После ужина, когда Ли перемыл всю посуду, Адам обратился к сыновьям:
– Пожалуй, ребята, вам пора спать. День сегодня выдался тяжелый.
Арон бросил быстрый взгляд в сторону брата и медленно извлек из кармана костяной свисток.
– Мне он не нужен, – заявил Кэл.
– Он твой. Бери, – настаивал Арон.
– Не возьму.
Арон положил свисток на стол:
– Я оставлю свисток здесь. Возьмешь, когда захочешь.
– О чем спор, ребята? – вмешался Адам. – Я же сказал: отправляйтесь спать.
– Но почему? Еще ведь очень рано. – Кэл состроил трогательную рожицу.
– Что ж, я немного слукавил, – признался Адам. – Просто хочу переговорить с Ли с глазу на глаз. Уже темнеет, и на улицу отправить вас нельзя, а потому ступайте спать. Или хотя бы просто посидите в своей комнате. Понятно?
– Да, отец, – дружно откликнулись мальчики и последовали за Ли в дальнюю часть дома, где находилась их спальня.
Переодевшись в ночные рубашки, они пришли пожелать отцу спокойной ночи.
Вернувшись в гостиную, Ли плотно закрыл дверь в коридор, взял со стола свисток, повертел в руках и вернул на прежнее место.
– Интересно, что стало предметом спора, – задумчиво сказал китаец.
– Ты о чем, Ли?
– Перед ужином ребята о чем-то поспорили, Арон проиграл и пожелал рассчитаться. О чем мы говорили за столом?
– Я только помню, что отправил их спать.
– Что ж, возможно, чуть позже все прояснится, – заметил Ли.
– Мне думается, ты придаешь слишком большое значение ребячьим делам. Скорее всего ничего серьезного не произошло.
– Да нет, произошло, – возразил китаец. – Мистер Траск, неужели вы думаете, что мысли приобретают важный смысл только с определенного возраста? Разве ваши чувства стали острее, а мысли яснее, чем в десять лет? Разве ваше зрение такое же острое, слух чуткий, а восприятие мира яркое, как во времена детства?
– Пожалуй, ты прав, – согласился Адам.
– Время лишь старит, принося скорбь и уныние, – рассудил Ли. – Думая иначе, человек впадает в одно из величайших заблуждений.
– А еще оно оставляет воспоминания.
– Верно, воспоминания. Без них время оказалось бы безоружным против нас. Так о чем вы хотели поговорить?
Адам вынул из кармана письмо и положил на стол:
– Хочу, чтобы ты внимательно прочел, а потом поговорим.
Ли достал очки для чтения и, водрузив на нос, открыл при свете лампы конверт и приступил к чтению.
– Ну? – спросил Адам, когда китаец прочел письмо.
– Есть ли в местных краях вакансия для адвоката? – ответил вопросом на вопрос Ли.
– Что? – не понял Адам. – А, понимаю, ты, наверное, решил пошутить.
– Нет, какие шутки? Просто по-восточному вежливо и витиевато намекаю, что предпочел бы сначала выслушать ваше мнение, а уж потом высказать свое.
– Да ты, никак, сердишься и обвиняешь меня?
– Вот именно. Отбросив в сторону учтивые восточные манеры, скажу прямо: я старею, становлюсь сварливым и раздражительным. Разве вы не слышали, что с возрастом китайские слуги сохраняют верность хозяину, но превращаются в брюзгливых язвительных стариков?
– Не хочу оскорблять твои чувства.
– Мои чувства никоим образом не задеты. Вы хотите поговорить о письме, так говорите, а уж там я определю, что лучше: честно высказать свое мнение или укрепить вас в собственном выборе.
– Ничего не понимаю, – растерянно развел руками Адам.
– Вы же знали брата, и уж если вы не понимаете его завещания, как могу понять я, ни разу в жизни с ним не встречавшись?
Адам встал и открыл дверь в коридор, не заметив скользнувшую в сторону тень. Он сходил в спальню и принес потемневший от времени дагерротип, который положил на стол перед китайцем.
– Вот мой брат Чарльз, – сообщил он и вернулся, чтобы закрыть дверь в коридор.
Ли внимательно рассматривал блестящий металл, поворачивая изображение в разные стороны, чтобы не отсвечивало.
– Снимок давнишний. Еще до моего ухода в армию.
Ли еще ниже склонился над фотографией.
– Трудно что-либо разобрать, – признался Ли. – И все же, судя по выражению лица, ваш брат не обладал тонким чувством юмора.
– У Чарльза оно вообще отсутствовало. Он никогда не смеялся.
– Я имел в виду несколько иное. Во время чтения условий завещания мне вдруг пришло в голову, что ваш брат был человеком, любящим жестокие, злобные шутки. Он вас любил?
– Не знаю. Иногда казалось, что любил. Как-то раз Чарльз хотел меня убить.
– Да, на его лице отражаются и любовь, и жажда убийства, и оба эти чувства превратили его в скрягу. А скряга – это испуганный человек, который прячется в крепости, воздвигнутой из денег. Он знал вашу жену?
– Да.
– И она ему нравилась?
– Чарльз ее ненавидел.
– Это уже не имеет значения, – вздохнул китаец. – Ведь дело не в этом, верно?
– Верно.
– И вы хотите четко и ясно изложить проблему, а потом обсудить?
– Именно так.
– Так давайте начинайте.
– Что-то у меня голова плохо соображает.
– Хотите, чтобы я разложил карты вместо вас? Иногда стороннему наблюдателю это сделать легче.
– Да, давай раскладывай.
– Ладно. – Ли вдруг фыркнул, и на его лице отразилось изумление. Он подпер подбородок худенькой рукой: – Черт побери! Как же я раньше не догадался!
Адам нетерпеливо заерзал:
– Хватит иносказаний. Вытаскивай свое шило из мешка, – с раздражением потребовал он. – А то словно смотрю на доску, где ты производишь непонятные расчеты.
Ли извлек из кармана длинную тонкую трубку из эбенового дерева с маленькой медной чашкой, набил ее тонко нарезанным, похожим на волоски табаком, зажег и, пыхнув четыре раза, отложил в сторону. Трубка погасла.
– Это опиум? – требовательно спросил Адам.
– Нет. Дешевый сорт китайского табака с неприятным вкусом.
– Тогда зачем ты его куришь?
– Не знаю, – откликнулся Ли. – Наверное, он о чем-то мне напоминает, и это проясняет ум. Все просто. – Ли смотрел на Адама из-под полуопущенных век. – Ладно, попробую расправить ваши мысли, как лапшу после нарезки, и высушить на солнышке. Эта женщина по-прежнему является вашей женой, и она жива. По завещанию ей достается более пятидесяти тысяч долларов. Это огромная сумма, с помощью которой можно сотворить много добра или наделать больших бед. Знай ваш брат, чем она занимается, захотел бы он оставить ей эти деньги? Суд всегда склонен выполнить волю завещателя.
– Нет, брат не оставил бы ей денег, – сказал Адам и вдруг вспомнил регулярные визиты Чарльза к девицам на втором этаже трактира.
– Вот вам и придется подумать за брата. Ремесло вашей жены не назовешь ни хорошим, ни плохим. Добро может дать ростки на любой почве, и праведники появляются в самых разных местах. Возможно, благодаря этим деньгам она совершит достойное восхищения дело. Нет лучшего толчка к благотворительности, чем больная совесть.
– Она призналась, как поступит, если раздобудет денег, – передернул плечами Адам. – Какая там благотворительность. Больше похоже на убийство.
– Значит, вы считаете, что деньги не должны попасть к ней в руки?
– Она сказала, что погубит многих уважаемых людей в Салинасе. Это в ее власти.
– Ясно. Я рад, что являюсь в этом деле сторонним наблюдателем. Должно быть, репутация этих людей порядком подмочена. То есть с точки зрения морали вы против передачи денег этой женщине?
– Да.
– Хорошо. Рассмотрим ситуацию. Она живет под чужим именем, без роду и племени. Шлюха появляется невесть откуда, вырастает на ровном месте, расцветая пышным цветом. Даже узнав о деньгах, получить их без вашего содействия она не сможет.
– Пожалуй, ты прав. Да, без моей помощи денег ей не видать.
Ли снова взял трубку, медной булавкой вычистил пепел и снова набил табаком. После четырех длинных затяжек он приоткрыл тяжелые веки и взглянул на Адама.
– Здесь очень тонкий вопрос морали, – заявил он. – С вашего позволения, предложу над ним поразмыслить моим почтенным родичам, разумеется, не упоминая имен. Они изучат проблему со всех сторон, как дотошный мальчишка, выискивающий клещей у собаки. Не сомневаюсь, они сделают интересные выводы. А вот у вас выбора нет, верно?
– Да о каком выборе идет речь?
– А разве он у вас имеется? Или вы знаете себя хуже, чем я?
– Не знаю, как поступить, – признался Адам. – Придется поломать голову.
– Похоже, я зря потратил время, – рассердился Ли. – Кого вы хотите обмануть: себя или только меня?
– Не смей со мной разговаривать в подобном тоне! – возмутился Адам.
– А в чем дело? Я ненавижу ложь. Совершенно ясно, как вы поступите. Это написано у вас на лбу. И говорить я буду как пожелаю. Я стал капризным и вздорным. Не сидится мне на месте. Жду не дождусь, когда смогу окунуться в затхлый запах древних книг и вдохнуть сладостный аромат философских размышлений. А вы, столкнувшись с двумя сторонами нравственной проблемы, поступите так, как приучены с малолетства. Думайте сколько угодно, это не меняет дела. И то, что ваша жена работает шлюхой в Салинасе, тоже ни на что не повлияет.
Адам в гневе вскочил с места.
– Ты дерзишь, потому что решил от нас уехать! – выкрикнул он. – Говорю же, что еще не решил, как поступить с деньгами.
Ли со вздохом оттолкнулся руками от коленей, выпрямляя сухонькое тело. С усталым видом подошел он к двери и, открыв ее, оглянулся и улыбнулся Адаму.
– Бред собачий! – добродушно изрек китаец и вышел из гостиной, закрыв за собой дверь.