Нас разделили на две группы. Мою, куда вошли Траут, Дрюс, Гремли, Бартон и подозрительно краснолицая девочка, которая была мне незнакома, по понятным причинам назвали Шестерка, а остальные получили название Семерка.
– Шестерка в тень! – выкрикнула мисс Моут. – Семерка на солнце!
– Разделяй и властвуй, – проворчала Траут. – Они всегда так делают, чтобы мы не взяли над ними верх.
Хотя Бартон и Гремли были в составе моей группы, они отошли в сторону и встали под высоким вязом, в то время как Дрюс и ее приспешница Траут обосновались с другой стороны дерева, оставив меня и незнакомую девочку наедине между двумя лагерями.
– Де Люс, – произнесла я уголком рта. – Флавия. Я новенькая.
– Я знаю, – прошептала она. – Я умирала от желания поговорить с тобой.
Она сняла шляпу и начала медленно обмахивать лицо, чтобы замаскировать нашу беседу.
Из-за кого она беспокоилась: из-за Дрюс, умеющей читать по губам, или из-за кого-то другого?
– Это насчет Брейзеноуз, – начала она.
– Которой? – тихо спросила я, прикрывая рот рукой и делая вид, что чешу нос. – Мэри-Джейн или…
– Клариссы. Старшей Брейзеноуз. Той, которая исчезла.
Ее лицо стало еще краснее, чем прежде.
– Ты в порядке? – прошептала я.
– Само собой. Я задерживаю дыхание, чтобы мое лицо покраснело. Именно поэтому мисс Моут отправила нас в тень.
Утро едва началось, а я уже обзавелась новым полезным оружием в своем арсенале.
– Как тебя зовут? – спросила я, пусть даже это может быть запрещено.
Она одарила меня странной улыбкой, словно упрекая в чем-то, и ответила:
– Скарлетт. Амелия Скарлетт.
«Ты похожа на меня, Амелия Скарлетт, – подумала я. – Ты еще не подозреваешь, но мир – лишь воск в твоих руках».
– Вода! – громко крикнула мисс Моут, хлопая в ладоши, и мы все обратили на нее внимание. – Вода – это жизнь. Запомните это, девочки, и хорошенько запомните. Без солнца и еды вы можете прожить довольно долго, но без воды – нет. Вы всегда должны знать, как и где добыть воду. Вас научат, как ее находить, получать и очищать. Теперь…
Она уставилась на нас, окидывая пристальным взглядом каждую из нас по очереди, и ее глаза сияли, как маленькие черные фонари.
– Допустим, нам нужна вода здесь и сейчас. Предположим, кто-то ранен и нам срочно требуется кипяток для медицинских нужд. Где мы его возьмем?
Гремли подняла руку:
– В радиаторе автобуса! – крикнула она, ухмыляясь нам, страшно довольная тем, что сразу же нашла ответ.
Мисс Моут медленно кивнула, словно говоря: «Я так и знала, что какая-нибудь идиотка предложит этот вариант».
– Что, если, осмелюсь спросить, радиатор заполнен антифризом? – спросила она, и ее голос прямо-таки сочился сарказмом. – Помни, Гремли, мы живем в суровом северном климате, а не в краю мумифицированных фараонов, как ты соблаговолила предположить.
Кто-то из девочек послушно захихикал. Но другие нет. Какой-то смутный образ мелькнул на краешке моего сознания и тут же исчез.
– Озеро, – предположила Скарлетт. – Мы можем зачерпнуть воду ведром и вскипятить.
– Это соленая воды, – перебила ее Гремли. – От соленой воды нам будет плохо!
– Это не соленая вода, – возразила Скарлетт, яростно обмахивая лицо, которое покраснело еще сильнее. – Любой дурак знает, что Великие озера…
– Девочки! Девочки! Девочки! – прокричала мисс Моут, с удивительной скоростью крутя колоса, въезжая в середину нашей маленькой группки, словно римская колесница, и чуть не сшибая нас с ног.
Я впервые заметила, что Семерка молчит. Мне пришло в голову, что некоторые ее члены, например Джумбо, поскольку она старшая ученица, наверняка уже участвовали в этом занятии и знали «правильные» ответы.
В таком случае почему же она здесь? Почему она молчит? Ей приказали? Или вся эта дурацкая вечеринка устроена про мою честь? Или для тех из нас, кто пришел в школу последними?
Тогда кто из нас игроки, а кто зрители в этой шараде?
Я решила внести свой вклад.
– Воду можно добыть, – заговорила я, – если найти нижнюю точку рельефа и соорудить конденсационную ловушку.
В конце концов, мои дни в организации девочек-скаутов не прошли совсем уж напрасно.
– Верно, – рявкнула мисс Моут. – Боулз продемонстрирует правильную технику.
Боулз? Я не понимала, о ком она говорит, пока Джумбо не двинулась вниз по уклону на запад. Точно, Боулз – это же фамилия Джумбо.
Мисс Моут не последовала за нами, когда мы пошли за Джумбо.
На дне овражка Джумбо вытащила из-за дерева ржавую садовую лопатку.
– Первое: будь всегда готов, – сказала она и принялась копать.
Было очевидно – по крайней мере, для меня, – что она это уже делала, причем на этом самом месте. Земля здесь была необычно мягкая.
– Дай сюда свой макинтош, Дрюс, – приказала она, и Дрюс неохотно протянула ей тугой водонепроницаемый сверток.
– Дрюс всегда готова, не так ли, Дрюс?
– Да, Джумбо, – послушно сказала Дрюс. – Только будь осторожна. Мама сказала, что вышибет из меня мозги, если я его испорчу.
– Никакой опасности, – ответила Джумбо, и все, даже Дрюс, улыбнулись, когда она продолжила копать.
Скарлетт и я стояли рядом, наблюдая за ней.
– Насчет Брейзеноуз, – тихо произнесла я, не отводя глаз от увеличивающейся дыры в земле.
Глаза Скарлетт расширились, словно блюдца.
– Я видела ее прошлой ночью, – прошептала она.
– Что?
Я так удивилась, что не смогла сдержаться.
– А ну-ка, вы двое, – сказала Джумбо, – прекратите болтать и смотрите внимательно. Это серьезно. Я не собираюсь получить черную метку из-за вас, бездельниц.
Меня поймали. Шевели мозгами, Флавия.
Я поднесла руку ко рту и быстро отвернулась. Стоя спиной к Джумбо, я засунула средний палец себе в горло и хорошенько надавила на небный язычок.
Небный язычок – это маленький отросток из плоти, находящийся в задней части глотки, и его единственное предназначение, насколько мне известно, – это быстро вызвать рвоту при необходимости, вот как сейчас.
Я повернулась, сделала несколько неверных шагов, и меня стошнило прямо на конденсационную ловушку Джумбо.
И макинтош Дрюс.
Вполне убедительно.
– Прости, Дрюс, – сказала я, пытаясь изобразить раскаяние. – Должно быть, меня укачало в автобусе.
– Ой, бедняжечка, – произнесла Джумбо. – Извини. Я думала, ты просто дурачишься. Честно.
Еще лучше, чем я ожидала. И сочувствие, и извинение.
Я изящно отмахнулась и на неверных ногах отошла к ближайшему дереву.
– Поди с ней, Скарлетт. Принеси ей попить чего-нибудь холодного. Возьми в автобусе.
Так и получилось, что Скарлетт и я удобно устроились под вязом, наблюдая, как остальные вычищают конденсационную ловушку.
Что подтверждает истинность старой пословицы: за черной полосой следует белая, самое темное время перед рассветом и прочая, и прочая.
– А теперь, – сказала я, – расскажи мне про Брейзеноуз.
Скарлетт разинула рот.
– Ты поразительна, – заявила она.
– Не более чем ты, Амелия, – ответила я, осознавая, что с момента моего приезда в женскую академию мисс Бодикот она первый человек, к которому я осмелилась обратиться по имени.
– Ты со своим удушьем натолкнула меня на эту мысль, – объяснила она. – Нет! Не смейся, они заметят.
В ответ Скарлетт намочила носовой платок и с преувеличенным беспокойством приложила его к моему, как предполагалось, перегретому лбу.
– Ах ты мошенница! – тихо, но изумленно прошептала она, создавая имитацию пота на моем лице.
– Насчет Брейзеноуз, – напомнила я. – Расскажи мне факты.
– Я видела ее прошлым вечером.
Она помолчала, дабы ее слова произвели должное впечатление.
– Видела? Я думала, она исчезла. Я думала, ее убила мисс Фолторн или еще кто-то. Я думала, она мертва.
– Я тоже, – ответила Скарлетт, – и все остальные думали так же.
Несколько секунд мой мозг бешено вращался, словно столб ограждения, унесенный торнадо, словно соломинка, как это показывают на фотографиях: подлинная сила невозможного.
– Ты уверена? – переспросила я.
– Разумеется, я уверена, – ответила Скарлетт, бросив на меня укоризненный взгляд. – Я узнаю ее где угодно.
Она произнесла эти слова с такой уверенностью, что я поняла: это правда.
– Где это было? – продолжила расспросы я. – И когда?
– Прошлым вечером. Сразу после уроков. Она вышла из прачечной.
Бог мой! Прямо как в викторианских романах ужасов, которые читает Даффи: «Леди в белом» или что-то вроде. Привидение мелькнуло и исчезло.
Я схватила Скарлетт за запястье и помешала ей промакивать мой лоб, потому что ее действия стали настолько механическими, что могли скорее привлечь ненужное внимание, чем отвлечь его.
– Расскажи мне все, – попросила я. – С самого начала.
В пятидесяти ярдах от нас две группы девочек объединились и, после того как конденсационная ловушка наполнилась, под присмотром Джумбо меланхолично копали еще одну яму.
Мисс Моут нигде не было видно.
– Темнело, – начала рассказывать Скарлетт. – Я вспомнила, что оставила свою хоккейную клюшку в траве за воротами. Мисс Паддикомб пришла бы в ярость, если бы она отсырела и испортилась.
Одна мысль об учительнице гимнастики заставила меня вздрогнуть, несмотря на яркое солнце, которое к этому времени прокралось к нам под дерево.
– Я как раз шла обратно через поле и должна была вот-вот обогнуть кусок стены, примыкающий к прачечной, когда дверь открылась. Было достаточно темно, чтобы я заметила свет, падающий на гравиевую дорожку, и чей-то силуэт. Я бросилась назад, пока меня не заметили. Это была Кларисса Брейзеноуз, как пить дать.
– Как ты можешь быть уверена в этом, если ты видела только силуэт?
– Я узнаю ее где угодно, – повторила Скарлетт. – Кроме того, она повернулась, чтобы выключить свет, и я сумела рассмотреть ее лицо. Честно.
Скарлетт перекрестила свою блузку в области сердца, и я ей поверила.
– А потом?
– Она торопливо обошла прачечную и скрылась в маленьком каменном переходе за кухней. Он ведет прямо на улицу.
– Я знаю, – сказала я. – Ты пошла за ней?
– Конечно, нет! – фыркнула Скарлетт. – Я не хотела, чтобы меня поймали. Кроме того, я испугалась. Подумала, что вижу привидение.
Вот снова: привидения. Монастырь, населенный призраками.
– Разве призраки выключают за собой свет? – поинтересовалась я. – И разве он им вообще нужен?
– Ха-ха! Очень смешно, мисс Флавия де Люс. Я рассказала тебе об этом, потому что твоя мать считалась очень умной. Я подумала, может, ты тоже неглупа, но теперь вижу, что ошибалась. Не ожидала, что ты станешь надо мной смеяться.
– Я не смеюсь. Просто размышляю вслух. Не будь такой обидчивой, я просто пытаюсь помочь.
Секунду мы помолчали, зализывая наши невидимые раны. С одной стороны, мне не хотелось, чтобы Харриет упоминали всуе, но с другой – я сочувствовала Скарлетт, которую наверняка собрали и отправили в школу, лишь помахав платочком на прощание.
Мы – пара трепетных душ, брошенных в каменную мясорубку.
– Послушай, – заговорила я, решив воспользоваться шансом и надеясь, что не пожалею об этом. – Мы команда, ты и я.
На миг я вспомнила о своем так называемом партнере, оставшемся в Англии, – Адаме Сауэрби, пусть даже я никогда не объявляла о своем согласии на наше партнерство вслух. Адам был слишком скрытен и, признаем это, слишком стар, чтобы полностью доверять ему. В этот самый миг он наверняка бродит вокруг каких-нибудь покрытых плесенью и плющом руин английского замка, делая вид, что ищет семена, на самом деле пытаясь сунуть нос в дела лорда Такого-то или Сякого-то, которыми тот занимался во время войны, – и все это ради некоего темного хозяина, личность которого Адам отказывается раскрыть, хотя на самом деле им может оказаться даже моя тетушка Фелисити.
Запутанно?
Уж конечно. Одна мысль обо всем этом сводит меня с ума.
Скарлетт не ответила. Но вот что она сделала: протянула руку и несколько раз пожала мою ладонь, давая мне знак: один… два… пауза… три… и так далее.
Итак, мы заключили сделку.
– А теперь, – продолжила я, – давай поговорим о Клариссе Брейзеноуз. Когда ты видела ее в последний раз? Кроме вчерашнего.
– В вечер бала изящных искусств, так что это было в июне позапрошлого года. Я вполне уверена в этом, потому что на мне тогда было надето платье Золушки с короткими рукавами и длинные перчатки. Я помню, я думала, какой у меня странный вид, когда я кралась по хоккейному полю в таком наряде. Не то чтобы меня видело много людей, конечно, – с учетом бала в самом разгаре и довольно позднего времени. Был уже десятый час, двадцать минут десятого, наверное.
– Бал изящных искусств? – переспросила я.
– Это традиция. На него приходят все. Учащиеся, преподаватели, обслуживающий персонал, опекуны. Даже кое-кто из родителей приходит в качестве сопровождающих. Они дают призы за хорошие манеры и всякое такое. Я получила награду за стирку и глажку.
– Ты шутишь.
– Вовсе нет. Как-нибудь я тебе его покажу, раз ты мне не веришь. Это маленький посеребренный пресс.
– Спасибо, но не надо, – отказалась я. – Поверю тебе на слово. Ты имеешь в виду, что видела Брейзеноуз в том же самом месте, что и два года назад, перед ее исчезновением?
Скарлетт кивнула, кусая нижнюю губу.
– Но послушай, зачем Брейзеноуз приходить в прачечную затемно? В смысле, два года назад. Почему она не была на балу?
Скарлетт пожала плечами.
– Брейзеноуз была шестиклассницей и училась тут уже сто лет. Должно быть, ей уже исполнилось шестнадцать. Она могла делать что ей угодно, не привлекая внимания.
– Гммм, – протянула я, раздумывая над вариантами. Обычно никто не ходит в прачечную после наступления темноты. А если и ходит, то почти наверняка за тем, чтобы забрать забытый предмет туалета: что-то, чем днем не пользуешься и что может тебе неожиданно понадобиться. Может быть, случилось что-то такое, что заставило Брейзеноуз убежать.
Но разве шестнадцатилетняя девочка, которая учится в школе уже давно, так поступит? Только если произошло что-то немыслимое.
Может, она отправилась в прачечную не для того, чтобы забрать что-то, а чтобы оставить там что-то. Но какая необходимость была делать это вечером и почему это нельзя было подержать в ее комнате до следующего дня?
– В какой день недели проводился этот бал? – спросила я.
– В субботу. Он всегда проходит по субботам.
Прачечная почти наверняка закрывается на выходные, и поэтому дело кажется еще более странным. Возможно ли, что Брейзеноуз тайком ушла с бала изящных искусств, чтобы с кем-то встретиться?
И почему в прачечной? Почему не в обычной комнате, или в вестибюле, или в дюжине других мест, где двое могут поговорить без риска, что им помешают?
– У Брейзеноуз были близкие подруги? – задала я следующий вопрос.
– Нет, – ответила Скарлетт. – Она была чертовски популярна. Играла в бадминтон, сквош и теннис. Каталась на велосипеде, вязала, шила, рисовала карандашами и акварелью. Была членом театрального кружка и дискуссионного клуба, а еще редактором «Новой метлы» – это наша школьная газета.
Мне показалось или я слышу нотки раздражения в голосе Скарлетт? И не могу не обратить внимание на то, что она все время говорит в прошедшем времени. Но возможно, это неизбежно, когда речь идет о ком-то, кого не видел два года.
– А ты к ней как относилась? – спросила я. Даффи бы мной гордилась. Это вопрос-ловушка в лучших традициях ее любимого Зигмунда Фрейда.
– Думаю, она была нормальная, – ответила Скарлетт. – Хотя на ее фоне мы все плохо выглядели.
А потом она добавила:
– Примерно так же, как и…
И замолчала.
– Да?
– О, ничего.
Я лизнула кончик своего мысленного карандаша и сделала заметку: «Вопрос: Брейзеноуз ненавидели из-за ее ума? В точности как Харриет и Флавию?»
– Как ты думаешь, что с ней случилось? – продолжила я, прощупывая почву.
И я снова подумала, каким чудесным образом время может замедляться и двигаться, словно приливная волна, словно стрела, застывшая в полете на полпути к цели.
Мой мозг перескочил к вечеру моего приезда в школу; к завернутому в флаг трупу, выпавшему из моего камина. К зловещему черепу, отделившемуся от тела и подкатившемуся к моим ногам.
Опознала ли его Коллингсвуд? Маловероятно, с учетом состояния трупа. Но если да… предположим, она опознала…
Сказала ли она кому-нибудь об этом?
Мы до сих пор не слышали – ни от инспектора Грейвенхерста, ни из новостей, – что труп идентифицирован. Во всех спальнях по утрам включалось радио, вряд ли мы пропустили бы такое известие. Значит, полиция либо придерживает информацию, поскольку не может найти ближайшего родственника, либо не знает.
Кстати, с той ужасной, но совершенно завораживающей ночи я ни разу не видела Коллингсвуд.
Все эти мысли промелькнули в моем мозгу, пока я ждала ответа Скарлетт.
Ей, казалось, было трудно заговорить.
– Я думаю… – наконец произнесла она, и ее глаза были огромными и влажными, как очищенные от кожицы виноградины. – Думаю, что она…
ФЬЮИТЬ! ФЬЮИТЬ! ФЬЮИТЬ!
С берега донеслись три резких свистка. Мисс Моут co своего кресла нетерпеливо и призывно жестикулировала.
Шестерка и Семерка смешались, когда обе команды гурьбой начали подниматься вверх по склону. Под вязом Скарлетт и я медленно встали на ноги. Она заботливо положила мне руку на плечи, поддерживая больную бедняжку Флавию, и мы неуклюже побрели вслед за остальными.
На полпути к берегу, притворившись, что она потеряла равновесие, она так близко наклонилась к моему лицу, что я почувствовала на щеке ее горячее дыхание.
– Вопросы, – выдохнула она мне в ухо. – Она задавала слишком много вопросов.