Виктория ударила лбом в лицо Рауля и почувствовала, что разбила ему губу.
Он охнул и отскочил назад.
Она почувствовала какое-то злобное и никогда прежде не испытанное удовлетворение от того, что причинила боль другому человеческому существу.
– Вы правы. Здесь есть оружие, которого я раньше не замечала.
– Мне больно, будь оно проклято, – спокойным тоном сказал он. И добавил: – Да, при надлежащей мотивации самым лучшим оружием являетесь вы сами.
Она вдруг почувствовала гордость, и ей это не понравилось. Не понравилось, что можно было подумать, будто его похвала что-нибудь для нее значит. Не понравилось также, что он так мало ее ценил, что предложил работу в качестве любовницы и подумал, что она примет предложение.
– Вы забыли, что заставило меня выскочить на балкон в ночь бала, устроенного в честь дебюта Белл?
– Лорд Мередит пялился на ваши прелести, словно прицениваясь.
Виктория за последние три года начала осуществлять изящный переход к состоянию преисполненной достоинства старой девы. И четверть приобретенного ею лоска Рауль Лоренс согнал с нее несколькими словами, как будто его никогда и не бывало. Она была потрясена. Она была сердита. Она была возмущена его манерой говорить: «пялился на ваши прелести, словно прицениваясь»! Эти слова заставили ее окинуть взглядом комнату в поисках еще какого-нибудь оружия.
Вот этот высокий металлический подсвечник, например. Если вынуть свечу и повернуть острым концом вперед, она могла бы пронзить ему грудь.
Представив себе эту картину, Виктория несколько успокоилась и спросила:
– Почему вы думаете, что вам удастся то, чего не удалось лорду Мередиту?
Он рассмеялся, но тут же поморщился от боли и снова прикоснулся к губе.
– Вы, конечно, молоды и красивы…
– Так вы это заметили? – усмехнулся Рауль.
– …но у лорда Мередита есть деньги, и его вряд ли убьют из-за его собственных глупых амбиций.
Улыбка исчезла с лица Рауля.
– Я уже говорил вам, что у вас острый язычок, но маловато здравого смысла, – произнес он и шагнул к ней.
Виктория сказала воинственным тоном:
– Осторожнее, у вас губа уже кровоточит.
– Лучше бы вы поцеловали ее, – сказал он и обнял Викторию. – Вам не приходило в голову, что неразумно дразнить человека, который держит вас в своей власти?
– Я это знаю, – сказала она, хотя не делала такой глупости с тех пор, как ее отчим ударил мать за то, что та не научила Викторию должному уважению. Но в Рауле было нечто придававшее ей смелость: он обращался с ней как с разумным существом. Если она ошиблась в оценке Рауля Лоренса… ну что ж, из золотого шнура, придерживающего занавески балдахина, может получиться хорошая гаррота[1].
Рауль ослабил хватку.
Она отступила в сторону.
– Кстати, – сказал он, – самонадеянность лорда Мередита не прошла ему даром. Позднее в ту ночь, когда он уже отправился спать, кто-то избил его за недостойное поведение по отношению к вам.
– Вы? Это сделали вы?
– Почему вы говорите с таким недоверием? – Рауль снова прикоснулся пальцем к губе. – Когда я его оставил, он был здорово окровавлен.
– Вы его избили?
– Он оскорбил вас, гостью в доме моего отца.
В мире мужчин, насколько она их знала, это было веским основанием. Рауль защищал не ее честь, а честь своего отца.
– Минуту тому назад вы точно так же оскорбили меня, когда попросили стать вашей любовницей.
– Вы побудили меня к этому.
– Ничего подобного я не делала, – заявила она, высоко подняв голову.
– Побудили. Вы такая отзывчивая, такая умная, с вами так интересно говорить, вы такая пылкая.
– Я отзывчивая? – усмехнулась она. – У вас слишком заниженные требования, сэр.
– По правде говоря, у меня очень высокие требования. – Погладив подбородок, он внимательно вгляделся в нее. – Есть в вас нечто такое, что отличает вас от всех других женщин.
– Наверное, это потому, что, кроме меня, ни одна из женщин никогда не отвечала вам отказом?
– Вот именно.
Она назвала бы его самодовольным, но о каком самодовольстве могла идти речь, если правда заключалась в том, что он привлекал женщин, даже не пытаясь это сделать? Помимо его превосходного телосложения, это объяснялось, пожалуй, еще и тем, что когда он смотрел на женщину, она знала, что все его внимание направлено исключительно на нее. И что он с готовностью использует это внимание, чтобы привести ее в такое возбуждение, о котором она будет с благодарностью вспоминать всю свою одинокую беспросветную жизнь.
Но нет, Виктория не могла так думать. Если бы она это сделала, то забыла бы все, что знала о чести и правилах приличия, и согласилась бы взяться за предложенную им работу.
– Моя красота, несомненно, тоже привлекает вас, – насмешливо сказала она.
– Я знаю много красивых женщин. Но лечь в постель я хотел бы именно с вами. Однако если вы абсолютно уверены, что не желаете быть моей любовницей…
– Ни за что!
– …ну что ж, мы найдем вам другую работу.
– Надеюсь, это не будет связано с тем, чтобы поднимать за вами брошенное грязное белье?
– Нет. Мне кажется, этим занимается Томпсон. Но кроме того, у меня имеется повар. – Он исчез в гардеробной и крикнул оттуда: – Не хотите быть у него судомойкой?
– Нет, – решительно заявила Виктория, сложив на груди руки.
– У меня есть экономка, – сказал он, выходя из гардеробной босиком. – Возможно, вы могли бы стать младшей экономкой.
Виктория не могла понять, к чему он клонит.
– У вас есть еще какая-нибудь работа на примете?
Он прищелкнул пальцами, делая вид, что удивляется, как это до сих пор не пришло ему в голову.
– У меня есть идея!
– Кто бы в этом сомневался?
– Вы гувернантка двух юных леди не самого благородного происхождения. Хорошо известно, что во время вашего путешествия по Европе вы всячески шлифовали поведение этих девушек и их родителей и довели его до такого блеска, что теперь они будут приняты – пусть даже не с распростертыми объятиями – в английском высшем обществе.
– Вам хорошо известно о моей работе? Сомневаюсь. С кем, позвольте узнать, вы обо мне говорили?
– Сплетни обгоняют любое транспортное средство.
– Но только не сплетни о гувернантках.
– Если гувернантка хороша собой, то сплетня наверняка появится.
– Гм-м. – И все же Виктория не спешила ему верить. Потом ей в голову пришла ужасная мысль. – Так у вас есть ребенок, которого необходимо обучить этикету?
– Нет. У меня нет жены, нет любовницы – как это только что выяснилось – и нет детей – ни законных, ни незаконнорожденных. Обстоятельства моего собственного рождения научили меня быть осторожным и не производить незаконнорожденных детей, так сказать, с изнаночной стороны одеяла.
Она была очень рада слышать это, хотя не могла бы сказать, почему ее это вообще интересовало.
– В таком случае о ком идет речь?
– У меня есть родственники.
– Родственники, – повторила она.
– Большинство людей, проживающих в замке, являются родственниками. Главным образом кузены и троюродные братья, а также другие. Семья очень разветвленная с благородными корнями и не очень благородными манерами. – Он уселся напротив нее, уперся локтями в колени и наклонился к ней, пытаясь, как это делают все джентльмены, убедить леди с помощью личного обаяния принять его планы.
К сожалению, на нем были надеты только брюки, что отвлекало ее внимание.
Рауль продолжал:
– Если верить слухам, то родоначальником моей семьи был Аттила де Хан, совершавший набеги на Францию, который щедро засевал своим семенем обширные пространства. Говорят, что одна из подвергнутых насилию женщин украла у Аттилы его кривую турецкую саблю и, спасаясь от его гнева, сбежала на Пиренейский полуостров, в те места, где в настоящее время находится Морикадия. Там в лесу она родила своего сына. Земля впитала ее пот и кровь, и только дикие звери услышали его первый крик. Она вырастила из мальчика воина, и когда Сейберу было пятнадцать лет, он заставил горные племена присоединиться к нему и основал королевство. В качестве своей эмблемы он выбрал зеленоглазого дракона и насаждал свою власть с помощью меча.
– Сейбер, – повторила Виктория.
– Его имя, – пояснил Рауль. – И мое тоже.
– А где кривая турецкая сабля?
– Этого никто не знает.
– Вы выглядите не так, как, по-моему, должен бы был выглядеть потомок Аттилы, – сказала Виктория, хотя Рауль действительно выглядел как воин. Она без труда могла представить себе его скачущим на неоседланной лошади. Он размахивает кривой турецкой саблей, его волосы развеваются на ветру. И все его боятся… и любят.
– С тех пор как родился тот младенец, сменилось семьдесят поколений. Я не похож на жестокого азиатского завоевателя, однако моя мама говорила, что бабушка утверждала, что волосы у меня как у Аттилы. – Он взял прядь волос и показал ей. – Черные, прямые, очень густые.
– Красивые волосы, – сказала Виктория.
Будто поддразнивая ее – но ведь он не поддразнивал, этого не могло быть, – он отвел назад волосы, упавшие на лицо.
Ей совсем не хотелось прикасаться к ним. Или к нему.
– Как получилось, что ваша семья утратила контроль над страной?
– Более двухсот лет назад мой предок, король Рейнальдо, принял в своем дворце, в Тонагре, одного выскочку, французского графа с его людьми. С ними обращались как с почетными гостями, они пили, ели, их развлекали, а когда Рейнальдо и его телохранители заснули, де Гиньяры зарезали телохранителей. – Взгляд зеленых глаз Рауля стал холодным и суровым. – Они заточили Рейнальдо в его собственную подземную тюрьму и взяли власть в стране в свои руки.
Виктория понимала, что ей лучше не знать всего этого, но все же спросила:
– Что случилось с королем Рейнальдо?
– Они повесили его, потом обезглавили. В назидание любому из членов его семьи, который мог вообразить, что способен каким-то образом вернуть страну, они выставили в Тонагре на всеобщее обозрение его голову, надетую на пику.
Виктория содрогнулась.
Рауль кивнул:
– Да. Де Гиньяры всегда отличались жестокостью и бесчестием. Французский король даровал им эту страну как княжество – правда, она не принадлежала ему, чтобы можно было ее дарить, но это его не остановило, – страна стала княжеством и передается по наследству наследникам, пока те сохраняют над ней контроль.
– А если они утратят контроль?
– Тогда французы возьмут страну как свою собственность. Но де Гиньяры никогда добровольно не позволят этому случиться. Нет, они поступили умно, разрекламировав лечебные свойства природных горячих и холодных источников и построив водолечебницы, чтобы привлечь в страну богачей. Поняв, что они еще не воспользовались всеми богатствами, которые можно извлечь из страны, они построили игорные заведения, казино и отели. Деньги текли рекой, пополняя их казну… А морикадийский народ голодает и готов восстать. Если это произойдет, начнется кровавая бойня. Де Гиньяры, возможно, погибнут, но с ними вместе погибнет слишком много морикадийцев. Моя семья готова сражаться вместе с ними, и мы одержим победу.
– Потом вы станете королем.
– Это то, к чему я готовился, ради чего многим жертвовал и что планировал всю свою жизнь.
Увидев Рауля таким, как сейчас – с решительным лицом и твердым взглядом, – она поверила ему.
– Когда я стану королем, я займусь своими родственниками. Они ведь даже не имели возможности получить приличное образование. По правде говоря, большинство из них образованы или воспитаны не лучше, чем те морикадийцы, которым мы надеемся помочь. Для того чтобы создать приличный королевский двор, мне потребуются услуги гувернантки.
– Понятно. Пожалуй, мы сможем договориться. Мое жалованье составляло сорок восемь фунтов в год. Вы считаете, что я пробуду здесь два месяца. Это будет составлять, скажем, четыре фунта в месяц плюс два фунта за каждую неделю сверх двух месяцев.
– Четыре фунта в месяц? Это чертовски дорого! – воскликнул Рауль, имея наглость взглянуть на нее с возмущением.
Она начала входить во вкус обсуждения условий сделки.
– Вы получаете то, за что платите. Хотя должна признаться, я помогала мистеру Джонсону вести счета.
– Вот как? – Рауль только что рассказывал ей историю Морикадии, убеждал ее, уговаривал откликнуться на его просьбу, и вдруг все его обаяние исчезло, сменившись строгим спокойствием, и он спросил: – С кем он приехал работать в Морикадии?
– Я не знаю.
– Не знаете или не хотите сказать мне?
Ей не понравился тон, каким был задан вопрос, и не понравилось, что у Рауля имеются разные маски, которые он может надевать и снимать по собственному усмотрению.
– Почему вас это интересует?
– Потому что информация – это сила. Кто бы это ни был, он переводит свое состояние из страны.
Откуда Рауль об этом знал? Общаясь с этим человеком, надо проявлять большую осторожность, потому что, если он носит маску, как ей узнать, где настоящий Рауль Лоренс?
– Я видела бухгалтерские книги, но имени там не было указано.
– Ладно. Ваш работодатель уехал из страны, не закончив работу. Пока этот человек, кем бы он ни был, не найдет другого консультанта, деньги останутся в стране. Будем благодарны хотя бы за это. – Рауль расслабился, на лице вновь появилось выражение благодушия. – А теперь скажите, возьмете ли вы на себя задачу привести в цивилизованный вид моих родственников?
Почему бы и не взять? Джонсоны ее бросили. Ей нужна работа.
– За четыре фунта в месяц? Да.
– Решено. – Он протянул ей руку.
Виктория пожала его ладонь с некоторым недоверием, немного удивленная тем, что он так легко уступил.
– Половину заплатите в качестве аванса, – добавила она.
– Как пожелаете, – сказал Рауль.
– Но вашей любовницей я не буду.
– Я это понял. Однако если бы вы согласились, я был бы полностью удовлетворен. Это было бы неплохо. Ведь роль любовницы тоже означает оплачиваемую должность. Я никогда и не думал, что вы примете предложение. Вы слишком горды, чтобы отдаваться мужчине за деньги.
– Я предпочитаю по-другому зарабатывать себе на жизнь, – теряя терпение, сказала Виктория.
– Я знаю. – Он встал. – И теперь, когда вы придете ко мне, я буду знать, что вы находитесь здесь, потому что поддались непреодолимому искушению.
– Я никогда в жизни не поддавалась непреодолимому искушению, – сказала Виктория, и ей почему-то стало немного страшно. Ведь она однажды целовала его и была захвачена чувством и, возможно, из-за этого стала такой уязвимой.
Она была подобна человеку, переболевшему пневмонией, который был теперь настолько слаб, что не сопротивлялся другим болезням. Нет, это было не совсем так, потому что она не боялась проявить свою слабость с другими мужчинами.
Болезнь, к которой она была восприимчива, называлась Рауль Лоренс.
– Вы никогда не испытывали непреодолимого искушения, потому что я никогда не пытался вас соблазнить.
– Мне показалось, мы договорились, что этого не случится.
– Нет. Вы отказались быть моей любовницей. Но мы будем вместе во всех остальных отношениях, которые имеют значение, – сказал Рауль.
– Не будьте таким самоуверенным, сэр! – предупредила его Виктория. – Я не такая женщина, которая… не такая… Что это вы делаете? Зачем вы расстегиваете брюки!
– Я всю ночь был на ногах, танцевал, разжигал страсти, похищал людей, скакал туда-сюда на коне и вообще валял дурака. – Он снял брюки и остался в одном белом нижнем белье, прикрывавшем все самое важное, но не более того. – Я ложусь спать. Не хотите ко мне присоединиться?
Виктория повернулась к нему спиной… но ей все-таки удалось разглядеть его бедра.
– Ну и как? Вам нравится то, что вы увидели? – спросил Рауль.
Виктория чувствовала, что он смеется над ней.
– По моему мнению, для джентльмена у вас чрезмерно развита мускулатура, – заявила она самым авторитетным тоном.
– Это, безусловно, доказывает, что я не джентльмен.
Услышав шуршание, она решила, что он подкрадывается к ней, и быстро оглянулась, но заметила лишь его ягодицы, обнажившиеся, когда он взбирался на кровать. Виктория закрыла глаза руками.
– А что должна делать я, пока вы отсыпаетесь после своих вакханалий?
– Вы можете присоединиться ко мне в постели.
Не открывая глаз, она сказала:
– Мне кажется, мы уже обсудили этот вопрос, и вы получили отрицательный ответ.
– В таком случае… Томпсон, который является образцовым английским дворецким и моей правой рукой, ждет вас за дверью, чтобы сопроводить в ознакомительное турне по замку.
Виктория медленно опустила руки.
Рауль откинулся на подушки, заложив руки за голову. Одеяло прикрывало только живот, оставляя голой широкую грудь. Он выглядел молодым, красивым, безмятежным.
– Томпсон все это время стоял за дверью, ожидая меня?
– Да. Почему вас это удивляет? – Рауль широко распахнул глаза, изображая святую невинность, которой отнюдь не являлся.
Томпсон ждал ее? Значит, Рауль знал, что она не примет его предложение? И весь этот разговор был не чем иным, как игрой, устроенной, чтобы посмеяться над ней, над ее моральными устоями, над тем, во что она верила? Он раздевался, чтобы соблазнить ее?
– Вы просто негодяй! – Виктория сердито направилась к двери, распахнула ее и оглянулась через плечо. – Надеюсь, я не потревожу ваш сон, когда буду устраивать свою спальню так, как это удобно мне.