6. Нора

О черт. ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕЕЕЕЕЕРТ!!!!!!!!!

Как раз сегодня утром я отправила письмо с отказом от зачисления в Браун. И только сейчас, посреди ночи (или это уже утро, почему вообще время не остановилось, когда я увидела Тэла?), до меня доходит. Кибуц в Южной Африке – ОХРЕНЕТЬ КАКАЯ ОГРОМНАЯ ОШИБКА. Типа НИ ХРЕНА СЕБЕ ТАКАЯ. О чем я вообще думала? Мы же расставались пять раз за последние три года. Почему-то на задворках моего сознания таилась уверенность: 1) либо мы с Тэлом разберемся во всем в следующий раз, а коммуна на другом конце света, вдали от семьи и друзей – как раз подходящее место для этого, 2) либо мы снова не сможем разобраться в наших отношениях, но я стану самым, блин, лучшим работником, какого видел этот кибуц; и в качестве бонуса Тэл сдохнет от зависти, когда я безумно влюблюсь в какого-нибудь прекрасного сёрфера из Кейптауна. Тогда я оставлю Тэла пропалывать грядки, а сама выпишусь из кибуца и отправлюсь путешествовать по миру со своим новым возлюбленным-сёрфером, которого будут звать как-нибудь красиво, типа Ндгиджо.

Вот только этого никогда со мной не случится. Как могла девочка, которую все считают умной, впутаться в такую ситуацию накануне вступления во взрослую жизнь – лишить себя всякого будущего? В эти последние несколько недель я скучала по Тэлу так сильно, будто оплакивала его как Злого Бывшего. Я цеплялась за надежду удивить его, без предупреждения явившись в Южную Африку, но когда он оказался ПРЯМО ПЕРЕДО МНОЙ в Манхэттене, что я сделала? Оцепенела. Все мои фантазии о примирении внезапно рассеялись, как только я вспомнила, что всегда была недостаточно хороша для него – недостаточно еврейка, недостаточно политизированная, недостаточно общественно активная. Тэл, конечно, не лживая потаскуха вроде Трис – но кого я обманываю? Он был, как любила напоминать Кэролайн, «двинутым на контроле уродом». Так что прямо сейчас, в этом гребаном «юго», рядом с бедняжкой, с которым я поцеловалась в первые секунды знакомства, на меня наконец снизошло просветление, которого мама, папа и Кэролайн ждали от меня с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать: ХВАТИТ! Кэролайн все это время была права. Лучше, если наши с Тэлом жизненные пути разойдутся.

Вот черт. Я что, только что сказала это вслух? Я пытаюсь сосредоточиться на Нике, но вместо этого в моих мыслях на реверсе проигрываются слова Тэла: «Она болтает о хорошей игре, но когда вы выйдете на поле, ты поймешь, что за этими словами нет ни хрена».

Оловянная Женщина! Блин, Тэл назвал меня Оловянной Женщиной! Я отдала ему девственность и юность – и это все, что он может обо мне сказать? По крайней мере, я должна быть благодарна, что, раз Тэл свалил из Южной Африки обратно в Манхэттен, никого не предупредив, он, наверное, еще не получил мое письмо; я отправила его совсем недавно. Я была настолько одержима своими чувствами, что отправила письмо долбаной международной почтой, хотя могла просто послать по электронной. Я нарисовала на конверте улыбающиеся рожицы! Боже, пусть меня лучше сейчас стошнит.

Нора, что ж ты такая тормозная, а? В один момент, на прошлых выходных, посреди ночи я придерживала Кэролайн волосы, пока та блевала в туалете, и почувствовала одиночество и потерянность – свои, а не Кэролайн; под дверью туалета толпилась целая армия ее поклонников, ожидая, пока она немного протрезвеет. И я позволила победить темной стороне своего сознания, которая цеплялась за Тэла. Той же ночью, пока Кэролайн отсыпалась в широкой двуспальной кровати, которая еще со времен детского сада стоит в моей комнате специально для нее, я написала Тэлу. Может, все дело было в кофеине, который я поглотила, прожигая ту ночь с Кэролайн, или в пропитанном запахом травы воздухе рэгги-клуба? Возможно, пассивное курение – опаснее, чем затянуться травкой, по крайней мере, оно плохо сказалось на моей способности отличить вызванную одиночеством тягу к Злобному Бывшему от реального стремления возобновить с ним отношения.

Надеюсь, Тэл никогда не узнает, что Оловянная Женщина едва не согласилась на компромисс. Я так и не сказала прямо, что хочу снова быть с ним. Но я сказала, что не прочь рассмотреть такую возможность. Я согласилась, что могу стать вегетарианкой. Стать настоящей еврейкой. Я чуть не стала кошерной на хрен вегетарианкой! Я могла бы научиться заботиться об охране морских выдр и пить кофе, произведенный этичными способами. Поверить, что Тэл и его братья в Тель-Авиве действительно талантливы и станут следующей крутой группой – более зрелой, пронизанной панком, произраильской, анти на хрен европейской политизированной версией Hanson. Я бы, по крайней мере, рассмотрела в качестве допустимой перспективу жить в Тель-Авиве вместе с его жалкой, психованной, повернутой на контроле матерью, когда у Тэла в следующем году начнется его обязательная служба в армии, и (о боже, ладно) она могла бы научить меня готовить его любимые блюда, развешивать простыни на веревке для просушки на солнце – чтобы всегда были свежие и чистые для Тэла.

Проклятое письмо! Блин! Я вела себя как Саддам Хусейн в «Южном парке», когда он уверял Сатану: «Я могу измениться! Я могу измениться».

Нет. Я не могу измениться. Я не должна меняться.

Может, Кэролайн – пьянь и шлюха, но она совсем не дура. Она умоляла меня не отправлять письмо, но я ее не послушалась.

– Ради чего тебе меняться? – спросила она. – Это он должен меняться, дерганый ублюдок. Тебе-то зачем? Если хочешь выразить протест по случаю грядущего совершеннолетия, может, просто разобьешь папин «Ягуар» на аллее Парквэй или еще что? Ты и правда хочешь, чтобы мы все еще раз пережили эту историю про вас с Тэлом и про то, какая вы ужасная пара? И упустить ради этого возможность учиться в Брауне? Нора, ты же знаешь, что встретишь кого-нибудь еще, верно?

Но я ей не верила – до сегодняшнего вечера.

Какой толк от Кэролайн теперь, когда она в отключке лежит на заднем сиденье в фургоне приятеля Ника? Не знаю, разбудит ли ее мобильник. Мне нужно рассказать ей, что Тэл вернулся! И что я облажалась, но зато наконец-то пришла в себя.

– Нора? – вышибала, изображающий кролика из Playboy, отвечает на мое «О, черт», но это ничуть не облегчает мне жизнь, потому что у меня нет поддельного удостоверения личности. Когда твой папа – известный руководитель крупного звукозаписывающего лейбла, в большинстве клубов Нижнего Манхэттена оно тебе просто не нужно.

– Тони? – спрашиваю я. Он(а) обнимает меня. Тони стажировался/лась у моего отца в прошлом году, пытаясь решить, хочет ли он(а) продолжать карьеру в музыкальной индустрии. А еще он(а) энергично вступался/лась за меня в моих бесплодных (до настоящего момента) попытках убедить папу выпустить трибьютный альбом Spice Girls в панковском стиле.

– Все еще работаешь над той демозаписью?

Он(а) извлекает диск откуда-то из лохматого хвоста, прикрепленного пониже спины.

– Она как раз готова! Может, передашь кое-кому?

– Непременно, – отвечаю я, надеясь, что Ник не станет выяснять у меня, кому это я, какая-то восемнадцатилетняя девушка с окраин во фланелевой рубашке, собираюсь передавать демо.

– Идите прямо в VIP-зону, – говорит Тони. – Я позабочусь, чтобы все напитки были за счет заведения.

– Я не пью, – напоминаю я ему.

– Ой, дай себе пожить хоть немного, – отвечает он(а), пихнув меня в бок. – Мисс ЗОЖ, загляни в другую жизнь хоть разок. – Тони поворачивается к Нику. – Иллинойс? Двадцать три года? Да не смеши меня, блин. Но повеселитесь хорошенько, детишки.

Он(а) игриво шлепает Ника по заднице, когда мы входим, и Ник реагирует совсем не так, как Тэл – тот врезал бы в ответ любой дрэг-квин, рискнувшей до него дотронуться. А Ник смеется, оборачивается и точно так же шлепает по заднице Тони. В ответ он(а) игриво крутит бедрами.

– Нора, этот мне по вкусу! – говорит он(а). – Намного лучше. Славный парень.

По сравнению с чем? С мерзким, гнилым типом, на которого даже Трис не обратила бы внимания?

Мы усаживаемся за маленький столик, который чудесным образом освобождается, когда мы подходим. Черт побери, у меня сердце чуть не выпрыгивает из груди, когда Ник отодвигает для меня деревянный стул. Кто сейчас вообще так делает? И почему этот простой жест заставляет меня на мгновение забыть, что МЕНЯ РЕАЛЬНО ВСЕ БЕСИТ и ЖИЗНЬ КОНЧЕНА. От мрачных мыслей по поводу Тэла меня отвлекают монашки, которые обнимаются и целуются на сцене под Climb Evеry Mountain, и я невольно ухмыляюсь, внезапно поймав себя на фантазиях о том, как мы с Ником занимаемся сексом втроем с пришельцем из фильма Спилберга. Я чувствую, как на моих губах появляется улыбка и мое тело окатывает тепло – совсем не фригидное. Во вспышках неоновых огней, отвлекаясь на представление на сцене, я наконец получаю возможность по-настоящему рассмотреть Ника. Меня восхищает его винтажная куртка – как у работника заправки, с эмблемой Texaco, над которой вышито имя Сальваторе. Вынуждена признать, что мне хочется запустить пальцы в его стильно взъерошенные волосы. К его лицу будто прилипла ироническая, но милая полуулыбка, несмотря на его страдания из-за Трис.

Ник благодарно машет рукой Тони, повернувшись куда-то в сторону двери, а потом говорит:

– Отличные места подогнал нам твой друг. Должен признать, я рад, что у тебя есть действительно приятные знакомые, а не только пьяная подружка и бывший, который любит ругать «юго».

Он подмигивает мне. Почему же эта улыбка никак не исчезнет с его лица? Я ведь понимаю, что мы когда-нибудь переживем эту ночь, утро, что угодно, и в конце концов мне придется рассказать ему о Трис, и эта улыбка исчезнет, а я не хочу быть ответственной за то, что убила ее.

Я не обязана ему ничего объяснять, но все-таки произношу:

– Извини, насчет Тэла.

Однако на самом деле я жалею не о появлении Тэла, а о том, что я сказала по поводу Трис, но у меня не хватает духа произнести такое извинение. Пока что.

К нашему столу подходит официантка в откровенном костюме с кроличьими ушками, и Ник говорит ей, чтобы она принесла нам напитки с маленькими зонтиками – неважно какие, мы из Джерси, мы все равно их не различаем. Главное, чтобы они были безалкогольными.

Потом он поворачивается ко мне:

– Я не пью. Я вообще-то за правильный образ жизни. Надеюсь, для тебя не проблема.

Я и сама «вообще-то» за трезвость. Я хочу сказать, что не пью, не курю и не употребляю наркотики, но я не схожу по этому с ума, как какой-нибудь упертый стрейт-эджер, который к тому же не ест мяса и не трахается. Моя приверженность здоровому образу жизни больше похожа на мой иудаизм: твердая, но реформистская.

Я собираюсь ответить Нику: «Для меня это не проблема. Это вообще, черт побери, чудо». Но, похоже, в итоге мне удается лишь неопределенно кивнуть.

Ну и дела! Трис встречалась с правильным парнем, из тех, кто говорит «пожалуйста»? Как он вообще выносил ее, если он не пьет и не курит траву, в отличие от ее предыдущих? Не знаю, то ли восхищаться Ником за то, что он не пьет, как и я, то ли сочувствовать ему, но я пребываю в удивлении и восторге. Я оказалась на свидании с парнем, с которым можно хорошо провести время, не пытаясь уделаться в хлам? Вселенная полна сюрпризов. Мое уважение Трис.

– Не хочешь рассказать мне об этом? – спрашивает Ник, как только официантка отходит от столика.

– О чем?

– О твоем бывшем?

Что, на свиданиях всегда так случается? Вы целуетесь еще до того, как познакомились, а потом рассказываете друг другу о том, почему у вас не удались предыдущие отношения? Это выбивает меня из колеи. Я ни с кем не встречалась, кроме Тэла, а в его представлении свидание – это вместе смотреть «Список Шиндлера» у него в комнате, в общежитии Колумбийского университета. За исключением этой случайной истории с Ником, я никого по-настоящему не целовала, кроме Тэла, если не считать Бекки Вайнер в летнем лагере, когда мне было тринадцать – а это, по-моему, не считается. Я понятия не имею, как вообще правильно «ходить на свидание». Может, я поэтому и фригидная.

Я действительно не хочу обсуждать Тэла. Я хочу забыть, что вообще когда-то собиралась снова с ним сойтись. Я хочу забыть, что кинула псу под хвост свое будущее и теперь мне нужно придумать совершенно новый план. Так что я говорю Нику:

– Я умею водить автомобиль с механикой.

Потому что знаю – Трис не умела.

– Ты хочешь сказать, что сможешь отвезти Джесси обратно в Джерси, если предположить, что она снова заведется?

– Кто такая Джесси?

– Мой «юго».

– У твоего «юго» есть имя? Только не говори, что ты из тех парней, которые дают имя своему члену.

– К несчастью, для своего я еще не нашел идеального, так что пока он пребывает в безмолвной бездне безымянных вещей. – Ник опускает взгляд на свой пах, а потом снова смотрит на меня. – Но если ты придумаешь подходящее имя, сообщи. Нам бы понравилось что-нибудь немного экзотическое, вроде Хулио.

Фригидная девушка может растаять, верно?

Ник добавляет:

– Дик хотел назвать нашу группу «Членоболь». Что ты об этом думаешь?

– Прости, мне больше по вкусу «Отбитые». Хорошо звучит. Продавцам в Wal-Mart понравится.

Наш разговор прерывает выход на сцену новых участников. Двое сестер Тони по разуму виляют бедрами на сцене в такт звучанию Edelweiss, и на их фоне предыдущие монашки начинают казаться действительно… монашками. Ник встает и предлагает мне руку. Понятия не имею, чего он хочет, но какого черта, я все равно эту руку возьму. Он заставляет меня подняться на ноги, а затем прижимается ко мне, приглашая на медленный танец. Мы словно во сне, где он – Кристофер Пламмер, а я – Джули Эндрюс, и танцуем в Австрии, скользя по мраморному полу садовой террасы. Почему-то моя голова прижимается к футболке Ника, и в этот момент я забываю про ход времени и про Тэла – а вдруг моя жизнь еще не кончена? Может, все только начинается.

Я вздрагиваю от этой мысли, а Ник в ответ снимает куртку и накидывает мне на плечи. Я чувствую себя в безопасности, в тепле, и по энергетике, исходящей от этой куртки, я почти уверена, что ее первоначальный владелец, Сальваторе из Texaco, был хорошим семьянином. Возможно, он имел некоторую склонность носить трусы жены и проигрывать на ставках деньги, отложенные детям на колледж, но в остальном все-таки был солидным человеком.

Я пробуждаюсь от этого похожего на сон танца, когда слышу, как толпа разражается аплодисментами в конце выступления. Когда музыка умолкает, мне кажется, что Ник слишком близко. Ник/Сальваторе/Кристофер Пламмер/симпатичный партнер по танцам – такой человек просто не может быть реальным. Это невозможно. Лучше положить конец этому сну, прежде чем он превратится в кошмар.

– Что ж ты, блин, такой симпатичный? – спрашиваю я и отталкиваю Ника от себя. Я не утруждаю себя созерцанием его потрясенного лица. В яблочко, Нора. Я убила его улыбку, и мне даже не пришлось для этого рассказывать ему про Трис.

– Мне нужно в туалет.

Я убегаю в сторону уборной. У двери ожидают несколько человек, но достаточно Тони щелкнуть пальцами, и очередь расступается.

На самом деле мне нужно не в туалет. Мне нужно подумать. Мне нужно поспать. Мне нужно, чтобы Кэролайн протрезвела и я смогла с ней поговорить. Сегодня с утра моя жизнь казалась такой ясной. Отказаться от места в Брауне – выполнено. Выбраться в город вместе с Кэролайн, чтобы пойти на выступление группы, которая ей нравится, вместо того чтобы весь вечер страдать дома в компании каких-то рэперов с дредами, которых пригласили мама с папой, – выполнено. Эта ночь должна была закончиться так же, как и любая другая, когда мы отправлялись куда-то с Кэролайн: мне нужно лишь уловить момент, когда она начинает к кому-то клеиться, а потом доставить ее домой. Выполнено. Я не из тех девочек, у которых вся жизнь меняется после того, как они случайно знакомятся с парнем посреди ночи. Я ношу вельветовые брюки и фланелевые рубашки. У меня не убийственно красивое тело, как у Трис или Кэролайн. Иногда я три дня подряд не мою голову, а иногда забываю воспользоваться зубной нитью. Что этот парень по имени Ник тут вообще делает?

Я вхожу в туалет, как только из него выходит предыдущий посетитель. Вытираю сиденье туалетной бумагой, а затем сажусь на него. По стене тянется цепочка надписей.

«Джимми отлично сосет. Climb Every Mountain[5], однозначно» (с картинкой).

«Счастье дано нам, пожалуй, только для того, чтобы несчастье стало возможным», – Пруст.

«Ты для меня одна, толстушка», – Моррисси.

«Сделай мне вот так», – Backstreet Boys (тоже с картинкой, куда более непристойной, чем про Джимми, и нарисовано получше).

«Клэр, после шоу найди меня на улице Ривингтон, перед магазином сладостей. С тебя конфетки Pez. Ты знаешь, о чем я».

«Тссс… – сидишь на толчке и гадаешь, когда закончится эта ночь? Отвечаю: НИКОГДА. Where is Fluffy, необъявленное шоу, СЕГОДНЯ, после этого безумства фон Трапп, и до восхода. Кто пропустит, тот дурак».

Даты на стене нет, но следы черного маркера выглядят свежими. Мне становится любопытно, кто и когда принял это ответственное решение – называть туалет «толчком»? Может, это шоу и правда сегодня? Я готова молиться на Where is Fluffy. Они отговорили папу от заключения контракта с независимым лейблом дядюшки Лу. Они способны заставить меня всю ночь протанцевать пого. Благодаря им я могу забыть, что мне хочется забраться в постель и спрятаться под одеялами, что я впустую растратила свою юность на Тэла и что я на свидании с хорошим парнем, но подаю ему настолько путаные сигналы, что даже телеграфист с дислексией справился бы лучше.

Рискну ли я снова предстать перед Ником, подойти к столику и рассказать ему про Where is Fluffy? Я же знаю, что он их фанат. Я прослушивала последний плей-лист, который он составил для Трис – он начинался с песни этой группы «Забери меня обратно, стерва». Боже, он записывал для нее прекрасные плей-листы. Миксы, которые Тэл делал для меня, состояли из Боба Дилана, Имы Сумак и прочего дерьма. А Ник мог собрать в одном плей-листе Сезарию Эвору и Wilco, перейти к Ani, а затем к Rancid и увенчать все это треком Пэтси Клайн, перетекающим в финале в композицию Fugazi. Впрочем, однажды, если эта ночь под девизом «Что тут вообще происходит?» получит хоть какое-нибудь продолжение, мне придется преподать Нику несколько уроков насчет того, как неудачно он использует треки Патти Смит и Velvet Underground в плей-листах о несчастной любви. Ненавижу их просто. Патти Смит – подхалимствующая позерка, а Лу Рид – попросту мерзкий хрен.

ХРЕН! Я что, правда спросила Ника, есть ли у его члена имя?

Может, Тэл был прав? Я должна испытывать к нему больше благодарности, потому что ни один парень, кроме него, не сможет меня выносить?

Возможно, Кэролайн сейчас валяется в отключке в вагончике незнакомца, но я знаю, что бы она мне сказала: «Тэл был НЕ ПРАВ. Возвращайся к столику и попробуй заново. Ты справишься. Иди на хрен обратно, черт тебя дери».

Я беру черный маркер, привязанный на веревочке рядом с туалетным зеркалом, и добавляю к надписям на стене свою:

The Cure. Лекарство. От бывших? Прости, Ник. Ты же понимаешь. Поцелуешь меня снова?

Побрызгав холодной водой из раковины на лицо, я делаю глубокий вдох. Пора вернуться и сделать все, как надо. Я могу начать с чистого листа. Я могу измениться. Но не для Тэла. Для себя.