На крыльце Абра столкнулась с Кэлом.
– Подожди, я сейчас! – Он вошел в дом и бросил книги.
– Смотри не растеряй ее учебники! – крикнул Ли из кухни.
Надвигался зимний вечер. Порывистый ледяной ветер яростно раскачивал мигающие газовые фонари, и тени метались туда-сюда, как вспугнутые летучие мыши. Прохожие, спешащие с работы в тепло родного дома, прятали лица в воротники. Когда ветер утихал, с катка за несколько кварталов доносилась механическая музыка.
– Абра, подержи, пожалуйста, книги. Надо воротничок расстегнуть, а то голову отрежет. – Кэл нащупал крючки и вздохнул с облегчением. Он взял книги у Абры. Высокая пальма перед домом Берджесов гнулась под ветром, и ее разлапистые листья с треском колотились друг о друга, а у закрытых дверей кухни протяжно, истошно мяукала кошка.
– Не получится из тебя хороший солдат, – заметила Абра. – Чересчур ты самостоятельный.
– Это мы еще посмотрим, – сказал Кэл. – На что он способен, наш старый Краг-Йоргенсен? Только дурацкие упражнения придумывает. А вот если на самом деле понадобится и мне будет интересно, не хуже других буду.
– Пирожные были замечательные, – сказала Абра. – Я тебе одно оставила.
– Спасибо, попробую. Вот из Арона настоящий вояка выйдет.
– Да, настоящий, и к тому же симпатичный, во всей армии такого не найдешь. Когда поедем азалии смотреть?
– Только весной.
– Давай пораньше. И еды возьмем.
– Пораньше дождь может быть.
– Дождь или ясно – все равно поедем.
Абра взяла у него свои книги и вошла в калитку.
– До завтра!
Кэл не повернул к дому, а пошел дальше, в беспокойную мглу, мимо школы, мимо катка – крытой площадки с громыхающим механическим мелодеоном, и ни единого человека не было на льду. Старик – хозяин катка сиротливо сидел в будочке, задумчиво наматывая на указательный палец билетную ленту.
На Главной улице тоже не было ни души. Ветер гнал по тротуару обрывки бумаги. Из кондитерской Белла вышел полицейский Том Мик и зашагал рядом с Кэлом.
– Эй, солдат, застегнул бы воротничок, – заговорил он.
– А, это вы, Том, привет! Режет, проклятый.
– Что-то тебя последнее время не видать по ночам.
– Угу.
– Неужто исправился?
– Все может быть.
Том ужасно гордился тем, что умеет с самым серьезным видом разыгрывать людей.
– Похоже, зазнобу завел?
Кэл ничего не ответил.
– Слышал, будто твой братец годков себе надбавил и махнул в армию. А ты, выходит, у него девчонку отбиваешь?
– Выходит, отбиваю.
Тома разбирало любопытство.
– Уилл Гамильтон раззвонил, будто ты пятнадцать тысяч на фасоли заколотил. Верно это?
– Выходит, верно.
– Ты же малолетка еще. Куда тебе такую кучу денег?
– А никуда. Сжег я их, – ухмыльнулся Кэл.
– Как сжег?
– Очень просто, взял спички – и готово!
Том пристально посмотрел Кэлу в лицо.
– Поня-я-тно!.. Ну и правильно сделал. Бывай, мне тут заглянуть надобно. – Том Мик страсть как не любил, когда его разыгрывают. «Ишь, щенок паршивый, – пробурчал он, отойдя. – Шибко умный заделался!»
Разглядывая витрины, Кэл медленно брел по Главной улице. Интересно, где похоронена мать? Может, узнать и отнести ей на могилу цветы? Он усмехнулся. Странное желание – или он просто дурачит себя? Салинасский ветер надгробный камень снесет, не то что букетик гвоздик. Ему вдруг почему-то вспомнилось мексиканское название гвоздик, кто-то, кажется, говорил ему, когда он был маленький. Их называют Гвоздиками Любви, а ноготки – Гвоздиками Смерти. И слово какое-то гвоздистое, острое – claveles. Пожалуй, лучше отнести на ее могилу ноготков. «Я уже как Арон рассуждаю», – усмехнулся Кэл.
Зимняя стужа не отпускала. Уже давно прошли все сроки, а зима все тянулась – холодная, сырая, ветреная. «Во Франции палят из этих проклятых пушек, – толковали в народе, – а во всем мире погода портится».
Всходы в Долине были робкие, редкие, а полевые цветы так припозднились, что некоторые решили, что они не появятся вовсе.
Мы привыкли, что Первого мая, когда воскресные школы во всей округе устраивают в Алисале пикники, кусты дикой азалии, протянувшиеся там по берегам речки, уже стоят в полном цвету. Иначе и быть не может – так мы считали. Какой же это праздник без распустившихся цветов азалии!
Но в тот год Первое мая выдалось холодным. Ледяной дождь отбил всякую охоту к загородной прогулке. Прошло две недели, а в Алисале по-прежнему не распустилось ни единого цветка.
Кэл не мог знать, что погода так подведет его, когда приглашал Абру за город в пору цветения азалий. Ему было неудобно откладывать поездку.
Их «форд» стоял в гараже у Уиндхэмов на ходу; накачаны шины, два новеньких аккумулятора, чтобы сразу завести мотор. Ли должен был приготовить бутерброды и через день покупал особые булки, но потом это ему надоело, и он бросил.
– Зачем откладываешь? – спросил он Кэла.
– Я же обещал показать цветущие азалии.
– А как ты узнаешь, когда они распустятся?
– У нас в школе два брата учатся, Силаччи. Они оттуда. Говорят, еще неделю ждать, а то и дней десять.
– Смотри, как бы она вообще не лопнула, твоя вылазка.
Здоровье Адама постепенно улучшалось. Он уже шевелил левой рукой и начал понемногу читать, и с каждым днем – все дольше.
– Вот когда устаю, буквы расплываются. А так – прекрасно вижу. Хорошо, что я очки не заказал, от стекол зрение только портится. В жизни на глаза не жаловался.
Ли довольно кивал. Он съездил в Сан-Франциско, привез оттуда пачку книг и, кроме того, выписал множество оттисков различных публикаций. Он перечитал все, что написано об анатомии мозга, и теперь прекрасно разбирался в симптомах и осложнениях тромбоза и вообще в патологических изменениях мозговой деятельности. Он изучал предмет и расспрашивал знающих людей с таким же упорством, с каким в свое время изловил, разделал и проанализировал ивритский глагол. Поначалу доктора Г. С. Мэрфи раздражала настырность слуги-китайца, но потом раздражение уступило место искреннему уважению к его любознательности, и он начал относиться к нему едва ли не как к ученому коллеге. Он даже брал у Ли новые журналы и оттиски статей с сообщениями о диагностике и лечении таких заболеваний. «Этот китаеза побольше моего знает о кровоизлияниях в мозг, – заявил он однажды доктору Эдвардсу. – И наверняка не меньше вас». В голосе его прозвучало деланное недовольство и скрытое восхищение. Медики терпеть не могут, когда непосвященные лезут в тайны их профессии.
– Мне кажется, что процесс абсорбции продолжается, – говорил Ли, докладывая об улучшении состояния Адама.
– Был у меня больной… – перебил его доктор Мэрфи и поведал целую историю о счастливом излечении.
– Однако я опасаюсь рецидива, – продолжал Ли.
– Ну уж это как Всевышнему будет угодно, – отвечал доктор Мэрфи. – Артерия не автомобильная шина, ее не залатаешь. Кстати, как тебе удается так часто измерять у него давление?
– Он загадывает мое давление, а я его. Это интереснее, чем играть на скачках.
– И кто же выигрывает?
– Он бы в два счета продулся, если бы я захотел. Но это испортит игру, и показания тоже.
– А каким образом ты не даешь ему разволноваться? – поинтересовался доктор Мэрфи.
– У меня есть собственный метод. Я его разговорной терапией называю.
– Должно быть, уйму времени отбирает?
– Отбирает, – согласился Ли.