Всю зиму и весну Нобу продолжал раз или два в неделю привозить Министра в Джион. Учитывая, как много времени они проводили вместе в эти месяцы, можно предположить, что Министр уже понял отношение Нобу к нему, сравнимое с отношением ледяной горной вершины к сосульке. Но даже если Министр и понял что-то, то по крайней мере не подал виду. Честно говоря, казалось, что Министр ничего не замечает вокруг. Единственное, на что он обращал внимание, так это на меня, сидящую на коленях рядом с ним или наливающую ему саке. Эта преданность довольно сильно осложняла мне жизнь. Когда я обращала больше внимания на Министра, Нобу выходил из себя, и его лицо багровело от злости. Поэтому присутствие Председателя, Мамехи и Тыквы было для меня очень ценно. Они играли роль соломы в деревянном ящике с ценным грузом.
Естественно, присутствие Председателя было важным для меня не только поэтому. За последние месяцы я видела его гораздо чаще, чем раньше, и поняла, что созданный мной образ немного расходится с действительностью. К примеру, я всегда представляла его веки гладкими, практически без ресниц, но на самом деле они заканчивались густыми мягкими волосками и напоминали маленькие щеточки. Его рот оказался более выразительным, чем я представляла, до такой степени выразительным, что ему с большим трудом удавалось скрывать свои чувства. Если его что-то забавляло и он не хотел этого выказывать, уголки его рта все равно слегка дрожали. Когда он задумывался, мысленно решая проблемы текущего дня, то начинал вертеть в руках чашечку с саке и насупливался. Когда он пребывал в подобном состоянии, я не стеснялась наблюдать за ним, и его морщины казались мне прекрасными. Они как бы отражали глубину его проникновения в суть вещей и серьезное отношение к жизни. Однажды вечером Мамеха рассказывала какую-то длинную историю, и я, не отрываясь, смотрела на Председателя, а очнувшись, поняла, что любой, кто посмотрел бы на меня в тот момент, заинтересовался бы, почему я так на него смотрю. К счастью, Министр слишком много выпил, чтобы на что-нибудь обращать внимание, Нобу жевал, глядя в тарелку, не замечая ни меня, ни Мамеху. И только Тыква, как мне показалось, наблюдала за мной. Но когда я посмотрела ей в глаза, она улыбнулась, и сложно было понять, что скрывалось за ее улыбкой.
Однажды в феврале Тыква простудилась и не смогла пойти с нами в Ичирики. Председатель в тот вечер опоздал, и мы с Мамехой провели около часа, развлекая Нобу и Министра. Наконец мы решили станцевать, причем больше для себя, чем для них. Нобу не был поклонником танцев, а Министр вообще не проявлял к ним никакого интереса. Хотя это было и не самое оригинальное времяпровождение, мы не могли придумать ничего интереснее.
Сначала Мамеха представила несколько коротких танцев, а я аккомпанировала ей на сямисэне, затем мы поменялись ролями. В тот момент, когда я встала в начальную позу для своего первого танца – перегнувшись в талии таким образом, что сложенный в руках веер касался пола, – дверь открылась, и на пороге появился Председатель. Мы поприветствовали его и подождали, пока он сядет за стол. Я обрадовалась его появлению, потому что хотя он раньше и видел меня на сцене, но никогда – танцующей в такой интимной обстановке. Сначала я хотела исполнить короткий танец под названием «Осенние листья», но теперь попросила Мамеху исполнить «Жестокий дождь». В основу этого танца положена история о молодой девушке, глубоко тронутой тем, что ее любовник снимает рубаху кимоно, чтобы укрыть ее от грозы, потому что она знает – если его тело намокнет, он исчезнет. Мои педагоги всегда хвалили меня за умение выразить чувство женской печали. Во время эпизода, когда я медленно опускалась на колени, мои ноги не дрожали, как у многих танцовщиц. Сначала я отвлекалась и время от времени бросала взгляд на Председателя, но затем представила самое печальное, что можно придумать – Нобу в роли моего даты, – и земля ушла из-под моих ног. Я выражала не чувства некоей женщины, потерявшей любовника, а свою собственную тоску о жизни, лишенной самого главного для меня, а значит, и смысла. Еще я думала о Сацу, о тяжести нашего раздельного существования. В конце танца печаль переполнила меня до краев. Я взглянула на Председателя, но, честно говоря, не была готова к тому, что увидела.
Он сидел на углу стола так, что только я могла его видеть. Сначала мне показалось, что его лицо выражает удивление, так широко он открыл глаза. Но в том, как подергивался его рот, я уловила другие чувства и поняла, что его глаза переполнены слезами. Он смотрел в сторону двери и делал вид, что потирает нос, стараясь незаметно промокнуть уголки глаз. Затем разгладил брови, словно в них скрывалась причина его беспокойства. Было очень непривычно видеть Председателя грустным, поэтому я даже растерялась. Я вернулась к столу, за которым разговаривали Мамеха и Нобу. Через минуту в разговор вмешался Председатель:
– А где Тыква?
– Она больна, Председатель, – сказала Мамеха.
– Что ты имеешь в виду? Ее что, здесь нет?
– Да, она не пришла, – сказала Мамеха. – И это хорошо, потому что у нее желудочный грипп.
Мамеха продолжила разговор с Нобу. Я увидела, как Председатель посмотрел на часы и грустным голосом сказал:
– Мамеха, ты простишь меня? Я себя сегодня не очень хорошо чувствую…
Видимо, Нобу сказал что-то смешное, когда Председатель открывал дверь, потому что все засмеялись. Я же думала о своем. Пытаясь в танце выразить свою боль, я расстроилась сама, но при этом расстроила и Председателя. И скорее всего он думал об отсутствовавшей сегодня Тыкве. С трудом верилось в то, что он так глубоко переживал болезнь Тыквы, наверное, я задела какие-то более глубокие и сложные чувства. Но когда я закончила танцевать, Председатель спросил именно о Тыкве и ушел, узнав, что она заболела. Я бы не удивилась, если бы Председатель испытывал такие глубокие чувства к Мамехе. Но к Тыкве?..
Любая женщина со здравым смыслом оставила бы все свои надежды. А я стала каждый день ходить к предсказателю в надежде получить хоть какой-нибудь знак о волновавшей меня проблеме. Мы, японцы, жили в то время в эпоху крушения надежд. Я бы не удивилась, если бы и мои надежды разбились, как это произошло со многими людьми. С другой стороны, многие верили, что когда-нибудь страна опять возродится, и этого не произойдет, если мы настроимся жить на обломках. Каждый раз, читая в газетах о каком-нибудь небольшом цехе, до войны производившем запчасти для велосипедов и начавшем опять работать, словно войны и не было вовсе, я говорила себе, что если вся нация сможет выйти из темной долины, и у меня есть надежда выйти из своей.
Начиная с марта и всю весну мы с Мамехой были заняты в «Танцах древней столицы», возобновленных через пять лет после закрытия Джиона. Председатель и Нобу были также очень заняты все эти месяцы и привозили Министра только дважды. В первую неделю июня мне от имени «Ивамура электрик» позвонили в окейю и попросили быть в чайном доме Ичирики. На это время я уже была приглашена в другой чайный дом, поэтому появилась в Ичирики на час позже. К своему удивлению, вместо шумной компании за столом я увидела только Нобу и Министра.
Я сразу заметила, что Нобу очень сердит. Я подумала, он злится на меня за то, что ему пришлось провести столько времени наедине с Министром, хотя, честно говоря, они напоминали белку и насекомое, живущее на этом же дереве. Нобу постукивал пальцами по столу, в то время как Министр стоял около окна и смотрел в сад.
– Ну хватит, Министр, – сказал Нобу, когда я села за стол, – довольно наблюдать за тем, как растут кусты. Мы так и будем вас ждать весь вечер?
Министр обернулся, слегка поклонился, как бы извиняясь, и сел на свое место на кушетке. Обычно мне с трудом удавалось найти интересующую его тему разговора, но в тот вечер было проще, потому что я его очень долго не видела.
– Министр, вы меня больше не любите?
– В чем дело? – спросил Министр и постарался изобразить удивление на лице.
– Вы не приезжали больше месяца. Может, виноват Нобу, который не брал вас в Джион так часто, как вам этого хотелось?
– Нобу-сан не виноват, – сказал Министр и несколько раз шмыгнул носом, прежде чем добавил: – Я его слишком о многом просил последнее время.
– Но отсутствовать целый месяц!.. Мы так много упустили.
– Да, мы так много не выпили, – встрял Нобу.
– О Боже, да Нобу-сан сегодня не в духе. Он весь вечер такой? А где Председатель, Мамеха и Тыква? Они не присоединятся к нам?
– Председатель сегодня вечером занят, – сказал Нобу. – Не знаю, где остальные. Это уже твоя забота, а не моя.
В этот момент открылась дверь, и две служанки принесли мужчинам подносы с едой. Я старалась развлечь их во время еды, другими словами, пыталась разговорить Нобу, но он совершенно не был расположен разговаривать. Что же касается Министра, то, казалось, проще добиться одного или двух слов от зажаренного осьминога, лежащего в его тарелке, чем от него. Поэтому в конце концов я стала говорить обо всем, что приходило мне в голову, и почувствовала себя старушкой, беседующей с двумя своими собаками. Одновременно я наливала саке обоим мужчинам. Нобу пил мало, а Министр постоянно подставлял мне свою пустую чашку с выражением благодарности на лице. Когда Министр в очередной раз бросил на меня такой же взгляд, Нобу, словно только проснувшись, резко поставил свою чашку на стол, вытер салфеткой рот и сказал:
– Довольно для одного вечера, Министр. По-моему, вам пора идти.
– Нобу-сан, – сказала я, – мне кажется, гость только начал осваиваться…
– Даже чересчур. Мы посылаем вас домой раньше обычного. Вперед, Министр, вставайте. Ваша жена очень обрадуется.
– Я не женат, – сказал Министр.
Но он уже натягивал носки и был готов встать.
Я проводила Нобу и Министра до входа и помогла Министру обуться. Такси оставались редкостью из-за высоких цен на бензин, поэтому служанка заказала рикшу и помогла Министру залезть в повозку. Я заметила, что он вел себя несколько странно – все время смотрел в ноги и даже не попрощался. Нобу какое-то время стоял в дверном проеме, глядя на небо и словно разглядывая облака, хотя стоял исключительно ясный вечер. Когда Министр уехал, я спросила его:
– Что, в конце концов, между вами произошло?
Он посмотрел на меня с отвращением и вошел в чайный дом. Я застала его сидящим в комнате с пустой чашкой в руках. Когда я спросила, налить ли ему сакэ, он проигнорировал меня. Я подождала какое-то время, надеясь, что он сам заговорит со мной, но он молчал. Я не выдержала:
– Посмотрите на себя, Нобу-сан. У вас морщины вокруг глаз глубже, чем борозды на дороге.
Он расслабил лицо, и морщины слегка разгладились.
– Я уже не так молод, как раньше, – сказал он мне.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что некоторые морщины, ставшие постоянными, не исчезают только по твоему желанию.
– Есть хорошие и плохие морщины, Нобу-сан. Никогда не забывайте об этом.
– Ты сама не так молода, как была когда-то.
– Теперь вы начинаете оскорблять меня! Вы даже в худшем настроении, чем я предполагала. Почему нет спиртного? Вам нужно выпить.
– Я не оскорбляю тебя, а констатирую факт.
– Есть плохие и хорошие морщины, а также хорошие и плохие факты, – сказала я. – Плохих фактов лучше избегать.
Я позвала служанку и попросила ее принести поднос с виски и водой, а также закуски. Когда она принесла поднос, я налила виски в стакан, разбавила водой и поставила перед ним:
– А теперь представьте, что это лекарство, и выпейте его.
Он сделал глоток, но очень небольшой.
– Надо выпить все, – сказала я.
– У меня своя скорость.
– Когда доктор что-то прописывает пациенту, он должен его слушать. Пейте все сразу!
Нобу осушил стакан, даже не посмотрев на меня. Я налила ему еще и велела выпить опять.
– Ты не доктор! – сказал он мне. – Я буду пить так, как считаю нужным.
– Давайте-давайте, Нобу-сан. Каждый раз, когда вы открываете рот, вам становится хуже. А чем хуже пациент, тем большая доза лекарства требуется.
– Я не буду пить. Ненавижу пить в одиночку.
– Хорошо, я выпью с вами, – сказала я.
Я положила в стакан несколько кубиков льда и подставила его Нобу, чтобы он налил мне виски. Беря у меня стакан, он улыбнулся, впервые за весь вечер, и аккуратно налил мне в два раза больше виски, чем я ему. Я взяла его стакан, вылила остатки в емкость, стоявшую в центре стола, и налила ему столько же виски, сколько он налил мне, а затем еще чуть-чуть – в наказание.
Когда мы осушили наши бокалы, я не могла не скорчить рожу, потому что для меня выпить виски – все равно что убирать воду с тротуара. Мне кажется, даже мои гримасы пошли на пользу, потому что Нобу стал не таким угрюмым. Я перевела дыхание и сказала:
– Не знаю, что случилось с вами или с Министром сегодня вечером.
– Не упоминай имя этого человека! Я уже начал забывать его, а ты мне опять напоминаешь. Знаешь, что он мне сказал?
– Нобу-сан, – ответила я, – я чувствую себя ответственной за то, чтобы напоить вас независимо от того, хотите вы виски или нет. Несколько ночей подряд вы видели почти пьяного Министра. Теперь пришло время самому напиться.
Нобу недовольно посмотрел на меня, но взял свой стакан с видом человека, идущего на лобное место, и долго смотрел на него, прежде чем выпить. Он поставил стакан на стол и протер глаза тыльной стороной ладони, словно хотел прочистить их.
– Саюри, я должен кое-что тебе сказать. Ты все равно рано или поздно об этом узнаешь. На прошлой неделе мы с Министром говорили с хозяйкой Ичирики. Мы узнавали, может ли Министр стать твоим данной.
– Министр? – спросила я. – Нобу-сан, я не понимаю. Разве вы этого хотели?
– Конечно, нет. Но Министр нам очень помог, и у меня не было выбора. Оккупационные власти собирались вынести «Ивамура электрик» окончательный приговор, ты знаешь об этом. Компанию собирались конфисковать. И мы с Председателем освоили бы литье бетона или что-нибудь в этом роде, потому что нам бы никто не дал работать в этом бизнесе. Министру же удалось пересмотреть наше дело и убедить их, что они обошлись с нами слишком жестоко. Что, как ты знаешь, правда.
– Вы называли Министра всеми возможными именами, – сказала я. – Мне кажется…
– Он заслуживает всех имен, которые я только могу придумать! Я не люблю этого человека, Саюри. Даже то, что я перед ним в долгу, не заставит меня относиться к нему лучше.
– Я поняла, – сказала я. – Вы хотите отдать меня Министру, потому что…
– Никто не хочет отдавать тебя Министру. Он не может позволить себе быть твоим данной. Он решил, что «Ивамура электрик» будет платить за него, но это не так. Поэтому Министр ужасно расстроился. А мне стало жаль его.
В том, что сказал Нобу, не было ничего смешного. Но я засмеялась, представив, что Министр стал моим данной, наклоняется все ближе и ближе ко мне и начинает дышать мне в нос.
– Ты находишь это забавным? – сказал мне Нобу.
– Да, Нобу-сан, как представлю Министра…
– Я не хочу представлять Министра! С меня хватило того, что я сидел здесь рядом с ним, разговаривая с хозяйкой Ичирики.
Я еще раз смешала виски с водой для Нобу, а он приготовил коктейль для меня. Мне меньше всего хотелось пить, но Нобу поднял свой стакан, и я не могла не выпить с ним. Он вытер рот салфеткой и сказал:
– Сейчас очень тяжело жить, Саюри.
– Нобу-сан, думаю, нам надо выпить, чтобы подбодрить друг друга.
– Мы ведь знаем друг друга очень давно, Саюри. Почти… пятнадцать лет! Правда же? – спросил он. – Не надо, не отвечай. Я хочу сказать тебе кое-что, и очень прошу тебя внимательно послушать. Я уже давно хотел сказать тебе, а сейчас для этого пришло время. Надеюсь, что ты внимательно слушаешь, потому что я скажу это всего один раз. Я не очень люблю гейш, может, ты об этом уже знаешь. Но я всегда чувствовал, что ты, Саюри, отличаешься от других.
Я подождала, пока Нобу продолжит, но он молчал.
– Это то, что Нобу-сан хотел мне сказать? – спросила я.
– Разве это не предполагает того, что я обязан был для тебя что-то делать? Ну например, покупать тебе ювелирные украшения.
– Но вы покупали мне украшения. Вы всегда проявляли ко мне доброту. Именно ко мне, потому что далеко не ко всем вы так относитесь.
– Я должен был делать для тебя больше. Но я не об этом хотел сказать. Мне трудно выразить свои мысли. Прежде всего я хотел сказать, что понял, насколько я глуп. Несколько минут назад ты смеялась над тем, что Министр может стать твоим данной. Но посмотри на меня: однорукий человек с кожей, похожей на кожу ящерицы…
– Нобу-сан, не нужно никогда так говорить о себе!
– Наконец наступил подходящий момент. Я ждал много лет. Я продолжал ждать, даже несмотря на твою глупость с этим Генералом. Каждый раз я представлял тебя с ним… Ну да ладно, не хочу даже вспоминать об этом. И этот дурак Министр! Я говорил тебе, что он сказал мне сегодня вечером? Это самое неприятное. После того как он понял, что не будет твоим данной, он долго сидел молча и наконец сказал: «Ты говорил мне, что я смогу стать данной Саюри». Я не говорил этого. Мы сделали все, что в наших силах, но это не помогло. После этого он сказал: «А можете вы организовать это хоть один раз?» Я спросил: «Организовать что один раз? Роль даты Саюри на одну ночь?» И он кивнул. Я сказал: «Послушайте меня, Министр! С меня достаточно того, что я ходил к хозяйке Ичирики предлагать такого человека, как вы, в качестве даты для такой женщины, как Саюри. Я сделал это только в надежде, что это никогда не произойдет. Но если вы думаете…»
– Вы не говорили этого!
– Говорю тебе, сказал. И дальше: «Если вы думаете, что я могу организовать вам аудиенцию с ней хоть на долю секунды… Почему вы должны иметь ее? В любом случае она не моя собственность, чтобы отдавать ее кому-то».
– Нобу-сан, надеюсь, Министр не очень обиделся на эти слова, принимая во внимание все, что он сделал для «Ивамура электрик».
– Не стоит считать меня неблагодарным. Министр помогал нам, потому что это его работа. Я хорошо относился к нему эти месяцы и не перестал бы хорошо относиться. Но это не означает, что я должен отказаться от того, чего ждал больше десяти лет, и отдать это ему. Что если бы я пришел к тебе, как он просил, неужели ты бы ответила: «Хорошо, Нобу-сан, я сделаю это для вас»?
– Пожалуйста… Как я могу отвечать на такие вопросы?
– Запросто. Просто скажи мне, что ты бы этого никогда не сделала.
– Но, Нобу-сан, я в таком долгу перед вами… Мне нелегко отказать вам в любой просьбе.
– Это для меня новость! Неужели ты изменилась, Саюри, или это всегда было частью твоей натуры?
– Я всегда считала, что у вас очень высокое мнение обо мне.
– Обычно я не ошибаюсь в людях. Если ты не такая женщина, какой я тебя представлял, тогда я ничего не понимаю в этой жизни. Неужели ты хочешь сказать, что готова отдаться такому человеку, как Министр? Знаешь ли ты о существовании в мире добра и зла, правды и лжи? Или просто большая часть твоей жизни прошла в Джионе?
– О Боже, Нобу-сан… я много лет не видела вас в таком состоянии…
Именно этого и не стоило говорить, потому что вмиг лицо Нобу налилось кровью. Он схватил свой стакан и так стукнул по столу, что тот треснул, а кубики льда разлетелись в разные стороны. Нобу развернул руку и показал мне выступившую на ладони кровь.
– О, Нобу-сан!
– Ответь мне!
– Я не могу думать об этом сейчас… Пожалуйста, давайте что-нибудь сделаем с вашей рукой.
– Ты бы отдалась Министру независимо от того, кто тебя об этом попросит? Если ты женщина, способная на это, то немедленно покинь эту комнату и больше никогда со мной не разговаривай!
Я не понимала, как разговор принял такой опасный поворот, но совершенно очевидно, что для меня существует только один ответ. Я отчаялась приложить платок к руке Нобу, кровь уже капала на стол. Нобу так напряженно смотрел на меня, что я не могла сдвинуться с места.
– Я никогда этого не сделаю, – сказала я.
Я надеялась успокоить его этими словами, но он еще долго молча смотрел на меня. Наконец Нобу перевел дыхание.
– В следующий раз говори, пожалуйста, до того, как я успею порезаться, ожидая твой ответ.
Я пошла за хозяйкой чайного дома. Она пришла с несколькими служанками, кувшином воды и полотенцами. Нобу не позволил ей звонить доктору, да и рана, к счастью, оказалась не такой серьезной, как я думала. Когда хозяйка вышла, Нобу стал на удивление молчаливым. Я попыталась завязать разговор, но он не проявлял никакого интереса.
– Сначала я не могла вас успокоить, – сказала я наконец. – Сейчас не могу вас разговорить. Не знаю, то ли вам нужно еще выпить, или, наоборот, проблема в большом количестве виски.
– Мы достаточно выпили, Саюри. Пришло время принести камень.
– Какой камень?
– Тот, который я дал тебе прошлой осенью. Кусок бетона с фабрики. Пойди и принеси его.
Услышав это, я похолодела, так как прекрасно знала, о чем он говорит. Пришло время Нобу объявить себя моим данной.
– О, я так много выпила, не знаю, смогу ли куда-нибудь дойти, – сказала я. – Может, Нобу-сан позволит мне принести его в нашу следующую встречу?
– Ты принесешь его сейчас. Как ты думаешь, для чего я остался после ухода Министра? Иди за камнем, а я подожду тебя здесь.
Я подумала о том, чтобы попросить служанку принести мне камень, но знала, что не смогу объяснить ей, где его найти. С большим трудом я спустилась вниз, обулась и пошла по улицам Джиона.
В окейе я прошла в свою комнату и нашла кусок бетона, завернутый в шелк. Встретившаяся мне в коридоре Анти поинтересовалась, зачем я тащу этот камень.
– Я несу его для Нобу-сан, – сказала я. – Пожалуйста, останови меня!
– Ты пьяна, Саюри! Что с тобой сегодня?
– Я должна вернуть ему этот камень. И… моя жизнь закончится, если я на это соглашусь. Пожалуйста, останови меня…
– Пьяная и рыдающая! Ты хуже, чем Хацумомо, и не можешь выйти в таком виде.
– Тогда, пожалуйста, позвони в Ичирики и скажи Нобу-сан, что я туда не приду.
– Зачем Нобу-сан этот камень?
– Я не могу тебе этого объяснить…
– Да мне и безразлично. Но если он ждет тебя, нужно идти, – сказала она мне, провела в мою комнату, вытерла слезы и поправила мой макияж. – Я никогда не видела тебя в таком состоянии, Саюри. Одному Богу известно, что с тобой произошло.
– Я просто дура, Анти.
– Сегодня вечером точно, – сказала она. – Мама рассердится, если узнает, что ты испортила отношения с Нобу.
– Еще нет, – вздохнула я. – Но если бы ты могла подсказать мне, как это можно сделать…
– Нам не о чем говорить, – сказала Анти и не проронила больше ни слова, пока заканчивала макияж.
Я вернулась в Ичирики с тяжеленным камнем в руках. Не знаю, на самом ли деле он был тяжелый или мои руки слишком ослабли от выпитого. К тому моменту, когда я пришла к Нобу, я почувствовала, что лишилась всей своей энергии.
Я положила камень на стол, и Нобу завернул его в полотенце, которое снял со своей руки.
– Я не обещал тебе подарить драгоценный камень такого же размера, – сказал он. – У меня нет такого количества денег. Но сейчас становится возможным то, что было невозможно раньше.
Я поклонилась и попыталась не выглядеть грустной. Нобу не нужно было объяснять мне, что он имел в виду.