– Дьявол… Капитан?.. Что вы тут делаете, сэр? – у Гринвуда омертвели руки, от которых отхлынула вся кровь.
– Жду тебя, сынок. Я знал, ты мне поможешь. Смерть витает в этой тишине… я чувствую ее… – Коллинз обошел рулевого с правой стороны и, не спуская с него глаз, нежно погладил набалдашник своей сандаловой трости.—Ты, похоже, собирался седьмой раз читать Двадцать третий псалом, Гринвуд? Ведь семь – святое число и, если читать эту байку до конца, то тебе повезет, а?
– Я… я не понимаю вас, сэр,– давясь ужасом, промычал матрос. Лицо его стало белым, по спине поползла струйка пота.
– Что, жаркая ночь? – Гелль приподнял одну бровь, указав пальцем на рубаху Рута, потемневшую под мышками.– А ты хитрая каналья, дурья твоя башка. Думаешь, тебя сделают помощником капитана? Захотел на чужом горбу в рай въехать, точно? – губы Гелля изогнула улыбка.– Так вот, запомни, птенец, может, тебе пригодится на том свете… Никогда не обещай, если не уверен, что выполнишь свое слово. Держи штурвал! – взгляд капитана, точно раскаленный вертел, насквозь прожег рулевого.
Кто знает – умышленно или нет – у ног Коллинза звякнул и завертелся золотой юлой доллар… Но когда дрожащая рука Гринвуда потянулась за ним, чтобы услужить капитану, трость пригвоздила ее к палубному настилу.
Раздался крепкий хруст: суставы треснули, и два пальца матроса безжизненно повисли. Гринвуд испустил прон-зительный крик, перешедший в хриплый стон, но голос Гелля заставил его подняться и замолчать:
– Пес, я же сказал держать штурвал! Не растопыривай пальцы, не то отрублю всю руку!
Глаза матроса блестели от слез, взгляд был совершенно безумен.
– Ну что, Рут? Услышу я от тебя исповедь? – старик, наступая на корчившегося от боли рулевого, мельком глянул в бледнеющую ночь.– У нас еще есть время. Я дал тебе добрую, сытую жизнь. Так почему ты, гнида, решил отплатить хозяину злом?
Гринвуд, забившись в угол рулевого леера141, закрыл лицо руками. Над головой в высоких реях и сплетениях вант142 стонал ветер и холодно мерцали последние звезды.
– Не убивайте, не убивайте меня! Вы, похоже, плохо знаете своих людей, сэр! – он всё сильнее прижимался к холодной латуни ограждения, с ужасом глядя на приближающуюся смерть. Затем катнулся к жилистым ногам старика и, ползая на коленях, обнимая его башмаки, заскулил: – Я всё расскажу! Я не виноват! Это всё он, он! Я умоляю вас, сэр!
Коллинз навис над ним, слабо улыбнувшись.
– Слишком поздно, Рут. Ты пуст, как скорлупа выеденного ореха. Это ты теперь, тварь, сдираешь колени и трясешься за свою шкуру. А ну, встань! Будь мужчиной. И подойти ко мне… Не бойся, Гринвуд. Знаешь, как в картах: легко выиграл, легко спустил. Ну, что ты трясешься, как девка в первую брачную ночь? Ты же у нас… герой, а их почти не осталось… Разве еще твой дружок Логан, который забился в трюме со своими крысами! Давай, не глупи…
– Только не убивай меня, Гелль! – Гринвуд поднялся на подламывающихся ногах; рот его был по-рыбьи открыт, рубаха сыра, точно ее облили водой.
– Значит, вы решили избавиться от меня? – капитан шагнул к поднявшемуся с колеи пирату, но лицо старика осталось погруженным в густую тень.
– Я… мы… пожалуйста, заклинаю, сэр… Простите, сэр, но некоторые из наших… хотели бы… остаться одни…
– Ну вот, ты и родил морского ежа, Рут.
– Сэр!..
– Тише, сынок. Конечно, я ценю твое покаяние… Но какое оно сейчас имеет значение? Если что и имеет значение, так это моя безопасность и жизнь. Верно?
– Да, сэр.– Это был скорее мучительный стон, чем членораздельная речь.
Безумные глаза Рута остекленело уставились на четырехгранное острие кортика, который бесшумно вынырнул из рукава Гелля и навис над ним, словно неотвратимый приговор Фатума.
– Ты не сделаешь этого… Ты…
– Возня в вашем трюме, Гринвуд, это бардак в моем доме… Вот я и пришел навести порядок на сон грядущий. Ты бы поступил так же… – Клинок с порадовавшим Коллинза чмоканьем дважды вошел в трепещущую грудь матроса. Постояв секунду у содрогающегося тела, старик бесстрастно обтер о колено лезвие трупа и, чавкая туфлями по кровавой слизи, окликнул:
– Ипси!
– Я, сэр.
– Выбрось эту падаль за борт и постой у руля, пока я причешу остальных.
* * *
Кровь Гелля давно так не билась в жилах, когда, спустившись по трапу, он, пригибая спину, проскочил мимо распахнутых крышек люков, ведущих на нижнюю палубу. Оттуда доносились хриплые голоса его бывших сотоварищей, пьяные возгласы, ругань и бряцание оружия. Опытный, тертый жизнью моряк, он не был набитым ослом, чтобы решиться в одиночку спорить с судьбой. Карты, которые оставались у него на руках, даже при самом удачном раскладе не могли побить козырей Логана. До рассвета, а значит, до его конца оставалось не более часа. Следовало принять решение, и Гелль отыскал его в рундуке143 своих pro et contra144. Оставалось одно – бежать. Мысль эта жгла его, как боль попавшей лапой в капкан лисицы. Но попусту лязгать зубами на стальную цепь и поджидать, где, когда приклад охотника размозжит тебе череп, было не в правилах Гелля. Уж лучше он отгрызет одну кисть, чем даст содрать с себя полностью шкуру.
На борту «Горгоны» помимо двух шлюпок имелся вельбот145, на коем при случае совершались перевозки крупной добычи: бочек с патокой146, ворванью147, с тюленьим жиром, мукой, порохом и многого другого, чем было богато захваченное судно или пресидия, разграбленная его людьми. Именно на этот вельбот и была сделана ставка капитаном. Если удастся задраить люки, он успеет спустить на воду шлюп. Логан рано или поздно, конечно, собьет запоры, слава Богу, рук у него для сего хватит, но время будет выиграно. Ветер отнесет бриг, а он по темноте успеет войти в зону топляков148 и барьерных рифов149. Гелль как никто иной отлично знал взморье Северо-Западного побережья. Подводных скал тут было до черта, песчаные отмели и затонувший лес тянулись долгими гривнами, образуя чуть ли не вторую береговую линию, представляя немалую опасность для больших кораблей. «Против этих рогаток150 они черта лысого попрут, а я уже буду далеко, чтобы бояться их ядер и пуль».
Однако в сем деле была серьезная брешь: он мог осуществить свой план, если бы с ним были еще два-три верных помощника, иначе… «Будь проклят тот день, когда я взял на борт весь этот сброд!» – Гелль скрежетал зубами; из всей своей своры он мог положиться на кока, да и то с известными шорами151. Оставались его собственные пленники – сложный узел, но, черт возьми, именно эти русские, пожалуй, и были тем спасительным бревном, держась за которое, он мог спасти свою жизнь.
* * *
Напряжение было велико, нервы на взводе, когда Гелль заставил себя вернуться к настежь открытым люкам. Мокрый от пота, который начинал холодить его спину, он непо-движно сидел за бухтой каната, прислушиваясь и выжидая, не выйдет ли кто. Малейший промах грозил ему жизнью, и посему старик терпеливо ждал, сжимая в одной руке пистолет, а в другой кортик. Лицо его было мрачным, но спокойным, совсем как у палача, знающего свое дело.
Хлебнувшие рому пираты рты не зажимали, огонь гулял по крови, развязывая языки и пуки.
– Эй, Нэд! – громче других грянул голос Логана.– Иди, справься, как там дела наверху. Рут, наверное, уже сдох от тоски, дожидаясь, когда мы побреем старого козла.
– Да на кой черт, Логан? Пусть сопляк привыкает держать штурвал. Старик намозолил язык в трюме с русскими свиньями и теперь дрыхнет у себя. Разве ты забыл, что нам на хвосте принес кок? А кроме Гелля кого нам бояться здесь? Так мы и эту желтую чуму152 скоро сорвем с мачты! Ха-ха!
– И то верно, Логан! – послышался голос однорукого Керта.– Что ты гонишь наверх Нэда, дай полежать в дрейфе153, без него будет скучно! Я предлагаю выпить по последней, братья, за нового капитана! Э-хой!
Зажурчало вино из фляги, кружки зацокали, затрещали бокалы; затем послышались поздравления, благодушные разглагольствования и споры о новых порядках, которые будут на корабле и, наконец, всех объединила протяжная, как стон, кандальная песня.
За пением и вином никто не обратил внимания, как опустились одна за другой крышки люков, как лязгнули железом тяжелые языки засовов, как заскрипел кабестан154 лебедки, дрогнул вельбот под боканцами155 и начал медленно опускаться на воду…