Разбитые трюмные люки один за другим взорвались под ударами топоров.
– Что, свального греха захотелось? Веселья?! – Логан, отбросив интрепель, пыхтел, как кузнечные меха. Из-под прикрывающего голову желтого платка на лицо обильно стекал пот.– Вырвем им глотки! Пошли, ребята!
Кровь звенела, требуя насилия и мести, когда пираты, отталкивая друг друга, рыча и хрипя проклятьями, бросились на верхнюю палубу.
– Ушел! Ушел, гад! – Логан в сердцах ударом кулака опрокинул подбежавшего Нэда.– Это всё из-за тебя, ублюдок! – сапог канонира завис над его разбитым ртом.
– Остановись, Ло! Иначе мы сами перегрызем себе глотки! – Несколько человек повисли на руках комендора168, другие поторопились оттащить к канатному ящику169 задыхающегося от бешенства Нэда.
Бегство Гелля и русских пленников было для всех ударом. Такого оверштага170 никто не ожидал; Логан от злости готов был, казалось, сожрать лисель171 или проглотить лаг172, в него точно вселился сам Роджер173. И немудрено: теперь у них не было ни заложников, которых можно было выгодно обменять или продать, ни пакета, за коим они гонялись черт знает сколько, потеряв своих товарищей, ни сундука Коллинза, золото которого могли бы опустошить веселые шлюхи Фриско, Кармела или Санта-Моники174.
– Вон они, сэр!
Несколько пиратских подзорных труб уставились на далекую черную точку, что упорно пробивалась к туманному берегу. Логан, забыв о ссоре, долго всматривался в увеличительное стекло, наблюдая, как вёсельный шлюп лавировал меж барьерных рифов, входя в безопасную прибрежную зону.
– Ну что, сэр? Какие мысли? Свистать ребят, наклевывается работенка? – однорукий Керт, обойдя мотки запасных цепей и пирамиды ядер, остановился у пушки, на которую опирался Логан. Следом за ним подошли и другие. Ветераны и вожаки плотным настороженным кольцом окружили своего нового главаря.
Логан тянул время. Он видел, что от жадности Гелль перегрузил вельбот своим добром до предела, граничащего с потерей плавучести. Ватерлиния175 была скрыта водой, да и сам ставший неповоротливым шлюп, за веслами которого сидели недавние пленники, тяжко взбирался на волну. Но его опытный проницательный глаз подметил и другое: тяжело груженный вельбот был уже вне досягаемости его пушек и абордажных багров. Еще минуту-другую он принюхивался к ветру, пребывая в нерешительности: алчность боролась с осторожностью.
– Дьявол! Потрафило моченому хрену,– угрюмо процедил он, подводя вслух итоги своих наблюдений.– Через рифы нам не пройти, их тут больше, чем блох у собаки… А шариться опять на берегу, как слепому в амбаре… Проще нагреть какого-нибудь «купца»… Черт с ним, идем на Юг. Будет случай – еще почешемся бортами.
* * *
– О’кей, успели,– Гелль пыхнул трубкой и с решительным стуком сложил подзорную трубу. Его бриг черной кляксой все дальше уходил на Юг. Но странное дело: с чувством облегчения сердце старика охватила печаль. Он еще и еще волнительным взором провожал свой плавучий дом. Стоит ли говорить, он знал на «Горгоне» каждый гвоздь, каждый шпигат176 или клюз177, как муж знает родинки на теле своей родной жены. Ему припомнились дни, когда после отчаянных сражений или просто дневных опасностей вахты его команда развлекалась на палубе, еще хранившей солнечное тепло: тянулись угрюмые песни, терзающие слух и душу, или справлялась веселая джига178, и палуба дрожала под каблуками танцоров… Вспомнились и азартные часы игры в кости со своими ближайшими помощниками и друзьями, чье мастерство, сила и громкая слава среди других грабителей и убийц позволяла им брать большую долю при дележе взятой на борт добычи…
Старик внутренне вздрогнул, когда весла затабанили179 ход вельбота.
– В чем дело? Вы решили высадку сделать здесь? Без меня? – взгляд Коллинза уперся в Андрея.
– Да, без тебя. Вернее, высадку на берег здесь сделаешь ты. Дальше наши дороги расходятся. Не стоит хвататься за оружие! – холодно и спокойно парировал капитан.– Твои пистолеты я не заряжал.
– Вы что же? – угрожающе прошипел Гелль.– Решили на моем вельботе свои порядки наводить? Да я шкурой рисковал! С ног сбился, чтобы вызволить вас и спустить на воду шлюп!..
– С ног сбился не ты один, да и жизнью мы рисковали не меньше.
– Я не обязан слушать тебя, русский!
– Я тоже… Но что не случается в этой жизни!..
– Эй, эй! Ты о чем? – лицо Гелля стало багровым. Пальцы рылись в карманах, ища табак для пустой трубки.– Так не по правилам, приятель,– Гелль жадно вдохнул дым, пытаясь затянуть время и просчитать ситуацию.—Ты нарушаешь закон…
– А ты наконец-то вспомнил о нем? – Преображен-ский не спускал глаз с пирата, пока Тимофей подгонял шлюп к берегу.
– Послушай,– старик как-то странно блеснул глазами.– Я могу поделиться с вами.
Квадратный носок его башмака уперся в сундук.
– Мне надо много денег. Хватит ли их у тебя? – Преображенский, не выпуская из рук оружия, усмехнулся.
– «Много» – это пустой треп. Сколько? Эй, не молчи, сейчас это важно… и я готов подумать над твоей проб-лемой.
– Она теперь и твоя, Гелль, разве не так?
– Так сколько? Мое слово верное. Я насыплю в ваши ранцы столько золота, сколько влезет… Почему ты опять молчишь? Или хочешь забрать у меня всё? – Коллинз сухо рассмеялся.– Нет, сынок, всё я тебе не отдам. Я дожил до таких лет не потому, что родился набитым ослом. Так сколько тебя устроит?
– Дело в том, что я не верю тебе.
– Нет, нет, погоди! Заклинаю, не оставляй меня здесь… Ты же идешь в форт Росс? Я помогу вам добраться туда… А сам уйду в Монтерей… Вам пригодятся мои руки и опытный глаз…
– Нет,– Андрей помог Тараканову вытащить вещи старика на берег.– На этом свете нет идеальных людей, есть лишь идеальные намерения… Ты всегда играл чужими жизнями, висельник, но не собственной. Ты думал: победителей не судят… Но, как видишь, твоя правда дала течь. Желаю удачно сыграть теперь со своей жизнью. Тимофей! – Андрей окликнул поодаль стоящего приказчика.—Выдай ему порох и свинец, запас провианта на три дня…
– Да помилуйте, вашескобродие! – Тараканов обжег лютым взглядом примолкшего старика.– Вы только гляньте, каки он петли вяжет, варнак! У меня для него есть гостинец получше. Охота у меня пытать его великая!
Сверкающие из-под союзных бровей глаза Тимофея обвели безмолвно стоящих на берегу и пристально остановились на Коллинзе. Последний с завидным спокойствием выдержал сей взгляд, не вынимая трубки из сомкнутых губ, и глухо сказал, когда зверобой ухватился за абордажный нож:
– Придержи прыть своего пса, капитан. Ни угрозы, ни смерть не заставят меня молить о пощаде…
– Довольно! – Преображенский поднял руку, говоря с суровым достоинством.– Не пристало русской православной душе самосуд чинить. Ступайте, господин приказчик, и способьте леди не замочить ног…
– А с этим что? – Тараканов кивнул в сторону пирата.– Ужли спустишь, Андрей Сергеич, ему нашу кровь и обиды? Эх, морока мне с вами. Денег-то у него сколь, злата! Он-то, чай, со своими молодцами нас бы не отпустил с Богом. Опомнись, капитан! – Сапоги Тараканова нервно зааршинили по гремливой береговой гальке.– Ты токмо в голову возьми, барин! Кончим его, и вся недолга. В золоте ходить станем! Его-то чаво жалеть? Один бес, он только на дыбу, али на петлю и заслужил. Ишь, смотрит-то как, стервец! Дозволь?! – красные пальцы приказчика жадно ухватили рукоять пистолета.
– Ужели так хочешь? – Андрей внимательно посмотрел в глаза Тимофея, горевшие золотой лихорадкой.
– Да уж как не хотеть!.. То каждому детенку ведомо с младых ногтей. То знато и ведано.
– Золото в тебе говорит, Тимофей, а оно всегда притупляет слух пристойности… Ступай на вельбот. Не след тебе… Коли страсть возымел…
– Да ты что, в уме ли?! Ох, взлизанный ответ… Мы хоть и люди мелкие, однако честь и понятие имем! Знаем, как копейка дается, сколь за нее лопатить надо, а тут… Да такое раз в жисти быват! Не хошь – не бери, служивый, но и меня не суди! Тебе-то что за охота? Так дело не пойдет!..
– А как пойдет? – Андрей жестко впился взглядом в приказчика. Тяжесть от разговора, давившая сердце, с каждой секундой делалась всё невыносимее.– На всем этом золоте и серебре кровь! Понимаешь ли ты: кровь! Испачкаешь руку – не отмыть тебе душу, Тимофей. О сем помни и знай. А теперь прощай. Вольному воля.
– Погодь, ты куда, капитан? – крепко задетый за живое речью Преображенского, зверобой злобно блеснул глазами, однако гонор свой поубавил, медленно выдохнул сквозь зубы задержанный воздух и обтер пот со лба.– Так значит… богатства все… рыбоедам оставим? «Сродникам» нашим? Союзным России, так чо ли? Ой, не думаю, что сия затея занравилась бы кому в Ситке иль…
– А я не говорю тебе, Тимофей, думать… Ты просто сделаешь как я велю, или прощай.– Капитан подошел к вельботу, у которого дожидалась Джесси. Затаи было дыхание, она перевела дух, когда ощутила его крепкую руку:
– Andre…
– Прошу вас, садитесь в лодку, мисс.
– Нет-нет, подожди, а как же золото? – тихо, но стра-стно прошептала она.– Боже правый! Ты действительно откажешься от него?
Горячий, изголодавшийся какой-то особой страстью голос Джессики испугал Андрея.
Вместо ответа он сжал ее локоть и едва ли не силой подвел к вельботу.
– Уходим, сейчас самое время.
– Сейчас? Когда сокровища у нас в руках? – складки ее намокшего платья пергаментно хрустнули.– Зачем же сейчас, Andre? Это же глупо.
– Да послушайте вы,– он крепко встряхнул ее за плечи, напряженно глядя в обведенные блестящими золотыми тенями синие глаза.– Ежели мы немедленно не покинем сего места, нам конец! Мы здесь не останемся и за все сокровища мира! Перестаньте кокетничать и сходить с ума. Сейчас не время до утонченного изящества. Ты сможешь! Делай, что я сказал.
Аманда точно очнулась от колдовских чар. То ли на нее подействовали слова капитана, то ли взгляд страшного старика, который насмешливо щупал ее, как вещь. Во всяком случае, вопреки худшим ожиданиям Андрея она не заставила его применять силу. С помрачневшим, но решительным лицом Джессика, подобрав юбки, шагнула в вельбот.
– А это тебе, Гелль, как обещал,– Андрей бросил на берег несколько тяжелых картузов с порохом, английское ружье, пистолет. Затем еще две коробки с пулями и клинок.– Теперь мы в расчете. Прощай, Гелль.
– До встречи, капитан,– старик загадочно улыбнулся, небрежно опираясь на высокий сундук.
– Держись от меня подальше… – Андрей вставил в уключину весло.– И пусть тебя судит Фатум.
– Эй, погодите меня! – приказчик, опираясь на свою тульчанку, как на костыль, подошел к шлюпу. Дяглые180 плечи его поникли. Помогая столкнуть вельбот на воду, он мрачно молчал, опустив голову, как собака, опасающаяся хозяйской трепки.– Эх, капитан, капитан… – сильные загорелые руки приказчика отогнали веслом ставшую легкой после разгрузки шлюпку.
– Ты сделал выбор, Тимофей, и, думаю, не худший.—Преображенский уселся на банку181 рядом с приказчиком.—Ну-к, дай мне второе весло, голубчик. Разворачивайся. Режь волну носом.
…Когда вельбот скрылся за выступающим из воды гребнем барьерного рифа, Гелль почувствовал, что постарел на добрый десяток лет. Он продолжал угрюмо улыбаться иронии судьбы, но глаза его были стеклянными.
– Будьте вы все прокляты,– пробормотал он и тяжело, по-стариковски сел на теплый песок возле своего сундука. «Лучше умереть, чем сойти с ума здесь…» – он по-смотрел на рассвеченное солнцем синее небо. Ласточки и стрижи летали низко, у самой воды берега, и далеко на западе густела дымчатая пелена со светлой прожилью перистых облаков. «Завтра быть дождю»,– отрешенно по-думал Гелль, прислушиваясь к самому себе. Сердце его стучало часто и гулко, совсем как тогда… когда он под-ростком был заперт пьяным баталером182 в трюм…
Гелль снял треуголку, поправляя скачущие на ветру волосы морщинистой рукой. Время скосило, сжало его почти под самые корни – остались только характер, воля да срок, отпущенный Богом…
Был полдень, а он продолжал сидеть на песке, всеми забытый, как выброшенный волной на чужой берег обломок потерпевшего крушение корабля. Янтарное солнце жарило спину, песок хрустел на зубах и пот едкими стежками стекал по седым вискам и переносице…
Коллинз устало покосился на молчаливый сундук, полный золота и серебряных слитков, потом на свои ноги, на ослепительно белые клинья песка, испещренные многочи-сленными следами крабов и морских птиц, затем на дикую, равнодушно уходящую в никуда скалистую полосу берега… «Нет, мне никогда не дойти… до жилья…» – он вдруг впервые за многие годы ощутил себя скомканным, брошенным под ноги лоскутом ветоши. Лицо стало бледным, как воск, на виске дернулась и забилась жилка.
Он вновь огляделся: слева и справа угрюмо тянулись красные скалы… Быстрокрылые стрижи, перестав бояться его неподвижного тела, теперь стремительно и свободно проносились совсем рядом, легко пересекая лабиринты скал и ущелий… Тихо и пусто было вокруг.
– Один я… – слетело со спекшихся губ.– Один…
Гулкий выстрел порвал смуглую даль спустившегося вечера и долго гулял бездомным эхом, пока не затих в черных глазницах немых скал.