2

Стол для ужина накрыли в доме.

– Я бы предпочел отужинать под деревом, как в прежние времена, но воздух уже холодный, и на улице зябко, – сказал Ли.

– Ты прав, – согласился Сэмюэл.

Близнецы тихо проскользнули в комнату и робко пристроились в углу, разглядывая гостя.

– Давненько я вас, ребята, не видел. Но имена вам дали славные. Ведь ты Калеб, верно?

– Меня зовут Кэл.

– Ладно, Кэл так Кэл. А ты тоже придумал способ обкорнать свое имя?

– Что, сэр?

– Тебя зовут Аарон?

– Да, сэр.

– Он пишет его с одним «а», Арон, – усмехнулся Ли. – С двойной буквой «а» его имя кажется приятелям чудаковатым.

– А у меня, сэр, есть тридцать пять бельгийских кроликов, – сообщил Арон. – Хотите взглянуть, сэр? Клетка стоит у родника. А вчера родились восемь малышей.

– С удовольствием посмотрю. – По губам Сэмюэла пробежала легкая усмешка. – А ты, Кэл, должно быть, увлекаешься земледелием, верно?

Ли резко повернулся к Сэмюэлу, устремив на него многозначительный взгляд.

– Не надо, – попросил он, заметно нервничая.

– На будущий год отец даст мне целый акр земли в низине, – заявил Кэл.

– А у меня есть кролик пятнадцати фунтов весу. Хочу подарить его отцу на день рождения, – похвастался Арон.

В спальне Адама открылась дверь.

– Тихо, молчи, – быстро прошептал Арон. – Это же секрет.

– И всегда-то вы, мистер Гамильтон, смущаете мой ум, – заметил Ли, разрезая тушеное мясо. – Садитесь, мальчики.

Вошел Адам и, опустив рукава рубашки, занял место во главе стола.

– Добрый вечер, мальчики, – поприветствовал он сыновей.

– Добрый вечер, отец, – дружно откликнулись дети.

– Только ничего не говорите, – повторил шепотом свою просьбу Арон.

– Будь спокоен, ничего не скажу, – заверил Сэмюэл.

– О чем это вы? Чего не говорить? – заинтересовался Адам.

– У нас с твоим сыном есть общая тайна, а тайны разглашать нельзя.

– Я тоже расскажу вам один секрет сразу после ужина, – вмешался Кэл.

– С радостью послушаю, – кивнул Сэмюэл. – И пожалуй, догадываюсь, о чем пойдет речь.

Ли бросил на Сэмюэла укоризненный взгляд и стал раскладывать мясо по тарелкам.

Мальчики поглощали пищу быстро и в полном молчании, за несколько минут опустошив тарелки.

– Можно нам выйти из-за стола, отец? – вежливо спросил Арон.

Адам кивнул в ответ, и близнецы тут же поднялись и вышли из комнаты.

– Они выглядят старше одиннадцати лет, – заметил Сэмюэл, провожая мальчиков взглядом. – Помнится, мои ребята в их возрасте с воплями носились по дому как угорелые. А эти ведут себя как взрослые мужчины.

– Правда? – удивился Адам.

– Кажется, я знаю причину, – вмешался Ли. – В доме нет женщины, обожающей младенцев. Мужчины, по-моему, не проявляют особого интереса к малышам, вот мальчики и не понимают всей прелести детства, не видя в нем никакой выгоды. Не знаю, хорошо это или плохо.

Сэмюэл старательно вымазал кусочком хлеба остатки подливы с тарелки и обратился к хозяину:

– Понимаешь ли ты, Адам, кого приобрел в лице Ли? Философа, умеющего отменно готовить, или повара, способного размышлять? Он многому меня научил, и ты, должно быть, постиг немало благодаря Ли.

– К сожалению, я мало к нему прислушивался, – вздохнул Адам. – Или, может быть, он сам не спешил делиться своими мыслями.

– Почему ты не захотел, чтобы мальчики учили китайский язык? – поинтересовался Сэмюэл.

Адам отозвался не сразу, обдумывая ответ.

– Похоже, пришло время искренних признаний, – промолвил он наконец. – Думаю, это была обычная ревность, которой я придумал другое название. А еще, наверное, не хотел дать им возможность уйти от меня, куда я не сумею за ними последовать.

– Что ж, решение вполне разумное и очень характерное для сына человеческого, – согласился Сэмюэл. – Однако какой же огромный скачок вперед ты совершил, осознав это. Не знаю, сумел бы я зайти так далеко.

Ли поставил на стол серый эмалированный кофейник, разлил кофе по чашкам и сел за стол, грея ладонь о выпуклый бок чашки. Вдруг он тихо рассмеялся.

– Да, мистер Гамильтон, взбудоражили вы мне душу. А кроме того, возмутили спокойствие всего Китая.

– Не понимаю, Ли. Объясни.

– Сдается, я уже рассказывал эту историю, – начал Ли. – А может быть, только составил в уме и намеревался вам поведать. Как бы там ни было, история забавная.

– Я не прочь послушать, – заинтересовался Сэмюэл, поглядывая на Адама. – А тебе, Адам, не хочется услышать рассказ Ли? Или опять окунулся в сумрак грез?

– Да, задумался, – признался Адам. – Странно, как мне растревожило душу.

– Вот и прекрасно, – обрадовался Сэмюэл. – Наверное, это лучшее, что случается с человеком. Давай, начинай, Ли.

Китаец тронул рукой шею и улыбнулся:

– Интересно, привыкну ли я когда-нибудь к отсутствию косы? Наверное, рука то и дело к ней тянулась, да я не замечал. Да, так вот какая вышла история. Я уже говорил вам, мистер Гамильтон, что с годами все больше ощущаю себя китайцем. А у вас ирландские корни не начинают заявлять о себе все громче?

– Временами находит, – признался Сэмюэл.

– Помните, как читали нам шестнадцать строф из четвертой главы «Бытия»? И мы еще спорили об их смысле?

– Помню. Дело давнишнее.

– Почти десять лет прошло, – подтвердил Ли. – То повествование запало мне в душу, и я стал вчитываться в каждое слово, и чем больше вдумывался, тем более глубоким казался смысл. Потом я сравнил все известные переводы, и они оказались довольно близкими. Только одно место не давало покоя. Где Иегова спрашивает Каина, почему тот разгневался. В Библии, изданной при короле Иакове, Иегова говорит: «Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит, он влечет тебя к себе, но ты будешь господствовать над ним». Меня поразили слова «ты будешь господствовать над ним». Ведь Каину обещано, что он победит грех.

– Но и его детям не удалось это сделать в полной мере, – кивнул Сэмюэл.

– Потом я взял американскую Стандартную Библию, которая только что появилась, – продолжил Ли, отпивая кофе. – Тот отрывок трактуется по-иному: «И ты господствуй над ним». Здесь совсем другое, уже не обещание, а приказ. И начались мои мучения. Я ломал голову, гадая, какое же слово использовал в оригинале автор, что получились два совсем разных перевода.

Сэмюэл подался вперед, положив руки на стол. Его глаза горели прежним молодым огнем.

– Ли, неужели ты хочешь сказать, что занялся изучением иврита?!

– Погодите, сейчас расскажу по порядку. Это довольно долгая история. Не желаете отведать уцзяпи?

– Напиток с приятным привкусом прелых яблок?

– Да, мне так сподручнее рассказывать.

– А мне, пожалуй, будет лучше слушаться, – согласился Сэмюэл.

Ли ушел на кухню, а Сэмюэл обратился с вопросом к Адаму:

– Ты знал?

– Нет, – признался Адам. – Ли не рассказывал, а может, я не слушал.

Ли вернулся с глиняным кувшином и тремя фарфоровыми чашечками, такими тонкими, что стенки просвечивали насквозь.

– Плосу, позалуйста, пить по-китайски, – сказал Ли на ломаном английском, разливая темный, почти черный напиток. – Он изрядно сдобрен полынью, и если выпить достаточно много, не уступит по действию абсенту.

– Хотелось бы знать, почему тебя заинтересовали именно эти строки? – спросил Сэмюэл, отпивая из чашечки.

– Видите ли, мне думается, что человек, сотворивший это великое повествование, точно знал, что хочет сказать, и неразбериха с разночтениями не допускается.

– Ты говоришь – «человек». А разве эта божественная книга написана не перстами Господа?

– Я полагаю, ум, создавший это сказание, имеет удивительное, божественное происхождение. У нас в Китае тоже есть несколько таких умов.

– Любопытно, – сказал задумчиво Сэмюэл. – Получается, ты все-таки не пресвитерианин.

– Я же говорил, что все в большей степени ощущаю себя китайцем. Так вот, поехал я в Сан-Франциско, в штаб-квартиру нашего семейного товарищества. Слышали о таких? У многочисленных китайских родов есть центры, где любой член может получить помощь или оказать ее сам. Род Ли очень многочисленный и заботится о своих детях.

– Да, я кое-что слыхал, – подтвердил Сэмюэл.

– Вы имеете в виду китайские тонги, где наемные убийцы дерутся из-за прекрасной рабыни?

– Вроде того.

– Нет, на самом деле все обстоит несколько по-иному, – усмехнулся Ли. – Я отправился туда, потому что у нас в роду есть несколько почтенных, убеленных сединами ученых мужей, мыслителей, стремящихся докопаться до самой сути. Такой человек может долгие годы размышлять над одной из фраз ученого, которого в Америке называют Конфуцием. Вот я и решил, что эти мастера истолковывать слова могут дать ценный совет. Славные старики. Выкурят пару трубочек опиума после обеда, а он умиротворит и обострит ум, и можно просидеть всю ночь напролет с ясной головой. Пожалуй, кроме китайцев, ни один народ не обладает даром пользоваться опиумом себе во благо.

Ли попробовал языком черный напиток.

– Я с должным почтением изложил свой вопрос одному из мудрецов, прочел ему сказание и пояснил, как я его понимаю. На следующую ночь собралось уже четверо мудрецов и пригласили меня. Всю ночь мы обсуждали эту древнюю историю.

Ли тихо рассмеялся:

– Да, забавно. Не многим бы я рискнул рассказать о наших дискуссиях. Представьте себе четырех старцев, младшему из которых перевалило за девяносто, надумавших изучать иврит. Они пригласили ученого раввина и приступили к работе с поистине детским рвением. Упражнения по грамматике, изучение слов, самые простые предложения. Видели бы вы древнееврейскую письменность, выполненную китайской кисточкой, обмакнутой в тушь! Вот вам, к примеру, было бы трудно писать справа налево, а им – ничуть, ведь мы, китайцы, пишем сверху вниз. О, они во всем стремились к совершенству и докопались до сути.

– А ты?

– Я шел рядом, восхищаясь красотой их гордого и ясного разума. Я начал испытывать любовь к своему народу, и впервые в жизни мне хотелось быть китайцем. Каждые две недели я встречался с мудрецами, а вернувшись, исписывал у себя в комнате страницу за страницей. Купил все известные древнееврейские словари, но старики неизменно меня опережали. Вскоре они превзошли и раввина, и тому пришлось призвать на помощь коллегу. Эх, мистер Гамильтон, вот бы вам провести с нами одну из тех ночей, полных жарких споров и обсуждений. Бесконечные вопросы, критическая оценка и поиск ответа. О, пленительная красота полета мысли!

По прошествии двух лет мы поняли, что можем взяться за те шестнадцать строф из четвертой главы «Бытия». Мудрецы тоже пришли к согласию, что взволновавшие меня слова представляют большую важность. «Будешь господствовать» или «господствуй»? И вот какую крупицу золота удалось добыть в результате долгих трудов: «Дозволено господствовать». «Дозволено господствовать над грехом». То есть ты можешь господствовать над грехом. Мудрецы кивали и улыбались, понимая, что несколько лет было потрачено с пользой. Кроме того, наши изыскания помогли им выбраться из скорлупы китайской обособленности, и сейчас они изучают греческий язык.

– Потрясающий рассказ, – признал Сэмюэл. – Я старательно следил за его нитью, но, вероятно, что-то упустил. В чем особая важность этого слова?

Ли дрожащей рукой наполнил изящные чашечки и осушил свою залпом.

– Неужели не ясно? – изумился он. – Американская Стандартная Библия приказывает восторжествовать над грехом, и тогда грех уподобляется невежеству. А Библия короля Иакова говорит «будешь господствовать», обещая человеку победу над грехом. А вот древнееврейское слово «тимшел», «дозволяется», предоставляет человеку возможность выбора. Возможно, это и есть самое важное слово в мире. Оно говорит, что путь свободен и человек волен выбирать. Ибо если «тебе дозволяется господствовать», то совершенно очевидно: «можешь господствовать над грехом, а можешь и не господствовать». Разве не понятно?

– Понятно, понятно. Но ты ведь не веришь, что это закон, установленный Господом, так почему же он кажется тебе таким важным?

– Ах, давно собирался вам рассказать и даже предвидел, какие вопросы вы зададите, так что я хорошо подготовился. Любое писание, повлиявшее на мышление и жизни множества людей, представляет собой важность. Смотрите, миллионы верующих в церквях и сектах слышат в этих словах приказ: «Господствуй!» – и изо всех сил стараются ему повиноваться. А миллионам других людей слышится: «Будешь господствовать», и звучат эти слова как предопределение. И что бы они ни делали, не воспрепятствует тому, чему суждено быть. Иное дело: «Тебе дозволено господствовать». Это же придает человеку величие, ставит вровень с божествами, ибо и в своей слабости, и в мерзости братоубийства он все-таки сохраняет величайшую в мире возможность выбора. Он может выбирать путь, по которому идти, преодолеть его и выйти победителем. – Голос Ли звучал подобно торжествующему гимну.

– А сам ты в это веришь, Ли?

– Верю. Да, верю. Ведь легче всего из лени или слабости отдаться на милость божества, приговаривая: «Ничего не поделаешь, все заранее предопределено». Но только подумайте о величии выбора! Именно он делает человека человеком. У кошки выбора нет, и пчела должна добывать мед, и не уподобятся они богам! А знаете, что старые мудрецы, плавно скользящие в объятия смерти, вдруг почувствовали слишком большой интерес к жизни и не желают умирать?

– Хочешь сказать, китайские мудрецы верят в Ветхий Завет? – усомнился Адам.

– Эти старики верят правдивому повествованию и, слушая, распознают истину. Они – ценители правды и понимают, что в этих шестнадцати строфах заключается история человечества, любой культуры или расы, на все времена. И мудрецы не верят, что человек, написавший без малого шестнадцать строф правды, напоследок слукавил с одним глаголом. Конфуций учит людей, как надо жить достойно и успешно. А здесь мы имеем дело с лестницей, по которой можно добраться до звезд. – Глаза Ли восторженно блестели. – И это останется с человеком навеки, отрубая ноги у нерешительности, трусости и лени.

– Не возьму в толк, – изумился Адам, – как ты сумел постигнуть величайшие истины и при этом умудрялся готовить еду, воспитывать мальчиков и заботиться обо мне?

– Сам не пойму, – признался Ли. – Но я выкуриваю две трубки опиума после обеда, не больше и не меньше, следуя примеру мудрецов, и ощущаю себя человеком. А еще чувствую, что человек – это нечто очень значительное, возможно, даже превышающее по значимости звезду. И это не теология. Я не испытываю благоговения перед богами, меня к ним не влечет. Но я обрел новую любовь в лице сияющего чуда – человеческой души. Она прекрасна в своей уникальности, и нет ничего лучше во вселенной. Ее постоянно истязают, но уничтожить ее нельзя, ибо «тебе дозволено господствовать», и ты можешь воспользоваться этим правом.