Внезапно Люди Берега разделились на три отряда по десять-одиннадцать человек. Длинноволосый вождь повел первый отряд окольным путем, среди растрескавшихся от времени валунов и глыб, именно тем путем, по которому прежде взбирались и сами беглецы; другие решились добраться до вершины в обход, с тылу, следуя, как волки, один за другим вдоль старого русла пересохшего ручья.
Преображенский еще раз пересчитал глазами врагов. Их было не менее сорока. Держа на прицеле вождя, он судорожно соображал, как им избежать нападения с тыла, как не ослабить огневую мощь своего отряда… думал, и не находил ответа. Хруст песка под мокасинами шехалисов был совсем уже рядом.
Палыч и Соболев нервно поглядывали на своего капитана, и он, казалось, слышал, как стучат их сердца, как звенят перетянутые нервы.
– Однако пора, вашбродь,– палец Тимофея обнял спусковой крючок. Рука капитана резко скользнула вниз.
Сухой треск ружей слился в единый гул, затянув высоту густым дымом.
– Вскидывай ружье, ребята! По левому флангу!.. Кучней – пли!
Прозрачный золотистый воздух вновь окрасился дымами; вслед за выстрелами Соболев угостил непрошеных гостей разрывной гранатой, что по воле случая была прихвачена с корабля. Оставляя за собой изогнутый, плюющийся искрами дымный хвост, она опрокинула карабкающихся врагов. Сланцевые глыбы огласились хриплыми выкриками и беспорядочной ответной пальбой. Пуля Андрея прошла чуть выше головы вождя, срезав под корень орлиное перо. Зато пуля Тараканова наповал уложила другого, угодив в раскрашенную черной краской скулу.
– Ну, взяло кота поперек живота? Подавились костью? – Палыч радостно гремел новой горстью картечи, подмигивая оглушенному взрывом Ляксандрычу.
Этого оказалось достаточно, чтобы скомкать атаку на левом фланге и повлиять на боевой дух в целом. Краснокожие отступили, скрывшись за валунами. Оставаясь невидимыми, они показывались теперь на мгновение, чтобы сделать выстрел из лука или ружья. Однако четырем воинам, взвинтившим себя до неистовства частыми боевыми кличами и победной песней, казалось, было всё нипочем. Они готовы были переть грудью даже на жерла пушек. Выстрел казака расщепил древко палицы в руке одного, два других, прогрохотавших следом, не причинили ровным счетом никакого урона нападающим. Они же не дрогнув, как прежде неустрашимо бежали к своей цели.
Андрей сглотнул спекшуюся слюну, вжимаясь спиной в скалу. Оба пистолета его были разряжены, как и карабин. Пороховая гарь едуче грызла глаза, счет шел на секунды. Соболев палил очертя голову, но краснокожие были точно заговоренные.
– Целься лучше, дура! – Тимофей вскинул к щеке почерневший от времени приклад тульчанки.– Прочь с прицела, служивые!
Пуля расколола голову первому, разбрызгивая ее содержимое. Шехалис рухнул у ног завизжавшей Джесси. Его ноговицы с длинной бахромой и мокасины с завязками, расшитые голубым и красным бисером, мелко сотрясала агония.
– Братцы, в штыки! – Андрей, не помня себя, отбил шпагой удар томагавка и насадил левой рукой на офицерский кортик прыгнувшего на него воина. Слова дикой песни замерли на его устах, глаза вспыхнули черным огнем ненависти. Еще не веря в свой внезапный конец, он медленно упал на колени. Секунду-другую капитан слышал его судорожное предсмертное дыхание, пока крик Тимофея, схватившегося в ножи с огромным дикарем, не вывел его из столбняка.
Он резко обернулся и… время, казалось, остановилось для него. Замерло трепетание волос Джессики, что лихорадочно заряжала оружие, зловещим покрывалом завис пороховой дым. В десяти шагах, оскалившись белыми зубами в вихре черных волос, натягивал тетиву своего лука враг.
Андрей затаил дыхание, широко раскрыв глаза. Он не видел перед собой ни отстреливающихся моряков, ни бегущих низом краснокожих. Он видел только сверкающий на солнце бронзовый наконечник хвостатой смерти, замершей в одном последнем мгновении… Он, кажется, даже услышал ее короткий и злой посвист, посланный тугой тетивой.
– Не-е-ет! – Андрей задохнулся от крика, когда в следующий момент на его руках тяжело завис Палыч и их взгляды встретились. За спиной старика дрожало и злобно шелестело на ветру крапчатое оперение.
– Спаси тебя Христосе, батюшка мой… жертву невинную… – старик судорожно сжал слабеющими пальцами плечи своего господина, глаза заблестели от слез, и он начал сползать вниз.
За краткие мгновения до смерти казак осознал, что приключилось. В мозгу у него прояснилось, и он с тихой радостью понял, что не допустил совершить последнюю ошибку в своей неказистой жизни. Он не ощущал боли от пробившей его стрелы, только жаркую обессилевшую дурноту, повалившую его на землю. Он не видел за своей спиной стрелу, как и не видел, как Соболев раскроил краснокожему голову прикладом, но то ужасное, что насильно вторглось в его плоть, казалось неимоверно большим и холодным.
Палыч упал, остро чувствуя запах и вкус земли, коя, как чудилось ему, готовилась поглотить его в свои недра.
– Потерпи, потерпи, милый! Да не умирай же ты, черт! – Андрей, не обращая внимания на жужжащие пули и свист стрел, прижимал к груди денщика.– Как же я без тебя? Пей, пей, родной. Так, так… – Преображенский бережно убрал фляжку от растрескавшихся губ Палыча.—Верь мне, вытащу я тебя. Ты только держись… Ты можешь, я знаю. Вот отобьем их, и…
– Вы вот что, барин… Бросьте меня… Себя сберегите, сокол, я уж как-нибудь… Что мне, старому шомполу… На казацком марше родился, на походе рос, на ем, родном, и смерть приму… не привык я ей, костлявой, кланяться… Одно жаль,– прохрипел старик, и преданные глаза его пуще заискрились слезами.– Я вас… невыносимо уважал и любил, Андрюшенька… Оттого и умирать не хочется… Небушко-то до чего чистое, светлое… Не ко времени… стрела-извергиня… всю силушку мою съела… Не багровейте сердцем, вашбродь. Я, слава Богу, пожил. В животе и в смерти лишь Бог один волен. Признаюсь,– денщик уткнулся сырым лицом в расшитый золотом капитанский ворот, с трудом переводя дыхание,—боялся я, что сердце ваше, батюшка, шерстью обрастет при жисти такой… Ан, нет, с душой вы. Берегите людей, голубь, ступайте… им без вас никак…
– Успеется, Палыч,– Андрей бросил полный отчаяния взгляд. Перестрелка на время стихла, захлебнувшись кровью атаки. Соболев и Тараканов спешно перезаряжали ружья, помогая мисс Стоун.
– Кольчужка-то на вас? Вот и хорошо… – прохрипел старик.– Возьмите мой крестик на память… и орешки кедровые с корабля… ваши любимые… в кармане левом завалялись… На сей земле… Тимофей сказывал, таких нет…
– Палыч… Палыч… – по щекам капитана бежали слезы. С затихающей говорью денщика обрывалось и в его груди что-то бесконечно родное и важное, чего уж никогда не вернуть, не купить, не вымолить.– Знай, милый,– Андрей кусал дрожащие губы,– я всем сердцем с тобой… Ты мне, Иван Павлович,– он впервые за все прожитые вместе годы назвал своего денщика по имени-отчеству,– ты мне… как отец родной, как мать… Быть тебе за твою доб-роту в раю…
От этих слов Палыч заплакал, тонкая нитка крови окрасила его губы, подмочив усы, но он, насилу улыбаясь, прошептал:
– Батюшка, Андрей Сергеич, скажи… Не зря ли я прожил жисть, ась?
– Нет, родной, нет! – капитан крепче прижал его, слабеющего, к своей груди.
– Теперь уж вам непременно… нады добраться до наших.
– Дойдем, дойдем, будь спокоен. Хоть и головы сложим, но знамени не свернем. То мы не русские, братец?..
Андрей до крови прикусил мякоть своих щек, слезы уж без стыда хлынули из его глаз.
– Ну-с, теперь уж прощайте, Андрей Сергеич, навсе-гда. Не тужитесь шибко,– едва слышно на ухо продышал Палыч.– Тоска, что волк,– загрызет. Я и после смерти… рядышком буду… Вы так и знайте. Теперь уж недолго… родителей своих увижу, братьев покойных, батюшку вашего… Лидочку свою… всех… всех… поклон передам…
– Я буду молиться за тебя Господу! – сквозь слезы горя прохрипел Андрей, сжимая обмякшую руку.– Слышишь меня? Слышишь?!
Капитан еще что-то кричал, пытаясь смочить губы старика водой, хоть как-то облегчить его боль… Но остановившийся взгляд казака уж не низал жизнь. Тяжело выпав из рук своего барина, он остался лежать, глядя в чужое высокое небо раскрытыми остекленевшими глазами, словно большая добрая тряпичная кукла.
* * *
– Упокой, Господи, душу его,– весь посеченный стрелами, испятнанный кровью, перекрестился подбежавший Ляксандрыч.– Вот и отмучился, милый… Вручил свою ду-шу Христу, а бренное тело земле… Помер, царство ему небесное…
Андрей потерянно стянул треуголку и, накладывая крест, зашептал молитву.
– Ладно, капитан, всех не оплачешь! Давай, давай! Враг ждать не будет. Под твоим началом еще живые есть!
Без лишних церемоний Тараканов всучил Преображенскому заряженные Джессикой пистолеты и, укрываясь за камнем, не без злорадной ноты сплюнул:
– Ты что же, Андрей Сергеич, слезишь как вдова? Думал, русская землица здеся – раскрытый сундук со всяким добром? Умей только водку с наливкой хлестать да нехристей по морде кулаком охаживать, и будешь богат сверх меры? Нет, сударь, забудьте. Здесь люди вкалывают, как черти, и умирают, аки герои. Краше задумайтесь, как жизнь свою подороже продать, чтоб не сгинуть зазря… Крепко они, похоже, взялись за нас. Да… не шибко фигуристо вышло с этой Асторией.