– Редакцию новостей, – прошептала я в телефонную трубку. – Уоллеса Скрупа.
Я пряталась в тени в задней части вестибюля, надеясь, что моя темная школьная форма сливается с панелями. Было еще рано, завтрак уже закончился, до уроков было еще далеко, и складывалось такое впечатление, что внезапный отъезд мисс Баннерман набросил незримую пелену на мисс Бодикот.
Царило необычайное молчание: отсутствие радостных и юных голосов. Воздух казался вакуумом.
– Скруп. – Голос Уоллеса хорошо был слышен в телефонной трубке.
– Это снова я. Хочу попросить об одолжении.
– Что за это будет «Морнинг Стар»? – спросил он. – Точнее, что получит Уоллес Скруп?
Он застал меня врасплох. Я не ожидала, что мне придется предлагать что-то взамен, даже не подумала об этом, перед тем как позвонить.
Решать надо было быстро, что я и сделала. Это было одно из самых сложных решений в моей жизни.
– Все, – ответила я.
И была честна.
– Хорошо, – сказал он, когда мы обговорили условия, – скажи мне, что тебе надо.
– Подробности смерти Франчески Рейнсмит. Она утонула во время ночного катания на корабле два года назад. Надежный источник сказал мне, что это все было в газетах. Должно быть, у вас сохранились архивы. Мне нужно все, что можно достать, особенно допросы свидетелей, капитана и команды, пассажиров и так далее.
– Та еще задачка, не так ли, юная леди?
– Я не юная леди, и я прошу не так много, как просите вы.
– Туше, – ответил он. – Но нет необходимости беспокоить морг – так мы называем архив, кстати. Ваш покорный слуга был на месте, и все подробности врезались в мою память раскаленным свинцом.
– Продолжайте, – велела я. – Я слушаю.
– Джентльмен и леди приехали в гавань на такси за две минуты до отправления корабля. Оба в свадебных нарядах: смокинг, накрахмаленная рубашка, запонки, галстук-бабочка; белое платье, вуаль, кружева, букет. Дали чаевые стюарду, сказав, что у них годовщина свадьбы.
– Они что-нибудь принесли с собой? – спросила я.
– Он – да. Большую подарочную коробку. Красивая бумага, голубые ленты.
– А она?
– Только букет.
Где-то надо мной скрипнула половица. Кто-то спускался по ступенькам.
– Погодите, – прошептала я. – Я сейчас вернусь.
Я положила трубку и на цыпочках подкралась к лестнице. Наклонив голову, я могла увидеть нижний пролет и то, что над ним.
Я поставила ногу на нижнюю ступеньку и начала подниматься, шаркая ногами и производя больше шума, чем обычно.
Потом я остановилась. Если кто-то и подслушивал, он ушел.
Я вернулась к телефону.
– Прошу прощения, – прошептала я. – Продолжайте. И что дальше было с Рейнсмитами?
– Танцевали. Плясали до упаду ночь напролет. Все устали как собаки. Пили. Никто не обращал на них внимания. Он появляется на мостике, в отчаянии. Вне себя. Жена упала за борт. Навеселе – должно быть, потеряла равновесие. Может, из-за удара головой.
– Постойте, – попросила я. – Что за удар головой?
– Ах да. Я забыл сказать. Она ударилась головой о дверной проем, когда выходила из такси. До крови. Стюард предложил вызвать доктора. Они не хотели и слышать об этом. Рейнсмит сказал, что он сам доктор. Просто царапина. Мол, царапины на голове сильно кровоточат. Ничего серьезного. Он о ней позаботится.
– И что он?
– Видимо, позаботился. Я уже сказал, они плясали как в последний раз.
– Кто-то рассмотрел ее?
– Не особенно. Было темно.
– Темно? Я думала, светила луна.
– Немного не повезло. Облачная ночь, довольно прохладная для июня. Порывистый ветер. Не так много народа отплясывало на палубе. Только отчаянные и влюбленные.
– А потом?
– Рейнсмит был совершенно разбит. Пришлось помочь ему сойти с лодки.
– А что с коробкой?
– Так и не успел подарить ее жене. Очень трогательная история. «Утонувшая жертва лишилась последнего подарка». Может, безвкусно, но я получил премию за эту статью.
– Поздравляю, – сказала я.
– Послушай, детка. Мне надо бежать. В городе ограбили банк, и все ждут Уоллеса Скрупа. И смотри не забудь о нашей сделке.
– Не забуду, – произнесла я, но он уже повесил трубку.
Думаю, что именно в этот момент, стоя в одиночестве в темном вестибюле женской академии мисс Бодикот, я осознала, что отныне и вовеки веков я сама по себе. Хотя я и познакомилась с несколькими девочками из академии, с той же Гремли или Скарлетт, но из этого знакомства не выросла тесная дружба. Мы все как корабли из поговорки, проходящие мимо друг друга и обменивающиеся краткими сигналами перед тем, как уплыть к горизонту в свой клочок мрака.
Во всяком случае, именно так я себя сейчас чувствовала. Грустно, пожалуй.
Но если грустно, почему я так оживилась?
Может быть, дело в сложной задаче?
По моему опыту, чтобы разгадать дело об убийстве, всегда надо было осмотреть тело, собрать улики, сложить два и два, разоблачить убийцу… и вуаля! Готово! Дело закрыто. Просто – как вскипятить чайник.
Но этот случай – совсем другой. Я успела бросить лишь мимолетный взгляд, перед тем как тело унесли, и не было ни малейшей надежды на то, что инспектор Грейвенхерст явится к моим дверям с горами улик. Результаты вскрытия получить невозможно, нет смысла пытаться вызнать что-то у Дорси Рейнсмит – скорее солнце взойдет на западе, чем она что-то скажет.
Мне придется разработать совершенно новую технику: новый модус операнди, как сказал бы Филип Оделл, частный детектив на радио «Би-би-си».
Вместо того чтобы производить умозаключения от трупа к убийце, как я делала в прошлом, мне придется совершить обратный процесс. Это все равно что разгадывать убийство наоборот.
Вот она, причина моего оживления.
Я приступила к составлению мысленного списка, который, если бы я записала его в дневник, выглядел бы так:
а) У кого был мотив убить Франческу Рейнсмит?
1) Очевидно, у ее мужа. Даффи говорит, что в браке есть мотивы за пределами церкви, судов и даже передовиц газет. «Всемирные новости» утверждают, что большинство убийц – родственники своих жертв.
2) У ее последовательница Дорси Рейнсмит. Причины желать сопернице смерти ясны как день.
(3) У кого-то еще. Незнакомца. Сумасшедшего.
б) Кто в состоянии отрубить голову жертве?
1) Дорси Рейнсмит – судебный хирург. Она явно знает, как это делается.
2) Райерсон Рейнсмит – доктор. Не такой опытный, как жена, но все же в состоянии справиться с этой задачей.
3) Фицгиббон – бывшая медсестра. У нее вполне может хватить самообладания удалить вышеупомянутую часть тела.
4) Неведомый зверь вроде орангутанга из рассказа Эдгара По, засунувшего труп в дымоход: замечательная параллель с теперешним случаем, если подумать. И правда, замечательная!
…Я призадумалась: что, если я по случайности столкнулась с одним из тех классических убийств, которые описывает мисс Кристи и в которых убийца водит полицию за нос, совершая преступления в соответствии с каким-нибудь детским стишком или сказкой? Что, если, убив Франческу Рейнсмит, преступник намеренно воспроизвел «Убийство на улице Морг»? Я никогда не забуду тот вечер, когда Даффи читала нам этот рассказ: в окна гостиной колотит дождь, в камине кровь и волосы, на полу обезглавленная пожилая леди. Надо срочно добыть экземпляр и поискать другие возможные параллели. В мисс Бодикот есть небольшая, но полезная библиотека в алькове, где когда-то монахини собирались за молитвой и штопкой.
Штопка напомнила мне о прачечной. Эдвард Келли, человек-гора, кочегар, присматривающий за паровыми котлами, был единственным подозреваемым, который физически соответствовал описанию. С его телосложением и мускулами он легко мог за секунду протолкнуть тело в дымоход. Не говоря уже о том, чтобы отрубить голову.
Все эти мысли молнией пронеслись в моей голове, когда я стояла в вестибюле, продолжая сжимать телефонную трубку в руке.
Но один факт беспокоил меня, словно больной зуб: имя миссис Баннерман не появилось в моем списке, и все же инспектор Грейвенхерст арестовал ее без всяких церемоний.
Может быть, дело в том, что он знает больше моего? Полагаю, это возможно, но такая идея мне не по душе. А что, если, будучи оправданной убийцей, она попала под постоянное подозрение? Эта идея мне тоже не нравится.
В конце концов, инспектор имеет доступ ко всем уликам, к результатам вскрытия и протоколам допроса свидетелей, а мне приходится довольствоваться крохами.
Как уже было сказано, я совсем одна и искать улики для меня – все равно что собирать рассыпавшийся перец в темноте.
Я, как бедный тоскующий по дому Моисей из книги Исход, – чужестранка в чужой стране.
Изгнанница.
Но нет смысла жалеть себя. Я давно заметила, что всегда лучше и полезнее заставить кого-то другого сделать эту работу за тебя.
И мне в голову пришла блестящая мысль.
– Можно войти? – спросила я, осторожно постучав в дверь.
Мисс Моут подняла взгляд от приделанного к инвалидной коляске столика, на котором она сортировала окаменелости.
Она не сказала «да», но «нет» она тоже не сказала, так что я воспользовалась случаем и вошла в лабораторию.
– Ну? – сказала она своим вечно раздраженным голосом. Я поняла, что она терпеть не может, когда ей мешают.
– Простите за беспокойство, мисс Моут, – начала я. Если бы у меня была шапка, я бы ее сняла и мяла в руках. – Может, вы уделите мне несколько минут? По личному делу.
Я возгордилась своей стратегией. Приберегала ее специально для такого случая. Кто может отказать по личному делу? Даже Богу любопытно, иначе он не слушал бы наши молитвы.
Будучи учительницей, в каком-то загадочном и далеком педагогическом колледже мисс Моут наверняка обучалась тому, как обращаться с признаниями учеников. Когда к ней обращаются прямо, вряд ли она может отказать.
– Я занята, – сказала она. – По личным делам следует обращаться к директрисе или классной руководительнице.
– Моя классная руководительница – миссис Баннерман, – возразила я. – И она арестована.
– Что?
Ископаемое выпало у нее из рук и стукнулось о столик. По искреннему удивлению, написанному на лице мисс Моут, я поняла, что она не в курсе.
– Арестована, – повторила я. – Ее увезли. Посреди ночи.
Та-да-да-дам! Вот так. Шокирующие новости лучше сообщать коротко и ясно. Я не стала жалеть эту женщину.
– Откуда ты знаешь? Где ты это услышала?
– Я не слышала, – ответила я. – Я там была. Видела своими собственными глазами.
Колеса повернулись, она подняла грелку с чайника и налила себе в чашку чая. Станет ли она сплетничать с ученицей или поставит себя выше этого?
– Это… личное дело, – наконец произнесла она. – Можешь говорить. Но сначала закрой дверь.
Я послушалась, зная, что одна из нас не очень хороша в такого рода делах.
– Мне страшно, – сказала я.
Ее глаза расширились, потом она спросила:
– Почему?
– Здесь водятся привидения, – продолжила я. – В коридорах слышны шаги, а умершую два года назад девочку видели у прачечной.
Смелое начало, и я гордилась своей фантазией.
– А ты видела это своими собственными глазами, как ты это называешь? Я имею в виду мертвую девочку. Ты слышала собственными ушами шаги в коридорах?
– Ну, нет, – призналась я.
– Наука не верит в привидения, – сказала она. – Как подающему надежды химику тебе следовало бы это знать.
Значит, мои тайные занятия с миссис Баннерман не такие уж и тайные.
– Призраков чаще всего видят девочки и некоторые молодые люди с нехваткой железа.
Если она имеет в виду хлороз, он же малокровие, он же анемия, она вполне могла бы поэкономить слова. Эта болезнь была описана еще в шестнадцатом веке, и лекарство, содержащее железо, серную кислоту и карбонат калия, сто лет назад изобрел чешский химик Альберт Поппер, так что для меня это не новость.
– Простите, что побеспокоила вас, – сказала я, поворачиваясь к двери.
– Нет, постой, – окликнула меня мисс Моут. – Не обижайся.
Я слегка опустила плечи в знак поражения.
– Не стоит строго судить старую женщину, – продолжила она смягчившимся голосом. – Посмотри на меня.
Вопреки моей воле мои глаза отводило в сторону, словно их притягивал магнит. Напрягая глазные мускулы, я заставила себя встретить ее взгляд.
– Я не всегда была такой, знаешь ли, – сказала она, неохотно указывая руками на свое тело. – Нет, эта бесполезная скорлупа не всегда была такой, как ты ее видишь.
Ее смех прозвучал как лай, указывая на иронию ситуации.
– Как это произошло? – выпалила я, не сумев сдержаться.
Уставившись ей в глаза, я обнаружила, что не могу отвести взгляд.
– Ты первый человек в академии, спросивший об этом, – произнесла она.
– Извините, – сказала я, зная, какой волшебной, отмыкающей уста силой обладает одно это словечко.
– Не стоит, – возразила она. – Все вокруг извиняются. Будь выше этого.
Я подождала, пока электричество в воздухе уляжется.
– Когда-то я была такой же, как ты, – начала она, и ее слова казались очень старыми. – Ты знаешь, так иногда пишут на могильных плитах.
Конечно, я знала. На кладбище Святого Танкреда имелось несколько вариаций этого стихотворения:
Прерви, прохожий, свои мечты!
И я был тоже таким, как ты.
И ждать недолго тебе, поверь,
Чтоб стать таким же, как я теперь.
Это чуть ли не мое самое любимое стихотворение, в отличие от Китса или Шелли, писавших куда менее практичные вещи.
– Это был несчастный случай, – хрипло и отрывисто продолжила она. – Автомобильная авария… деревня… долина… пикник… подруга… Ее выбросило наружу, а я, – она потрогала, почти погладила резиновые шины своего кресла, – застряла между колесами.
Я собиралась было сказать, что мне очень жаль, но удержалась.
– Единственное мое утешение – то, что теперь я могу проводить больше времени здесь, среди моих настоящих друзей.
Она описала рукой круг, охватывая стеклянные сосуды с чучелами животных.
– Они тоже в ловушке, видишь? Мы в одной лодке. Можешь посмеяться, если хочешь.
– Это не смешно, – ответила я. – Это трагично.
Я подумала, что бы я почувствовала, если бы больше никогда не смогла пролететь ласточкой по сельской тропинке, крутя педали «Глэдис», спускаясь по Гуджер-Хилли и проносясь по каменному мостику в Изгороди. В таких случаях я обычно кричала: «Яруууу!»
В комнате повисло молчание, и я отвернулась от мисс Моут, словно меня внезапно заинтересовали экспонаты на витринах.
Я сняла с полки коричневый череп и повертела его в руках.
Не верю своим глазам!
Тихо. Спокойно, – велела себе я. – Невозмутимое лицо, жесткая верхняя губа… Все что угодно, лишь бы не выдать себя.
– Не трогай! – выкрикнула мисс Моут. – Эти образцы нельзя трогать!
– Извините, – сказала я, не удержавшись, и вернула ухмыляющуюся голову на место.
– Я снова это сделала, верно? Но, как я уже сказала, не стоит судить старую женщину слишком строго.
– Все в порядке, мисс Моут, – сказала я, изо всех сил стараясь выглядеть нормальной, что не так-то просто. – Я все прекрасно понимаю. Дома в Англии у меня есть очень близкий друг, прикованный к инвалидной коляске. Я знаю, как это ужасно.
Я подумала о старом добром докторе Киссинге, сидящем в ветхом кресле в Рукс-Энде, который в своей домашней куртке и шапке с кисточкой, с вечной сигаретой во рту чувствовал себя как у Христа за пазухой. Доктор Киссинг никогда не жаловался на свою участь, и я мысленно попросила у него прощения за то, что могла так подумать.
– Ну что ж, ладно, – резко сказала мисс Моут и прочистила горло, перед тем как сменить тему. – Вернемся к твоему личному делу… Говоришь, ты боишься?
– Не столько боюсь, как беспокоюсь, – призналась я. – Дело в Рейнсмитах.
На большее я не осмелилась.
– А что с ними? Они тебе что-то сделали?
– Не мне, – ответила я. – Но, может быть, другому человеку.
– Кто? – настойчиво спросила она, забыв о склонениях.
– Не могу сказать. Школьные правила запрещают.
Изображая собою само благоразумие, в глубине души я улыбалась. Защищаться, прячась за правила, – это хитрый трюк, все равно что использовать мышь, чтобы вызвать панику среди слонов врага и заставить их затоптать его до смерти. У Шекспира была цитата на этот случай (как и на любой другой): «землекопа взорвать его же миной», что, по словам Даффи, означает победить врага его же оружием.
– Забудь о правилах, – сказала она. – Когда ребенок в опасности, какие могут быть правила?
Любопытно, кто, по ее мнению, в опасности? Я призналась, что испугана и обеспокоена, но ни слова не сказала об опасности.
– Что же, – успокаивающе сказала она, – расскажи мне о Рейнсмитах.
– Я думаю, они могли кого-то убить.
– Кого? – тут же спросила она. – Конкретно.
– Клариссу Брейзеноуз.
Я могла бы упомянуть имена ле Маршан и Уэнтуорт, но решила быть проще. Я уже высказала мисс Фолторн свои подозрения, что эта троица жива, но мисс Моут была не в курсе.
Открытие части информации – острый нож, которым можно пользоваться снова и снова, пока ты ведешь себя осторожно.
– Это очень серьезное обвинение, – заметила мисс Моут. – Ты уверена?
– Нет. Я только думаю, что они могли это сделать. Но мне надо было с кем-то поделиться.
– Что ж, я рада, что ты мне сказала. Я прослежу, чтобы…
Где-то прозвенел колокольчик, и через несколько секунд коридоры наполнились звуками шагов. Взрывы смеха становились все ближе и ближе, и внезапно на нас обрушилась орда.
– Позже, – произнесла мисс Моут, четко артикулируя, чтобы я услышала ее сквозь шум. – Поговорим позже.
И внезапно к ней вернулся голос, и она хрипло прокричала:
– Девочки! Девочки! Девочки! Мы не дикари!
Я кивнула ей, давая знак, что поняла, и словно лосось, пробивающийся вверх по течению, протолкалась к выходу.
Я осторожно пробралась обратно в свою комнату. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания.
Оказавшись в «Эдит Клейвелл», я закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Теперь, в безопасности, я перестала контролировать свое дыхание, и оно вырывалось из меня судорожными толчками. Голова закружилась.
Череп в лаборатории мисс Моут… череп, который я держала в руках.
Перед тем как вернуть его на полку, я заметила, что в трех зубах стоят пломбы.