Среди вещей, которые им пришлось продать перед переездом из Вермонта в Колорадо, чтобы пополнить запас наличности, была и коллекция из двухсот пластинок рок-н-ролла и ритм-н-блюза, принадлежавшая Джеку. На гаражной распродаже они ушли по доллару за штуку. И среди них была любимая музыка Дэнни – двойной альбом Эдди Кокрана с вложенными внутрь четырьмя страничками текстов песен Ленни Кайе. Уэнди всегда поражало пристрастие сына к творчеству именно этого полумальчика-полумужчины, который слишком торопился жить, жег, как говорится, свечку с обоих концов и умер совсем молодым… Умер, когда ей самой еще не исполнилось десяти лет. Вот и сейчас, в четверть восьмого (по местному времени), когда Дик Холлоран вешал Куимзу на уши лапшу по поводу белого дружка своей бывшей жены, она увидела Дэнни – он сидел на лестнице, ведущей из холла на второй этаж, перебрасывал из руки в руку маленький красный мячик и напевал одну из песен с того альбома, тихо и немелодично:
– И вот я взбираюсь по лестнице вверх. Все дальше и дальше: я уже выше всех. Но там, наверху, мне вдруг так одиноко, что уже не до песен, совсем не до рока…
Она подошла ближе, тоже уселась на ступеньку и только тогда заметила, что у него сильно распухла нижняя губа, а на подбородке запеклась кровь. Сердце сразу же испуганно подпрыгнуло в груди, но она сумела сохранить спокойный тон.
– Что случилось, док? – спросила она, хотя была уверена, что уже все знает. Джек снова ударил его. Конечно, так оно и было. Как же иначе? Время – колесо; рано или поздно все возвращается к тому, с чего началось.
– Я вызвал Тони, – ответил ее сын. – В бальном зале. А потом, наверное, упал с кресла. Уже ничего не болит. Только странное ощущение… Словно у меня одна губа слишком большая.
– Все так и было? – спросила Уэнди встревоженно.
– Папа этого не делал, – сказал он. – Не сегодня.
Она смотрела на него с удивлением и страхом. Мячик перелетал из руки в руку. А он читал ее мысли. Ее сын мог читать ее мысли.
– Что?.. Что же сказал тебе Тони на этот раз?
– Это не имеет значения. – Его лицо не дрогнуло, а от равнодушного голоса мороз продирал по коже.
– Дэнни… – Она схватила его за плечи гораздо крепче, чем хотела, но он не поморщился от боли и не попытался стряхнуть ее руки.
(Мы медленно убиваем этого мальчика. Не только Джек, но и я тоже, а возможно, и не мы одни. Отец Джека, моя мать. Уж не здесь ли они? Почему, собственно, нет? Это место просто кишит призраками. Так почему бы не появиться еще двум привидениям? Боже милосердный, наш сын сейчас как тот чемодан из телевизионной рекламы. По нему проезжают машины, его сбрасывают с самолета, давят заводским прессом. Или часы фирмы «Таймекс». Их под трактор кладут, а они все идут. О, Дэнни, я так виновата перед тобой)
– Это не имеет значения, – повторил он, продолжая перебрасывать мячик. – Потому что Тони не может больше приходить. Они не пускают его. Он потерпел поражение.
– Кто не пускает?
– Люди из отеля, – ответил он. Потом все же посмотрел на нее, и его глубоко запавшие, испуганные глаза вовсе не были равнодушными. – Люди… И вещи из отеля. Их очень много, самых разных. Этот отель просто набит ими.
– И ты можешь их видеть?
– Я не желаю их видеть, – ответил он глухо и снова стал сосредоточенно смотреть, как мячик по дуге перелетает из руки в руку. – Но я иногда их слышу. Посреди ночи. Они, как ветер, вздыхают все вместе. На чердаке. В подвале. В номерах. Повсюду. И я сначала думал, что это моя вина, потому что я такой. Как ключ. Маленький серебряный ключ.
– Дэнни, не надо… Ты не должен так расстраиваться…
– Но это и из-за него тоже, – продолжил Дэнни. – Из-за папы. И из-за тебя. Ему нужны мы все. Он играет с папой, дурачит его, пытается заставить думать, что он ему нужнее всех. На самом деле ему нужнее я. Но он заберет всех нас.
– Ох, если бы только тот снегоход…
– Они не позволили ему, – тихо сказал Дэнни. – Заставили закинуть какую-то важную штуку в снег. Очень далеко. Я видел это во сне. И он знает, что в номере двести семнадцать действительно есть та женщина.
Он посмотрел на нее своими темными, полными страха глазами.
– И не важно, веришь ты мне или нет.
Она обняла его за плечи.
– Я верю тебе, Дэнни. Поэтому и прошу сказать мне правду. Джек… Он может причинить нам зло?
– Они будут пытаться заставить его, – ответил Дэнни. – Я зову мистера Холлорана. Он разрешил, если мне когда-нибудь будет нужно, просто позвать его. И я уже звал. Но это жутко трудно. Я очень устаю. А хуже всего то, что я даже не знаю, слышит он меня или нет. Мне кажется, сам он не может мне ответить, потому что для него мы слишком далеко. И я не знаю, быть может, он слишком далеко и для меня тоже. Завтра…
– Что будет завтра?
– Ничего, – помотал головой он.
– Где он сейчас? – спросила она. – Где твой папа?
– В подвале. И не думаю, что сегодня он поднимется оттуда.
Она резко встала.
– Тогда жди меня здесь. Я вернусь ровно через пять минут.
На залитой светом люминесцентных ламп кухне было холодно и неуютно. Она подошла к доске, на которой висели разделочные ножи. Сняла самый длинный и острый, завернула в кухонное полотенце и вышла, погасив за собой свет.
Дэнни так и сидел на лестнице, следя глазами за полетом красного резинового мячика. И напевал:
– У нее на самом верху квартира. В доме без лифта и без сортира. Вот и ползи с этажа на этаж. Первый, второй. А когда будет наш?
(…Лу, Лу, иди ко мне, Лу…)
Он оборвал свою песню и прислушался.
(… Прыг-скок ко мне, Лу, дорога-а-а-я…)
Голос звучал в его голове и был таким естественным, таким пугающе близким, что вполне мог быть обрывком его собственных мыслей. Если бы не вкрадчивые, лукавые нотки. Его передразнивали. Ему говорили
(О да, тебе здесь понравится. Только попробуй, и тебе понравится. Попробуй, и тебе здесь понра-а-а-вится…)
Теперь, прислушавшись, он снова ощутил присутствие всех собравшихся здесь духов или призраков, а может, он слышал звучание самого отеля – этого мрачного дома с увеселениями, аттракционами и комедиантами, где каждая интермедия заканчивалась смертью, где оживали даже нарисованные чудовища, где двигались живые изгороди, где маленький серебряный ключик служил лишь для того, чтобы показать грязную сценку. Это было похоже на стоны и вздохи зимнего ветра, играющего под скатами крыши, ветра, который пел навевающую вечный сон колыбельную. Туристы, приезжавшие сюда летом, никогда не слышали его. Он был подобен сонному жужжанию летних ос в земляном гнезде, смертоносных и уже начинавших просыпаться. Они могли взлетать на десять тысяч футов вверх.
(Что общего у ворона и письменного стола? Чем выше, тем их меньше, само собой! Выпейте еще чашечку чая!)
Это был звук чего-то живого, но не голос и не дыхание. Человек философского склада, вероятно, предположил бы, что такие звуки издают наши души. Бабушка Дика Холлорана, выросшая в южных краях на рубеже столетий, назвала бы это загробными звуками. А исследователь сверхъестественных явлений придумал бы более сложное название – экстрасенсорное эхо или психокинез. Но для Дэнни так звучал сам отель, старый монстр, чьи скрипы становились все ближе, чьи коридоры протянулись не только в пространстве, но и во времени, уводя в далекое прошлое, где теснились голодные тени, неприкаянные призраки гостей, которых нелегко было заставить утихомириться.
В темном бальном зале часы пробили половину восьмого одним мелодичным ударом.
Тут послышался хриплый пьяный голос:
– Маски долой, и давайте трахаться!
Уэнди замерла в середине вестибюля.
Она посмотрела на Дэнни, который сидел на лестнице, перебрасывая мячик из руки в руку, и спросила:
– Ты ничего сейчас не слышал?
Но Дэнни лишь посмотрел на нее и продолжил кидать мячик.
Этой ночью они почти не спали, хотя улеглись вместе и надежно заперли дверь.
Лежа в темноте с открытыми глазами, Дэнни думал:
(Он хочет стать одним из них и жить вечно. Вот чего он хочет.)
Уэнди размышляла:
(Если потребуется, уведу его выше в горы. Лучше уж погибнуть там.)
Завернутый в полотенце мясницкий нож она положила под кровать, чтобы он все время был у нее под рукой. Они то забывались неглубоким сном, то вновь просыпались. Стены отеля поскрипывали. Снаружи с небес вновь обрушился на землю тяжелый снегопад.