На четвертый день Рождества, в самые Святки, лесной сторож Савелий вместе с гостившим у него кумом Никодимом решили идти в гости к лавочнику Ерболызову. А жены их намеревались провести эту ночь у тетки Анфисы на хуторе. Мужья и жены расстались миролюбиво и сговорились вернуться к себе в лесную хату, как только рассветет. Выйдя из хаты, жены повернули налево на дорогу к хутору, а мужья – направо в деревню Шершавку к лавочнику. Мужья, впрочем, прежде чем пуститься в путь, долго глядели вслед удалявшимся женам, весело тараторившим и громко хохотавшим. Жены тоже несколько раз оглянулись на мужей, пересмеивались, делали им ручкой и весело кричали: «Проваливайте, проваливайте, чего торчите, как пеньки на пашне!» А мужья откликались во все горло: «Будьте спокойны, уйдем своевременно!»
При этом они пускали из себя такой едкий запах перегорелого спирта, что тонкая елочка-подросток, торчавшая у самой дороги, начинала беспокойно обмахиваться веткой.
Когда женщины исчезли в сумраке зимнего вечера, мужья поправили на себе кушаки, вздохнули и отправились своей дорогой. Им предстояло пройти три версты, а их женам всего полторы. По дороге, чтоб убить время, они болтали о разных делишках. Они сетовали на то, что зима стоит теплая и мужик совсем перестал воровать. Доходов никаких, а женам наряды подавай. Жены у них молодые и красивые и своих мужей любят; надо же их уважить за это обновкой. Для бабьего сердца наряд милее всего на свете. Таким образом, переговариваясь, они незаметно добрались до избы шершавского лавочника. Там их уже радушно поджидали водка, самовар и закуска; гости тотчас же принялись за водку. Но часа через два Савелий внезапно вспомнил, что он забыл взять из сундука деньги; пятьдесят рублей пешком не ходят, и их надо было переложить в карман. Беда, если какой-нибудь воришка заглянет в лесную хату и полюбопытствует о том, что заключается в сундуке лесного сторожа! Эти соображения повергли Савелия в такое волнение, что он немедленно решился идти домой. Никодим всячески советовал ему остаться ночевать вместе с ним у лавочника и стращал его нечистой силой. Чего он будет делать ночью один в лесной хате? Баб нет; бабы ночуют у тетки Анфисы, а теперь время святочное, неприятное, страшное. Теперь только и можно сидеть за водкой в хорошей компании, а одному, да еще в лесной хате, может прийтись Боже упаси как круто. Человек слаб, а черт хитер. Никодим всячески отговаривал кума, но Савелий остался непреклонен. В нечистую силу он не верил. Он потуже подтянул на себе кушак и, с лицом красным от водки, покинул избу гостеприимного лавочника.
Его обдало морозцем. Звездное небо глянуло на него приветливо и радушно; снег весело скрипнул под его ногами. Скоро Савелий очутился в поле. И когда деревня исчезла за его спиною, ему стало как-то не по себе. Ощущение страха, покуда еще тонкое, но уже томительное и жуткое, подползло к его сердцу, как насекомое. Оно ощупало сердце лесного сторожа со всех сторон, выбрало местечко помягче и осторожно опустило туда свой тонкий хоботок. Сторож даже вздрогнул. Он понял, что это насекомое не отвалится от его сердца до тех пор, пока не выпьет из него всю смелость. Она все убывала и убывала с каждым шагом Савелия. Он это ясно видел. Звездное небо по-прежнему радушно смотрело на него, и снег все так же весело скрипел под его ногами, но сторожу казалось, что они обрадовались его появлению вот именно потому, что до его прихода им было страшно, жутко и томительно. Савелий медленно подвигался среди белого поля. Месяц неподвижно стоял в небе и безмолвно глядел на лесного сторожа и на его короткую тень на снегу. В ухабах эта тень как-то переламывалась, точно приподнимаясь вверх от головы до талии, и Савелию казалось, что она желает стать на ноги и идти рядом с ним по дороге. Каждый раз при этом сторожу делалось особенно жутко, и его сердце тоскливо замирало. Наконец он подошел к лесу, и как раз в то время, когда последняя капля смелости исчезла из его сердца. Полный неопределенного страха, он вошел в лес. Все было тихо и сумрачно. Лес стоял неподвижно и молчаливо и при появлении Савелия даже как будто несколько просветлел; но лесник понял, что это не веселость, а злорадство, что лес радуется ему, как змея лягушке, которую собирается проглотить. Он понял, что сейчас он увидит нечто сверхъестественное и страшное, чего он раньше никогда не видел, но о существовании чего подозревал всю жизнь. Он увидит нечистую силу, ту враждебную человеку силу, которая населяет и воду, и лес, и всю землю, и собственную его хату. От нее никуда не уйдешь, и каждый человек должен хоть раз в жизни встретиться с ней лицом к лицу. Она или нападает на человека открыто, извне, или же пробирается внутрь его с куском хлеба, с глотком воды, с воздухом. Так или иначе, а эта встреча должна произойти непременно. Для Савелия наступил именно этот час. Он медленно продвигался вперед, полный беспредельного ужаса и того острого чувства, с которым вооруженный рогатиной охотник подходит к поднявшемуся на дыбы медведю. Хата была от него уже в нескольких саженях. Он остановился.
Сизые тучи, медленным хороводом вращавшиеся вокруг месяца, внезапно разорвались на две половины, потом сцепились одним краем и треугольником, как журавли осенью, полетели на полдень. Все это произошло так неожиданно и сверхъестественно, среди такой напряженной тишины, что Савелий понял, что минута роковой встречи наступила. Он не ошибся. В окне его хаты мигал огонек. Там кто-то был. Замирая весь от мучительного любопытства и страха, Савелий осторожно подошел к окошку и заглянул внутрь хаты. Там на полу, свернув по-татарски ноги, сидели два человека. Перед ними стоял раскинутый сундук сторожа, а в руках людей шелестели его, сторожа, ассигнации. Люди, очевидно, их пересчитывали, мусоля пальцы и переговариваясь о чем-то вполголоса. Сальная свеча стояла на полу рядом с раскрытым сундуком и скупо озаряла худые и бледные лица людей. В одном из них Савелий узнал шершавского мужика Архипку, а в другом хуторского пастуха Моисея. Однако Савелий был уверен, что это не Архипка и не Моисей, а та враждебная человеку нечистая сила, в существовании которой он убедился час тому назад. Эта сила приняла только вид Моисея и Архипки. Это, так сказать, ряженые черти. Холодея всем телом, он смотрел на них. Это были черти, без всякого сомнения, черти. Их жестикуляция, их выражения лиц и даже свет сальной свечи – все, несмотря на сходство с действительностью, отдавало чем-то сверхъестественным; от всего веяло какой-то особой жуткостью. И уже по одному этому жуткому чувству, наполнившему Савелия при виде этого зрелища, он понял, что перед ним не действительность, а нечисть, враждебная сила, кавардак. Он глядел в окошко, как прикованный. «До чего личность человеческую приняли, до чего хитра! – думал он о нечистой силе, пристукивая от страха зубами. – До чего человека может обморочить!» Тихонько вдоль стены он двинулся в самую хату.
Ему было мало одного зрелища нечистой силы, он желал встречи с ней лицом к лицу. Он даже не шел, его точно тащило жаждой ужасов. Ему нужно было испить чашу до дна. «Воруйте, чертовы дети, – думал он, – грабьте, тащите, пусть все рассыплется прахом, ни дна ни покрышки вам, анафемы!» Когда, пошатываясь, он переступил порог, нечистая сила подскочила к нему и, прежде чем он моргнул глазом, уцепила его за руки. Черт, наряженный Архипкой, ухватил его даже за горло.
– Чего видишь, того нет, а что увидел – не мое дело! Так? – сказал он хриплым голосом.
– Верно, – отвечал Савелий со злобной усмешкой. – Грабьте, дьявольская сила. Аль, думаете, не признал вас? Тащите, козлиные копыта! У меня добра на все ваше пекло хватит. Грабьте!
– Аль под полом еще деньги есть? – шепотом спросил второй черт.
– А то нет? Думали, все заграбили?
Савелий злобно сверкнул глазами.
– Под третьей половицей, што ль? – спросил первый черт.
– Под пятой, дьявольская шкура, под пятой!
Савелий задыхался от злобы, веселья и ужаса. Его точно несло потоком в какую-то бездну. В глазах у него все мутилось.
– Под пятой, под пятой, рогатые лбы! – повторял он, в то время как черти, пыхтя и отдуваясь, приподнимали половицу. – Под пятой сто семьдесят пять рублей, для вас, чернорожих, припас, все, думаю, им на свадьбу хватит, а то они невенчанные, поди, треклятые, с ведьмами живут. Воруй, чертова сила!
Между тем черти, припрятав добытые из-под полу деньги, собирались уже уходить.
– Шубу-то прихватите, – говорил Савелий вне себя, – ведь вон шуба-то женина на гвозде висит. Прихватите уж заодно, а то у вас в пекле холодно, небось! Только за порог пойдете, хвосты поглубже в карман спрячьте, упадете, рога посшибаете! Чем тогда с ведьмами пыряться будете?
Однако черти исчезли, оставив шубу в покое. Савелий повел вокруг затуманенными глазами, хотел было сделать шаг к образам, но покачнулся и без чувств повалился на пол. Когда на следующее утро жена и кум Савелия вернулись в лесную хату, он был бледен и выглядел сильно уставшим. На все расспросы он нехотя отвечал:
– Черти ряженые в гостях были, все денежки до единой копейки ограбили, подлецы! Ну и дельцы, анафемы, почище нашего брата лесного сторожа!
1886