На дворе уже спустилась ноябрьская ночь. Кэл приоткрыл переднюю дверь и на белеющей стене «Французской прачечной» через улицу увидел очертания фигуры Ли. Он сидел на ступеньках, и тяжелое пальто его торчало горбом.
Кэл потихоньку прикрыл дверь и прошел гостиной в кухню. «От шампанского пить хочется», – сказал он. Отец не поднял головы.
Кэл выскользнул во двор, пошел между редеющими грядками, предметом особой заботы Ли. Потом перелез через высокий забор, ступил на доску, служившую мостками через канаву с черной водой, и тесным переулком между Лэнговой пекарней и мастерской местного жестянщика выбрался на Кастровилльскую улицу.
По ней он дошел до Каменной, где стоит католическая церковь, взял налево, миновал дома Каррьяго, Уилсонов, Забала и у дома Стейнбеков снова повернул налево, на Центральный проспект. Еще два квартала, и он был у школы на Западной стороне.
Тополя перед школьным двором почти облетели, лишь кое-где покачивались под вечерним ветром пожухлые листья.
Внутри у Кэла все как будто онемело. Он даже не замечал холода, которым несло с гор. Впереди, через несколько домов, он увидел человека – тот пересекал круг света, падающий от фонаря, и направлялся в его сторону. По походке и по фигуре он узнал брата, и вообще он знал, что встретит его тут.
Кэл замедлил шаги и, когда Арон приблизился, окликнул его:
– Эй, а я тебя ищу.
– Ты уж извини меня за сегодняшнее, – сказал Арон.
– Ты тут ни при чем… Ладно, не будем об этом. – Братья пошли рядом. – Не хочешь со мной? – спросил Кэл. – Могу кое-что показать.
– Что именно?
– Сам увидишь. Думаю, тебе будет интересно. Очень интересно.
– Только если недолго.
– Нет, совсем недолго.
Они вышли на Центральный проспект и направились к Кастровилльской улице.
Вербовочный пункт в Сан-Хосе сержант Аксель Дейн обычно открывал ровно в восемь, но, если он немного задерживался, за него это делал капрал Кемп, причем безропотно.
Аксель Дейн представлял собой довольно распространенный тип американского вояки. Длительная служба в армии Соединенных Штатов между двумя войнами – испанской и германской – сделала его совершенно непригодным к жестокой, неупорядоченной жизни на гражданке. Он прекрасно понял это во время месячного перерыва между двумя сроками армейской службы в мирных условиях, а они вместе, в свою очередь, сделали его непригодным к участию в войне, и потому он разработал целую методу, как не попасть на фронт. Вербовочный пункт в Сан-Хосе доказывал правильность этой методы. Он ухаживал за младшей девицей из богатого семейства Ричи, а она – так уж случилось – проживала именно в этом городке.
Кемп был в армии недолго, однако он успешно усваивал основное уставное правило: ладь с непосредственным начальством и по возможности держись подальше от офицеров. Его отнюдь не трогали легкие насмешки и нагоняи, какими баловался Дейн.
В восемь тридцать Дейн вошел в помещение пункта и увидел, что Кемп похрапывает за столом, а рядом терпеливо жмется на стуле какой-то паренек. Бросив на него взгляд, сержант зашел за перегородку и положил руку на плечо Кемпу.
– Милый, – пропел он. – Заря занялась, и уже заливаются жаворонки.
Кемп поднял голову с рук, вытер нос тылом ладони и чихнул.
– Будь здоров, хороший мой! – сказал сержант. – Вставай, у нас клиент.
Кемп прищурил набрякшие веки:
– Война подождет.
Дейн внимательно оглядел паренька:
– Боже ж ты мой! Вот это красавчик. Будем надеяться, что там поберегут такого, а? Капрал, вы, конечно, полагаете, что он хочет сражаться с ненавистным врагом, а я считаю, что он от любви драпает.
Кемп с облегчением понял, что сержант еще не до конца протрезвел.
– Думаете, девица какая обидела? – Он научился подыгрывать сержанту. – Думаете, он в Иностранный легион метит?
– Может, он от самого себя драпает.
– Посмотрел я то кино, – сказал Кемп. – Там один сержант есть, подлюга и сучий сын.
– Быть такого не может, – возразил Дейн. – Ну, двигай поближе, парень. Тебе, говоришь, восемнадцать?
– Да, сэр.
Дейн обернулся к подчиненному:
– Как считаешь?
– Чего там считать? Ростом вышел, значит, годится. – Восемнадцать… – проговорил сержант. – Значит, так и запишем?
– Да, сэр.
– Заполни вот этот бланк. Высчитай, в каком году родился, укажи там и хорошенько запомни.
Джо не нравилось, что Кейт целыми часами сидит в своем кресле, не двигаясь и глядя в одну точку. Это означало, что она думает. Поскольку лицо ее ровным счетом ничего не выражало, он не мог проникнуть в ее мысли и оттого сильно беспокоился. Ему очень не хотелось упускать свой первый настоящий шанс.
У него был один-единственный план, и поэтому пусть она посидит, понервничает, пока не даст где-нибудь маху. А там видно будет, чем ее охмурить. Но вот как догадаешься – нервничает она или нет, ежели сидит как истукан и в стенку зырит.
Джо видел, что Кейт сегодня не ложилась. Он спросил ее насчет завтрака, а она только головой легонько мотнула. Может, вообще его не слышала, поди узнай.
«Не суетись! – предупреждал он себя. – Смотри в оба и востри уши». Девки тоже, видать, чуют: что-то неладно, но у каждой, видите ли, собственное объяснение имеется. Дуры набитые, мозги куриные!
Кейт не могла сосредоточиться. Разные образы метались у нее в голове, как мечутся в сумерках летучие мыши. То перед нею вставало лицо ее белокурого красавца, его засверкавшие от потрясения и злости глаза, и слышались его сердитые слова, которые он выкрикивал не столько ей, сколько самому себе. То она видела его смуглого братца – тот стоял, прислонившись к косяку, и смеялся.
Она тоже тогда засмеялась, это самое быстрое и самое верное оружие самозащиты – смех. Что же он сделает, ее сын, ее мальчик? Что он сделал после того, как не торопясь вышел из комнаты?
Ей вспомнился устало-безжалостный и довольный взгляд Кэла, когда он, не спуская с нее глаз, медленно затворял за собой дверь.
Зачем он привел брата? Что ему нужно, чего он добивается? Если бы она знала, то могла бы встретить их как полагается. Но она не знала.
У нее снова ломило суставы, причем ломота проявлялась то в одном месте, то в другом. Когда она двигалась, нестерпимо ныла поясница, ближе к правому боку. Значит, боль надвигается со всех сторон, думала она, и рано или поздно она сойдется в середине, как сбивается в подвале стая крыс, и примется грызть ее.
Несмотря на все добрые советы, которые Джо давал самому себе, он не мог сидеть сложа руки. Так и сегодня он не утерпел и с чайником в руке негромко постучал к Кейт в дверь, приоткрыл ее и вошел.
– Поставь на стол, – откликнулась она и, словно подумав, добавила: – Спасибо тебе, Джо.
– Нездоровится, мэм?
– Опять руки заболели. Не помогло новое лекарство.
– Может, что сделать нужно?
Она приподняла руки.
– Разве что отрубить их… – Лицо ее исказилось от боли, причиненной движением. – И ведь никакого просвета нет, – добавила она жалобно.
Джо ни разу не слышал такого слабодушия в ее голосе, и чутье подсказало ему, что пора действовать.
– Может, ни к чему вам лишнее беспокойство, но я кое-что разнюхал об ней… – По молчанию Кейт Джо понял, что она насторожилась.
– О ком это ты? – наконец тихо спросила она.
– Об гулящей об этой.
– А, об Этель.
– Об ней самой.
– Надоела она мне. Чего разнюхал-то?
– Я вам по порядку, потому как не усек я, что к чему. Стою я, значит, в табачной у Келлога, и подходит ко мне один. Ты, говорит, Джо? А я ему, откуда, мол, знаешь. Знаю, говорит, и все, ты одного человека ищешь. Я его сроду не видал, но заинтересовался. Так, мол, и так, выкладывай, если знаешь. «Она с тобою хочет поговорить», – так прямо и выложил. Я ему, значит: «За чем же дело стало?» А он смотрит на меня, как на чокнутого. «Ты чего, не помнишь, что судья сказал?» Видать, намекал, что она возвернуться грозилась. – Джо видел бледное неподвижное лицо Кейт и ее глаза, уставившиеся в стену.
– А потом денег потребовал? – проговорила Кейт.
– Никак нет, мэм, денег не потребовал. Плести начал что-то, не разобрал я. Ты, говорит, Фей знаешь? Не, говорю, в первый раз слышу. А он мне, значит: «Поговори с ней, не пожалеешь». Я ему тогда говорю, посмотрим, мол, и пошел себе. Никак не допру, чего он намолол. Дай, думаю, хозяйке донесу.
– Ты в самом деле не знаешь, кто такая Фей? – спросила Кейт.
– В самом деле не знаю.
Голос у Кейт сделался вкрадчивый.
– Ты, выходит, ни разу не слышал, что Фей была хозяйкой в нашем доме?
Джо почувствовал, что внутри у него что-то дернулось и заныло. Ну и дубина! Надо же так по-глупому подставиться. Мысли его заметались.
– А-а… теперь вроде что-то припоминаю… Разве не Фейз ее звали?
Мимо Кейт, конечно, не прошло, как, струхнув, встрепенулся Джо. От его беспокойства померк в голове облик белокурого Арона, притупилась боль в руках и прибыло сил. «Ловко я его», – подумала она с удовольствием.
– Скажешь тоже – Фейз, – словно самой себе повторила она и негромко рассмеялась[15]. – Налей-ка мне чайку, Джо!
Кейт, казалось, не замечала, как дрожит у Джо рука и постукивает о чашку носик чайника. Она даже не взглянула на него, когда он поставил чай перед ней и отступил в сторонку, чтобы она его не видела. Он буквально трясся от страха.
– Скажи, Джо, ты можешь меня выручить? – умоляющим тоном произнесла Кейт. – Я готова тебе десять тысяч отвалить, если ты наконец уладишь это дело. – Она выждала ровно секунду и, круто повернувшись, вперилась ему в лицо.
Джо облизывал губы, глаза у него повлажнели. Он отшатнулся от ее резкого движения, словно его ударили, но цепкий взгляд Кейт не отпускал его.
– Попался, голубчик?
– Не пойму я, о чем вы, мэм.
– А ты иди и подумай! Когда пораскинешь как следует мозгами – потолкуем. Ты ведь у нас сообразительный. Погоди, пошли-ка мне Терезу.
Джо не терпелось выбраться вон из этой комнаты, где его разделали, как бог черепаху. Да, натворил он делов. Видать, все его шансы теперь к чертям собачьим. Сучка проклятая, еще изгаляется, подумал он, услышав:
– Спасибо за чай, Джо. Ты парень примерный.
Ему хотелось хлопнуть дверью, но он побоялся.
Кейт осторожно, стараясь не потревожить больной бок, поднялась, подошла к бюро и вытащила листок бумаги. Пальцы едва держали перо.
«Дорогой Ральф, – царапала она, водя всей рукой, чтобы не тревожить кисть. – Скажите шерифу, что не вредно посмотреть отпечатки пальцев Джо Валери. Вы знаете Джо, он у меня служит. Ваша Кейт». Она сложила бумагу, и тут вбежала перепуганная Тереза.
– Вы меня звали? Я что-нибудь не то сделала, мэм? Я, честное слово, старалась, только нездоровится мне.
– Поди сюда, – сказала Кейт. Бедняжка застыла у бюро, а она не торопясь надписывала конверт и наклеивала марку. – Хочу попросить тебя о небольшом одолжении. Сходи в кондитерскую, к Беллу, возьми две коробки ассорти. Одну большую, на пять фунтов – угостишь девочек, другую маленькую, на фунт, мне принесешь. Потом зайдешь в аптеку Крафа и купишь мне две зубные щетки среднего размера, смотри не перепутай, и баночку зубного порошка – знаешь, такую, с носиком?
– Конечно, знаю, мэм. – Тереза с облегчением вздохнула.
– Ну вот и умница! – продолжала Кейт. – Я давно к тебе приглядываюсь. Понимаешь, Тереза, нездоровится мне в последнее время. Если будешь хорошо выполнять мои поручения, я, пожалуй, тебя вместо себя оставлю, когда в больницу лягу.
– Значит, вы… Неужели вы хотите лечь в больницу?
– Пока еще точно не знаю, милочка. Но помощница мне все равно потребуется. Вот тебе деньги на конфеты. И не забудь – щетки среднего размера.
– Не забуду, мэм, спасибо, можно идти?
– Иди. И знаешь что? Девочкам пока ничего не говори. Постарайся незаметно из дома выйти.
– Я черным ходом пройду, – заторопилась Тереза.
– Да, чуть было не забыла, – сказала Кейт. – Тебе не трудно опустить это в почтовый ящик?
– Ну что вы, мэм, конечно, не трудно! Больше ничего не нужно?
– Нет, милочка, кажется, все.
Тереза ушла, а Кейт положила обе руки на крышку бюро, давая отдых ноющим пальцам. Ну вот оно, начинается. Пожалуй, она всегда знала, что он придет, этот час. Наверняка знала… впрочем, не надо сейчас об этом думать. Еще будет время. Джо, конечно же, уберут, но ведь обязательно найдется еще кто-нибудь… И сама эта поганка Этель. Так что раньше или позже… не надо об этом думать, не надо. Ее мысли ходили на цыпочках туда и сюда, взад и вперед, словно ища какую-то вещь, которая то попадалась на глаза, то пропадала. Первый раз краешек ее высунулся, когда она думала о своем белокуром сыночке. Они появились рядом – эта вещь и его лицо, растерянное, испуганное, убитое горем. И тут Кейт вспомнила.
Она вдруг увидела себя девочкой, совсем маленькой и хорошенькой, розовощекой, как ее сын. Эта девочка понимала, что она умнее и красивее своих сверстниц. Но время от времени она чувствовала себя совсем одинокой, и ее охватывал такой страх, как будто ее обступает высоченный лес врагов. И каждым своим помыслом, взглядом и словом они старались навредить ей. Она плакала от испуга, потому что ей некуда было бежать от них и негде спрятаться. Потом однажды она увидела одну книгу. Читать ее научили, когда ей было пять лет. Она хорошо помнила эту книгу в твердом оторвавшемся переплете коричневого цвета с серебряным тиснением. Это была «Алиса в Стране чудес».
Кейт переменила положение: у нее затекли локти. Перед глазами встали картинки из книги, и на каждой – Алиса с длинными прямыми волосами. Но больше всего поразил ее воображение и запал в память на всю жизнь пузырек с надписью «Выпей меня!». Она многому научилась у Алисы.
Когда Кэти начинал обступать лес врагов, она была наготове. В кармане у нее лежал пузырек с подслащенной водой, и на этикетке с красным обводом она написала «Выпей меня!». Она отпивала глоточек и начинала уменьшаться, уменьшаться. Пусть-ка теперь враги поищут ее! Она спрячется под какой-нибудь листок или залезет в муравьиную норку и будет выглядывать оттуда и смеяться над ними. Никто ее не найдет! И нигде ее не запрут, и никто от нее не запрется, потому что она под любой дверью пешком пройдет.
Она любила Алису, играла с ней и делилась всякими секретами. Алиса была верной подружкой и всегда ждала ее, когда ей пожелается стать маленькой-маленькой.
Это было замечательно, так замечательно, что иногда просто хотелось чувствовать себя покинутой и несчастной. И все-таки у нее была приготовлена еще одна маленькая хитрость. В ней ее сила и ее спасение. Стоит только выпить весь пузырек, и ты начнешь уменьшаться и уменьшаться, пока не исчезнешь совсем и не перестанешь существовать. И самое приятное, что когда тебя не будет, то не будет никогда. Вот ее желанное спасение. Иногда, ложась в постель, она глотала много-много капель из «Выпей меня» и делалась маленькой, как самая крохотная мошка. Но она никогда не пробовала выпить себя насовсем – не было причины. Она тщательно скрывала от других эту маленькую хитрость.
Кейт вспоминала нарисованную в книге девочку и печально качала головой. Странно, почему она забыла про свою волшебную выручалочку. Сколько раз она спасала ее от разных напастей и бед. До чего интересно спрятаться под клеверным листком, и как дивно просвечивает сквозь него солнце, Кэти и Алиса, две неразлучные подружки, обнявшись бродили среди высоченных травяных стеблей. Кэти и в голову не приходило выпить весь пузырек с надписью «Выпей меня!», потому что у нее была Алиса.
Кейт уронила голову на скрюченные руки. В душе было одиноко, холодно, пусто. Она много чего натворила, но ее вынуждали к этому. Да, она отличается от других, ей больше дано. Она подняла голову, по лицу ее бежали слезы, но она не пошевелилась, чтобы смахнуть их. Да, это сущая правда. Она умнее и сильнее, чем другие. У нее есть то, чего нет у них.
Едва она подумала об этом, как перед ней выплыло смуглое лицо Кэла. Губы его кривились в злой усмешке. И тут она почувствовала вдруг такую тяжесть, что едва не задохнулась.
У других есть то, чего нет у нее, но она не знала, что именно. Теперь она знает и готова; она поняла, что готовилась к этой минуте давно, быть может, всю свою жизнь. Ум ее работал, как несмазанное колесо, тело дергалось, как кукла в руках неумелого кукловода, но она методично принялась за последние приготовления.
Был полдень, она поняла это по щебетанию в столовой. Лентяйки, сони несчастные, только что встали.
Дверная ручка долго не поддавалась; наконец Кейт удалось повернуть ее, зажав между ладонями.
Девушки словно подавились смехом и испуганно уставились на нее. Из кухни прибежал повар.
Бледная, осунувшаяся, скособоченная, Кейт была похожа на привидение. Она прислонилась к стене, улыбнулась, но улыбка еще больше напугала девушек, им показалось, будто изо рта у нее вот-вот вырвется дикий крик.
– А где Джо? – спросила Кейт.
– Куда-то вышел, мэм.
– Слушайте меня внимательно, – начала она. – Я долго не спала и совсем измучилась. Сейчас я приму лекарство и усну, и чтоб никто меня не беспокоил. Ужинать, конечно, не буду. Мне надо как следует выспаться. Передайте Джо, чтобы никто не приходил ко мне до завтрашнего утра. Ни под каким видом, понятно?
– Понятно, мэм.
– Тогда спокойной ночи. Я знаю, сейчас день, но я желаю всем спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мэм, – послушным хором откликнулись девушки.
Кейт повернулась и поплелась к себе.
Прикрыв за собой дверь, она оглядела комнату, соображая, что нужно сделать. Подошла к бюро, присела. Превозмогая боль, взяла ручку и как можно четче написала: «Все свое имущество я оставляю моему сыну Арону Траску». Поставила число и подпись: «Кэтрин Траск». Пальцы ее погладили бумагу. Потом она поднялась, оставив завещание на видном месте лицевой стороной вверх.
У стола посередине комнаты она налила в чашку холодного чаю, отнесла ее в камору и поставила на столик. Подойдя к трюмо, причесала волосы, взяла немного румян, втерла в лицо, слегка напудрила нос и щеки, подкрасила губы бледной помадой, которой всегда пользовалась. Напоследок она подпилила ногти и сделала маникюр.
Теперь, когда закрылась дверь в большую комнату, здесь, в серой каморе, опустился полумрак, и только лампа бросала кружок света на столик. Кейт взбила и поправила подушки в кресле, прилегла, чтобы проверить, удобно ли. Ей было даже весело, как будто она собиралась на вечеринку. Она бережно выудила цепочку из-за лифа, отвинтила крышку с цилиндрика и вытряхнула облатку на ладонь. Заулыбалась, глядя на нее.
«Съешь меня», – скомандовала Кейт себе и кинула облатку в рот. Потом взяла чашку. «Выпей меня», – сказала она и отхлебнула крепкого чая.
Она заставила себя думать только об Алисе, такой крошечной, ожидающей ее. Но другие лица сами лезли на глаза – лица отца и матери, Чарльза и Адама, Сэмюэла Гамильтона, Арона, ухмыляющееся лицо Кэла. Он молчал, но злые огоньки в его глазах говорили за него: «Вам чего-то не хватает. У людей это есть, а у вас нет».
Она снова заставила себя думать об Алисе. В стене напротив была дырка от гвоздя. Алиса наверняка там. Сейчас она обнимет Кэти за талию, и Кэти обнимет ее, и они пойдут рядышком, две верные подружки, маленькие, величиной с булавочную головку.
Боль в пальцах постепенно унималась, сладко цепенели руки и ноги. Веки словно набухли, отяжелели. Она зевнула.
– Алиса ведь не знает, что я сразу в прошлое, – то ли подумала она, то ли сказала, то ли подумала, что сказала. Глаза закрылись, и ее вдруг затошнило, затрясло. Она испуганно открыла глаза и обвела комнату угасающим взглядом. В серой каморе совсем потемнело, и только тусклый кружок света от лампы колыхался и расплывался, как вода в озерце. Веки ее опять опустились, и ладони сложились в горсть, словно держали маленькие груди. Сердце стучало торжественнее и тише, дыхание слабело, становилось реже, а она сама уменьшалась, уменьшалась, уменьшалась и вдруг исчезла совсем – как будто ее и не было.