Утром Сэмюэл зашел на кухню и застал там Лайзу, которая с грозным видом расхаживала перед печью, словно загнанный в клетку леопард. Круглые, похожие на спелые яблоки щеки жены горели гневным румянцем. Вьюшка была открыта, и в растопленной печи гудел огонь, разогревая духовку для выпечки хлеба. Белые караваи подходили на противнях в ожидании своего часа. Лайза, как обычно, встала еще до рассвета. Валяться в постели после восхода солнца считалось таким же грехом, как и прогулки после заката, так как в обоих случаях наносился удар по добродетели. Лишь одному человеку на свете разрешалось безнаказанно нежиться на хрустящих отутюженных простынях, когда солнышко уже вовсю светило на небе, а утро приближалось к полудню. Этим счастливцем был младшенький Джо. Из всех детей на ранчо с родителями жили только Том и Джо. Рослый рыжеволосый Том, уже успевший отрастить красивые пышные усы, сидел за столом, предварительно опустив и застегнув рукава рубашки, как того требовали хорошие манеры. Лайза лила из ковшика тесто на раскаленную сковородку, и оладьи разбухали на глазах, словно взбитые подушки, образуя по всей поверхности извергающиеся вулканы, постепенно застывающие в кратеры. Вот тогда Лайза переворачивала их на другую сторону. Готовые оладьи манили аппетитной золотистой корочкой с коричневатыми разводами, наполняя кухню соблазнительным сладким ароматом.
Сэмюэл зашел в дом со двора. Он уже успел умыться, и на лице и бороде поблескивали капельки воды. Прежде чем появиться на кухне, он опустил рукава синей рубашки. В доме миссис Гамильтон не позволялось садиться за стол с закатанными рукавами. Подобное безобразие разоблачало либо полного невежу, либо человека, умышленно пренебрегающего хорошими манерами.
– Матушка, я малость задержался, – начал Сэмюэл, но жена даже не удостоила его взглядом. Лопаточка сновала в ее руках со скоростью бросающейся на несчастную жертву змеи, и горячие оладьи с шипением шлепались белыми боками на сковородку.
– И когда же ты вернулся домой? – поинтересовалась наконец Лайза.
– Ох, очень поздно, часов в одиннадцать. Я не посмотрел, боялся тебя разбудить.
– Меня ты не разбудил, – с мрачным видом заявила Лайза. – Ты, наверное, решил, что рыскать всю ночь невесть где – вполне достойное занятие для приличного человека, а вот Господь Бог думает иначе и поступит с грешником, как он того заслуживает. – Все знали, что Лайза и Господь Бог придерживаются одинаковых убеждений по большинству вопросов. Повернувшись к сыну, она поставила перед ним тарелку, полную горячих хрустящих оладий. – Ну и что делается в поместье Санчеса? – обратилась Лайза к мужу.
Сэмюэл подошел к жене и, наклонившись с высоты своего немалого роста, поцеловал в румяную круглую щечку.
– Доброе утро, матушка. Благослови меня.
– Благослови Господь, – машинально откликнулась Лайза.
Сэмюэл сел за стол и, благословив сына, сообщил:
– Мистер Траск задумал большие перемены. Перестраивает старый дом. Хочет приспособить его для жилья.
Лайза тут же оторвалась от плиты:
– Тот, где годами жили коровы и свиньи?
– Ну, он перестелил полы, заменил оконные рамы. Все новенькое, свежевыкрашенное.
– Свинячий дух ничем не истребить, – не допускающим возражений тоном заявила Лайза. – Эту вонь не вывести ни водой, ни краской.
– Матушка, но я же заходил внутрь, осмотрел весь дом и ничего не почувствовал, кроме запаха свежей краски.
– А когда краска высохнет, снова будет пахнуть свиньями, – настаивала Лайза.
– Он разбил сад, провел по нему ручей и подготовил место для цветника. Собирается выращивать розы и прочие цветы. Некоторые кустарники выписал из Бостона.
– И как только Господь допускает подобные безумства, – с суровым видом заявила Лайза. – Я тоже люблю розы, но чтобы вот так швырять деньги на ветер…
– Он обещал и мне дать пару черенков, – похвастался Сэмюэл.
Том уже доел оладьи и помешивал ложечкой кофе.
– Отец, а что собой представляет мистер Траск?
– По-моему, замечательный человек. Светлая голова, говорит складно. Вот только слишком уж любит помечтать…
– Чья бы корова мычала, – оборвала мужа Лайза.
– Ты права, матушка, права. А не приходило тебе в голову, что мои мечты восполняют все, чего не хватает в жизни, а мистер Траск мечтает о реальных вещах и к тому ж располагает солидными средствами для их осуществления. Он хочет превратить свою землю в цветущий сад, и, пожалуй, ему это удастся.
– А какая у него жена?
– Ну, как тебе сказать… совсем молоденькая и очень красивая. Все больше молчит. Так, обронила несколько слов. Впрочем, оно и понятно, ведь ей скоро рожать… Первый ребенок.
– Мне это известно. А какую она прежде носила фамилию?
– Не знаю.
– А откуда родом?
– Понятия не имею.
Лайза поставила перед мужем тарелку с оладьями и налила в чашку кофе ему и Тому.
– А что ты вообще знаешь? Как она одета?
– Очень красиво. Синее платье, коротенькая розовая жакетка, правда, немного тесновата в талии.
– Да уж, тут у тебя глаз наметанный. Как думаешь, ее наряды из магазина или шила сама?
– Пожалуй, их купили в магазине.
– А вот в этом ты совсем не разбираешься, – твердо заявила Лайза. – Ты ведь решил, что дорожный костюм, в котором Десси поехала в Сан-Хосе, куплен в магазине.
– Десси умница и такая рукодельница. В ее руках иголка творит чудеса.
– Десси собирается открыть швейную мастерскую в Салинасе, – вмешался в разговор Том.
– В Салинасе? – переспросила Лайза, воинственно подбоченившись. – А вот мне Десси ничего не сказала.
– Похоже, Том, мы оказали твоей сестричке медвежью услугу, – смущенно заметил Сэмюэл. – Она-то собиралась сделать матери сюрприз, а мы по глупости все выболтали. Посыпалось, как из прогрызенного мышами мешка с зерном.
– Могла бы и поделиться с матерью, – возмутилась Лайза. – Терпеть не могу сюрпризы. Ну ладно, рассказывай дальше. Чем она занималась?
– Кто?
– Разумеется, миссис Траск, кто же еще?
– Чем занималась? Сидела в кресле под дубом. Ведь ей скоро рожать.
– А руки, Сэмюэл, чем у нее были заняты руки?
Сэмюэл порылся в памяти:
– По-моему, ничем. Помнится, ручки у нее такие изящные… Она сложила их на коленях.
– И что, ничего не шила, не вязала и не штопала? – неодобрительно фыркнула Лайза.
– Нет, матушка.
– Я так думаю, не след тебе туда ездить. Богатство и праздность – орудия сатаны, а ты не отличаешься стойкостью и падок на разные соблазны.
Сэмюэл весело расхохотался. Порой жена приводила его в восхищение, но Сэмюэл не сумел бы объяснить ей причину своего восторга.
– Я поеду туда исключительно за богатством, Лайза. Я хотел поговорить с тобой после завтрака, чтобы у тебя было время меня выслушать. Мистер Траск хочет, чтобы я пробурил на его земле четыре или пять колодцев, а возможно и построил ветряные мельницы и соорудил баки для хранения воды.
– А это не пустая болтовня? Ты говоришь о мельницах, которые крутит вода? Он заплатит за работу, или, как всегда, будешь оправдываться? «Ах, он расплатится, когда соберет урожай. Когда умрет богатый дядюшка», – передразнила она мужа. – Я-то знаю, да и тебе пора понять, что если человек не расплачивается сразу, то не заплатит вовсе. Тебе столько всего обещали, что давно можно было купить ферму в долине.
– Адам Траск заплатит. Он богатый человек, – заверил Сэмюэл. – Отец оставил ему целое состояние. Матушка, работы там хватит на всю зиму. Скопим денег и закатим пир на Рождество. Мы договорились, за колодцы он заплатит по пятьдесят центов за фут, а за мельницы – отдельно. Матушка, ведь я могу все изготовить прямо здесь, кроме опалубки. Но мальчикам придется мне помогать. Хочу взять с собой Тома и Джо.
– Джо не поедет, – заявила Лайза. – Ты же знаешь, он слаб здоровьем.
– Я вот и подумал, что надо бы ему здоровье укрепить, а то с такими нежностями помрет с голоду.
– Джо не отпущу, – отрезала Лайза. – Кто будет работать на ранчо, когда вы с Томом уедете?
– Я хотел попросить Джорджа вернуться на ферму. Работа клерка ему не по душе, даже и в Кинг-Сити.
– Ну и что? За восемь долларов в неделю можно и потерпеть.
– Матушка, – взмолился Сэмюэл, – наконец-то у нас появился шанс нацарапать свою фамилию на чеке Национального банка! Не воздвигай же своими словами преграду на пути у милостивой судьбы. Сжалься, матушка!
Лайза все утро, занимаясь домашними делами, что-то тихо ворчала себе под нос, а Сэмюэл с Томом проверяли бурильную установку, затачивали резцы, чертили наброски ветряных мельниц новой конструкции, вымеряли бревна и доски из красного дерева для баков с водой. Ближе к полудню к ним присоединился Джо и так увлекся этим занятием, что стал упрашивать отца взять его с собой.
– Сразу скажу, Джо, я – против, – заявил Сэмюэл. – Ты нужен матери на ранчо.
– Но, отец, мне так хочется поехать. Ведь на следующий год я все равно буду учиться в колледже в Пало-Альто и уеду из дома, верно? Пожалуйста, возьми меня с собой. Обещаю хорошо работать. Ты не пожалеешь.
– Не сомневаюсь. И все равно я против. А когда ты заговоришь об этом с матерью, буду очень признателен, если ты между делом ей об этом намекнешь. Даже можешь прямо сказать, что я отказываюсь взять тебя к мистеру Траску.
Джо хитро усмехнулся, а Том весело расхохотался.
– А потом ты позволишь матушке себя уговорить? – спросил сквозь смех Том.
Сэмюэл метнул на сыновей сердитый взгляд:
– Я своих слов на ветер не бросаю, и если что решил, уже не передумаю. Этот вопрос я обмозговал со всех сторон, и вот вам мое слово: Джо с нами не поедет. Вы ведь не хотите выставить отца лжецом, верно?
– Пойду и прямо сейчас с ней поговорю, – заявил Джо.
– Только не переусердствуй, сынок! – крикнул вдогонку Сэмюэл. – Действуй по-умному. Пусть матушка сама решит, а я буду упрямиться изо всех сил.
Два дня спустя от ранчо Гамильтонов отъехал большой фургон, нагруженный досками, бревнами и различным инструментом. Том правил четверкой лошадей, а рядом с ним, болтая ногами, сидели Сэмюэл и Джо.