Вечер выдался слякотный и ветреный. Кастровилль-стрит утопала в липкой грязи, такой глубокой, что жителям Чайнатауна пришлось положить поперек узкой улочки доски, чтобы пройти от лачуги к лачуге. По вечернему небу плыли тучи серого, крысиного цвета, а воздух был даже не влажным, а сырым. Разница в том, что влага приходит сверху и уходит в землю, а сырость идет снизу, являясь результатом гнилостного брожения. Дувший днем ветер утих, оставив в воздухе пронизывающую до костей промозглость. Холод отрезвил Адама, но от прежней робости не осталось и следа. Он шел быстрым шагом по немощеному тротуару, глядя под ноги, чтобы не наступить на лужу. В том месте, где улицу пересекала железнодорожная линия, тускло горел сигнальный фонарь, да еще светилась маленькая лампочка с угольной нитью на крыльце у Дженни.
По дороге Адам уточнил адрес, отсчитал два дома и едва не проскочил мимо третьего, скрывавшегося за высокими неухоженными зарослями кустов. Посмотрел на темное крыльцо, не торопясь открыл калитку и пошел по заросшей дорожке. В полутьме вырисовывалось покосившееся крыльцо с шаткими ступеньками.
Краска с дощатых стен давно облупилась, заброшенный сад совсем зарос, и, если бы не узкая полоска света, выбивавшаяся из-за штор, он бы так и прошел мимо, посчитав дом нежилым. Под тяжестью Адама доски визгливо заскрипели, и казалось, крыльцо вот-вот обрушится.
Парадная дверь открылась и в проеме показалась расплывчатая фигура, держащаяся за ручку.
– Желаете войти? – спросил тихий женский голос.
Гостиная освещена тусклыми лампочками под розовыми абажурами. Под ногами Адам обнаружил толстый ковер. В глаза бросился приглушенный блеск лакированной мебели и позолоченных рам с картинами. С первого взгляда вся обстановка говорила о богатстве и порядке.
– Вам следовало бы надеть дождевик, – произнес тот же тихий голос. – Мы вас знаем?
– Нет, – откликнулся Адам.
– Кто вас прислал?
– Один человек в гостинице дал ваш адрес.
Адам всматривался в стоящую перед ним девушку. Одета во все черное, и ни единого украшения. Лицо смазливое, но черты резкие, острые. Адам пытался вспомнить, какого ночного хищника она напоминает. Да, хищный зверек, скрывающийся от дневного света.
– Если желаете, я подойду ближе к лампе, – предложила девушка.
– Не надо.
– Присядьте вон там, – рассмеялась она. – Ведь вы пришли сюда с определенной целью, верно? Скажите, что вас интересует, и я приглашу подходящую девушку.
Низкий хрипловатый голос звучит деловито и властно. Слова продуманные, неторопливые, словно девушка выбирает, какой цветок сорвать с пестрой клумбы.
Адам вдруг показался себе полным недотепой.
– Я хочу видеть Кейт, – выпалил он.
– Мисс Кейт сейчас занята. Она вас ждет?
– Нет, не ждет.
– Тогда я могу вами заняться.
– Мне нужна Кейт.
– Может, скажете, зачем она вам понадобилась?
– Нет.
– С ней сейчас нельзя увидеться. Она занята. – Голос девушки напоминал скрежет ножа по точильному камню. – Если не хотите девушку или чего-нибудь иного, вам лучше покинуть наше заведение.
– Будьте добры, передайте ей, что я здесь.
– Вы знакомы?
– Не знаю. – Адам чувствовал, как его покидает мужество и по спине пробегает знакомый холодок. – Передайте, что с ней хотел бы повидаться Адам Траск, а уж она сама решит, знакомы мы или нет.
– Понятно. Я передам.
Она бесшумно скользнула к двери справа и открыла ее. До Адама донесся приглушенный разговор, а затем выглянул какой-то мужчина. Девушка оставила дверь открытой, давая Адаму понять, что за ним наблюдают. Сбоку висели тяжелые портьеры, за которыми скрывалась еще одна дверь. Раздвинув тяжелые складки, девица зашла внутрь. Адам расположился в кресле и краешком глаза заметил, как в гостиную снова заглянул мужчина и тут же исчез.
Комнату, где прежде обитала Фей, стало не узнать. Теперь все здесь дышало комфортом и деловитостью. Стены обиты шелком шафранового цвета, шторы зеленые. В шелках вся комната: кресла с обтянутыми шелком подушками, шелковые абажуры на лампах, широкая кровать в дальнем углу с атласным покрывалом, на котором возвышается гора огромных подушек. На стенах ни картин, ни фотографий, и нигде не видно ни единой безделушки, свидетельствующей о вкусах хозяйки. На туалетном столике черного дерева, что стоит возле кровати, ни флакона, ни баночки, и только блестящая лаком столешница отражается в трельяже. Ковер старинный, китайский – желто-зеленый дракон на темно-оранжевом фоне. В дальнем конце комнаты расположилась спальня, посередине – гостиная, а в ближней части – кабинет со шкафами для хранения документов, изготовленными из золотистого дуба, и большим черным сейфом с золотыми буквами. Рядом бюро с выдвижной крышкой, на котором стоит лампа с зеленым абажуром. Около бюро два стула, один вращающийся, а второй – обычный, с высокой прямой спинкой.
Кейт сидела за столом на вращающемся стуле. Она сохранила прежнюю красоту и снова стала блондинкой. Все тот же маленький ротик с решительно поджатыми губами, слегка вздернутыми по краям. Однако черты лица и фигура несколько расплылись, плечи располнели, а руки, наоборот, стали худыми и морщинистыми. Щеки приобрели пухлость, а кожа под подбородком сделалась дряблой. Грудь по-прежнему плоская, однако появился упитанный животик, и бедра остались узкими и стройными, а вот ноги заметно потолстели в икрах и лодыжках и распухли в ступнях, так что выпирали из изящных туфелек-лодочек. Сквозь чулки едва заметно просвечивал эластичный бинт, защищающий больные вены от растяжения.
И все-таки Кейт выглядела очаровательно, как всегда, и вид у нее был ухоженный. Заметно постарели только руки, ладони и подушечки пальцев обтянуты просвечивающейся кожей, а тыльная сторона покрыта морщинами и коричневыми пятнами. Одета она в строгое темное платье с длинными рукавами, которое освежают только вздымающийся волнами пышный белый кружевной воротник и такие же манжеты.
Прошедшие годы не оставили на ней заметного следа, и тем, кто видит Кейт ежедневно, кажется, что она совсем не изменилась. На лице нет морщин, глаза пронзительные и пустые, носик изящный, а губы сжаты в тонкую линию. Шрам на лбу почти незаметен – его загримировали пудрой в тон коже.
Кейт рассматривала кипу фотографий, разложенных на крышке бюро. Все они одного размера, сняты одним фотоаппаратом и подсвечены для яркости специальной смесью. Люди на фотографиях разные, однако в глаза бросается тоскливое однообразие поз. Лиц женщин не видно, так как все они старательно отворачивались от объектива.
Кейт рассортировала снимки на четыре стопки и разложила по конвертам. Услышав стук в дверь, она убрала фотографии в ящичек для бумаг, что стоял на столе.
– Войдите. Ах, это ты, Ева. Он уже пришел?
Девушка подошла к столу и только тогда осмелилась заговорить. При ярком свете ее лицо выглядело напряженным, а глаза блестели.
– Это новенький. Нездешний. Хочет видеть вас.
– Сейчас никак нельзя. Ты же знаешь, Ева, кто должен прийти.
– Я сказала, что вы заняты, а он ответил, что вы знакомы.
– В таком случае кто он?
– Долговязый худой мужчина, немного пьян. Назвался Адамом Траском.
Кейт не выдала себя ни жестом, ни словом, но от Евы не ускользнуло впечатление, произведенное на хозяйку этим именем. Пальцы правой руки медленно сжались в кулак, а левая скользнула юркой кошкой к краю стола. Кейт замерла, затаив дыхание. Ева заметно нервничала, переносясь мыслями к ящику комода у себя в спальне, где хранился шприц.
– Присядь вон в то кресло, – наконец обратилась к ней Кейт. – Просто посиди минутку спокойно. – Видя, что девушка не двигается с места, она прикрикнула: – Сядь! – Точно хлестнула кнутом.
Ева съежилась и с подобострастным видом направилась к большому креслу.
– Оставь в покое ногти! – грозно приказала Кейт.
Ева разжала руки и вцепилась пальцами в подлокотники.
Кейт, застыв на месте, смотрела перед собой на зеленое стекло настольной лампы. Вдруг она резко повернулась, и Ева от неожиданности подпрыгнула в кресле. Губы девушки дрожали. Открыв ящик бюро, Кейт вынула сложенную пакетиком бумажку.
– Вот, ступай к себе в комнату и взбодрись. Да не все сразу… нет, тебе нельзя доверять. – Кейт постучала по бумажке и разорвала ее на две части, просыпав немного белого порошка, а потом свернула два пакетика и отдала один Еве. – А теперь поторопись. Спустишься вниз и передашь Ральфу: пусть ждет в коридоре недалеко от моей комнаты. Так чтобы услышал звонок, но не наш разговор. Да проследи, чтобы он не вздумал подслушать. Если услышит звонок… Нет, скажи ему… Нет, не надо. Он сам поймет, что делать. Потом пригласи ко мне мистера Траска.
– А вам не грозит опасность, мисс Кейт?
Кейт не сводила с девушки пристального взгляда, пока та не отвернулась.
– Как только он уйдет, получишь вторую половину, – сказала она вслед Еве. – А теперь пошевеливайся.
Как только дверь за Евой закрылась, Кейт открыла правый ящик стола и вынула короткоствольный револьвер, повернула барабан и, убедившись, что он заряжен, закрыла его и положила на стол, прикрыв листком бумаги. Затем выключила одну из ламп и устроилась в кресле, положив перед собой сцепленные в замок руки.
Вскоре послышался стук в дверь.
– Войдите, – пригласила Кейт, едва шевеля губами.
Глаза Евы увлажнились, нервозность исчезла.
– Вот он, – промолвила девушка и закрыла за Адамом дверь.
Адам быстро окинул взглядом комнату и не сразу заметил притаившуюся за столом Кейт. Не сводя с нее глаз, он медленно направился к столу.
Руки Кейт разжались, и правая потянулась к листку бумаги. Адам встретился взглядом с холодными, ничего не выражающими глазами.
Некоторое время он рассматривал волосы Кейт, шрам на лбу, губы, дряблый подбородок, располневшие руки и плечи, а потом глубоко вздохнул.
– Чего тебе надо? – спросила Кейт. Правая рука у нее слегка дрожала.
Адам сел на стоявший у бюро стул с прямой спинкой. С трудом сдерживая крик облегчения, он тихо произнес:
– Уже ничего. Просто хотел с тобой повидаться. Сэм Гамильтон рассказал, что ты в Салинасе.
Как только Адам уселся в кресло, рука Кейт перестала дрожать.
– А раньше ты не знал?
– Нет, – признался он. – Когда впервые услышал, едва не свихнулся, но теперь все в порядке.
Кейт заметно успокоилась, ее губы раздвинулись в улыбку, обнажая мелкие зубы и хищные белые клычки.
– Ты меня напугал, – призналась она.
– Чем же?
– Не знала, чего от тебя ждать.
– Как и я, – согласился Адам, продолжая разглядывать бывшую жену, точно посторонний предмет.
– А я ведь долго тебя ждала, а когда ты не явился, просто забыла о твоем существовании.
– А вот я тебя не забыл. Хотя теперь, думаю, смогу.
– Что ты хочешь сказать?
Адам с удовлетворением рассмеялся:
– Хочу сказать, что теперь я тебя вижу насквозь. Знаешь, еще Сэмюэл говорил, что я никогда не видел тебя настоящую. И это правда. Помню твое лицо, но по-настоящему не видел его. А вот теперь смогу забыть.
Губы Кейт сжались в тонкую линию, широко поставленные глаза недобро прищурились.
– Думаешь, и правда сможешь?
– Теперь-то точно знаю.
– А может быть, и не потребуется, – усмехнулась Кейт, резко меняя манеру поведения. – Если ты не держишь зла, мы могли бы неплохо поладить.
– Вряд ли, – откликнулся Адам.
– Ты был таким глупеньким, – продолжила Кейт. – Ну прямо малое дитя. Не знал, куда себя девать. Теперь могу тебя научить. Вроде ты стал взрослым мужчиной.
– Ты и так многому научила. Урок дорого мне дался.
– Хочешь выпить?
– Не откажусь, – согласился Адам.
– По запаху чувствую, ты пил ром.
Кейт встала и достала из шкафчика бутыль и две рюмки, а когда оглянулась, заметила, что Адам смотрит на ее потолстевшие лодыжки. Сдерживая приступ ярости, она продолжала мило улыбаться.
Поставив бутыль на круглый столик в середине комнаты, Кейт налила ром в маленькие рюмки.
– Давай пересаживайся сюда. Так удобнее, – предложила она Адаму, показывая на большое кресло, в которое тот пересел, не сводя глаз с ее выступающего живота. Его взгляд не ускользнул от внимания Кейт. Подав гостю рюмку, она тоже села, сложив руки под грудью.
Адам пить не спешил, разглядывая рюмку, которую держал в руках.
– Пей. Ром очень хороший.
Адам лишь улыбнулся в ответ, и такой улыбки Кейт на его лице раньше не видела.
– Когда Ева доложила о твоем приходе, я поначалу хотела вышвырнуть тебя вон.
– А я бы все равно вернулся, – ответил Адам. – Мне надо было с тобой повидаться. Не то чтобы я не поверил Сэмюэлу, просто хотел убедиться сам.
– Выпей рома, – повторила Кейт.
Адам бросил взгляд на ее рюмку.
– Или думаешь, я хочу тебя отравить? – Она запнулась, злясь на себя за сорвавшуюся с языка фразу.
Адам, улыбаясь, все смотрел на ее рюмку. Злоба прорвалась наружу, и лицо Кейт приняло сердитое выражение. Она пригубила ром.
– Мне от спиртного плохо, – призналась она. – Никогда его не пью. Действует на меня как отрава. – Кейт умолкла, закусив мелкими зубками нижнюю губу.
А Адам все смотрел и улыбался.
Кейт уже не справлялась с накатывающей яростью и, схватив рюмку, залпом ее опрокинула. На глаза набежали слезы, и Кейт принялась утирать их тыльной стороной руки.
– Вижу, ты не слишком-то мне доверяешь, – заметила она.
– Верно, – согласился Адам, осушая свою рюмку. Потом поднялся и снова наполнил обе рюмки.
– Я больше пить не стану, – испуганно заявила Кейт.
– И не надо, – согласился Адам. – Я вот тоже допью и пойду своей дорогой.
Ром обжигал горло, и Кейт чувствовала, как внутри закипает знакомое ощущение, которого она так страшилась.
– Я тебя не боюсь. И вообще никого не боюсь, – заявила Кейт, выпивая залпом вторую рюмку.
– У тебя и правда нет причин меня бояться, – подтвердил Адам. – Теперь можешь вообще обо мне забыть, хотя ты сказала, что и так давно забыла. – Восхитительное тепло и спокойствие, которых он не испытывал долгие годы, разливались по телу. – Я приехал на похороны Сэма Гамильтона. Замечательный был человек. Мне его будет не хватать. Помнишь, Кэти, он принимал у тебя близнецов?
В организме Кейт неистовствовал алкоголь. Она изо всех сил старалась противостоять его разрушительной силе, и следы борьбы отразились на лице.
– Что с тобой? – поинтересовался Адам.
– Я же сказала, алкоголь для меня – яд, я делаюсь больна.
– Рисковать я не мог, – спокойно сообщил Адам. – Один раз ты уже в меня стреляла. О других твоих делишках мне неизвестно.
– О каких еще делишках?
– До меня доходили скандальные слухи. Грязные, мерзкие.
На мгновение она забыла о борьбе с растекающимся по крови алкоголем и тут же проиграла битву. Мозг окутало раскаленной красной пеленой, страх исчез, а на смену ему пришла бесшабашная жестокость. Схватив бутыль, она снова наполнила рюмку.
Адаму пришлось встать и тоже налить себе еще рома. В душе поднималось совершенно новое, незнакомое чувство. Он наслаждался представшим перед его взором зрелищем, любовался бесполезной борьбой, которую ведет Кейт. Она получила по заслугам. Однако надо быть начеку и держать язык за зубами, сказал он себе, а вслух произнес:
– Сэм Гамильтон все эти годы был мне хорошим другом. Я буду без него скучать.
Кейт пролила немного рома, и он стекал струйками по уголкам губ.
– А вот я его ненавидела, а могла бы – так убила бы.
– За что? Он сделал нам столько добра.
– Он заглянул мне в душу. Он все видел.
– Ну и что? Он и мне в душу заглянул и очень помог.
– Ненавижу, – прошипела Кейт. – И рада, что он умер.
– Хорошо бы и я заглянул тебе в свое время в душу, – заметил Адам.
– Ты дурак, – скривила губы Кейт. – Тебя и ненавидеть-то нельзя. Жалкий дурак и слабак.
Кейт все больше возбуждалась, а Адам становился все спокойнее и дружелюбнее.
– Сидишь тут и ухмыляешься! – выкрикнула она. – Думаешь, освободился, да? Выпил пару рюмок и возомнил себя мужчиной?! Да стоит мне поманить пальцем, и ты приползешь на коленях и распустишь слюни. – Присущая хищникам осторожность улетучилась, и на свободу вырвалось желание властвовать. – Знаю я тебя. Насквозь вижу твою трусливую душонку.
Адам по-прежнему только улыбался. Он сделал глоток, и Кейт вспомнила, что ее рюмка пуста. Послышался звон бутылки о стекло.
– Когда я была покалечена, то нуждалась в тебе, – призналась Кейт. – А ты оказался размазней. Пытался меня удержать, когда стал не нужен. Да перестань же ухмыляться!
– Интересно, что же ты так ненавидишь?
– Ах, тебе интересно! – Остатки осмотрительности окончательно испарились. – Да это не ненависть, а презрение. Еще маленькой девочкой я раскусила этих тупых лживых придурков, моих собственных родителей. Они притворялись добропорядочными, но добродетели там не было и в помине. А я их раскусила и заставила все делать по-своему. А когда была подростком, один мужчина покончил из-за меня с собой. Он тоже прикидывался праведником, а сам только и думал, как лечь в постель со мной – совсем еще ребенком.
– Но ты говоришь, он покончил с собой. Значит, очень сильно о чем-то переживал.
– Он был дурак, – заявила Кейт. – Я слышала, как он к нам пришел, умолял впустить и поговорить с отцом. Господи, всю ночь смеялась.
– А мне больно было бы думать, что человек расстался из-за меня с жизнью, – промолвил Адам.
– Так ты тоже дурак. Помню, как мной восторгались: какая хорошенькая малышка, такая прелестная и нежная. И никто не знал, какая я на самом деле. А я заставила их плясать под свою дудку, а они и не поняли.
Адам осушил свою рюмку, отстраненно наблюдая за Кейт. Он словно видел, как расползаются муравьями движущие ею чувства, и мог легко их читать. На него снизошло просветление, которое иногда возникает под действием алкоголя.
– Не важно, нравился тебе Сэм Гамильтон или нет, – обратился он к Кейт. – Он был по-настоящему мудр. Помню, он как-то сказал, что женщина, считающая себя знатоком мужчин, обычно видит лишь одну сторону и не в состоянии понять всего остального, но это вовсе не означает, что остальное не существует.
– Он тоже был лжецом и лицемером! – Кейт выплевывала каждое слово. – Кого я ненавижу, так лжецов, а они все лгут! Вот так. Обожаю выводить их на чистую воду и тыкать носом в собственное дерьмо.
Адам удивленно поднял брови:
– Неужели и правда считаешь, что в мире только зло да глупость?
– Именно так.
– Не верю, – спокойно возразил Адам.
– Ах, не веришь! Гляньте-ка, он не верит! – передразнила она Адама. – Хочешь, докажу?
– Ничего не выйдет.
Кейт вскочила с места, бросилась к бюро и вынула из ящика коричневые конверты.
– Вот, полюбуйся, – предложила она.
– Не хочу.
– Все равно покажу. – Она вытащила одну из фотографий. – Смотри, это сенатор Законодательного собрания штата. Собирается баллотироваться в Конгресс. Только глянь на его пузо! А сиськи как у бабы! Обожает плетку. Вот эта полоска – след от плети. А какое выражение на физиономии! Кстати, у него имеются жена и четверо ребятишек. Да еще выставляет свою кандидатуру в Конгресс. А он, видите ли, не верит! А этот кусок сала – член муниципального совета, вон тот рыжий верзила-швед – хозяин ранчо недалеко от Бланко. А посмотри сюда! Это профессор из Беркли. Приезжает к нам, чтобы ему плеснули в рожу из ночного горшка – профессору-то философии! А вот проповедник Евангелия, маленький братец-иезуит. Ему доводилось поджигать дома, чтобы удовлетворить свою похоть. А мы ублажаем его по-иному. Взгляни на зажженную спичку под его тощей задницей, видишь?
– Не хочу я смотреть эту дрянь, – откликнулся Адам.
– Ты уже увидел. Что, и теперь не веришь?! Еще будешь к нам проситься. Я заставлю тебя выть на луну. – Она старалась навязать Адаму свою волю и видела, что он не поддается, оставаясь свободным. Кипящая злоба постепенно застывала, превращаясь в яд. – Еще никому не удалось ускользнуть, – прошипела Кейт.
Ее глаза оставались пустыми и холодными, но пальцы яростно терзали шелковую обивку на кресле.
– Если бы у меня имелись такие снимки и эти люди о них знали, – вздохнул Адам, – я бы опасался за свою жизнь. Полагаю, одна такая фотография может разрушить человеку всю жизнь. Не боишься за себя?
– Считаешь меня ребенком? – возмутилась Кейт.
– Больше не считаю, – возразил Адам. – Но начинаю думать, что ты по природе существо извращенное. Или вовсе не человек.
– Может, ты и правда попал в точку, – улыбнулась Кейт. – Неужели думаешь, что мне хочется приобщиться к роду человеческому? Только посмотри на эти картинки! Я бы скорее согласилась стать собакой. Но я не собака и гораздо умнее людей. Не беспокойся, никакой опасности нет, и никто не сможет причинить мне зло. – Она махнула рукой в сторону картотечных шкафов: – Там у меня хранится с сотню дивных фотографий, и эти люди знают: случись со мной что-нибудь – и каждый конверт со снимком опустят в почтовый ящик и отправят по адресу, где он произведет самый громкий скандал. Нет, никто не посмеет меня тронуть.
– А что, если произойдет несчастный случай, или ты вдруг заболеешь? – предположил Адам.
– Ну и что? Это дела не меняет. – Кейт наклонилась к нему совсем близко: – Поделюсь с тобой тайной, о которой никто больше не знает. Через несколько лет я отсюда уеду, и вот тогда все письма, так или иначе, дойдут до адресатов. – Она рассмеялась, откинувшись на спинку кресла.
Адама передернуло. Он всматривался в Кейт: лицо и смех оставались по-детски невинными. Встал и налил себе в рюмку немного рома. Бутылка уже почти опустела.
– Я знаю, что вызывает твою ненависть. Ты ненавидишь в этих людях недоступное для твоего понимания, не зло, которое они творят, а то доброе, что живет в них и чего тебе не дано понять. Интересно, чего же ты в конце концов добиваешься?
– Получу нужную сумму денег и уеду в Нью-Йорк. К тому времени я не успею состариться. Нет, я вовсе не старая. Куплю дом в престижном районе, найму хороших слуг. Но прежде всего отыщу одного человечка, если он еще жив, и очень медленно буду пить из него кровь, чтобы дольше помучился. При должном прилежании с моей стороны он сойдет с ума, прежде чем отправится на тот свет.
– Чепуха. – Адам нетерпеливо топнул ногой. – Неправда. Какое-то безумие. Не верю ни единому слову.
– Помнишь, какая я была, когда впервые меня увидел? – спросила Кейт.
– Господи! Еще бы!
– Помнишь сломанную челюсть, разбитые губы и выбитые зубы?
– Помню. Нет, не хочу вспоминать.
– Так вот, самым большим удовольствием будет найти человека, который все это сотворил, а уж потом появятся и иные радости.
– Мне пора, – сказал Адам.
– Нет, милый, не уходи. Останься со мной, любимый. Хочу, чтобы ты ощутил кожей нежный шелк моих простыней.
– Шутишь?
– Любимый, какие шутки? Ты не слишком искусен в любви, но ничего, я научу. С радостью научу.
Она встала с кресла и, пошатываясь, взяла Адама за руку. Лицо Кейт казалось свежим и юным, но его взгляд упал на морщинистую руку, похожую на обезьянью лапку, и Адам, не в силах сдержать отвращения, отстранился.
Кейт заметила этот жест и, поняв, что он означает, стиснула зубы.
– Не понимаю, – сознался Адам. – Знаю, что правда, а поверить не могу. И утром не поверю. Какой-то кошмарный сон. Ан нет, не сон. Ведь я помню: ты – мать моих сыновей, а о них даже не спросила. А ты – мать моих мальчиков.
Кейт поставила локти на колени, подперев ладонями подбородок, так что пальцы закрыли заостренные ушки. Глаза горели торжеством, а голос сделался насмешливо-ласковым:
– Дурак всегда в чем-нибудь даст маху. Я это еще в детстве поняла. Значит, я – мать твоих сыновей? Я-то, конечно, мать, а вот с чего ты вообразил себя отцом?
Адам от удивления открыл рот:
– Кэти, ты о чем?
– Меня зовут Кейт, – оборвала она. – Слушай, милый, и вспоминай. Сколько раз я подпустила тебя и между нами случилось то, от чего родятся дети?
– Но ты была больна, – возразил Адам. – Страшно изувечена.
– Один-единственный раз, – не обращая внимания на его слова, продолжила Кейт.
– Ты плохо переносила беременность. Тебе было тяжело.
– Ну, для твоего брата я была вполне здорова, – сладко улыбнулась Кейт.
– Моего брата?
– Забыл, что у тебя есть брат Чарльз?
Адам недоверчиво рассмеялся:
– Да ты настоящий дьявол. Неужели думаешь, я поверю в историю с братом?
– Мне плевать, чему ты поверишь.
– Нет, ни за что не поверю.
– Поверишь. Начнешь думать, потом возникнут сомнения, вспомнишь Чарльза, все до мельчайших подробностей. Вот Чарльза я бы могла полюбить. Мы с ним – одного поля ягоды.
– Неправда.
– Постепенно все вспомнишь. Может быть, даже в один прекрасный день вспомнишь чай с горьковатым привкусом. Выпил по ошибке мое лекарство. Помнишь? А потом заснул как убитый и встал поздно с головной болью. Ну?
– Нет, ты была слишком тяжело больна, чтобы замыслить такой план.
– Я все могу, – заверила Кейт. – А теперь, любимый, раздевайся, и я покажу, на что еще способна.
Адам закрыл глаза, голова кружилась от выпитого рома. Собравшись с силами, он снова открыл глаза и тряхнул головой.
– Не имеет значения, даже если это правда, – сказал он. – Абсолютно никакого значения.
И вдруг рассмеялся, поняв, что это действительно не важно. Он слишком резко поднялся с места и ухватился за спинку кресла, чтобы удержать равновесие.
Кейт тоже вскочила и схватила его под руку:
– Я помогу тебе снять пиджак.
Адам высвободился из ее рук, как будто отцепил колючую проволоку, и нетвердой походкой направился к двери.
Глаза Кейт зажглись дикой ненавистью, и в следующее мгновение она издала хриплый, протяжный звериный вопль. Адам, остановившись, оглянулся. Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился Ральф. Сделав три шага, он принял бойцовскую стойку, развернулся и нанес мощный удар в челюсть, от которого Адам рухнул на пол.
– Ногами! Бей ногами! – заходилась в злобном визге Кейт.
Ральф подошел к лежащему на полу человеку и примерился, но тут заметил, что Адам открыл глаза и смотрит на него. Вышибала с беспокойством глянул на хозяйку.
– Я же сказала: бей ногами. Разбей ему физиономию. – В голосе слышался холод.
– Но он не сопротивляется. Весь выдохся, – заметил Ральф.
Кейт села в кресло, тяжело дыша ртом. Руки на коленях судорожно сжимались и разжимались.
– Ненавижу тебя, Адам. Впервые в жизни ненавижу! Слышишь! Ненавижу!
Адам попытался сесть, упал, снова поднялся. Сидя на полу, он смотрел на Кейт.
– Не важно. Не имеет абсолютно никакого значения, – повторил он. – Никакого.
Он встал на четвереньки, опираясь костяшками пальцев о пол.
– Знаешь, – обратился он к Кейт, – я любил тебя больше всего на свете. Да. Крепко же пришлось постараться, чтобы убить мою любовь.
– Ты еще приползешь назад, – пообещала Кейт. – На брюхе. И будешь валяться у меня в ногах и умолять, умолять!
– Ну что, мисс Кейт, бить его ногами? – поинтересовался Ральф.
Она ничего не ответила.
Адам медленно двинулся к двери, осторожно ставя ноги. Рука скользнула по дверному косяку. Он улыбнулся Кейт, как улыбаются полузабытому воспоминанию, и вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.
Кейт смотрела ему вслед полным безысходного отчаяния взглядом.