Я могу оставить себе куртку, я могу оставить себе куртку, ля-ля-ля-ля, Ник любит меня, или я ему по крайней мере нравлюсь, ля-ля-ля-ля, мы с Сальваторе так счастливы, к этой куртке применима только сухая чистка, никакой дешевый отбеливатель не загрязнит ее, ла-ла-ла-ла.
И вот мы снова сидим в Джесси. «Юго»! Ла-ла-ла-ла-ла.
Я сижу на пассажирском сиденье рядом с Ником. И все будто бы совсем как в прошлый раз, когда мы сидели рядом в этой машине, но на самом деле нет. Я больше не сомневаюсь, хочу ли я вообще оказаться рядом с этим человеком, в этой «машине», но у Джесси, как и в прошлый раз, сомнения остаются – она не знает, позволять ли мне стать его девочкой. Джесси снова не заводится. Ник поворачивает ключ, выжимает акселератор и даже произносит пару молитв. Но нет, Джесси даже не думает слушаться.
Ник перестает поворачивать ключ и смотрит на меня.
– Отстой, – произносит он.
Я не могу удержаться от смеха – меня веселит его вид, его измятая одежда, волосы, которые взлохматились от дождя и от моих прикосновений, глаза, в которых застыли отголоски желания и усталости, то, как он выпятил челюсть, рассердившись на Джесси. Я говорю ему:
– У тебя вид, как в той песне Where’s Fluffy, «You Have That Just Fucked Look, Yoko»[26].
Думаю, что эта песня была в том плей-листе по случаю расставания, который он сделал для Трис. И, наверное, это лучшая песня из тех, что они сделали до прихода Эвана Э., когда барабанщиком Fluffy был парень по имени Гус Г., ушедший из группы в порыве гнева, когда Ларс. Л. уволил девушку Гуса Г., которая была менеджером группы.
– Ох, Нора, нет покоя моему сердцу, – говорит Ник. А потом добавляет, уже более серьезно: – Дэв считает, что «I Wanna Hold Your Hand» – лучшая песня в истории, потому что в ней содержится суть вообще всей поп-музыки, того, чего хотим мы все: я просто хочу держать тебя за руку. – Ник снимает правую руку с рычага переключения передач и сжимает мою ладонь. – Думаю, в этой идее действительно что-то есть.
– Ненавижу Beatles, – заявляю я. – За исключением песни «Something». Это песня о любви. А Джон с Полом даже ее не писали. Джордж написал. Джордж был крут. А Beatles в целом? Абсолютно переоценены.
Ник отпускает мою руку. Он смотрит на меня, словно либо я только что тронулась умом, либо у него самого вот-вот поедет крыша.
– Я лучше сделаю вид, что никогда этого не слышал.
Ох уж эти мальчики-музыканты и эта их любовь к Beatles – что тут сделаешь? Я наклоняюсь к нему и примирительно целую в шею. А потом спрашиваю:
– Ты и правда написал для меня песню?
– Ага. Но еще не закончил. И даже не думай так снисходительно отзываться о Beatles, а то я никогда ее не закончу.
– Так я могу ее услышать, пусть даже незаконченную версию?
– Нет.
– Никогда? Или конкретно сейчас?
– Сейчас. Не будь такой ненасытной.
Он уже знает меня слишком хорошо.
Он снова поворачивает ключ. И снова, и снова.
– Отстой, – повторяет он.
– Какие у нас варианты? – спрашиваю я.
– Что ж, мы можем поискать кого-то, чтобы нам помогли завести машину. Или просто оставить ее здесь и добраться домой на электричке, а о Джесси позаботиться после того, как немного поспим. Я могу вернуться сюда позже с Томом и Скоттом, чтобы завести ее. Или, знаешь… Я всегда могу решить, что Джесси разбила мне сердце в последний раз, и наконец отдать ее на благотворительность.
Бедный Ник. Трис разбила ему сердце, Джесси разбила ему сердце.
Я шепчу ему на ухо:
– Обещаю, что никогда не разобью тебе сердце.
Я, конечно, не сомневаюсь, что не раз буду творить дичь во время наших будущих отношений, чем бы они ни стали, но это обещание я сдержу.
– Хм, спасибо. – шепчет Ник в ответ.
Кажется, я опять становлюсь слишком навязчивой, так что решаю пока заткнуться. Тогда он наклоняется, кладет руку мне на затылок и притягивает меня к себе, чтобы поцеловать. Удивительно, как часто пленники начинают ассоциировать себя с захватчиками. И я снова пытаюсь провернуть этот трюк с языком, инь и ян, втягивать и тянуть, и на этот раз он сам находит «уздечку», и нам даже удается найти некоторый ритм. Я чувствую, что мои чакры очень сильно открыты, а окна Джесси – очень сильно запотели.
Но я отстраняюсь, потому что если мы не остановимся, то никогда не доберемся домой.
– Вот что я тебе скажу, Ник, – говорю я. – Ты попробуй все-таки убедить Джесси завестись, а я схожу в корейский магазин – может, там найдется кто-нибудь, кто сможет нам помочь.
Я выхожу из машины. Какой-то бродяга поет «Ride Like the Wind», прислонившись к стене, и я отдаю ему последний доллар, чтобы он умолк. Я захожу в магазин, где я должна найти кого-то, у кого найдутся провода для прикуривателя. Но на самом деле я стою и пытаюсь решить, стоит ли позвонить папе – или, даже лучше, папиному помощнику – и попросить его вызвать службу ремонта авто, чтобы за нами приехали; много раз именно таким способом мы с Кэролайн добирались домой. Один телефонный звонок – и для нас с Ником все решится очень просто. А если я не позвоню, я так и буду стоять тут, стуча зубами, в отделе охлажденных продуктов. Я не знаю, в чем дело – то ли я не хочу, чтобы Ник подумал, будто я принцесса, то ли просто хочу провести с ним побольше времени.
Ник спросил мой номер, но ни разу не говорил, что собирается позвонить. Мы знаем друг друга только несколько часов, хотя и, так сказать, узнали друг друга довольно неплохо. Я могу лишь надеяться, что он действительно имел это в виду – что мы вскоре встретимся снова. Но он ни разу не сказал когда. И я не хочу долго ждать, чтобы это выяснить.
Я достаю свой телефон из кармана Сальваторе и просматриваю список вызовов. Я вижу в нем номер Ника. Никак не могу решиться сохранить его в телефоне и вписать имя. Если я сделаю это, значит, мое сердце действительно будет разбито, если он никогда мне не перезвонит; мое сердце будет сжиматься каждый раз, когда я возьму этот телефон и увижу в списке его имя. В итоге мне придется просто выбросить его. Потом я слышу, как по радио, которое стоит на прилавке, играет песня, и это Аланис – она так нравится папе. Я размышляю о том, как за одну ночь Ник вдохновил меня на то, что папа называет «удивительные превращения Норы-Аланис» – папа говорит, в такие моменты я способна внезапно превратиться из Аланис в песне «You Oughta Know», безумной дикой кошки, в нежную кошечку, какой она предстает в «Thank U». Так что я решаю все-таки сохранить номер Ника, несмотря на все свои опасения. Я думаю о том, чтобы сохранить его под именем «НеГей», но подозреваю, что это будет его реально бесить. «Маленький папочка Сальваторе» – это слишком длинно. Так что я просто пишу: «Ник». Так просто. Так чудесно. И я звоню ему.
– Ты нашла кого-нибудь, у кого есть кабель для прикуривателя? – с надеждой спрашивает он.
– Ты не оставляешь мне возможности сделать сюрприз.
– Ненавижу сюрпризы.
– Вот уж не верю. Слушай, – говорю я. – Трис когда-нибудь звонила тебе с заднего сиденья автомобиля, когда ты ее куда-нибудь вез? Потому что этому она научилась от меня. Знаешь, ей тоже было чему у меня поучиться.
– Какая такая Трис? – спрашивает он и вешает трубку. Я рада, что решила сохранить его номер.
Надеюсь, у Ника есть при себе деньги, потому что сейчас я выскребаю последние запасы, расплачиваясь четвертаками, десятицентовыми и пенни за еще один пакет несвежих «Oreo». Сунув монетки продавцу за прилавком, я кричу, чтобы было слышно на весь магазин: «ЕСТЬ ЛИ ТУТ У КОГО, БЛИН, МАШИНА И ПРОВОДА ДЛЯ ПРИКУРИВАТЕЛЯ, ИЛИ КАК?»
Без ответа. Ну что ж, я старалась как могла. Но прежде чем вернуться в машину, я прослушиваю голосовое сообщение, которое Кэролайн оставила мне ночью. Наверное, она звонила мне, уже когда начала трезветь, прежде чем лечь спать, потому что ее голос звучит радостно и уютно:
– Нора? Нора-Нора-Нора, – шепотом напевает она, словно колыбельную. – Том и Скотт сказали, что у тебя свидание с их другом! Этот Ник – такой милый, пусть даже ботинки у него уродские. И, наверное, он очень тебе понравился, раз ты не отвечаешь на звонок, потому что я тебя знаю, и я знаю, что ты знаешь, что это я звоню. Думаю, вот что я хочу тебе сказать: ты всегда заботишься обо мне, и хотя это было немножко странно – проснуться в темном фургоне с двумя странными незнакомыми парнями на парковке какого-то чертова «7-Eleven», я рада, что ты хоть раз позаботилась о себе, а не обо мне. И я правда надеюсь, что ты прекрасно проводишь время. А завтра днем, когда у меня будет похмелье и я буду материть тебя за то, что ты меня бросила, просто поставь мне это сообщение, ладно, зараза ты этакая? Люблю тебя.
Я улыбаюсь. И сохраняю сообщение.
Возвращаюсь к Джесси.
– Прости, приятель, – сообщаю я Нику, забравшись обратно в машину. Я предлагаю ему черствую печеньку.
– Ненавижу «Oreo», – говорит он, и теперь настает мой черед ответить:
– Я сделаю вид, что никогда этого не слышала.
Ник вылезает из машины и открывает капот. Пока он рассматривает двигатель, я изучаю чехол с дисками, лежащий на полу. Там есть обычные подозреваемые – Green Day, The Clash, The Smiths, куда ж без них. Но в то же время – Элла и Фрэнк, и даже Dino, кое-что Кертиса Мэйфилда и Minor Threat, а также Dusty Springfield и Belle & Sebastian. Я пролистываю его музыкальную биографию, узнаю его вкусы и вынуждена признать: я не только не фригидна, но даже, быть может, способна на множественный оргазм. Этот Ник, может, никогда мне даже не перезвонит, но по музыкальным вкусам он – моя родственная душа. Я вытаскиваю с заднего сиденья его портативный магнитофон и начинаю собирать микс, который нас разбудит.
Ник возвращается в машину.
– Вот что, – говорит он. – Нам нужно придумать другой способ добраться домой. Джесси не хочет никуда ехать. Он достает бумажник. – И, конечно, у меня кончились деньги. Но у меня есть проездной на метро. Нора, мне так жаль.
А мне не жаль, потому что его слова напомнили мне о моей любимой песне Le Tigre. Я бормочу под нос: «Мой! Мой проездной!» – и Ник подхватывает, выкрикивая: «ДА НА ХРЕН Джулиани», и мы хором заканчиваем словами: «ОН ТАКОЙ редкостный козел!»[27]
– Давай просто пока оставим Джесси здесь. Я немного посплю и придумаю, что с ней делать. Если мы сядем на поезд «А» до Порт-Ауторити, я найду там одного человека, который рано утром ездит до Хобокена. Он играет в Pretty Girls Named Jen, хардкорной скрим-группе из Джерси – знаешь их? В общем, я уверен, что он подвезет нас бесплатно, а как только мы вернемся в Хобокен, я смогу взять машину сестры и отвезти тебя домой. Хотя я не уверен, что у меня хватит сил дойти до остановки поезда «А». А ты что думаешь?
К этому моменту мы окончательно упустили возможность поспать ночью, так что мы вполне можем отметить начало утра и поприветствовать новый день. Я отвечаю ему одним словом:
– «BEASTIE!» – и нажимаю кнопку «Play» на его CD-плеере, и мы с Ником тут же принимаемся хором подпевать «Beastie Boys», выкрикивая:
– Мне б веселиться, а не напиться[28], – и во весь голос выводим слова «Triple Trouble», потому что Beastie нам как раз по настроению. Они звучат чертовски приятно, становятся громче и громче по мере того, как мы раскачиваем Джесси. Ник трясет головой, я тоже трясу головой, и вместе все это, словно смесь Джонни Кастла с Джонни Роттеном, которую играет диджей Нора, закинувшись кофеином. И мы чувствуем себя проснувшимися и живыми.
Мы идем пешком до Кэнал-стрит – да чуть ли не бегом бежим – и по пути держимся за руки, смеемся и не то орем, не то поем:
– Мамочка просто завидует, что это Beastie Boys, – и тому подобное, и вот мы уже доходим до места и спускаемся по ступенькам на станцию.
Граффити на стене спрашивает: «Разве для вас это ничего не значит, вы, проходящие путем? (Плач 1:12)» И я думаю: «Нет, боже, кем бы ты, черт побери, ни был, это что-то для меня значит. Это имеет значение». Будто я могу представить себя среди всех этих туристов в Чайна-тауне и купить футболку с надписью «Я пережила вечеринку до утра» или «Ник и Нора пошли в «Марриотт Маркис», и все, что мне досталось, – эта дурацкая футболка», – как будто если о чем-то не сохранилось футболки на память, то этого и не было.
Ник проводит карточкой по турникету, и мы слышим звук приближающегося поезда. Сейчас раннее утро воскресенья, так что мне лучше бы поспешить, потому что кто знает, сколько времени ждать следующего. Он передает карточку мне, но когда я пытаюсь воспользоваться ей, появляется надпись «Недостаточно средств»: Ник, похоже, только что использовал последние деньги.
– Черт! – говорю я.
– Черт! – повторяет он.
Ник накрывает мою ладонь своей, стоя по другую сторону турникета. Он говорит:
– Не бойся, просто перепрыгни.
Я медлю, хотя и понимаю, что из-за меня мы можем упустить поезд. Если я прыгну, значит, все это по-настоящему, значит, он настоящий. Я нарушу закон ради него, и это свяжет нас навсегда, мы станем преступниками, как Бонни и Клайд. А вспомните, чем они кончили.
– Давай, Нора, – торопит меня Ник. Я слышу волнение в его голосе и снова думаю: «Ох, бедный Ник». Я хочу сказать: думаю, я в общем-то крутая девочка, но я могу быть настоящей занозой в заднице. Я об этом знаю. Думаю, он понятия не имеет, на что подписывается. Мне нужно было просто вызвать авторемонтную службу и дать ему уйти.
– Нора?
Если я сделаю это – это будет все равно что прыгнуть в самую гущу мошпита. Опасно. Возбуждающе. Ужасающе. Это просто чертов турникет, но что если мне не удастся перебраться на другую сторону? Ведь некоторым и с мошпита не удается выбраться живыми.
Оглушающий скрежет тормозов возвещает прибытие поезда на станцию.
Ник спрашивает:
– Так мы в деле или нет?
Броситься в пропасть, разделяющую нас, – это будет настоящий прыжок веры.
Я сжимаю его теплую руку. Глубокий вдох.
Приготовиться.
Внимание.
Прыжок.