Ли вышел из дома встретить хозяина и держал лошадь под уздцы, пока тот вылезал из повозки.
– Как мальчики? – спросил Адам.
– Прекрасно. Я смастерил для них луки со стрелами, и они отправились в низину, к реке, поохотиться на кроликов. А я пока не ставлю сковородку на огонь.
– А по хозяйству все в порядке?
Ли бросил на него быстрый испытывающий взгляд и уже хотел удивиться неожиданному проявлению интереса, но передумал и только спросил:
– Как прошли похороны?
– Собралась уйма народу. У него ведь много друзей. А я все никак не поверю, что Сэмюэла больше нет.
– Мы, китайцы, хороним умерших под барабанный бой и разбрасываем бумажки, чтобы ввести в заблуждение злых духов, а вместо цветов кладем на могилу жареных поросят. Мы – народ практичный и всегда немного голодны. А наши злые духи не слишком-то сообразительны, и мы знаем, как их перехитрить. Так сказать, в некотором роде достижение.
– По-моему, Сэмюэлу пришлись бы по душе такие похороны, – заметил Адам. – Ему было бы интересно. – От его внимания не ускользнул брошенный тайком взгляд Ли. – Отведи лошадь в конюшню, а потом завари чай. Хочу с тобой потолковать.
Зайдя в дом, Адам снял черный костюм и почувствовал разнесшийся по комнате запах пота, смешанный с тошнотворным привкусом рома. Он разделся донага и стал натирать тело губкой с хозяйственным мылом, чтобы избавиться от выделяемого порами зловония. Потом облачился в синюю рубашку и комбинезон, застиранный и полинявший до бледно-голубого цвета, а на коленях белесый. Адам не спеша побрился и причесал волосы, прислушиваясь к доносившимся из кухни звукам – это, гремя кастрюлями, хлопотал у плиты Ли. Приведя себя в порядок, он вышел в гостиную. Ли уже поставил на стол, как раз напротив его кресла, чашку и сахарницу. Адам осмотрелся по сторонам. Взгляд задержался на цветастых шторах: от частых стирок узор на них стал совсем блеклым. Он словно впервые видел потертые ковры на полу и протоптанную на линолеуме коричневую дорожку в коридоре. Раньше Адам этого не замечал.
Вошел Ли с чайником в руках, и Адам предложил:
– Принеси и себе чашку, Ли. А если еще осталось твое питье, я не прочь немного опохмелиться. Вчера я изрядно напился.
– Вы напились? – удивился Ли. – Ушам своим не верю.
– А я вот взял и напился. И хочу с тобой об этом поговорить. Я ведь заметил, как ты на меня посмотрел.
– Правда? – еще больше изумился китаец и отправился на кухню за глиняной бутылью уцзяпи, стаканчиками и чашкой для чая.
– За все годы я пил из нее только с вами и мистером Гамильтоном, – сообщил Ли, вернувшись с кухни.
– Все та же бутыль, что и в день, когда мы дали близнецам имена?
– Все та же.
Ли принялся разливать горячий зеленый чай и недовольно поморщился, увидев, как Адам кладет в свою чашку две ложки сахара.
Адам помешивал чай, наблюдая, как кристаллики сахара, покружившись, растворяются в воде.
– А я ведь к ней зашел, – сообщил он Ли.
– Я так и подумал. Вообще-то не возьму в толк, как человек мог так долго ждать.
– Возможно, все это время я и не был живым человеком.
– И об этом я размышлял. Ну и как она?
– Не могу понять, – откликнулся Адам, растягивая слова. – Невозможно поверить, что на свете живет такое существо.
– У вас, людей с Запада, главная беда в отсутствии злых духов, которые объясняют многое. А напились вы уже потом?
– Нет, перед тем как к ней пойти. А еще пил во время нашего разговора, для храбрости.
– А сейчас вид у вас хороший.
– А мне и правда хорошо, – признался Адам. – Об этом-то и хочу потолковать. – Он немного помолчал, а потом с горечью сказал: – Случись это в прошлом году, я побежал бы к Сэму Гамильтону.
– Может быть, его частица живет в нас обоих, – задумчиво произнес Ли. – Наверное, в этом и заключается бессмертие.
– Я словно пробудился от мертвого сна. Непонятным образом с глаз вдруг спала пелена, а с души свалился камень.
– Вы даже и слова подбираете, как мистер Гамильтон, – заметил Ли. – А я разовью по этому поводу теорию, которую представлю своим неувядаемым родственникам.
Адам выпил чашечку черного напитка и облизнул губы.
– Я свободен, и мне нужно кому-нибудь об этом рассказать. Теперь я могу жить с сыновьями и даже познакомиться с женщиной. Понимаешь, о чем я?
– Понимаю. Вижу по вашим глазам, по осанке. Такое не выдумаешь. Вы полюбите мальчиков.
– Во всяком случае, надо дать себе шанс. Будь добр, налей еще, и чаю тоже.
Ли налил чаю и поднял свою чашку.
– Не пойму, как ты не обожжешь рот таким кипятком.
В ответ Ли только тихо улыбнулся. Адам присмотрелся внимательнее и вдруг понял, что китаец уже не молод. Кожа плотно обтягивает скулы и блестит, словно покрытая глазурью. Воспаленные веки покраснели.
Ли рассматривал тоненькую, словно раковина, чашку и улыбался своим воспоминаниям.
– Если вы освободились, может, и меня освободите?
– Куда ты клонишь, Ли?
– Можете меня отпустить?
– Ну конечно, можешь уехать. А разве тебе здесь плохо? Ты несчастлив?
– Вряд ли мне довелось испытать чувство, которое вы называете счастьем. Мы жаждем удовлетворенности, и, возможно, это плохо.
– Пусть так, – согласился Адам. – А ты здесь чем-то неудовлетворен?
– Ни один человек не испытывает удовлетворения, когда остаются неисполненными заветные желания, – отозвался китаец.
– И что же это за желания?
– Ну, одно уже поздно исполнять. Мне хотелось иметь жену и сыновей. Наверное, хотел передать им ту ерунду, что принято называть родительской мудростью, навязать ее беззащитным детишкам.
– Ты еще не стар.
– Да, я еще способен стать отцом, но не о том мои мысли. Уж слишком я сроднился с настольной лампой, под которой так спокойно читается. Знаете, мистер Траск, ведь когда-то у меня была жена. И я сотворил себе ее образ, как и вы, только у моей не было второй, скрытой жизни. С ней было славно в нашей маленькой комнатке. Я говорил, она слушала, а потом говорила она, рассказывала все женские сплетни, что услышала за день. Она была хорошенькая и так кокетливо шутила. А вот теперь не знаю, стал ли бы я ее слушать. И совсем не хочется, чтобы она из-за меня грустила и чувствовала себя одинокой. Вот так и не сбылось мое первое желание.
– А второе?
– Я рассказывал о нем мистеру Гамильтону. Хочу открыть книжную лавку в Чайнатауне в Сан-Франциско. Сам бы жил там же, в задней комнатке, и проводил дни в беседах и спорах. Хотелось бы иметь в наличии бруски туши времен династии Сунь, на которых вырезано изображение дракона. Ящички источены червем, а сама тушь сделана из сосновой сажи на клею, который можно изготовить только из шкуры кулана. И пусть она на самом деле черная, но когда пишешь такой тушью, она играет всеми красками, какие только существуют на свете. Может, заглянет ко мне художник, и мы затеем спор о приемах письма и поторгуемся о цене.
– Ты все сочиняешь? – не поверил Адам.
– Отнюдь. Если вы выздоровели и избавились от прошлого, мне бы хотелось открыть небольшую книжную лавку, да там и умереть, когда придет мой черед.
Адам некоторое время сидел молча, размешивая сахар в успевшем остыть чае.
– Забавно. Мне вдруг захотелось, чтобы ты был моим рабом, и я бы тебя никуда не отпустил. Да нет, конечно же, езжай, если хочешь. Я и денег дам в долг на книжную лавку.
– Деньги у меня есть. Давно скопил.
– И в голову не приходило, что ты от нас уедешь. Всегда воспринимал твое присутствие как нечто само собой разумеющееся. – Адам слегка расправил плечи. – А можешь еще немного повременить с отъездом?
– Зачем?
– Хочу, чтобы помог мне сблизиться с сыновьями. Привести в порядок дом. Может быть, продам его или сдам в аренду. Надо выяснить, какими средствами я располагаю и как их можно употребить.
– А вы не заманиваете меня в западню? – насторожился Ли. – Ведь мое желание не так сильно, как в былые годы. Боюсь, меня можно легко уговорить или, что еще хуже, удержать простым доводом, что без меня не обойтись. Прошу, не пытайтесь убедить, что я вам нужен. Для одинокого человека нет искушения сильнее.
– Для одинокого человека, – повторил Адам. – Как же я замкнулся в своей скорлупе, что не заметил этого раньше.
– Мистер Гамильтон догадался. – Ли поднял голову, и из-под нависших тяжелых век блеснули искорки глаз. – Мы, китайцы, народ сдержанный и не привыкли выставлять свои чувства напоказ. А мистера Гамильтона я любил и хотел бы завтра съездить в Салинас, если позволите.
– Поступай как знаешь. Одному Господу ведомо, чем я тебе обязан.
– Хочу разбросать бумажки и отпугнуть злых духов, – признался Ли. – И положить жареного поросенка на могилу моего духовного отца и наставника.
Адам быстро поднялся, опрокинув чашку с недопитым чаем, и вышел на улицу, оставив Ли в одиночестве.