С шоком порой приходит наэлектризованное молчание: невыносимое, но при этом ты не в состоянии его нарушить. Я не шевелилась, уставившись на Коллингсвуд, а она смотрела на меня, и казалось, прошла вечность.
Я медленно пошла обратно, ставя одну ногу перед другой: топ-топ-топая к ней, словно безжалостный зомби.
– Скажи мне, – попросила я, видимо, слишком грубо, потому что Коллингсвуд сразу разрыдалась.
– Не могу, – всхлипывала она, – просто не могу.
И меня тут же выбросило в тот момент, когда она и труп вывалились из камина. Как жестоко я с ней тогда обращалась!
«Заткнись», – сказала я тогда и заявила, что у нее текут слюни, и все это время безголовое тело лежало перед нами на полу.
И кто вызвал сочувствие? «Бедная, маленькая, одинокая, несчастная Флавия де Люс», как сказала мисс Фолторн, в то время как бедную, маленькую, одинокую, несчастную Коллингсвуд уводили, чтобы запереть в лазарете.
В этом не просто не было никакого смысла, более того, все это быстро превращалось в ночной кошмар.
К тому времени, как я приблизилась к Коллингсвуд, я испугалась больше, чем могла вообразить.
– Все равно скажи, – произнесла я, сжимая ее руку в своих ладонях, и мы обе залились слезами.
– Не могу, – прошептала она, сжимаясь, и в ее глазах я прочитала, что это правда. Сказав мне, что она знает, чей труп, она уже перешла границы. Это дорого ей стоило, и сейчас – по крайней мере, сейчас – ей нечем больше поделиться.
Чем можно было так напугать эту девочку и так эффективно заставить ее умолкнуть? Может быть, труп – это пример, что случается с теми, кто болтает?
– Что, если я задам тебе парочку вопросов? – спросила я в приступе внезапного вдохновения. – Таким образом ты сама ничего не будешь рассказывать.
Она покачала головой, и я поняла, что мне придется выяснять все самостоятельно.
Веселая болтовня девочек в отдалении указывала, что на сегодня хоккейные матчи закончены. Если я хочу попасть в свою комнату незамеченной, мне надо пошевеливаться.
Нет лучшего прикрытия, чем беспорядочно движущаяся толпа шумных победительниц.
Я добралась до «Эдит Клейвелл» и заперлась на ключ. Я – лиса, которую загнали в нору, и если они хотят заполучить меня, пусть попытаются выкопать.
Я достала свою записную книжку и, перевернув ее вверх тормашками, начала писать с обратной стороны.
«Действующие лица в деле», – написала я на первой странице и подчеркнула эти слова.
Укажу их в алфавитном порядке, это более справедливо.
УЧЕНИКИ
Боулз, Джун (Джумбо): старшая ученица. Производит впечатление человека, с которым все в порядке. Увлекается оккультизмом.
Брейзеноуз-старшая (Кларисса): исчезла в вечер бала изящных искусств два года назад – в 1949 г.
Брейзеноуз-младшая (Мэри-Джейн): испугалась послания доски Уиджа. Вопросы: а) почему она верит, что доска передала послание от пропавшей ле Маршан? б) думала ли она, что слова «один из вас знает моего убийцу» исходят от ее пропавшей сестры?
Коллингсвуд, Патрисия Энн: импульсивная. Ведет заметки о пропавших девочках. Утверждает, что знает личность трупа в камине. Сейчас слишком напугана, чтобы говорить. Кто держит ее под наркотиком? И почему? Темная история.
Фабиан: нордический тип. Отстраненная. Загадочная. Продает сигареты.
Гремли: подручная Джумбо. Сказала мне никому не доверять. Изо всех сил старается выглядеть идиоткой, но вполне возможно, что у нее самый высокий IQ во всей школе. (Исключая здесь присутствующих, конечно же: у меня он превышает 137, так что кому знать, как не мне.)
Дрюс: школьная задира. Умеет читать по губам.
Пинкхэм: настучала мисс Фолторн, что Коллингсвуд ведет записки о пропавших девочках. Верит, что в этом замешана мисс Ф. Нужно допросить ее.
Скарлетт Амелия: утверждает, что видела Брейзеноуз-старшую, когда она выходила из прачечной ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ (!). При этом Брейзеноуз-старшая считается мертвой или пропавшей без вести уже два года, с вечера бала изящных искусств, имевшего место в июне (смотри выше).
Траут: подхалимка Дрюс. Маленькая нервная блондинка. Отшвырнула доску Уиджа. Причина? Нужно допросить ее.
ПРЕПОДАВАТЕЛИ И ОБСЛУЖИВАЮЩИЙ ПЕРСОНАЛ
Мисс Фолторн: директриса школы. Учительница и мучительница. Не знаю, что и сказать о ней.
Баннерман Милдред: преподавательница химии. Оправданная убийца. Блестящий знаток химии и прекрасная учительница. Время от времени помогает полиции.
Мисс Дюпон: учительница французского языка. Ла-ди-да.
Фицгиббон: сестра-хозяйка. Бывшая школьная медсестра. Имеет доступ к наркотикам.
К.: неизвестный владелец ключей. Нужно выяснить, кто он или она.
Мардж и Сэл: прачки.
Мисс Моут: преподавательница естественных наук. Медуза в инвалидной коляске, выглядит как Горгона – сплошная голова без тела.
Мисс Паддикомб: преподавательница гимнастики.
Рейнсмит Райерсон: председатель совета опекунов и жалкая тряпка, по крайней мере, когда дело касается…
Рейнсмит Дорси: жена Райерсона. И этим все сказано. Хотя она читает мрачные детективы.
Итак, вот он, мой список действующих лиц: герои, негодяи и статисты со своими выходами и ролями, аккуратным почерком указанные на первой странице пьесы Шекспира.
Есть ли среди них убийца?
Конечно, в мой список не вошли инспектор Грейвенхерст и его помощник сержант ла Белль. Думаю, вполне можно было бы исключить их обоих из числа подозреваемых, но я этого не делаю для полноты картины. Как однажды написал дядюшка Тарквин де Люс на полях одного из своих многочисленных дневников: «Также принимайте во внимание сосуд».
Мудрые слова, и я намереваюсь всегда их помнить.
Что-то тревожило меня, когда я читала и перечитывала свой список: что-то за гранью сознания, сводившее меня с ума своей неуловимостью, как хрустальный шар, который однажды спрятали в проточной воде на виду у всех, а я его нашла.
Пришло время использовать изобретенный мной прием, который я именую «ловлей слов». Я буду фокусироваться на одном ключевом слове за раз и позволю своим мыслям свободно лететь в поисках ассоциаций. Оккультизм… камин… доска Уиджа…. сигареты…
Колокольчик не прозвенел и свисток не свистнул, пока я не добралась до «Скарлетт Амелия… прачечная». Скарлетт утверждала, что видела, как Кларисса Брейзеноуз – или ее призрак – прошлым вечером вышла из прачечной.
Хотя мои мысленные пальцы щекотали брюшко моей идеи, как однажды щекотал брюшко пойманной в нашем поместье форели браконьер Бруки Хейрвуд, ныне покойный, я не могла ухватить ее.
Скарлетт Амелия… прачечная.
Составляющая приема «ловли слов» заключается в том, чтобы переключить внимание на что-то еще, когда дичь ускользает: подумать о чем-то совершенно другом, и когда мысль снова появится, схватить ее за горло.
Так что я заставила себя подумать об Иоганне Шоберте, немецком композиторе, который вместе с женой, ребенком, горничной и четырьмя знакомыми умер в ужасных мучениях, после того как они поели кое-какие грибы, по его настойчивому утверждению, совершенно съедобные. Шоберт написал провалившуюся комическую оперу «Большая охота и браконьер». Тетушка Фелисити заставила Фели играть отрывки из нее в вечер моего отъезда.
Вероятно, только тетушка Фелисити и я понимали, что это значит.
Сработало!
Прачечная.
Слово высунуло свою голову из норы, и я его схватила. Прачечная.
Мне захотелось завопить: «Ярууу!»
Прачечная. Дело не в том, что Скарлетт видела, как Брейзеноуз выходит из прачечной. Нет, вовсе не в этом. Дело в том, что Скарлетт получила медаль за стирку и глажку – маленький посеребренный утюжок.
Кларисса Брейзеноуз тоже получила серебряную награду? Маленький потемневший металлический предмет с крыльями, который в этот самый момент прожигает дыру в моем кармане?
Я выудила его, вздрагивая при мысли о том, где он побывал и как ему досталось.
Я снова рассмотрела его сквозь увеличительное стекло, на этот раз еще более внимательно.
Как я заметила в первый раз, у этой штуки были лицо и крылья, но она так оплавилась, что разглядеть детали было сложно. Печальная ассоциация с падшим ангелом, который ударился о землю на бешеной скорости летчика, у которого не раскрылся парашют.
Наверху головы была маленькая дырочка – для шнурка или колечка.
Его носили на шее! Медальон. Религиозное украшение. Ангел. Нет, архангел! Святой Михаил!
Я быстро построила цепочку умозаключений.
Почему я раньше этого не заметила? Сложенные крылья высоко над головой. Такие бывают только у архангелов. Я часто видела их в ветхих томах, посвященных искусству, которые в изобилии имелись по всему Букшоу (у меня опять сжалось сердце), и на огромном витраже в Святом Танкреде, подаренном церкви в средние века семейством Де Люс.
Рядовые ангелы, насколько я знала, до серафимов и почти невероятных херувимов обладали пушистыми лебедиными крыльями, выраставшими из плеч: подходящими для коротких полетов, но отнюдь не такими мощными, как орлиные крылья архангелов.
Этот оплавленный кусок металла, который я держала во внезапно дрогнувшей руке, принадлежал одной из пропавших девочек: ле Маршан, Уэнтворт или Клариссе Брейзеноуз.
Кто из них носил Михаила на шее? Кому подарили медальон?
Я в два счета это выясню. Вытащу эту информацию из Джумбо, которая, будучи старостой, должна знать. Но сначала надо поймать ее, когда она одна.
Фицгиббон еще не заметила, что я исчезла из лазарета, – по крайней мере, я думаю, что не заметила. Шума никакого не было – ни криков, ни тревоги, ни поисковых отрядов. Никто не потрудился прийти в «Эдит Клейвелл» в поисках болящей бедняжки Флавии де Люс. В некотором роде это даже раздражало.
Было нелегко отсечь Джумбо от стада (я горжусь тем, как я провернула это дело), особенно стараясь при этом не привлекать к себе внимания. Я понаблюдала за ней в окно в надежде застать ее, когда она пойдет на хоккейное поле или будет возвращаться с него, но безуспешно.
Прокравшись на верхний пролет лестницы, я принялась ждать. Позову ее и вернусь в свою комнату. Не идеальное решение, но оно может оказаться единственно возможным.
Час спустя я начала приходить в отчаяние. «Отчаяние» – да, самое подходящее слово. Как там говорится в известной пословице? «В отчаянном положении нужны отчаянные меры», как сказал кардинал хористке. Даффи однажды вскользь это процитировала, добавив, что это из Диккенса и что это выше моего понимания.
Естественно, она была не права. Широкоизвестный факт, что большинство князей церкви питает склонность к театру, и не надо излишне напрягать воображение, чтобы представить, как его высокопреосвященство дает совет с высоты своего опыта.
В любом случае мне нужно отчаянное решение.
Я дождалась временного затишья в коридоре, вышла из своей комнаты и тихонько начала спускаться по черной лестнице.
В дальнем конце вестибюля, в тенях около древнего лифта и почти в самой задней части здания на стене висит черный телефон, который, как мне сказали, разрешается использовать только по чрезвычайным семейным обстоятельствам. Как и у его двойника в Букшоу, в этом аппарате было что-то зловещее.
В темноте я внимательно рассмотрела пожелтевшую карточку, установленную под круглым прозрачным стеклом: ГАрден 5047.
Я несколько раз повторила номер про себя и выскользнула через черный ход. Короткий рывок в прачечную, обогнуть ее, дальше бассейн с золотыми рыбками. В это время дня курильщиков тут не бывает, так что я могла побыть в одиночестве.
Я присела на каменный край бассейна, как уже делала раньше, но не смогла дотянуться. Сняла туфли, стянула гольфы и вошла в воду.
Вода была холодная – холоднее, чем я ожидала, но в конце концов, на дворе октябрь. Парочка вялых рыб уплыла под прикрытие камней и растений.
Я опустила руку по локоть в илистую воду, вздрагивая при мысли о ее химическом составе. Из-за преломления света нелегко определить точное положение предметов на дне, но приложив кое-какие усилия, я выудила монетку с бобром с одной стороны и головой короля с другой. Пять центов.
Я снова поводила рукой в воде… еще… еще… в результате раздобыла серебряную монетку с кораблем и еще одну с существом, в котором я узнала мышь. Десяти– и двадцатипятицентовик. Я собрала еще пару монеток на всякий случай, надела гольфы и туфли и, миновав проход за прачечной, поспешила на улицу.
Через несколько минут, зажав монетки в ладони, я шагала по Данфорту, направляясь в сторону овощной лавки, где во время своей прогулки на кладбище я заметила телефонный автомат.
– Опять ты, деточка? – приветствовала меня продавщица. – Пришла спеть мне еще одну песенку?
Я выдавила вялую улыбку, взяла трубку и уронила монетку в отверстие. Она вывалилась наружу со странным звуком.
Через секунду женщина оказалась рядом со мной.
– Неправильная монета, – сказала она, разогнула мои пальцы и выбрала другую, бросив ее в автомат.
В трубке послышалось гудение.
– Вот так, – сказала она. – Набирай номер. Звонок местный, я надеюсь?
Я улыбнулась, кивнула и вставила палец в кружок диска. Первый раз я пользовалась телефоном без оператора. Дома мы поднимали трубку, стучали по клавише отбоя, чтобы привлечь внимание оператора, и называли номер.
Высунув язык изо рта, я набрала номер: ГАрден 5047, и после раздражающей серии щелчков раздались гудки. Должно быть, это звук телефона в академии мисс Бодикот.
Продавщица все еще стояла рядом, разглядывая меня яркими птичьими глазами.
– Можно мне бутылочку апельсиновой газировки? – попросила я, проводя указательным пальцем по краю воротничка. – Мне не очень хорошо.
Я представляла, как телефон звонит в вестибюле академии и никто его не слышит из-за всеобщего шума и гула.
Дзыннь… Дзыннь… Дзыннь… Дзыннь…
Сиротливые звуки с длинными паузами между ними, совсем не такие, как резкие требовательные звонки у нас дома.
«Давай же! – хотелось крикнуть мне. – Возьми чертову трубку!»
– Вот, возьми, деточка, – сказала мне продавщица. Она открыла бутылку, и в воздухе приятно запахло двуокисью углерода.
Я сделала огромный глоток, улыбнулась, протянула ей монету и повернулась спиной.
– Алло? – раздался голос на другом конце линии. – Женская академия мисс Бодикот. Кому вы звоните?
Фицгиббон, нет никаких сомнений.
И в этот момент я чуть не подавилась напитком. Пробивающаяся наружу отрыжка изменила мой голос, придавая ему странное звучание, как будто старуха с косой собственноручно позвонила в академию, чтобы позвать к телефону свою жертву.
– Джун Боулз, – прокаркала я своим лучшим старушечьим голосом. – Мисс Джун Боулз.
Повисло тревожное молчание, потом Фицгиббон ответила:
– Пожалуйста, оставайтесь на линии, сейчас мы ее отыщем.
– Благодарю, – прокаркала я.
Мне показалось, что, судя по количеству времени, понадобившемуся на поиски, Джун была в Замбези, но на самом деле, думаю, прошло минуты две-три.
Продавщица отошла за прилавок и погрузилась в вязание. Через каждые пару взмахов спиц она бросала на меня ободряющий взгляд, и я слащаво улыбалась в ответ.
– Алло? – произнес голос Джумбо, я крепко прижала трубку к уху и отвернулась.
– Это де Люс, – прошептала я. – Флавия. Мне нужен твой совет.
Я предусмотрительно продумала разговор, пока шла из академии к телефону, и осторожно подбирала слова. На земле нет существа, которое откажется дать совет, и я собиралась воспользоваться этим фактом в полной мере.
– Конечно, – сразу же ответила Джумбо, и я поняла, что выиграла. – Ты звонишь из лавки зеленщика на Данфорт-стрит? Где мы встретимся?
– В моей комнате – «Эдит Клейвелл». Я буду там через десять минут.
– Конец связи, – радостно сказала Джумбо. – Жду не дождусь.
Я аккуратно положила трубку.
– Ты далеко от дома, судя по твоему произношению, – заметила женщина. – Ты, верно, из Англии?
Я кивнула, чувствуя себя одновременно виноватой и глупой.
– Ученица в мисс Бодикот, я полагаю, – сказала она. – Мы иногда видим кое-кого из вас, когда вы заходите за тем или за сем. Как тебя зовут, деточка? Приятно знать имена постоянных покупателей.
– Флавия, – ответила я.
– И все? Просто Флавия? Фамилии у тебя нет?
– Де Люс, – пробормотала я. – Флавия де Люс.
Женщина уставилась на меня так, словно увидела привидение.
– Ты сказала «де Люс»? – Ее глаза расширились, потом сузились, как бывает у людей, которые складывают два и два. Очевидно, что она знала Харриет, но я не хотела об этом слышать. Я была еще не готова к постоянному сравнению с покойной матерью – не говоря уже о том, что я могу скомпрометировать себя, выдавая личную информацию посторонним людям.
Ужасно, но я повела себя совершенно неподобающим образом: поставила бутылку шипучки и выбежала прочь.
Я сделала два или три шага, когда обнаружила, что навстречу мне торопливо идет мисс Фолторн. Поскольку ее внимание отвлек водитель трамвая, пытавшийся вернуть штангу обратно на электропровода с помощью длинного шеста, она меня еще не заметила.
Я нырнула в темные глубины скобяной лавки по соседству и из-за переплетения лестниц и шлангов наблюдала, как ее голова приближается.
– Мисс! Мисс! – Это продавщица из лавки зеленщика. – Вы забыли сдачу!
Она последовала за мной в скобяную лавку и через секунду оказалась рядом со мной, втискивая монеты мне в ладонь.
Мисс Фолторн подумала было, что обращаются к ней, и резко остановилась посреди улицы. Быстро осмотревшись во всех направлениях, она проследила взглядом за зеленщицей и – увы! – заметила меня.
Она медленным шагом с саркастическим выражением лица направилась ко мне.
– Так-так, – промолвила она, и ее голос был холодным, как льды Антарктиды.
– О, мисс Фолторн! – воскликнула я. – Я так рада вас видеть. Мне намного лучше, и я думала, вероятно, мы можем продолжить наши разговоры? На самом деле я вышла проверить, не идете ли вы в сторону кладбища. Простите, если расстроила мисс Фицгиббон, но больше всего я нуждалась в свежем воздухе.
Я слишком много всего наговорила. Главное правило эффективного лжеца – краткость.
Мисс Фолторн окинула меня взглядом, слово сквозь микроскоп, и чем дольше она на меня смотрела, тем крошечней я себя чувствовала.
– Боюсь, у меня назначена встреча, – ответила она, неожиданно бросая нервный взгляд в сторону.
Я осторожненько взглянула туда же, куда и она. За сломавшимся трамваем образовалась очередь из машин, и за рулем одной из них я заметила знакомое лицо.
Райерсон Рейнсмит собственной персоной. Я едва сдержалась, чтобы не помахать ему.
– Хорошо, – сказала я, будто не видя его. – Не буду вас задерживать. Лучше пойду назад. Уильям Палмер и все такое.
И я ушла, остановившись по пути, чтобы столкнуть носком туфли пару бутылочных крышек с тротуара – просто для демонстрации беззаботности.
Прекрасно, что она не поймала меня на слове, подумала я. Джумбо уже наверняка ждет.
За углом я остановилась и, притворившись, будто читаю вывеску, бросила взгляд назад.
Мисс Фолторн садилась на пассажирское сиденье рядом с Рейнсмитом.