомнить о самом себе! Он хотел попасть в Академию и стать Сумеречным охотником, узнать больше о собственной жизни и вернуть все, что когда-то потерял, – чтобы стать другим человеком, сильнее и лучше прежнего Саймона Льюиса.

И все бы хорошо… но можно ли стать другим человеком, сильнее и лучше прежнего, если думать только о себе?

И что же такое фейри делали с Марком в Волшебной стране, что ему стоило таких усилий помнить свою семью?

– С Хелен все хорошо, – наконец ответил Саймон. – Видел ее недавно. Она читала в Академии лекции. Прости. Не так давно демон… забрал у меня почти все воспоминания. Я знаю, каково это – когда не помнишь.

– Счастлив тот, кто знает имя своего сердца. Ибо сердце его никогда не пропадет: он всегда сможет позвать его обратно, – произнес Марк нараспев. – Помнишь ли ты имя своего сердца, Саймон Льюис?

– Думаю, да, – прошептал Саймон.

– Как они там? – тихо и безнадежно спросил Марк. Прозвучало это так, словно он смертельно устал.

– Хелен устраивает свадьбу, – сказал Саймон. Это была единственная приятная новость, которую он мог сейчас сообщить Блэкторну. – С Алиной Пенхоллоу. Мне кажется, они правда любят друг друга.

Он чуть не сказал, что идет к ним на свадьбу, – но это было бы слишком жестоко. Марк-то не мог увидеть свадьбу сестры. Его не пригласили. И даже ничего ему не сказали.

Блэкторн, казалось, не расстроился и не разозлился. Он улыбнулся, как ребенок, которому только что прочитали на ночь сказку, и прислонился лицом к прутьям клетки.

– Милая Хелен… – мечтательно произнес он. – Отец любил рассказывать истории о Елене Троянской. Она родилась из яйца и была самой красивой женщиной на свете. Родиться из яйца – для человека это очень необычно.

– Что-то я такое слыхал, – ответил Саймон.

– Ей очень не везло в любви, – продолжал Марк. – Красота – опасная вещь. Ей нельзя доверять. Красота протекает сквозь пальцы, словно вода, и горит на языке, как яд. Красота может обернуться сверкающей стеной и отгородить тебя от всего, что ты любишь.

– Гм, – задумался Саймон. – Согласен.

– Я рад, что моя прекрасная Хелен будет счастливее самой прекрасной Елены на земле, – заявил Блэкторн. – И рад, что ей будут отдавать красоту за красоту, любовь за любовь, безо всякой лжи и фальши. Передай ей, что в день ее свадьбы брат Марк шлет ей поздравления.

– Если попаду туда – обязательно.

– Алина и с детьми ей поможет, – добавил Марк.

Он как будто перестал замечать Саймона. На лице его по-прежнему блуждало мечтательное выражение, словно он слушал приятную историю или припоминал какое-то счастливое событие. Саймон с испугом подумал: а что если настоящие воспоминания и стали для Марка Блэкторна чем-то вроде грез: прекрасным, недостижимым и совершенно нереальным?

– Таю нужно особое внимание, – продолжал Марк. – Помню, как родители об этом говорили. – Его рот презрительно скривился. – Я имею в виду отца и ту женщину, которая пела мне колыбельные каждую ночь, хотя я и не был плоть от плоти ее. Ту Сумеречную охотницу, которую мне больше не позволено звать своей матерью. Колыбельные – не кровь. А для Сумеречных охотников, как и для фейри, не имеет значения ничего, кроме крови. Колыбельные имеют значение только для меня.

Для Сумеречных охотников не имеет значения ничего, кроме крови.

В памяти внезапно всплыли слова, которые Саймон то и дело слышал в прошлом – от тех, кого любил сейчас, но не любил тогда. Простец, простец, простец. А позже – вампир. Нежить.

А еще он вспомнил, что первой тюрьмой, в которую он угодил, была темница Сумеречных охотников.

Больше всего Саймон жалел сейчас, что не может уверить Марка Блэкторна в том, что хоть что-то из сказанного им – неправда. Потому что все это было правдой.

– Мне очень жаль, – выдавил он.

Он и вправду жалел – о том, что не может ничего больше сделать. В Академии он считал себя голосом разума и даже не понимал, каким он стал невежественным и самодовольным, как легко пропускал мимо ушей насмешки друзей над теми, кто теперь уже был не такой, как он сам.

Хотел бы он сейчас высказать хоть что-то из этого Марку Блэкторну! Но едва ли Марку было до этого дело.

– Если это правда, расскажи, – попросил Блэкторн. – Как там Тай? Он ведь непохож на других, а Конклав ненавидит все, что необычно. Они захотят его наказать – просто за то, какой он. Они бы и звезды наказали за то, что те светят. Между ним и этим жестоким миром должен был стоять мой отец, но его больше нет… и меня тоже нет. Я бы умер ради них – если бы моя смерть принесла им хоть немного пользы. Ливви прошла бы ради Тая по раскаленным углям и шипящим змеям, но она тоже еще маленькая. Она не сможет делать для него всё и быть всем. Хелен трудно с Тиберием? Тиберий счастлив?

– Не знаю, – беспомощно признался Саймон. – Думаю, да.

Все, что ему было известно, – так это то, что существуют дети Блэкторнов: безликие, безымянные жертвы последней войны.

– А еще Тавви, – добавил Марк.

Он говорил, и голос его становился сильнее. Саймон заметил, что он то и дело называет братьев и сестер уменьшительными именами, а не полными, хотя потратил столько труда, чтобы не забыть, как их зовут. Видимо, здесь Марку не разрешали даже упоминать о его прежней смертной жизни или о родственниках-нефилимах. Саймон не хотел даже думать о том, что Дикая Охота сделает с Марком, если узнает, что тот нарушил запрет.

– Он совсем крошка, – сказал Блэкторн. – Он не вспомнит ни папу, ни м… свою мать. Он самый маленький из всех. Когда он родился, мне разрешили его подержать, и его голова помещалась у меня в ладони. Я все еще чувствую его вес, даже когда никак не могу вспомнить имя. Я взял его на руки и понял, что нужно поддерживать ему голову, – ведь он нуждался во мне, нуждался в защите и помощи. Всегда нуждался. Ох, «всегда» – такой короткий промежуток времени в мире смертных! Он тоже не вспомнит меня. Может, и Друзилла забудет. – Марк помотал головой. – Хотя я так не думаю. Дру все на свете учит наизусть, и из всех нас у нее самое доброе сердце. Надеюсь, она будет помнить обо мне только хорошее.

Клэри наверняка называла Саймону имена всех Блэкторнов и рассказывала хоть чуть-чуть о каждом из них. Для Марка даже эти крохи информации стали бы настоящим сокровищем, но Саймон тогда выбросил все это из головы, сочтя бесполезным.

Так что он просто стоял и беспомощно пялился на Блэкторна.

– Просто скажи, помогает ли Алина справляться с малышами! – потребовал Марк. – Хелен не может делать все сама, а от Джулиана толку мало! – Его голос снова смягчился. – Джулиан… Жюль. Художник мой, мой мечтатель. Держи его на свету – и он, наверное, засиял бы дюжиной красок. Все, что его волнует, – это искусство и Эмма. Конечно, он попытается помочь Хелен, но он пока еще так юн! Они все такие молодые, им так легко потеряться в этом мире! Я знаю, что говорю, Сумеречный охотник. В стране под холмом мы охотимся на нежных и юных сердцем. И тем, кто станет нашей добычей, состариться уже не суждено.

– О, Марк Блэкторн, что же они с тобой сделали? – прошептал Саймон.

Он не смог сдержать сочувствия и заметил, что это задело Марка. Худые щеки юноши медленно залил румянец. – Ничего такого, чего я не смог бы вынести! – заявил он, гордо вскинув подбородок.

Саймон промолчал. Он не помнил всего, но помнил, насколько изменился сам. Люди и впрямь могут вынести очень много, но он знал, как мало остается в тебе от того, кем ты был прежде.

– А я тебя помню, – вдруг сказал Марк. – Мы встречались, когда вы собирались в адские измерения. Тогда ты не был человеком.

– Не был, – преодолевая неловкость, подтвердил Саймон. – Но я не так уж много об этом помню.

– С тобой тогда был один парень, – продолжал Блэкторн. – Волосы словно солнечная корона, и глаза словно адский огонь. Нефилим из нефилимов. Я слыхал о нем кое-что. И… и восхищался им. Он вложил мне в руку колдовской огонь, и это… это для меня очень много значило. Тогда.

Саймон не мог этого вспомнить, но догадался, о ком говорит Марк.

– Джейс.

Марк кивнул почти рассеянно.

– Он сказал: «Покажи им, из чего сделан Сумеречный охотник. Покажи им, что не боишься». И я думал, что показал им всем – и Дивному народу, и Сумеречным охотникам. Мне было страшно, но это меня не остановило. Я принес весть Сумеречным охотникам и рассказал им, что Дивный народ их предал и объединился с их врагом. Я сказал им все необходимое, чтобы они сумели защитить Город Стекла. Я предупредил их, и Дикая Охота могла убить меня за это. Но я думал: пусть я погибну, но буду знать, что мои братья и сестры спасены и все запомнят меня как настоящего Сумеречного охотника.

– Так и вышло, – сказал Саймон. – Ты принес весть. Идрис отстояли, и твои братья и сестры спасены.

– Какой я герой, – пробормотал Марк. – Доказал свою верность. А Сумеречные охотники оставили меня гнить тут.

Лицо его снова искривила презрительная гримаса. В сердце у Саймона страх мешался с жалостью.

– Я пытался оставаться Сумеречным охотником даже здесь, в глубине Волшебного царства, и чем это для меня обернулось? «Покажи им, из чего сделан Сумеречный охотник»! А из чего сделаны Сумеречные охотники, если они бросают своих? Если выкидывают сердце ребенка, словно мусор на обочину дороги? Скажи мне, Саймон Льюис, если Сумеречные охотники именно такие, то зачем мне быть одним из них?

– Затем, что не все они такие, – ответил Саймон.

– А из чего сделаны фейри? Сумеречные охотники объявили весь Дивный народ злом во плоти, едва ли не худшим, чем демоны, что прорываются из адских измерений в мир людей и творят там свои порочные дела. – Марк усмехнулся, и в лице его промелькнуло что-то дикое и волшебное, словно солнечный свет, мерцающий сквозь паутину. – И мы действительно любим творить порочные дела, Саймон Льюис, а иногда и настоящее зло. Но не все, что мы делаем, плохо. Разве плохо скакать верхом на ветре, бегать наперегонки с волнами, танцевать на горах? Это хорошо – и это все, что у меня осталось. Хоть Дикой Охоте я оказался нужен, и на том спасибо. Так не показать ли мне Сумеречным охотникам, из чего сделаны фейри?

– Не знаю, – покачал головой Саймон. – Мне кажется, и в тех, и в других, есть не только плохое.

Марк улыбнулся – еле заметной ужасающей улыбкой.

– И куда же подевалось хорошее? Я пытаюсь вспоминать истории, которые рассказывал мне отец, – о Джонатане Шэдоухантере, обо всех великих героях, которые некогда хранили человечество от зла. Но мой отец мертв. Северный ветер понемногу уносит его голос, а Закон, который он считал священным, не более свят, чем каракули ребенка на песке. Мы теперь смеемся над теми, кому казалось, что золотой век мог продлиться и дольше. Все хорошее ушло – и не вернется вновь.

Прежде Саймону и в голову не приходило, что в потере памяти могли быть свои плюсы. Но сейчас ему подумалось, что, быть может, судьба была к нему милосердна: ведь он лишился всех воспоминаний разом. Это не так страшно, как то, что творилось с Марком: его воспоминания стирались постепенно, ускользая от него одно за другим в холодную тьму под холмом.

– Жаль, что я не могу вспомнить, – сказал Саймон, – как мы впервые встретились.

– Тогда ты не был человеком, – заметил Марк с горечью в голосе. – Но теперь ты человек. И куда больше похож на Сумеречного охотника, чем я.

Саймон открыл рот – и понял, что слова не идут на язык. Он не знал, что сказать. Это правда; всё, что сказал Блэкторн, – правда. Ведь при виде Марка он сразу подумал: «Фейри!» – и ему стало не по себе. Должно быть, Академия Сумеречных охотников повлияла на него гораздо сильнее, чем ему казалось.

А мир фейри, конечно, тоже повлиял на Марка и очень сильно его изменил – уже почти безвозвратно. В нем чувствовалось что-то жуткое – и это не имело отношения ни к обычному для фейри изящному сложению, ни к заостренным ушам. Ведь теми же приметами фейри обладала и Хелен, но Хелен двигалась как воин, была гордой и храброй, как Сумеречный охотник, и говорила так же, как члены Конклава и нефилимы из Институтов. Марк же говорил так, словно читал стихи, а двигался как танцор. Саймон поневоле задался вопросом, смог бы Марк теперь, после всего, вернуться в мир Сумеречных охотников и не стать изгоем?

А еще его интересовало, разучился ли Блэкторн лгать.

– Как ты думаешь, ученик Сумеречных охотников, кто я? – спросил юноша. – Как думаешь, что я должен делать?

– Показать всем, из чего сделан Марк Блэкторн, – ответил Саймон. – Всем им показать.

– Хелен, Джулиан, Ливия, Тиберий, Друзилла, Октавиан. И Эмма, – прошептал Марк. Такой тон, почтительный и приглушенный, Саймону уже доводилось слышать: в синагоге, на улице, когда мать зовет своих детей, – всегда и всюду, где люди говорят о том, что для них священно. – Мои братья и сестры – Сумеречные охотники, и во имя их я помогу тебе. Обещаю.

Он повернулся и крикнул:

– Хефейд!

Хефейд тотчас выскочил из-за деревьев, навострив фиолетовые уши.

– Этот Сумеречный охотник – мой родич, – с некоторым усилием произнес Марк. – Ты смеешь настаивать, что имеешь право на родича Дикой Охоты?

Это было смешно. Саймон даже Сумеречным охотником не был. Хефейд ни за что ему не поверит… Но ведь Марк, как бы там ни было, – фейри и один из тех, кого стоило бояться. Даже Саймон не смог бы сейчас определить, лжет Блэкторн или нет.

– Конечно, я бы не посмел, – ответил Хефейд, кланяясь. – Только…

Саймон поднял голову. Только теперь он осознал, что время от времени поглядывает наверх, проверяя небо с тех самых пор, как Марк оттуда свалился. На сей раз никто сверху падать не собирался, но по небу диким галопом мчалась лошадь, белая, как облако или туман. Еще миг – и она плавно спустилась на землю. Всадник, соскочивший с седла, тоже был облачен в ослепительно белое. Волосы его были отливали глубокой синевой поздних сумерек, один глаз зиял чернотой, другой сверкал серебром.

– Принц, – прошептал Хефейд.

– Охотник Марк, – заговорил вновь прибывший, – Гвин послал тебя выяснить, почему Охоту столь грубо прервали. Ему и в голову не могло прийти, что ты сам задержишь Охоту, застряв тут на год и день. Ты что, пытаешься сбежать?

За вопросом крылось какое-то сильное чувство, хотя Саймон и не смог бы сказать, какое. Единственное, что он точно знал, – что вопрос куда серьезнее, чем того, быть может, хотел сам вопрошающий.

– Нет, Кьеран! – Марк взмахнул рукой. – Как видишь, нет. Хефейд самолично поймал Сумеречного охотника, и мне стало немножко любопытно.

– С чего это вдруг? – удивился Кьеран. – Нефилимы – это твое прошлое, а если оглядываться назад, это не принесет ничего, кроме разрушенных чар и напрасных страданий. Смотри вперед, на дикий ветер и на Охоту. И на мою спину, потому что я и впредь намерен скакать перед тобой на каждой Охоте.

Марк улыбнулся – так, как улыбаются другу, которого привыкли поддразнивать.

– Могу вспомнить несколько Охот, на которых тебе это не удалось. Да и в будущем ты, как я погляжу, надеешься на удачу, – тогда как я полагаюсь на свое мастерство.

Кьеран рассмеялся. Саймон с трудом сдержал вздох облегчения: если этот фейри – друг Марка, тогда надежда еще есть. Он подсознательно пододвинулся ближе к Блэкторну, рука его легла на один из прутьев клетки. Боковым зрением Кьеран заметил движение, и на секунду его глаза встретились с глазами Саймона. Они были абсолютно ледяными: черные, как у акулы, острые, как осколки зеркала.

В этот миг Саймон понял – нет, прочувствовал до глубины души, хотя и не мог бы сказать почему, – что Кьерану не нравятся Сумеречные охотники и добра он Саймону не желает.

– Оставь Хефейду его игрушку, – приказал принц фейри. – Пошли.

– Он рассказал мне кое-что любопытное, – сдержанно произнес Марк. – Он сказал, что Конклав проголосовал против. Против того, чтобы идти сюда за мной. Мой народ, люди, среди которых я рос, которым доверял, согласились оставить меня здесь! Можешь ты в это поверить?

– А что тут удивительного? Его сородичам всегда нравилась жестокость – почти так же сильно, как и правосудие. Но они больше не имеют к тебе никакого отношения, – ласково проговорил Кьеран и положил руку на шею Марка. – Ты – Марк из Дикой Охоты. Ты скачешь верхом на ветре, ты на сто головокружительных миль выше любого из них. Они больше не причинят тебе боли, если только ты сам этого не допустишь. Вот и не допускай. Пойдем отсюда.

Марк колебался, и Саймон с удивлением понял, что и сам сомневается. Кьеран прав, как ни крути. Марк Блэкторн ничего Сумеречным охотникам не должен.

– Марк, – в голосе Кьерана зазвучала сталь, – ты же знаешь: в Охоте немало таких, кто воспользуется малейшим поводом, чтобы наказать тебя.

Саймон не понял, предупреждение ли это или угроза.

Тень улыбки наползла на лицо Марка, черная как ночь.

– Как и тебя, – мрачно парировал он. – Но спасибо за заботу. Я пойду с тобой и объяснюсь с Гвином. – Блэкторн обернулся к Саймону, смерил его взглядом. В глазах его не читалось ничего: один глаз – сплошная бронза, другой – стекло цвета морской волны. – Я вернусь. Не вздумай его тронуть, – приказал он Хефейду. – Дай ему попить.

Марк многозначительно кивнул фиолетовоухому фейри, а потом и Саймону. Саймон кивнул в ответ.

Кьеран, которого Хефейд назвал принцем, сжал плечо Марка мертвой хваткой и развернул юношу так, чтобы Саймон исчез из его поля зрения. Он что-то неслышно прошептал на ухо Блэкторну, и Саймон не смог понять, что стояло за этим жестом: дружеская привязанность, беспокойство или желание удержать Марка на цепи. Но в одном он не сомневался: если Кьеран захочет, Марк сюда уже не вернется.

Блэкторн свистнул, и принц последовал его примеру. На крыльях ветра, словно тень и облако, примчались два коня, темный и светлый, и спикировали вниз, к своим всадникам. С радостным, победительным вскриком Марк подпрыгнул и исчез в мерцающей тьме.

Хефейд хихикнул, и листья кустарника зашелестели, словно подхватив его смешок.

– О, я с удовольствием дам тебе попить, – сказал он и подошел к клетке, держа в руке чашу, вырезанную из коры и полную какого-то прозрачного сияющего напитка.

Саймон потянулся через прутья и принял чашу, но рука его дрогнула, и половина напитка пролилась. Хефейд с проклятиями подхватил чашу и, зловеще улыбаясь, поднес ее к самым губам Саймона.

– Там еще осталось, – прошептал он. – Можно попить. Пей.

Вот только Саймон учился в Академии, и его неплохо натаскали. Он не имел ни малейшего желания что-либо пить или есть в стране фейри и был уверен, что Марк и не собирался устраивать ему такую ловушку. Тем самым кивком Блэкторн просто указал на ключ, висевший на одном из длинных рукавов плаща ушастого фейри.

Саймон притворился, что пьет, и заметил довольную ухмылку Хефейда. Свободной рукой он незаметно отцепил ключ и спрятал его себе в карман. Хефейд скрылся из виду, но Саймон еще долго считал минуты, пока не решил, что пора попытать счастья. Просунув руку сквозь доски, он вставил ключ в замок и повернул. Дверь клетки медленно отворилась.

В этот миг до ушей его донесся странный звук, и Саймон застыл на месте.

Красный бархатный жакет и длинное черное кружевное платье, ниже коленей становившееся совсем уж прозрачным, как паутина. Зимние сапоги и красные перчатки, которые показались Саймону смутно знакомыми…

Из-за шепчущих листвой деревьев, изящная, как газель, и сосредоточенная, как тигр на охоте, на опушку широким шагом вышла Изабель Лайтвуд.

– Саймон! – воскликнула она. – Ну и какого демона ты тут делаешь?

А Саймон буквально пил девушку глазами, как пересушенная земля пьет воду. Она пришла сюда за ним. Должно быть, остальные вернулись в Академию и сказали, что Саймон потерялся в Волшебной стране. И Изабель тут же бросилась искать его в царстве фейри. Первой из всех, хотя ей полагалось сейчас готовиться к поездке на свадьбу. Но это же Изабель! Она всегда готова сражаться и защищать слабых.

Саймон вдруг вспомнил, какие противоречивые чувства раздирали его, когда Изабель спасла его от вампира в прошлом году. Сейчас он даже не мог представить, с чего вдруг он так разволновался. За минувший год он узнал ее лучше – узнал ее заново – и теперь понимал, почему она всегда придет за ним.

– Э-э… Сбегаю из жуткого плена, – ответил Саймон. Потом шагнул обратно в клетку, встретился с Изабель взглядом и ухмыльнулся. – Впрочем… могу и не сбегать, если не хочешь.

Темные глаза девушки, до того полные беспокойства и решительности, вдруг озорно блеснули.

– Да что ты говоришь, Саймон?

Он раскинул руки.

– Говорю, что если уж ты проделала весь этот путь, чтобы спасти меня, я не желаю казаться неблагодарным.

– Да ну?

– Конечно. Я же умею благодарить, – твердым голосом произнес Саймон. – Так что я тут, смиренно жду избавления. Ты заметила, что путь к спасению меня совершенно свободен?

– Ну, может быть, меня можно попробовать убедить, – кокетливо улыбнулась Изабель. – Подбросить мне какой-нибудь стимул.

– О, пожалуйста, – молитвенно сложил руки Саймон. – Я томился в заточении, умоляя, чтобы кто-нибудь сильный, храбрый и сексапильный прорвался бы сюда и спас меня. Прошу, спаси меня!

– Сильный, храбрый и сексапильный? Губа у тебя не дура, Льюис.

– Я знаю, чего хочу, – отозвался он, добавив в голос убедительности. – Мне нужен герой. Требую героя, и непременно до наступления утра. Герой – точнее, героиня – должна очень сильно постараться вызволить меня отсюда, и как можно быстрее – потому что меня похитили злые фейри. И она должна быть просто сногсшибательна.

Изабель и в самом деле выглядела сногсшибательно – как настоящая киногероиня с блеском на губах, сверкающим, как звездный свет, и музыкой, сопровождающей каждый взмах ее роскошной гривы.

Она открыла дверь клетки и ступила внутрь. Хлипкие доски затрещали под ее каблуками. Девушка сделала еще шаг и обвила руками шею Саймона, прильнув к нему всем телом – высоким, сильным и прекрасным. Саймон поцеловал ее, и губы Изабель можно было сравнить с изысканным вином, которое извлекли из погреба специально для него, – одновременно и вызов, и исполненное обещание. Прижимаясь губами к ее алому рту, он чувствовал, как девушка улыбается.

– Ох, лорд Монтгомери, – пробормотала Изабель, – как много времени прошло. Я уже боялась, что никогда тебя больше не увижу.

Саймон пожалел, что так и не решился сегодня в Академии встретиться лицом к лицу с душем. Что такое мертвые крысы, когда речь идет о настоящей любви?

В ушах у него грохотала кровь, но сквозь шум все-таки прорвался еле слышный скрип – это снова закрылась дверь клетки.

Саймон с Изабель резко отстранились друг от друга. Девушка напоминала сжатую пружину, готовую в любой момент распрямиться и нанести смертельный удар, – точно тигрица в кружевах! Хефейда, впрочем, это не особо взволновало.

– Два Сумеречных охотника по цене одного и новая птичка для моей клетки, – промурлыкал он. – Да какая симпатичная птичка-то…

– Думаешь, твоя клетка удержит эту птичку? – поинтересовалась Изабель. – Ну-ну, мечтай дальше. Как влетела, так и вылечу.

– Без стила и оружия? Это вряд ли, – все так же нараспев отозвался Хефейд. – Немедленно бросай все наружу из клетки, а не то я пристрелю твоего любимого и он будет умирать у тебя на глазах.

Изабель глянула на Саймона и, закаменев лицом, начала снимать с себя оружие и пропихивать его через прутья клетки. Теперь Саймон знал, где девушка носит снаряжение, и потому заметил, что она оставила нож, запрятанный в левом ботинке. И еще длинный кинжал в ножнах на спине.

Да уж, ножей у нее всегда имелось с запасом.

– Не так уж много времени понадобится, чтобы ты начала умирать от жажды, прекрасная птичка, – заявил Хефейд. – А ждать я умею.

И он растворился в воздухе.

Изабель рухнула на дно клетки, словно кто-то разом перерезал державшие ее до сих пор струны.

Саймон в ужасе уставился на девушку.

– Изабель…

– Я облажалась, – она прятала лицо в ладонях. – Даже не слышала, как он подошел. Имя Лайтвудов отныне покрыто позором. Совершенным позором. Какое унижение!

– А я вот ужасно польщен. Если это, конечно, тебе поможет.

– Ну надо же – отвлечься, целуясь с парнем, и оказаться запертой в клетке! Не заметить какого-то жалкого гоблина! – простонала Изабель. – Ты не понимаешь! И не помнишь, конечно, но я никогда так себя не вела. До тебя. Ни один парень никогда ничего для меня не значил. Я не теряла самообладания. У меня была цель. Я не позволяла задурить себе голову. Я всегда сражалась идеально – даже в юбке и на каблуках. Ни одному демону еще не удавалось выбить меня из колеи. Я была крутой, пока не встретила тебя! А теперь трачу время, таскаясь за парнем с демонической амнезией, и теряю голову прямо посреди логова врага! Вот я тупица!

Саймон потянулся к руке Изабель, и после недолгого сопротивления девушка все же позволила ему отвести ее ладонь от лица и сплести ее пальцы со своими.

– Нам ничто не мешает быть двумя тупицами в одной клетке. Вместе.

– Ну ты-то уж определенно тупица, – припечатала Изабель. – Ты же все еще простец, забыл?

– Разве я мог об этом забыть?

– А тебе не приходило в голову, что я могу оказаться фейри? Что, если я – одна из них и на меня наложили чары иллюзий и послали соблазнить тебя?

Помнишь ли ты имя своего сердца?

– Нет, – совершенно убежденно ответил Саймон. – Может, я и тупица, но не настолько. Я не все помню из нашего прошлого, но того, что помню, вполне достаточно. Я пока еще знаю о тебе не все, – но знаю не так уж мало. И точно знаю, ты ли это, когда вижу тебя, Изабель.

Девушка несколько долгих мгновений не сводила с него взгляда и наконец улыбнулась – своей милой дерзкой улыбкой.

– Мы – двое тупиц, собравшихся на свадьбу, – подытожила она. – Надеюсь, ты заметил: я позволила ему думать, что забралась в клетку по доброй воле. Но, конечно же, я сохранила ключ – спрятала его, прежде чем войти внутрь. – Изабель вытащила ключ из лифа платья и подняла повыше. Золотистый свет Волшебной страны сверкнул на кусочке металла. – Может, я и тупица, но точно не идиотка.

Девушка вскочила на ноги. Ее кружевная юбка раздулась, словно колокол. Еще пара мгновений – и оба выбрались из клетки. Изабель собрала оружие, валявшееся в грязи, подняла стило и взяла Саймона за руку.

Они успели сделать лишь несколько шагов под сень волшебного леса, когда перед ними выросла какая-то тень. Девушка потянулась за ножами – но это оказался всего лишь Марк.

– Ты что, до сих пор не сбежал? – юноша явно беспокоился. – Задержался пообжиматься с девчонкой?

Изабель замерла как вкопанная. В отличие от Саймона, девушка сразу поняла, кто перед ней.

– Марк Блэкторн? – уточнила она.

– Изабель Лайтвуд, полагаю, – отозвался Марк, в точности копируя ее тон.

– Мы уже знакомы, – ввернул Саймон. – Он помог мне добыть ключ от клетки.

– Что ж, – заметил Блэкторн, наклоняя голову странным, похожим на птичье движением, – это была взаимовыгодная сделка. Ты поделился со мной очень интересной информацией о Сумеречных охотниках и о том, как они хранят верность своим сородичам.

Изабель выпрямилась, словно принимая вызов; черные волосы флагом взметнулись над головой, когда девушка шагнула к Марку.

– Ты совершаешь ужасную ошибку, – заявила она. – Я знаю, что ты – настоящий Сумеречный охотник.

Юноша сделал шаг назад.

– Правда? – мягко переспросил он.

– Раз уж ты спросил, то знай: я не согласна с решением Конклава.

– Это ведь Конклав во всем виноват, да? Ну, то есть Джиа Пенхоллоу мне нравится, и не то чтобы я… совсем уж ненавидел твоего отца. – Саймон еле выдавил из себя эти слова – Роберт Лайтвуд ему вообще-то совершенно не нравился. – Но те, кто заседает в Конклаве, – это же сплошные засранцы, все как на подбор! Мы все это знаем, разве нет?

Изабель неопределенно повертела ладонью, как бы говоря: «В чем-то ты, конечно, прав, но я отказываюсь признаваться в этом вслух».

Марк рассмеялся.

– Да уж, – сказал он, и голос его на этот раз прозвучал чуть человечнее. Что-то такое появилось в его речи, отчего Саймону вдруг показалось, что перед ним не фейри, а обычный лос-анджелесский парень. – Сплошные засранцы.

В деревьях послышался шорох, поднялся ветер. Саймону почудился смех и чьи-то зовущие голоса, стук копыт по облакам и порывы ветра, лай собак. То были звуки охоты – Дикой Охоты, самой безжалостной в этом мире, да и в любом другом из миров. Пока еще она была далеко, но приближалась.

– Идем с нами, – вдруг сказала Изабель. – Какую бы цену ни потребовалось за это заплатить, я ее заплачу.

Марк одарил ее странным взглядом – равно восхищенным и презрительным. Потряс своей светлой головой: вздрогнули запутавшиеся в локонах листья, яркими копьями ринулся сквозь пряди свет.

– Как по-твоему, что будет, если я это сделаю? Я мог бы пойти домой… домой… но Дикая Охота последовала бы за мной и туда. Неужели ты решила, что я не мечтал сбежать домой тысячи раз? Но каждый раз, как я об этом думаю, я вижу нежного Джулиана, пронзенного копьями Дикой Охоты. Вижу маленькую Дру и малышку Тавви, затоптанных копытами. Вижу моего Тая, разорванного псами. Я не могу уйти, пока не придумаю, как это сделать, не подвергая их опасности. Я не пойду. А вы – вы идите, и лучше бы вам поторопиться.

Саймон потянул Изабель назад, к деревьям. Девушка сопротивлялась, не сводя глаз с Марка, но все-таки позволила утащить себя под укрытие листвы – все больше всадников верхом на волшебных лошадях спускалось с неба, все ярче сверкали молнии между деревьями и все чаще пробегали тени по диску солнца.

– Что ты там опять затеваешь, Охотник-в-Сумерках? – со смехом крикнул Марку фейри на чалом коне. – Или как вы там себя называете, а?

– Никак, – пробормотал Марк.

К чалому коню присоединилась целая кавалькада – Дикая Охота все прибывала. Саймон заметил Кьерана – белого и безмолвного. Фейри, окликнувший Марка, развернул коня в ту сторону, где стояли Саймон и Изабель, и Саймон заметил, что чалый настороженно втягивает воздух ноздрями, как собака.

Всадник ткнул пальцем.

– Тогда почему я чую твоих сородичей на собственной земле? Почему они вторглись к нам без спросу?

Он проехал вперед, но не очень далеко. На нем был плащ, расшитый серебряными созвездиями; вышивка была зачарована, и рисунок постоянно менялся – не слишком быстро, но и не настолько медленно, как настоящее звездное небо. Внезапно чалый конь резко остановился, так что всадник едва не слетел с него. Стрела, пущенная меткой рукой, пригвоздила прекрасный серебряный плащ к ближайшему дереву.

Марк опустил лук.

– Я никого не вижу, – с явным удовольствием произнес он заведомую ложь. – И тут нечего искать – по крайней мере, сейчас.

– Ты заплатишь за это, мальчишка! – прошипел фейри на чалой лошади.

Кони и всадники, вереща как птеродактили, носились вокруг него, но Марк Блэкторн из лос-анджелесского Института упрямо стоял на ногах.

– Бегите! – крикнул он. – Возвращайтесь домой в целости и сохранности! Расскажите Конклаву, что я спас еще двоих Сумеречных охотников! Скажите им, что я хочу быть Сумеречным охотником, чтобы они уже никогда не смогли от меня избавиться! И что я хочу стать фейри и наслать на них порчу! И скажите моей семье, что я их всех люблю, люблю и никогда не забуду! Однажды я вернусь домой!

Саймон с Изабель сорвались с места.

Когда они с Изабель появились на пороге Академии, Джордж тут же бросился на Саймона и чуть не задушил его в объятиях. Беатрис и, что больше всего изумило Саймона, Жюли налетели на него секундой позже Лавлейса – только не с объятиями, а с кулаками.

– Ох, полегче, – взмолился он.

– Мы так рады, что ты жив! – заявила Беатрис, снова ткнув его кулаком.

– И поэтому решили добить любовью? – уточнил Саймон. – Говорю же, полегче.

Он вырвался из кольца обступивших его друзей – тронутый их заботой, хотя и немного помятый, – и огляделся вокруг в поисках других знакомых лиц. И тут же вздрогнул от беспокойства.

– С Марисоль все в порядке?

– И даже лучше, – фыркнула Беатрис. – Она в госпитале вместе с Джоном, а тот ни на шаг от нее не отходит. Ведь вас, простецов, рунами не вылечишь, – вот она и пытается выжать из ситуации все, что можно. Даже и не знаю, что пугает Джона больше: мысль о том, насколько уязвимы простецы, или тот факт, что Марисоль угрожает подробно объяснить ему принцип действия рентген-аппарата.

Саймона впечатлило, что угомонить Марисоль не смогло даже эльфийское оружие.

– Мы думали, это ты уже мертв, – сказала Жюли. – Дивный народ всегда готов сорвать на ком-нибудь свою злость на Сумеречных охотников. Они же настоящие ядовитые змеюки. Могли сделать с тобой что угодно.

– И это была бы моя вина, – побледнел Джордж. – Ведь ты пытался остановить меня.

– Это была бы вина фейри, – заявила Жюли. – Но ты сам хорош: как можно быть таким беспечным! Ты должен был помнить, кто они такие. Это они только с виду на людей похожи, а в душе – настоящие акулы.

Лавлейс коротко кивнул. Беатрис смотрела так, что было ясно: она целиком и полностью согласна с подругой.

– А знаете что? – выкрикнул вдруг Саймон. – Я сыт этим по горло.

Все уставились на него с недоумением и даже скептически. Лишь Изабель посмотрела на Саймона и улыбнулась. Он подумал, что наконец-то понял, что за огонь бушует в Магнусе. Огонь, который не дает ему замолчать даже после того, как Конклав не пожелал его слушать.

– Я знаю: вы все считаете, что я всегда критикую нефилимов, – продолжал Саймон. – Вам кажется, что я недостаточно думаю о… о священных законах Ангела и о том, что вы в любую минуту готовы положить свои жизни, защищая людей. Вы думаете, что для меня это неважно, но вы ошибаетесь. Для меня это значит очень много. Но я не могу позволить себе роскошь смотреть на вещи только под одним углом. Все вы замечаете, когда я унижаю Сумеречных охотников, но никто из вас не следит за языком, когда речь заходит о Нижнем мире. Я сам был обитателем Нижнего мира. И сегодня меня спас тот, кого Конклав решил осудить как нежить, несмотря на то что его храбрости позавидуют иные нефилимы… несмотря на то что он остался нам верен. Вы хотите, чтобы я признал, что нефилимы – самые великие существа на свете и в их мире ничего не нужно менять. Но я не признаю. И не собираюсь признавать.

Саймон глубоко вздохнул. Теперь он чувствовал себя так, словно мирного, хорошего сегодняшнего утра вообще не бывало. Может, это и к лучшему. Может быть, в последнее время его жизнь стала уж чересчур спокойной.

– Я не захотел бы стать Сумеречным охотником, если бы думал, что мне предстоит сделаться таким, как ваши отцы или отцы ваших отцов. И вряд ли бы хоть один из вас понравился так сильно, как нравится сейчас, если бы я считал, что со временем вы станете такими же, как все Сумеречные охотники прошлого. Я хочу, чтобы мы все были лучше. Пока что я не представляю, как все изменить, но очень хочу, чтобы все изменилось. И простите, если расстраиваю вас, но я по-прежнему буду ныть и жаловаться.

– Только позже, – добавила Изабель. – Он продолжит жаловаться и ныть как-нибудь потом, потому что прямо сейчас мы идем на свадьбу.

Всех, похоже, немного ошарашило то, что вместо радостного воссоединения друзей они нарвались на речь о правах нежити. Саймон подумал, что Жюли сейчас точно заедет ему чем-нибудь по лицу, но девушка внезапно сменила гнев на милость.

– Ладно, – заявила она. – Мы послушаем твой утомительный гундёж попозже. Только, пожалуйста, постарайся покороче.

И она ушла, захватив с собой Беатрис. Саймон покосился им вслед и заметил, что Изабель тоже поглядывает на девушек с еле заметным подозрением.

Интересно… Джордж ведь Беатрис имел в виду, когда сказал о девушке, которой Саймон нравится, правильно?

Уж точно не Жюли. Этого просто не может быть.

Да нет, конечно нет, какие глупости. Жюли просто обрадовалась его чудесному спасению из Волшебной страны, вот и все.

Ход его мыслей прервался: над Саймоном нависла сокрушенная физиономия Джорджа.

– Прости меня, пожалуйста, Сай! Я потерял голову. Может быть, я… я просто не готов пока быть командиром. Но когда-нибудь я смогу, честно. Я поступлю как ты сказал, – стану лучше, чем те Сумеречные охотники, что были до нас. Тебе не придется снова расплачиваться за мои ошибки.

– Джордж, это же здорово! – отозвался Саймон.

Никто из них не идеален. Да и не смог бы стать идеальным.

Загорелое лицо Лавлейса все еще омрачали тучи; он явно чувствовал себя не в своей тарелке, чего с ним не случалось почти никогда.

– И я больше не облажаюсь.

– Я в тебя верю, – усмехнулся Саймон, глядя на товарища, пока тот в конце концов не ухмыльнулся в ответ. – Ведь мы же с тобой как братья.

Едва очутившись в Идрисе, Саймон понял, что угодил в самый разгар свадебного хаоса.

Свадебный хаос, как ему показалось, отличался от всех прочих, нормальных видов хаоса. По меньшей мере тем, что вокруг было море цветов. Саймону тут же впихнули в руки целую охапку лилий, и он теперь боялся лишний раз пошевелиться, чтобы не рассыпать цветы и не испортить всем торжество.

Гости носились туда-сюда, как оголтелые, но даже сквозь это мельтешение Саймон заметил, что в одной из групп приглашенных были только дети и ни одного взрослого. Он покрепче сжал лилии и сосредоточился на Блэкторнах.

Если бы Саймон не встретился с Марком Блэкторном, то почти наверняка не обратил бы на них внимания. Подумаешь, какие-то дети! Но теперь он знал, что все они – чья-то семья, чье-то самое сокровенное желание.

Хелен, Джулиан, Ливия, Тиберий, Друзилла, Октавиан. И Эмма.

Среброловолосую Хелен, тонкую, как прибрежная ива, Саймон уже знал. Она все время пропадала в одной из тех комнат, куда ему было запрещено заходить и где с ней делали какие-то таинственные свадебные вещи.

Джулиан, следующий по старшинству, был островком спокойствия в шумной толпе Блэкторнов. На руках у него сидел малыш. Казалось, ребенок был тяжеловат для Джулиана, но усердно цеплялся за его шею, словно осьминог, попавший в незнакомое место. Это, должно быть, Тавви.

Все Блэкторны были наряжены к празднику, но по краям одежда уже замаралась – таинственно и совершенно непостижимо; как это происходит – знают только дети. Саймон вот тоже не знал. Все они, кроме Тавви, казались уже слишком большими, чтобы возиться в грязи.

– Давай приведу Дру в порядок, – вызвалась Эмма, высокая для своих четырнадцати лет девочка с короной светлых волос. Среди темноволосых Блэкторнов она казалась нарциссом на клумбе с анютиными глазками.

– Не надо, – ответил Джулиан. – Я же знаю, что ты хотела потратить эти драгоценные минуты на общение с Клэри. Ты это повторила всего-то … э-э… пятнадцать тысяч раз, плюс-минус.

Эмма игриво пихнула его кулаком. Она была выше Джулиана: Саймон еще не забыл, как ему самому в тринадцать тоже приходилось смотреть на всех своих ровесниц снизу вверх.

На всех, кроме одной, – с усилием припомнил он. Настоящая картинка тринадцатого года его жизни медленно встала на место поверх фальшивой, из которой амнезия грубо вырезала самого важного человека в его тогдашней жизни. Клэри всегда была крошечной. И каким бы низкорослым или неуклюжим ни чувствовал себя Саймон, он всегда возвышался над подругой и знал, что у него есть полное право ее защищать.

Он вдруг подумал, не хочется ли Джулиану, чтобы Эмма была ниже его? Но, глянув на лицо Джулиана, Саймон понял, что этот мальчик не желает менять в девушке ничего. «Искусство и Эмма», – назвал тогда Марк две главные вещи в жизни брата. Любовь к красоте, желание создавать красоту и лучшая во всем мире подруга. Саймон внезапно понял, что эти двое собираются стать парабатаями. Просто замечательно.

Эмма унеслась на поиски Клэри, подарив Джулиану на прощание виноватую гримаску.

Вот только Марк ошибся. Очевидно, что не только искусство и Эмма занимали мысли Джулиана. Саймон наблюдал, как он, держа Тавви, склонился к девчушке с печальным круглым личиком и облаком каштановых волос.

– Я потеряла свою цветочную корону и не могу ее найти, – прошептала крошка.

Джулиан улыбнулся девочке.

– Вот что случается, когда не следишь за вещами, Дру.

– Но если на мне не будет цветочной короны, как на Ливви, Хелен подумает, что я безответственная, и что я не слежу за своими вещами, и что я люблю ее не так сильно, как Ливви. У Ливви-то корона все еще с собой.

Еще одна девочка в группе Блэкторнов, выше Дру и в том жеребячьем возрасте, когда руки и ноги у тебя слишком длинные и тоненькие, как палочки, действительно красовалась в цветочной короне на светло-каштановых волосах. Она старалась держаться поближе к мальчику, который отгородился от хаоса свадьбы наушниками и теперь не сводил по-зимнему серых глаз с чего-то, видного лишь ему одному.

«Ливви прошла бы ради Тая по раскаленным углям и шипящим змеям», – сказал Марк. Саймон вспомнил, с какой бесконечной нежностью произнес тогда старший Блэкторн эти слова: «мой Тай».

– Хелен тебя слишком хорошо знает, чтобы так подумать, – ответил Джулиан.

– Да, но… – Друзилла подергала брата за рукав и, когда он наклонился, закончила отчаянным шепотом: – Ее уже так давно нет. Вдруг она не сможет вспомнить обо мне… всё.

Джулиан отвернулся, чтобы никто из младших не смог разглядеть выражение его лица. Только Саймон заметил на нем гримасу боли – и понял, что этого не должен был заметить никто. Он и сам не стал бы смотреть на Джулиана, если бы не встретил Марка Блэкторна.

– Дру, Хелен знает тебя с рождения. Она помнит всё.

– Ну просто на всякий случай, – настаивала Друзилла. – Она скоро снова уйдет. Я хочу, чтобы она думала, что я хорошая.

– Она знает, что ты хорошая, – терпеливо сказал брат. – Даже самая лучшая. И мы обязательно отыщем твою цветочную корону.

Младшие дети не знали Хелен так, как Джулиана, – он-то, в отличие от нее, все время был рядом. И, похоже, они просто не могли полностью положиться на человека, который так от них далек.

Джулиан заменил им отца, с запоздалым ужасным озарением понял Саймон. У детей больше просто никого не было. Даже несмотря на то, что Блэкторны отчаянно хотели быть одной семьей. Конклав разделил их, и теперь Саймон не мог даже представить, как это проявится в будущем, и заживут ли раны, причиненные семье.

Он вновь подумал, словно все еще продолжал тот разговор с друзьями: «Мы должны измениться. Сумеречные охотники должны стать лучше. Мы должны решить для себя, какими хотим стать, и показать это всем».

Может быть, Марк просто не так хорошо знал Джулиана, как ему казалось? А может, его младший брат просто успел измениться – тем более что выбора у него не было.

Им всем пришлось меняться. Но Джулиан был еще так юн…

– Привет, – сказал Саймон. – Вам помочь?

Старшие сыновья Блэкторна не очень-то походили друг на друга, но Джулиан точно так же заливался краской и задирал подбородок, как и Марк: что бы ни происходило, гордость не позволяла ему признать, что его что-то задевает.

– Нет, спасибо, – сказал мальчик и тепло улыбнулся Саймону. Очень убедительно улыбнулся. – У нас все хорошо. Я справлюсь.

И это казалось правдой – до тех пор, пока Блэкторны не отошли дальше и Саймон не заметил, с каким трудом Джулиан удерживает на руках ребенка, который уже слишком тяжел для него, а еще одна кроха цепляется за его рубашку. Теперь он видел, сколько на самом деле выносит на тонких юных плечах Джулиан Блэкторн.

Саймон так и не разобрался до конца в традициях Сумеречных охотников.

В законе была целая куча положений, касающихся того, кому и на ком можно, а кому и на ком нельзя жениться. Если вступаешь в брак с простецом, не прошедшим Восхождение, тебя лишают всех рун и изгоняют из рядов Сумеречных охотников. На нежити можно жениться по обрядам простецов или Нижнего мира; выгнать тебя ниоткуда не выгонят, но всех ты станешь ужасно смущать, кое-кто не будет даже принимать твой брак в расчет, а какая-нибудь особенно консервативная прабабушка станет называть тебя не иначе как позором семьи. К тому же сейчас, когда в силу вступил Холодный Мир, желание заключить брак с тем, у кого в жилах течет кровь фейри, казалось определенно несвоевременным.

Но Хелен Блэкторн была Сумеречным охотником, причем по законам самих Сумеречных охотников, и с формальной точки зрения ее родство с фейри не имело значения. К тому же, Сумеречные охотники по счастью не включили в свой драгоценный Закон оговорки о том, что Сумеречный охотник не может вступить в брак с человеком того же пола, что и он сам. Может быть, в те давние времена такое просто никому не могло прийти в голову.

Так что Хелен с Алиной действительно могли пожениться по обряду нефилимов, на глазах у своих семей и у всего мира Сумеречных охотников. Даже если сразу после этого их снова сошлют, своего они все-таки добьются.

На свадьбе Сумеречных охотников, как рассказывали Саймону, жених и невеста одеваются в золотое и наносят друг другу руны на грудь против сердца и на оружие. Еще одна традиция немного смахивала на человеческий обычай приглашать посаженых родителей, причем с обеих сторон. Жених и невеста (или, как в этом случае, невеста и невеста) каждый выбирали для себя самого важного человека из своей семьи: иногда это был отец, иногда – мать, или парабатай, или брат, или сестра; кто-то мог выбрать даже друга, собственного ребенка или кого-нибудь из старшего поколения. Этот избранник, представляющий в одном лице всю семью, должен был передать невесту жениху (или, соответственно, жениха – невесте) и поприветствовать нового члена семьи.

Не всегда такое было возможно – случалось, что всех друзей и родных невесты или жениха сожрали демоны-змеи. Кто их разберет, этих нефилимов? Но Саймон счел, что обычай просто прекрасный, когда Джиа Пенхоллоу – Консул, глава Конклава, – встала как посаженая мать, чтобы передать свою дочь Алину в семью этих испорченных, скандально известных Блэкторнов и принять Хелен в лоно собственной семьи.

Похоже, Алина осознавала, как это непросто: ее явно трясло. Джиа была не робкого десятка, если согласилась на такое. Но Саймон подумал: Конклав и так уже сослал дочь Джиа, что же еще они могут с ней сделать? И разве можно изящнее и вежливее плюнуть им в лицо, чем вот так: вынудить признать, что Хелен, дочь фейри, которую отправили в ссылку, ничем не хуже дочери Консула.

Из чего же сделаны Сумеречные охотники, если они бросают своих? Если выкидывают сердце ребенка, словно мусор на обочину дороги?

Хелен отдавал Джулиан. Он стоял, одетый в расшитый золотом костюм, с сестренкой на руках, и глаза его, цвета моря в солнечный день, сияли, как у счастливого ребенка. Словно у него вовсе не было никаких забот.

Хелен с Алиной обе были в золотых платьях; в темных волосах Алины россыпью звезд сверкала золотая нить. Лица обеих светились от счастья едва ли не ярче платьев. Они стояли в самом центре церемонии, как двойная звезда, и на какое-то мгновение весь мир, казалось, вращался исключительно вокруг них.

Твердо, не колеблясь, Хелен с Алиной нарисовали друг у дружки на груди брачную руну. Когда Алина обняла сияющую Хелен, чтобы скрепить брак поцелуем, зал взорвался аплодисментами.

– Спасибо, что позволили нам приехать, – прошептала Хелен, обнимая новоиспеченную тещу.

Джиа Пенхоллоу заключила невестку в объятия и громким-прегромким шепотом произнесла:

– Жаль, что тебя приходится снова высылать.

Саймон не стал рассказывать Джулиану Блэкторну о встрече с Марком, как не сообщил и Марку о том, что Хелен рядом с детьми Блэкторнов уже нет и она не может о них позаботиться. Ему казалось отвратительно жестоким взваливать чужое бремя на плечи, и так уже несущие слишком тяжкий груз. Лучше он солжет, раз уж фейри этого не умеют.

Но когда Саймон подошел поздравить Хелен с Алиной, он чуть отступил в сторону и, целуя Хелен в щеку, прошептал: «Твой брат Марк передает тебе привет и желает счастья тебе и твоей любимой».

Девушка уставилась на него. На глаза ее навернулись непрошеные слезы, но улыбка стала еще счастливее, чем прежде.

«Для Сумеречных охотников все скоро изменится, – подумал Саймон. – Да и для всех нас. Иначе и быть не может».

Саймону было разрешено остаться на ночь в Идрисе, так что покидать торжество слишком рано не пришлось.

Позже собирались устроить танцы, но пока что гости разбились на группки и просто беседовали. Хелен с Алиной сидели в окружении семейства Блэкторнов, словно два золотых цветка, нежданно выросших из-под земли и сразу расцветших. Тиберий рассказывал Хелен – очень серьезным голосом, – как они с Джулианом готовились к свадьбе.

– Мы отработали все возможные сценарии, – говорил мальчик. – Как будто воссоздавали сцену преступления, только в обратном порядке. Так что я точно знал, что делать, что бы ни случилось.

– Должно быть, это было непросто, – отозвалась Хелен. Тиберий важно кивнул. – Спасибо, Тай. Я очень ценю твою заботу, правда.

Тай явно остался доволен. Дру, нашедшая свою цветочную корону и сияющая улыбкой от уха до уха, тянула Хелен за золотую юбку, добиваясь ее внимания. Саймон поймал себя на мысли, что редко ему доводилось видеть людей, казавшихся такими счастливыми.

Он попытался не думать о том, что отдал бы Марк за то, чтобы оказаться сейчас здесь.

– Не хочешь прогуляться со мной и Иззи вниз по реке? – спросила Клэри, подтолкнув его локтем.

– Что, без Джейса?

– Да он и так все время торчит у меня перед глазами, – беспечно и с любовью, не допускающей и тени сомнения, махнула рукой девушка. – В отличие от моего лучшего друга.

Саймон подхватил Изабель с Клэри под руки – одну справа, другую слева. Джейс проводил его неприличным жестом и снова вернулся к разговору с Алеком (который в очередной раз не сказал Саймону ни слова). Саймон практически не сомневался, что Джейс вовсе не сердится. Блондин обнял его при встрече, а Саймон все больше убеждался, что до амнезии в их отношения с Джейсом дружеские объятия не входили.

Но теперь все изменилось.

Саймон, Изабель и Клэри шли по берегу реки, спускаясь вниз по течению. Вода поблескивала под луной, как черный обсидиан, а защитные башни Идриса в отдалении мерцали, словно колонны застывшего лунного сияния. Зимой Аликанте был просто потрясающим – словно искусный ювелир вырезал его изо льда пополам со стеклом. Саймон шел чуть медленнее девушек, очарованный необычностью и волшебством Аликанте – сияющего сердца таинственной, скрытой от посторонних глаз страны.

К Академии Саймон уже привык. Привыкнет, без сомнения, и к Идрису – когда наступит время.

Как много всего изменилось! И Саймон тоже стал другим. Но ему удалось не потерять самое ценное. К нему вернулось имя его сердца.

Изабель и Клэри оглянулись на него. Девушки шли плечо к плечу, так близко друг к другу, что водопад черных, как вороново крыло, волос Изабель смешивался с пламенеющими на голове Клэри кудряшками цвета заката. Саймон улыбнулся. Теперь он знал, как ему на самом деле повезло, особенно по сравнению с Марком Блэкторном, которого держали в плену, вдали от всех, кого он любил, – и по сравнению с миллионами других людей, которые не знают, что же они любят больше всего на самом деле.

– Саймон, ты идешь? – позвала Изабель.

– Да, – откликнулся он. – Иду.

Ему повезло узнать этих людей. Повезло узнать, кем они стали для него, а он – для них: любимым, не забытым и не потерянным.