Она спала так глубоко, что даже не услышала звонка будильника, ей пришлось одеваться в безумной спешке, и все же на работу она опоздала на пятнадцать минут.
3 июня, четверг, – назойливо напомнил ей календарь, когда она отперла стол. Она взяла чашечку кофе, которую ей принесла Дона, и задумалась.
Последний день, когда она может застать Рамона. До какого времени он будет по этому телефону? Кончает ли он работать в пять или в шесть? Или он будет работать поздно вечером? А какая, в сущности, разница? Если она позвонит ему, она – его жена, и нужно уезжать отсюда. А на это она не могла решиться.
3 июня. Кэти печально улыбнулась, прихлебывая дымящийся кофе. Фантастическая скорость! Много ли нужно времени, чтобы влюбиться? Кэти решительно тряхнула головой, пытаясь прогнать эти мысли. Способность управлять собой она приобрела во время бракоразводного процесса.
Кэти была захвачена массой неотложных дел весь день. Она не только управилась со всеми назначенными интервью, но и приняла еще троих претендентов на рабочие места, которые появились без рекомендаций. Она сама провела тесты, сама сверила ответы с образцами, как будто более захватывающего чтения у нее в жизни не было. Она смотрела, как они печатают анкеты – этот процесс пленял ее. Кэти забежала к Вирджинии, проникновенно поблагодарила ее за такую значительную прибавку и замечательный совет, затем медленно закрыла дверь ее кабинета и неохотно пошла домой.
Не так-то просто им воспользоваться в одиночестве, в пустой квартире, особенно когда радио решило напомнить, который час. «В эфире «КМОХ-радио», сейчас 18 часов 40 минут», – сообщил диктор.
«И Рамона по этому номеру больше не будет, даже если сейчас он еще там», – добавил голос в голове.
В раздражении Кэти выключила радио, побродила по комнате, не в силах усидеть на месте, включила телевизор. Если она позвонит Рамону, ей придется сказать правду, полуправда здесь невозможна. И если она это сделает, то, возможно, он не захочет жениться на ней. Он был вне себя, услышав, что она уже была замужем. Может быть, церковь не так уж важна? Может быть, он не хочет «подержанную» вещь? Но тогда зачем он оставил телефон?
Наконец-то заработал телевизор.
«Температура воздуха в Сент-Луисе семьдесят девять градусов по Фаренгейту к восемнадцати сорока пяти», – голос диктора ворвался в ее мысли.
Она не может позвонить Рамону, пока не будет готова подать заявление об отставке с однодневным уведомлением. Это то, чего он ждет от нее. Ей придется войти в кабинет Вирджинии Джонсон и сообщить женщине, которая так замечательно к ней относилась: «Извини, что я тебя так подвела, но ничего не поделаешь».
А родители… Она никогда не сможет объяснить им… Они придут в ярость, разволнуются, и, конечно, они будут убиты горем разлуки. Они любят ее и будут ужасно скучать, если она уедет из Сент-Луиса.
Кэти позвонила родителям, и слуга сообщил, что мистер и миссис Конелли уехали в загородный клуб на обед.
«Черт побери! – подумала Кэти. – Почему они уехали именно тогда, когда они так нужны? Они должны быть дома, скучая по своей маленькой Кэти, которая навещает их каждую неделю. А что произойдет, если они будут видеть меня раз в несколько месяцев? Будут ли они скучать?»
Кэти вскочила на ноги, желая что-нибудь сделать, переоделась в бикини – в желтое бикини! Сидя за туалетным столиком в своей просторной спальне, она лихорадочно причесала волосы. Как она могла даже подумать такое! Променять все это на бедность, в которой существует и с которой борется Рамон! Она, должно быть, больна. Ее жизнь – мечта современной американской женщины. У нее замечательная работа, прекрасная квартира, одежда, какая захочешь, никаких финансовых забот. Она молода, привлекательна и независима. У нее есть все, абсолютно все.
От этой мысли расческа замерла в ее руках. Боже мой, было ли это действительно все? Ее глаза потемнели от отчаяния, когда она представила свое будущее. Чтобы жить, надо иметь еще что-то. Конечно же, это не все. Это просто не может быть всем!
Пытаясь избавиться от мрачных мыслей, Кэти схватила полотенце и отправилась в бассейн. Там было много народу. Плавали, валялись под тентами. Дон и Брэд с другими мужчинами пили пиво. Кэти приветственно помахала им рукой, а когда они пригласили ее присоединиться к ним, она отрицательно покачала головой.
Положив полотенце на самый уединенный шезлонг, который смогла найти, Кэти спустилась в бассейн. Она проплыла около мили, затем выбралась и присела в шезлонг, положив руки на колени.
«В Сент-Луисе девятнадцать часов пятнадцать минут, температура воздуха семьдесят восемь градусов», – донеслось из радиоприемника.
Кэти прикрыла глаза, пытаясь ни о чем не думать. Но тут же она вспомнила губы Рамона, почувствовала его жгучий поцелуй, неистово чувственный и волнующий. Какое счастье уступить его страстному желанию! Его глубокий голос шептал ее сердцу: «Я буду жить для тебя… Наши ночи не будут знать конца… Я наполню твои дни счастьем…»
Дыхание Кэти стало прерывистым.
«Мы принадлежим друг другу, – сказал он хрипло. – Скажи мне, что ты знаешь это. Скажи, что ты моя».
Она сказала это. Она знала это точно – так же точно, как она знала, что они не могут быть вместе.
Бывает женоподобная красота. Его красота была красотой сильного мужчины. Кэти подумала о ямочке на его подбородке и черных глазах…
– Ой! – Она вздрогнула от неожиданности, когда что-то мокрое коснулось ее бедра.
– Просыпайся, спящая красавица! – усмехнулся Дон, присаживаясь на шезлонг.
Кэти подвинулась, давая ему побольше места и настороженно наблюдая за ним. У него были тусклые глаза, лицо слегка раскраснелось, наверное, он пил весь день.
– Кэти, – сказал он, уставившись на ее грудь, – ты действительно сводишь меня с ума, ты знаешь об этом?
– Не думаю, что есть с чего сводить, – ответила Кэти, с неподвижной улыбкой отводя руку Дона.
Он рассмеялся:
– Не злись, Кэти! Я могу быть очень милым.
– Я не пожилая леди, которой некому оставить наследство, – усмехнулась Кэти.
– У тебя бойкий язычок, моя красавица. Но лучше давай займемся более приятными вещами, чем состязанием в остроумии. Давай покажу. – И его губы стали приближаться к ней.
Кэти отклонила голову.
– Дон… – Она его едва не умоляла. – Я не любительница устраивать сцены, но если ты не прекратишь, я закричу и мы оба окажемся в дурацком положении.
Он отстранился и свирепо посмотрел на нее:
– Что, черт побери, с тобой происходит?
– Ничего, – ответила Кэти. Она не хотела, чтобы он стал ее врагом, она только хотела, чтобы он убрался. – Что ты хочешь? – наконец-то спросила она.
– Ты шутишь? Я хочу женщину, на которую я смотрю, – с прекрасным лицом, роскошным телом и невинным маленьким умишком.
– Почему? – без обиняков спросила она, посмотрев ему прямо в глаза.
– Дорогая, – поддразнил он, а его глаза между тем шарили по ее телу, – это дурацкий вопрос. Но я отвечу, как отвечают мужчины, когда их спрашивают, почему они лезут на горы. Я хочу на тебя залезть, чтобы покорить эту высоту. Точнее, красоту. Хочешь, я могу сказать и более резко? Я хочу залезть на тебя и…
– Убирайся вон! – прервала его Кэти. – Ты омерзительно пьян!
– Я не пьян! – обиделся Дон.
– Тогда ты просто омерзителен! А теперь убирайся!
Он поднялся и пожал плечами:
– О’кей. Позвать Брэда? Он тоже заинтересован. Или как насчет Дина, он…
– Мне никто не нужен! – с чувством ответила Кэти. – Когда ты наконец уйдешь?
Дон был неподдельно сбит с толку:
– Почему? Мы ничуть не хуже других ребят. В сущности, даже лучше.
Кэти медленно выпрямилась, уставясь на него. Смысл его слов стал доходить до нее.
– Что ты сказал? – прошептала она.
– Я сказал, что мы даже лучше, чем большинство других.
– Ты прав, – медленно выдохнула она. – Ты абсолютно прав.
– Тогда в чем дело?
И внезапно Кэти поняла. О Господи, она поняла! Она чуть не налетела на Дона, спеша обойти его.
– Похоже, ты втрескалась в того чертова испанца! – прокричал он ей вдогонку.
Но у Кэти не было времени, чтобы отвечать, она уже бежала. Она толкнула дверь и сломала ноготь, спеша открыть ее. Задыхаясь от страха, что уже опоздала, Кэти набрала номер, который Рамон написал в блокноте. Она считала гудки, и ее надежды уменьшались с каждым гудком, оставшимся без ответа.
– Алло, – произнес женский голос на десятом гудке, когда Кэти уже собиралась повесить трубку.
– Я… я хотела бы поговорить с Рамоном Гальваррой. Он еще здесь?
Кэти была настолько удивлена, услышав женский голос, что забыла сразу представиться.
– Мое имя Кэтрин Конелли, – исправилась Кэти.
– Прошу прощения, мисс Конелли. Мистера Гальварры сейчас нет. Хотя мы ожидаем его вскоре. Мне попросить его перезвонить вам?
– Да, пожалуйста, – сказала Кэти. – Вы уверены, что он узнает о моем звонке, как только появится?
– Конечно. Как только он появится.
Кэти повесила трубку и уставилась на нее. Действительно ли Рамон отсутствовал или он просто решил отвязаться от нее? Он был в ярости, когда она сказала ему, что раньше была замужем… Возможно, за эти два дня его страсть поутихла и ему больше не нужна «использованная» жена? И что она будет делать, если он не позвонит? Можно ли предположить, что ему не скажут о ее звонке, и позвонить ему снова? Или ей следует понять намек, что он не хочет говорить с ней?
Через двадцать минут раздался телефонный звонок. Кэти судорожно схватила трубку и выдохнула:
– Алло!
По телефону голос Рамона казался более глубоким:
– Кэти?
Она сжала трубку так крепко, что у нее заболела рука.
– Ты сказал, что я могу позвонить, если я… я захочу поговорить. – Она сделала паузу, надеясь, что теперь он скажет хоть слово, чтобы облегчить ее положение, но он молчал. После глубокого вдоха Кэти продолжала: – Я хочу поговорить… но не по телефону. Рамон, может, ты зайдешь?
– Да. – Его голос был бесцветным.
Но и этого было достаточно. Кэти кинулась переодеваться. Она не знала, что ей надеть, и мучилась в раздумьях, как будто от этого зависело ее будущее. Наконец, выбрав персиковый тренировочный костюм с капюшоном, она высушила и расчесала волосы, подкрасила губы, слегка подрумянила щеки и провела тушью по ресницам. Кэти посмотрелась в зеркало и увидела, что сильно раскраснелась и что у нее сверкают глаза.
– Пожелай мне удачи, – сказала она своему отражению.
Она прошла в гостиную, присела, но затем в возбуждении прищелкнула пальцами.
– Виски, – громко сказала она. Рамон любит виски. А у нее его нет. Оставив входную дверь открытой, Кэти помчалась к соседям и одолжила у них бутылку. Она надеялась к своему возвращению найти Рамона в квартире, но его не было. Она прошла на кухню и смешала такой же коктейль, как он однажды заказал, когда они где-то были, с небольшим количеством льда. Она поднесла бокал к свету, критически проверяя содержимое. Сколько же нужно класть льда? И почему она допустила такую глупость – смешала коктейль так рано? К тому времени когда он придет, лед уже растает!
Без пятнадцати девять раздался звонок. Он показался ей громоподобным. Сдерживая себя в последний момент, чтобы не распахнуть широко дверь и не кинуться к нему, она улыбнулась деланой улыбкой и спокойно открыла. В мягком свете фонаря перед дверью стоял очень высокий и ослепительно красивый мужчина в светло-сером костюме и темно-бордовом галстуке. Он смотрел ей прямо в глаза, его невозмутимое лицо не выражало никаких чувств.
– Спасибо, что пришел, – сказала Кэти, пропуская его и закрывая за ним дверь. Она так нервничала, что не знала, с чего начать. Наконец она решилась: – Садись, я приготовлю тебе выпить.
– Спасибо, – ответил Рамон, прошел в гостиную, снял пиджак. Даже не посмотрев в ее сторону, он небрежно кинул его на спинку стула.
Кэти была окончательно сбита с толку его поведением, но, в конце концов, если он снял пиджак, значит, намеревается задержаться. Когда она вернулась из кухни с бокалом, он стоял спиной к ней, засунув руки в карманы, и смотрел в окно. Он повернулся, услышав ее шаги, и впервые Кэти увидела глубокие морщины усталости вокруг его глаз и рта.
– Рамон, ты выглядишь измученным!
Он освободил галстук и взял бокал, протянутый ему Кэти.
– Кэти, я пришел сюда не обсуждать состояние моего здоровья, – сухо произнес он.
– Да, я знаю, – вздохнула Кэти.
Он был холодный, далекий и, как почувствовала Кэти, все еще в ярости.
– Ты даже не хочешь мне помочь? – вслух высказала она то, что думала.
Его темные глаза оставались безучастными.
– В чем? Я уже говорил тебе, что могу предложить очень немного, если ты станешь моей женой. Честность между нами входит в то малое, что я обещаю. Всегда. Я ожидаю того же и от тебя.
Молча кивнув головой, Кэти отвернулась от него, схватилась за спинку стула – она поняла, что от мужчины, стоящего около нее, никакой поддержки ожидать не приходится. Он ее не простил. Сделав глубокий вдох, Кэти прикрыла глаза.
– Рамон, в четверг, в церкви, я… я подумала, что ты набожный католик. И тогда я решила, что если это так, то светский развод для тебя не действителен. Вот почему я сказала, что венчалась в католической церкви и была разведена. Это все правда. Я была разведена, но Дэвид умер.
Голос позади нее прозвучал холодно и бесстрастно:
– Я знаю.
У Кэти онемели пальцы – так она сжала спинку стула.
– Ты знаешь? Но откуда?
– Не делай из меня дурака. Однажды ты сказала, что я напоминаю кого-то, чья смерть принесла тебе огромное облегчение. Когда ты рассказывала о своем бывшем муже, ты упомянула, что я на него похож. Я предположил, что ты вряд ли знала двух мужчин, которые бы напоминали меня. Кроме того, ты совершенно не умеешь лгать.
Его полное безразличие разрывало сердце Кэти.
– Я понимаю, – сказала она.
Ее душили слезы. Очевидно, Рамон не хочет той, что была женой другого, и не важно, разведена она или вдова.
Понимая, что в дальнейшем ей придется казнить себя за то, что она позволила себе сказать это, Кэти прошептала:
– Ты не мог бы объяснить мне, почему ты все еще сердишься на меня, после того что я только что сказала тебе? Я понимаю – ты в ярости, только я не совсем понимаю почему, и…
Он схватил ее за плечи и повернул к себе, его пальцы впивались в ее тело.
– Потому что я люблю тебя, – выдавил он. – И за эти два дня прошел семь кругов ада. – Его голос звучал так хрипло, что, казалось, он усилием воли вырывал из груди эти слова. – Я люблю тебя, и около сорока восьми часов я ждал твоего звонка, умирая с каждым часом твоего молчания.
Улыбаясь сквозь слезы, Кэти коснулась его щеки, подбородка, стараясь успокоить его:
– Эти дни для меня были просто ужасными…
Он сжал ее в объятиях с неистовой силой. Его руки нетерпеливо ласкали ее шею, спину, грудь, скользнули вниз, крепко прижимая ее к возбужденной мужской плоти. Кэти инстинктивно пошевелила бедрами, и Рамон застонал от переполнявшего его желания. Он сжал ее голову, их рты были слиты, его язык колебался в такт возбуждающим движениям Кэти.
Наконец он оторвался от ее рта и начал, торопясь, покрывать поцелуями ее лицо, глаза, шею.
– Ты сводишь меня с ума! Ты знаешь об этом! – шептал он.
Но Кэти не могла отвечать. Она погрузилась в океан наслаждения, отдаваясь его волнам. Кэти начала медленно возвращаться к действительности, только когда почувствовала, что поцелуи Рамона ослабли, а затем и совсем прекратились. Ощущая себя покинутой, она прижалась щекой к его груди.
Рука Рамона ласково коснулась ее щеки, Кэти подняла глаза, блестящие от слез, очарованная той новой нежностью, которая появилась в его лице.
– Кэти, я бы женился на тебе, даже если бы ты венчалась с этим животным в каждой церкви на земле, а потом разводилась с ним в каждом суде.
Кэти с трудом узнала в хриплом шепоте свой голос:
– Я думала, что ты разъярился из-за того, что я позволила тебе полюбить меня и не сказала о своем замужестве.
Он покачал головой:
– Меня разозлила твоя ложь. Ты сказала, что твой муж жив, чтобы легче было отказать мне – ты не хотела стать моей женой. Я понимал, что ты напугана своим внезапным чувством ко мне. А я не мог оставаться здесь дольше, чтобы побороть твой страх. Я был взбешен от своего бессилия.
Кэти приподнялась на цыпочки и поцеловала его в теплые чуткие губы, но, когда он попытался сжать ее в объятиях, она отстранилась, чтобы не искушать себя:
– Кажется, мне лучше переговорить со своими родителями, прежде чем я совсем потеряю разум. Не считая сегодняшнего, у нас осталось всего три дня, чтобы выиграть сражение.
Кэти подошла к кофейному столику, подняла телефонную трубку и стала набирать номер. Взглянув на Рамона, она сказала:
– Я собиралась сказать, что мы приедем к ним, но мне кажется, будет лучше пригласить их сюда. – Она смущенно улыбнулась. – Они могут выгнать тебя вон из своего дома, но не из моего.
Она гладила его по взъерошенным волосам, одновременно пытаясь придумать, как начать. Когда мать наконец ответила, Кэти окончательно растерялась:
– Привет, мам! Это я.
– Кэти, что-нибудь случилось? Половина десятого!
– Нет, ничего не случилось… – Она сделала паузу. – Если еще не очень поздно, я надеюсь, что вы с папой сможете приехать ко мне на бокал вина.
Мать рассмеялась:
– Думаю, что сможем. Мы как раз вернулись с ужина в клубе. Нам не помешает поужинать еще раз.
Кэти мучительно думала, как подготовить родителей, и, пытаясь задержать мать у телефона, сказала:
– Только вино захвати, пожалуйста, с собой. У меня нет ничего, кроме виски.
– Очаровательное приглашение, дорогая! Что еще привозить?
– Транквилизаторы и нюхательную соль, – невнятно пробормотала Кэти.
– Что, прости, дорогая?
– Ничего, мам. Я кое-что собираюсь тебе сообщить. Но прежде мне надо у тебя спросить. Помнишь, когда я была маленькой, ты сказала мне, что ты и папа всегда будете любить меня, что бы я ни сделала? Ты сказала, что я для вас всегда ваша Кэти, ты…
– Кэти! – резко прервала ее мать. – Если ты намерена была напугать меня, то у тебя это уже получилось.
– Я не хотела, – несчастно вздохнула Кэти. – Мам, здесь Рамон. Я собираюсь в воскресенье уехать вместе с ним в Пуэрто-Рико и там стать его женой. Об этом мы и хотим поговорить сегодня вечером с тобой и папой.
На секунду наступила тишина, затем из трубки донеслось:
– Нам тоже хотелось бы с тобой поговорить, Кэтрин.
Кэти повесила трубку и посмотрела на Рамона, который приподнял бровь в немом вопросе. Кэти пыталась казаться веселой, но получалось кисло. Ох, что сейчас заварится!
Она смотрела в окно, рядом с ней стоял Рамон и заботливо обнимал ее за плечи. По скорости, с которой пара передних фар ворвалась на стоянку около дома, она поняла, что приехали ее родители. Кэти направилась к двери, когда голос Рамона остановил ее:
– Кэти, если бы я мог снять с тебя эту тяжесть, я бы сделал это. Но это не в моей власти – я только могу обещать тебе, что это единственное несчастье, которое я причинил тебе умышленно.
– Спасибо, – страстно прошептала она, вложила свою руку в его протянутую ладонь и почувствовала силу его пожатия. – Я когда-нибудь говорила тебе, как я люблю слушать твои признания?
– Нет, – сказал он со слабым смешком. – Как раз самое время.
Но у Кэти уже не было времени для ответа, нежного или насмешливого, – в прихожей надрывался звонок.
Отец Кэти, известный своим обаянием и хорошими манерами, стремительно ворвался в квартиру, пожал протянутую руку Рамона и сказал:
– Мы рады вас видеть, Гальварра, и будем счастливы встретиться с вами еще – лет через тридцать. Вы нам чертовски потрепали нервы, предложив Кэти стать вашей женой. Вы просто сошли с ума, если надеетесь, что мы согласимся с этим.
Мать Кэти, прославленная среди друзей своей способностью оставаться хладнокровной даже в самых необычных ситуациях, как жонглер, держала по бутылке ликера в каждой руке.
– Мы этого не потерпим, – объявила она. – Мистер Гальварра, мы просим вас удалиться. – Бутылка величественно указала на дверь. – А ты, Кэтрин, иди в свою комнату. – Другая бутылка дернулась в противоположную сторону.
Кэти смотрела на родителей, как загипнотизированный кролик смотрит на удава. Наконец она пришла в себя настолько, чтобы сказать:
– Папа, садись. Мама, ты тоже.
Они как подкошенные упали в кресла. Кэти открыла рот, чтобы заговорить, но, увидев, как мать сжимает бутылки за горлышки, отобрала их у нее:
– Мам, поставь, а то поранишься.
Освободив мать от опасного оружия, Кэти выпрямилась, пытаясь придумать, как начать, провела ладонями по своим персиковым бедрам, ничего не придумала и бросила беспомощный взгляд на Рамона. Рамон обнял ее за тонкую талию, игнорируя свирепый взгляд отца, и спокойно сказал ему:
– Кэти согласилась поехать со мной в Пуэрто-Рико, где мы поженимся. Мы уезжаем в воскресенье. Я понимаю, насколько сложно для вас это принять, но для Кэти необычайно важно знать, что вы ее поддерживаете.
– Поддерживаем?! Да вы с ума сошли! – закричал мистер Конелли.
– В таком случае, – спокойно продолжал Рамон, – вы заставляете ее выбирать между нами, и это плохо для нас всех. Она так или иначе поедет со мной, но будет ненавидеть меня как причину разрыва с вами. Но она также будет ненавидеть и вас за то, что вы пытались разрушить ее счастье. Главное, ей будет больно. Для меня же очень важно, чтобы Кэти была счастлива.
– И для нас тоже, – проскрипел отец Кэти. – И что за жизнь вы можете ей предложить на какой-то ферме в Пуэрто-Рико?
Кэти заметила, как побледнел Рамон, и за это она была готова задушить отца. Он не смеет унижать ее жениха! Но когда Рамон заговорил, его голос был спокойным:
– У нее будет маленький дом, в котором не протекает крыша и можно жить. У нее всегда будут еда и одежда. И я подарю ей детей. Кроме этого, я не могу обещать Кэти ничего – за исключением того, что каждый день она будет просыпаться, зная, что любима.
Глаза матери наполнились слезами, враждебность исчезла с ее лица, когда она взглянула на Рамона.
– О мой Бог! – прошептала она.
Однако отец Кэти уже разогрелся для сражения.
– Получается, Кэти будет работать как батрачка, не так ли?
– Нет, она станет моей женой!
– Фермершей, – с презрением бросил отец. – Легкая жизнь, ничего не скажешь.
Рамон сжал зубы и побледнел еще сильнее.
– Да, конечно, у нее будут какие-то обязанности.
– А вы отдаете себе отчет, что Кэти за всю свою жизнь была на ферме только один раз, мистер Гальварра? Я могу красочно описать это событие.
Его безжалостный взгляд устремился на испуганную дочь.
– Ты не хочешь ему рассказать об этом, Кэтрин, или я попробую?
– Папа! Мне было всего лишь двенадцать лет.
– Там было еще трое твоих друзей, Кэтрин. Но они не кричали, что фермер – убийца, и не отказывались потом в течение двух лет есть цыплят. Они не находили лошадей «зловонными», а коров «чудовищами» – это мирных-то коров! – они не считали богатую ферму, приносящую миллионные доходы, огромной помойкой с мерзкими животными.
– Конечно, – огрызнулась Кэти, – им посчастливилось не упасть в кучу навоза, их не щипали гуси, их даже не мчала шалая лошадь!
Поспешно повернувшись к Рамону, она хотела оправдать себя в его глазах. Но кажется, что его эта трагическая история просто рассмешила.
– Вы смеетесь, Гальварра, – в ярости бросил мистер Конелли, – но вы перестанете смеяться, когда узнаете, что для Кэти жить по средствам означает тратить все, что у нее есть, и получать все, что ей хочется, за мой счет. Она не умеет ничего готовить, только положить содержимое банки на тарелку; она не знает, как нитка вдевается в иголку, она…
– Райен, ты преувеличиваешь! – неожиданно обиделась миссис Конелли. – Кэти после окончания университета живет на собственные деньги, а шить и готовить она давно уже научилась.
Казалось, что Райен Конелли взорвется:
– Я до сих пор так и не понял, что это было за блюдо – то ли рыба, то ли сова, и ты, между прочим, не поняла тоже!
Кэти невольно засмеялась.
– Это были грибы, – объяснила она, повернувшись к Рамону. – Я их приготовила, когда мне было четырнадцать. Какая незаслуженно долгая память суждена той сковородке грибов! – От смеха у нее выступили слезы, она вытерла их и подняла на Рамона свои лучистые глаза. – Ты знаешь, мне вообще-то казалось, что родители сочтут тебя недостойным такой жены. Кажется, получается наоборот?
– Все, что мы думаем, – Райен Конелли ухватился за эту мысль, – это…
– Это то, что Кэти не подготовлена к такой жизни, которую ей придется вести с вами, мистер Гальварра. – Миссис Конелли прервала вспышку гнева своего мужа: – Кэти очень трудолюбива, но и в университете и на службе она занималась умственным трудом, а не стирала и мыла полы. Она окончила университет с высокими наградами, и я знаю, с каким удовольствием она работает. Но Кэти никогда не знала изнурительного физического труда.
– И не узнает, если станет моей женой, – ответил Рамон.
Эти слова окончательно вывели из себя Райена Конелли, благоразумие покинуло его. Он вскочил, сделал два быстрых шага куда-то в сторону, затем повернулся к Рамону, глядя на него с той ненавистью, с какой кошка шипит на собаку:
– Я недооценил тебя, Гальварра, когда ты был у нас дома. Я решил, что у тебя есть и гордость, и честь, но я ошибся. – Кэти почувствовала, как окаменел Рамон, а ее отец продолжал свою истерическую тираду: – Да, я понимаю, вы бедны, и я дам вам в кредит немного, так, для приличия. Вы тут стояли и говорили нам, что вам нечего предложить ей, и все же вам хочется забрать нашу дочь от нас, от всего, что ей дорого – от семьи, от друзей. Я спрашиваю вас: разве это поступок порядочного, честного человека? Если отважитесь, то отвечайте мне.
Кэти, желая заступиться, взглянула на Рамона, но его мрачный, отрешенный вид заставил ее промолчать. Громким голосом он сказал, высокомерно растягивая слова:
– Я заберу Кэти из любого рая – ей нет рая без меня! Такой ответ устраивает вас?
– Да, слава богу, этого достаточно! Это характеризует вас как…
– Сядь, Райен! – резко сказала миссис Конелли. – Кэти, вы с Рамоном отправляйтесь на кухню и приготовьте нам что-нибудь выпить. Я хочу поговорить с твоим отцом наедине. – Когда молодые люди вышли, она продолжала: – Я сойду с ума без нее, милый, я этого не переживу…
Кэти, не подозревая, что Рамон подошел, чтобы быть рядом, прислонилась головой к двери, и слезы потекли по ее щекам.
В комнате тоже плакали. Приподняв подбородок жены, Райен кончиками пальцев стер слезы с ее лица. Миссис Конелли попыталась улыбнуться:
– Этого всегда можно было ожидать, это… как раз в духе Кэти. Ведь с такой добротой жить очень сложно. Она всегда готова отдать всю себя. И с детьми прекрасно играла, и не было ни одной бездомной собаки, в которую бы она ни влюблялась. Помнишь? До этого мига мне казалось, что Дэвид уничтожил эту лучшую, прекрасную часть ее души, и я ненавидела его за это… но он не смог.
Слезы скатывались по ее щекам.
– Райен, неужели ты не видишь? Кэти нашла своего бездомного и полюбила его.
– А он ее укусил, – печально усмехнулся отец.
– Скорее, он укусит того, кто ее обидит.
Заключив свою готовую расплакаться жену в объятия, Райен взглянул через комнату и увидел Кэти, рыдающую на груди Рамона. С улыбкой, обозначающей примирение с этим высоким мужчиной, защитником его дочери, Райен сказал:
– Рамон, у тебя нет запасного носового платка?
Рамон коротко улыбнулся – он признал примирение:
– Для женщин или для вас?
Когда родители Кэти ушли, Рамон попросил разрешения воспользоваться телефоном.
Не желая его стеснять, Кэти вышла из квартиры во внутренний дворик. Она бродила по нему, рассеянно касаясь растений в огромных чашах, затем прислонилась к спинке одного из шезлонгов, взглянула на темно-синее небо. Она вспомнила одну из картин Ван Гога, на ней звезды лучились, как астры. Значит, он рисовал с натуры!
Рамон тоже вышел во двор и замер, зачарованный красотой своей будущей жены. Свет из окна очерчивал ее силуэт на фоне бархатной тьмы ночи. Ее волосы свободно струились по плечам; в профиле была какая-то античная законченность; тихой гордостью веяло от наклона головы. Весь ее облик, соблазнительный и неприступный одновременно, был полон очарования и поэзии.
Почувствовав его присутствие, Кэти слегка повернула голову.
– Что-нибудь не так? – спросила она, имея в виду его звонок.
– Да, – ответил он с нежной торжественностью. – Я боюсь, что если подойду ближе, то ты окажешься только сном.
Улыбка, которая была и ласковой, и чувственной, тронула ее губы.
– Я очень реальна.
– Ангелы тоже реальны. Но ни один мужчина не сможет протянуть руки и обнять ангела.
– У меня очень земные мысли, когда ты меня целуешь.
Он шагнул к ней, пристально взглянул в ее глаза:
– И о чем твои мысли, когда ты стоишь здесь в одиночестве и смотришь на небо, словно поклоняешься звездам?
Кэти вдруг почувствовала странную застенчивость:
– Я думала, как невероятно, что за семь дней моя жизнь так изменилась. Нет, не за семь дней, а за семь секунд. В тот миг, когда ты спросил адрес, вся моя жизнь изменилась. Хотела бы я знать, что случилось, если бы я вошла в бар на пять минут позже.
Рамон приблизился к ней:
– Ты не веришь в судьбу, Кэти?
– Только когда совсем плохо.
– А когда все прекрасно?
В глазах у Кэти заплясали игривые огоньки.
– Ну тогда это благодаря моему блестящему плану и упорной работе.
– Спасибо, – сказал он с мальчишеской усмешкой.
– За что?
– Эти последние семь дней ты все время заставляешь меня улыбаться.
Он наклонился над ней, и их губы слились в сладостном поцелуе.
Кэти поняла, что он, щадя ее, не собирается заниматься любовью сегодня, и она была благодарна ему за это. Ее силы – и духовные, и физические – были на пределе.
– Какие у тебя планы на завтра? – спросила она немного позже, когда он уходил.
– Мое время – твое, – сказал Рамон. – Я был намерен уехать в Пуэрто-Рико завтра. Но мы не уедем до воскресенья, поэтому единственное обязательство, которое необходимо выполнить, – это позавтракать с твоим отцом.
– Может быть, ты подвезешь меня до работы завтра утром перед встречей с ним? – спросила Кэти. – Мы сможем провести какое-то время вместе, а в конце дня ты заедешь за мной.
Руки Рамона обвились вокруг нее.
– Конечно, – прошептал он.